Иисус говорит "мяу"

Смерть — это то, что ты не ожидаешь пережить. Ну, как бы, да. Человек смертен, и у Брока было миллион шансов смириться с тем, что он не главный герой и не обладает баффом «сюжетная броня» и «сюжетное бессмертие». В конце концов, он видел множество смертей, самых ужасных и самых глупых, он убивал людей, он, чёрт возьми и подавись, был ножом идеологии, во многом схожей с геноцидом, только тут должны были умереть все, кто стоит вне Порядка (с большой буквы). Он был злодеем, он был плохим человеком, и если бы его жизнь внезапно стала бы историей, это был бы паршивый супергеройский комикс про нацистов, мистику и бесчеловечные опыты. Полный набор. А, да, может быть, ещё инопланетяне. Потому что серьёзно? Что это за дерьмо? Где его чёртовы иллюзии для мира в шестнадцать и сорок лет, Брок «знал эту жизу» и со смертью у него всё было в порядке. Даже так называемые «бессмертные» существа в итоге могли умереть, что уж говорить о Броке, мать его, Рамлоу. Человек — мясо и кости — без приставки супер, солдат в скобочках «террорист», не было никакой надежды на Рай, где соберутся все дети, задроты и душнилы, Рамлоу собирался на гейскую вечеринку в самой жаркой части Ада, где будет он, Майкл Джексон, его ребята и, может быть, Зимний. Хотя, он дружил с Капитаном Америкой. Уж последний как-нибудь договорится с Иисусом, потому что на Бога явно не было никаких надежд. И, поскольку, ему всё равно полагался Ад, вечная пустота, муки, страдания и забытие, — он решил уйти красиво. Большой бада-бум, что ещё надо мужчине для счастья? В конце концов, он злодей, и он, как человек, обожающий пафос и некоторый элемент шоу, собирался быть злодеем до самого конца, подговнив многим своей смертью. И он собирался сделать больно Роджерсу, да. Потому что, эй, Зимний страдал семьдесят лет, пока этот ходячий плакат любви и справедливости лежал во льдах, а потом страдал ещё немного, испытывая диссонанс, потому что, с одной стороны, был моральный свет Капитан с его «Баки, друг» и «Я с тобой до самого конца», а с другой была хтонь, захватившая полмира, плохие ребята в его подтанцовке и короткие разговоры в маленьких квартирах, которые с натяжкой можно было назвать «убежищем». Плюс в карму Зимнего — тот думал действительно долго, потому что Брок на его месте собрал бы сумки моментально с прощальным «аривидерчи, сучки». Может, в этом была виновата промывка мозгов, однако Брок не слишком разбирался во всём этом дерьме. Честно говоря, ему было похуй. Конечно, в некоторой степени это причиняло ему душевные страдания, потому что ребята, с которыми он работал двадцать лет, были мертвы, Зимний-тире-подопечный номер один предпочёл сторону добра (Брок его не винил), а злобная организация, в которой он работал, разваливалась по кусочкам со смерти ублюдка Пирса. Тот действительно умер подло, не оставив никого, кто мог бы натянуть поводки у этой своры бешеных собак, поэтому крысы убегали с корабля, а тех, у кого были «сломаны лапы» — что ж, сорри нот сорри. И, поскольку Роджерс действительно сосредоточился на нём по каким-то причинам (может быть, в этом был виноват Зимний, Брок не парился), у него не было вариантов. Если его поймают, его приведут к Роджерсу. Роджерс будет его допрашивать. Роджерсу действительно не понравится то, что он услышит, Брок это знал. А там здравствуй, расстрел, или, что ещё хуже, тюрьма, потому что Брок знал статистику убийств, изнасилований и драк в большинстве тюрем, а если его посадят в ту плавучую ебаторию на дне океана со стеклянными стенами, что ж, тогда он собирался зарезаться пластиковой вилкой. Лишение свободы было действительно во много раз хуже, чем смерть. В ГИДРЕ, какой бы злодейской и контролирующей она ни была, всё ещё было место для секретов личной жизни (если так можно было назвать разговоры на обшарпанных кухнях в четыре часа утра), свободы инициативы и свободы определённых действий. Таких свобод было больше, чем в ЩИТе, с учётом того, что ЩИТ был местом встречи выпускников всех шпионских школ округи. Выбор между двух зол был почти очевиден, с учётом того, что третьим вариантом была смерть. Брок действительно не хотел умирать. По крайней мере, думал он сейчас, не так скучно. Какой смысл в смерти, когда Бог, очевидно, в ужасе от своего творения, а люди умирают каждый день по самым банальным причинам — от старости, например, фу, моветон. Так что Брок обвешивался взрывчаткой. Террористу — смерть от огня, так что Брок собирался сдохнуть максимально традиционно. Не беспокоясь ни о чьей смерти, потому что, очевидно, все умрут. Кто-то умрёт сегодня, вместе с ним.

***

Пальчики были тонкие, как косточки, хрупкие. Наступить ногой — так останется лишь одно кровавое крошево. Ручки были ничуть не лучше — это были ручки жертвы длительной голодовки. Броку решительно не нравилось то, что он видел. Может быть, он пока не до конца отошёл от шока (как никак, смерть была весьма весомым поводом), однако он думал не о том, что он как-то сумел выжить (то, что сумеет Роджерс, он не сомневался). Он, конечно, сразу понял, что это не его тело. Окей. Плевать. В ГИДРЕ такое даже проворачивали, не так уж это и странно. Однако! Его тело военного, сильное, ловкое и способное выжить почти везде и рядом не стояло с телом замученного подростка. Сколько этому пацану — пятнадцать? Больше? Он не мог сказать точно, однако ему сейчас действительно это было не важно. Сейчас, когда он мог сказать о том, что он больше не Брок Рамлоу, командир Страйка, и не Кроссбоунс, отчаянный террорист, ему действительно было всё равно, было ли у него какое-то имя и знал ли кто-нибудь этого голодающего ребёнка, потому что его одежда была в относительном порядке — ношенная, но не драная. Может, мальчик заботился о ней, может, кто-то заботился об этом вместо него — он не знал. Другое дело, что он оказался в незнакомом месте на обочине дороги, и люди вокруг говорили на незнакомом ему языке. Брок знал достаточно много, пусть и часть его знаний останавливались на «где находится», «меня зовут» и «сдавайтесь, иначе смерть». Это был очень полезный набор фраз, особенно при его работе, потому что наёмники обычно выполняют работу молча, может, переговариваясь между собой. Он не был шпионом или кем-то ещё, чтобы у него возникла необходимость знать больше пяти-шести языков на разговорном уровне. В каком-то смысле, знаний о шифрах (не только гидровских) у него было даже больше, чем знаний о языках. Он точно мог расшифровать какой-нибудь текст, в конце концов, даже если его новый мозг ещё не до конца приспособился под это. Однако другой проблемой было то, что он был подростком. И, если судить по газете, которую читал тот чем-то недовольный мужчина, он был подростком семидесятых (тысяча девятьсот, а не две тысячи сто) в чужой стране, где он не знал даже языка. Он сжал хрупкую ручку в кулак, с неудовольствием замечая, каким слабым было это действие. Брок образца сорока семи лет уже сейчас действительно почти ненавидел, сколько работы придётся проделать, чтобы из этих костей и кожи получилось хоть что-то удобоваримое. «Так, блять», — подумал Брок. «Нет, стоп.» Он подросток. Да, весьма голодный, да, весьма тощий, но — подросток. В подростковом возрасте человек может вбить в себя те привычки, которые может сохранить до конца своей жизни. Может, даже после смерти. В каком-то смысле, у него появился план, потому что он больше не планировал находиться на злодейской стороне или на любой другой, где его могут убить и где за ним могут гонятся по каким-нибудь действительно веским причинам и у него не будет другого выхода, кроме как бездумно, безумно и почти отчаянно попытаться забрать своего невольного палача с собой в загробный мир. Броку не понравился прошлый опыт, спасибо, больше не надо. Это была действительно болезненная и разрывающая его на части хуйня. Так что, решив воспринимать жизнь подростка как замаливание грехов, несмотря на очень слабую веру в Бога (такую, чтобы с чистой совестью произносить «Господи Боже, блять» и «Иисусе, что за пиздец»). В конце концов, приятнее верить во вторые шансы, чем в справедливое наказание. В конце концов, он действительно думал, что достаточно умён и удачлив, чтобы выжить в такой ситуации. И недостаточно ленив, чтобы забросить заботу о своём теперь теле. «Мяу», — подумал Брок. Потому что он помнил что-то про распятие, смерть, жертвенность, «Он» с большой буквы и кошки. Иисус не ассоциировался у него с кошками, но, почему бы и нет? Достойный матозаменитель, если так можно выразиться. Потому что безалкогольное пиво — первый шаг к резиновой бабе, а «мяу» тоже никто в приличном обществе не произносит. Он собирался быть неприличным. Он собирался быть настолько панком, насколько он мог, чтобы никто в здравом и не очень уме даже не додумался связать тощего угловатого подростка с матёрым военным Броком Рамлоу, чтобы ни у кого не возникло и мысли о том, что он как-то сбежал, даже в другое время, чтобы ни ГИДРА, ни ЩИТ, ни любая другая хуйня даже не думала его завербовать. Он собирался быть настолько инфантильным и бесполезным, насколько ему позволит его собственное бесстыдство. Может быть, он станет каскадёром. Он думал об этом, когда ему было десять, прежде чем его захватили комиксы о Капитане Америке и мечта о военной службе, так что он собирался попробовать и, может быть, прибиться к какому-нибудь бродячему цирку. В конце концов, несмотря на то, что армия — гарантированные койко-место и жратва, цирк или что-то подобное могла дать ему много больше. Утоление его психологической адреналиновой зависимости. И, может, он назовётся как-нибудь по-идиотски. Череп, например. Скалл. Скалл де Морт. А что, звучит. Очень подходит бывшему Кроссбоунсу. Но сначала нужно всё-таки выжить. И выяснить, где он, вообще, такой красивый, очнулся.

***

Rammstein играл так громко, что он уже почти не разбирал немецкую речь, а звуки превращались в сплошную вибрацию и отдавались в грудь. Ему было похуй. Это его успокаивающий плейлист, имеет он право на маленькие радости жизни, в конце концов. Фонг вёл машину мягко, плавно, так и не скажешь, что его Пламя Урагана (он отвалил Вайпер 5 246 баксов за эту информацию, он знал, что такое Пламя предсмертной воли, что такое Вонгола и прочая хуйня) предполагало тягу к полной аннигиляции всего вокруг него. Соответственно, Скалл Брок за маской Скалла был ему даже немного благодарен за подобное, потому что ехать быстро, расположившись головой на чужих коленях, а ногами на чужих ногах, крайне неудобно и вообще опасно. Порой он думал о том, как бы с друг другом взаимодействовали Кроссбоунс и Скалл де Морт, если бы встретились в реальности. Оба были созданы от большого чувства юмора Брока Рамлоу и в целях защиты его жизни, однако были образованы от совершенно противоположных принципов пряток. Он старался думать и составлять мнение для каждого из троих — Брок, Кроссбоунс и Скалл — потому что разный взгляд на ситуацию уже однажды спас ему жизнь. Несмотря на то, что это могло смахивать на психическое расстройства, Брок очень чётко понимал, что все они — он один, и старался порой не перегибать палку. Кроссбоунс был максимально похож на него, Кроссбоунс фактически был им, единственное отличие — недостаток балабольства. Кроссбоунс был таким, что при взгляде на него любой бы подумал: «Вылитый Брок Рамлоу», — а потом одёрнул бы себя: «Нет, слишком очевидно.» Кроссбоунс зиждился на очевидностях, на жестах, на манере говорить и отличался в мелочах — в более тяжёлой походке, в более хлёстких ударах, в более плавной речи. Никаких возвышенных стилей — военный всё-таки и террорист, надо держать марку — однако проскакивало в его речи что-то, Броку Рамлоу не свойственное никогда. Скалл де Морт — полная противоположность. Вечный подросток, вечный адреналин, тонны фиолетового — Броку в страшном сне не могло присниться, что он будет рисовать себе стрелки и красить губы. Однако. Это было даже весело. Мотоциклы, цирк, трюки — пока он снова не оказался втянут в какую-то криминальную хуе-… сорри. Мафия? Серьёзно? Возникало ощущение, что он попал в какой-то комедийный мультик рейтингом PG с элементами хоррора, потому что бля — Пламя? Безумные учёные? Мафия для защиты? Очень сильно его напрягала эта странная женщина, Луче, которая: а) представилась главой мафиозной семьи, б) несмотря на это, вела себя аки ангел во плоти, с) явно что-то с ним делала, иначе как объяснить это странное спокойствие, которое настигает его рядом с ней. Он предполагал, что это было воздействие пламени, потому что Вайпер, информации которого он предпочитал доверять, сказал «Небо есть Гармония». Его не устраивала эта Гармония, особенно его не устраивало, что его пытаются успокоить и привязать насильно. Как будто он зверь какой-то. Другое дело были остальные, приглашённые на пафосную вечеринку типа сильнейших, во что и Брок, и Скалл, и Кроссбоунс не сильно-то верили, но свои мысли не озвучивали. Однако — семь месяцев работы вместе. Однако — прикрывание друг другу спину. Однако — явно общие подозрения насчёт Луче. Каждый из них её в чём-то подозревал, каждый молчал об этом и каждый мечтал, когда закончится этот тяжёлый год и можно будет разойтись, как в море корабли. Брок привык их считать кем-то вроде своих ребят, пока Скалл воздвиг их в ранг своих семпаев — откуда взялись японские суффиксы? — и не обращал внимания на дедовщину. Они были своими. Даже если потом они больше никогда не встретятся, здесь и сейчас они — свои, и больше Броку о них знать ничего не обязательно. Поэтому Брок разозлился. Поэтому Брок был в бешенстве, когда узнал, что Верде и Реборн у каких-то ублюдков, что шантажируют ими Джиглио Неро, и где-то на заднем плане своих мыслей ему даже интересно — как они смогли выковырять Верде из его лабораторий и сколько дождей на квадратный метр им понадобилось, чтобы успокоить Реборна? На полку ложиться дурацкая и близкая крикливая маска вечного подростка Скалла, и из глубины души он достаёт Кроссбоунса — жестокого, молчаливого пожирателя младенцев. Кроссбоунс вежливым тихим голосом просил Фонга заехать за ним через полчаса, пока стоял на пороге чужого особняка. Кроссбоунс методично возводил курок и посылал пули в чужие глотки, головы, животы, спины. Брок был тем, кто наступал подошвами ботинок на чужие пальцы, чтобы было больнее. Брок был тем, кто со всем удовольствием вбивал чужие зубы в глотки. Брок был тем, кто пиздел десять минут без остановки, пока вытаскивал неестественно спокойного Реборна и помятого Верде и ждал Фонга. Брок был тем, кто положил ноги на Верде, голову на Реборна и включил успокаивающий плейлист на максимальную громкость, потому что Раз! Вот приходит Солнце! Два! Вот приходит Солнце! Три! Она самая яркая звезда из всех! Четыре! Вот приходит Солнце!.. Брок вспоминал, потому что только где-то после второго этажа, полного трупов и крови (пламя — это вещь!), он понял, что сейчас нет места ни для Скалла, ни для Кроссбоунса в том числе. Те покорно отошли в сторону, может быть, чуть насмешливо смотря на то, как Брок бесится, потому что эти два придурка — его ребята, они — свои, и никто не имеет право покушаться на своих. Здесь было место только для него одного, и он не собирался делить его ни с кем. Он думал о Страйке, о Зимнем и — краем мыслей — о Роджерсе. Думал о том, что он их всех подвёл. Что все его ребята умерли, что пластиковый (потому что прогресс) мальчик останется оружием, что Роджерс — моральный свет Роджерс — потонет в этом говне, потому что сила ночи, сила дня — одинакова хуйня. Высокая политика, Роджерсу на поле боя явно было во много раз лучше, чем в океане «вы сказали, я сказал, вы сказали, а я понял по-своему». Реборн дышал медленно, почти на секунды, а Брок думал о длинных монологах ни о чём, потому что разговоры с Зимним напоминали разговоры с любимым стволом, а не с живым человеком. Думал о том, как тот медленно тянул свою белковую болтушку — редкостная гадость — через трубочку, которую потом придётся тащить на базу, думал о том, что понять, что Зимний как-то реагирует на слова, было невозможно, думал о том, как тот не сводил с него глаз — отчаянных, обречённых — пока его медленно, не торопясь засовывали в блендер. Он знал, что это причинит ему боль, но мышцы расслаблялись под действием веществ — Зимний не сопротивлялся. Брок знал, что он мог бы, но — он смотрел на Брока. Беспомощный из-за сюрпризов собственной памяти. А потом на его ребят упала хуева «Надежда Человечества» (по мнению мистера Пирса, чтоб ему в Аду да на самые горячие сковородки). Думал о Роджерсе. Думал каким напряжённым и потерянным он был, как его быстро завернули, пока не успел оклематься. А там хочешь — не сбежишь. Брок думал о его лице. Каким он выглядел, когда Брок нажал на кнопку — осознание, неверие, дрогнувшие мышцы лица. Несколько секунд, не больше, прежде чем Брока охватил огонь. Мир исчез, спалённый в огне, подорванный на чужих принципах о смерти. Смерть его ненавидела — он каждый раз отправлял к ней на свидание всё больше и больше людей. Сам не попал — проскочил нужный поворот, может. Исчезло чужое лицо, исчезли монологи в четыре утра, исчез беспомощный чужой взгляд, исчезли несколько бумажных извещений о смерти, исчезли печатное «пропал без вести» и «мёртв» — всё это теперь имело значение только для него одного, потому что, как Брок понял, он был в другом ебучем мире. Блять. То есть, мяу. Машина остановилась, музыку выключили. Реборн под ним завозился, и, если судить по тому, как активно он пытался скинуть с себя Скалла, он уже успел немного оклематься от лекарств. Брок почти вздохнул. Стареет он, что ли?

***

— Ты в курсе, что обычно миссии по спасению — это стелс-миссии? — Никто не выжил — значит никто не заметил.

***

— Такой мужчина пропадает, — горестно вздохнула Мэй. Брок что-то согласно пробулькал в кружку, потому что из всего отряда только они вдвоём могли по достоинству оценить уже приевшийся фасад гидровского супероружия. От того, что это прекрасное тело с голубыми глазищами, пухлыми губами и стальными мышцами всего лишь винтовка с расширенным функционалом хотелось почти плакать. Джек смотрел на них как на сумасшедших. В его понимании (понимании давно женатого мужика), говорить такое надо явно не про супероружие уничтожения всего живого и не в присутствии этого супероружия (опционально). Джек выглядел так, будто уже почти смирился со всем этим дурдомом. — Вот бы нужный мужик просто падал с небес. Это было уже что-то из области фантазий, но — Брок вздохнул — какая несправедливость, что нужный мужик просто не падает на тебя с небес. Это было действительно актуальная проблема — и для него, и для Мэй, потому что, как оказалось, военным и наёмникам любого пола подцепить девушку не в пример легче. Мэй была сильной, доминирующей, во всех отношениях больше вояка, чем женщина — на неё такую, которая не пыталась имитировать больше женственности, чем у неё было, покупались в основном мазохисты и девушки. Иногда девушки-мазохистки — если совсем не повезло. Брок в этом отношении был желанным призом, правда, каким-то одноразовым — он знал, что большинство захочет его прижать, одолеть. Такую языкастую сволочь, как он, хочется ударить и/или выдрать — речи не идёт об отношениях. Такого ему хватало и на работе. И на разовый перепихон. Хотелось чего-то повыше. Какого-нибудь недоразумения, заблуждения, может даже, не любви. Ни слабости, ни ванили, но хотя бы стабильности — вот она, суровая больная романтика. Увы, увы.

***

— Что это? Кто-то, кто представился как Шахматноголовый, держал в руках четырнадцать шариков… света? Хотя, неправильно было бы сказать «держал». Скорее, они все парили в пределах его ладони, некоторые даже бились о невидимый барьер, но явно не могли преодолеть его. Шахматноголовый усмехнулся. — А ты ещё не догадался? — он двинул пальцами, и шарики выстроились в ровный круг. — Это, мой дорогой Брок Вико Рамлоу, души. Надеюсь, мне не надо пояснять, чьи они? Брока трясло. — Они шли на перерождение такой плотной группой. Даже ждали кого-то — дай угадаю, тебя и ещё двоих. Две почти столетние души, надо же, какие ещё дети. — Увы и ах, — ублюдок вздохнул в притворной грусти. — Ты здесь, а они все в моих руках. — Роджерс и Зимний ещё не умерли. — Это ненадолго, где-то на год по меркам моего мира, мой дорогой Брок Вико Рамлоу. А если опоздают, я могу показать им твою историю, как тебе? Хочешь, организую вам разговор на троих, мой дорогой Брок Вико Рамлоу? Или мне следует называть тебя Скалл? Хотя, какая разница, — оба имени ты выбрал сам. — Ты убьёшь их? — выдавил он из себя. Ублюдок замер, а потом рассмеялся, искренне и абсолютно не уместно. — Нет, Дева Мария, зачем? Ваш Мир и сам справится с этой непростой задачей, так зачем себя утруждать? С другой стороны, даже если не эти двое, в конце концов, у меня есть все остальные из твоей семьи. Так какая разница, если не хватает двоих? Брок хотел убить его. Почему. почему. Они уже умерли, чем они заслужили страдать по его вине даже после смерти, почему этот решил использовать его в каких-то своих планах, да ещё и приплести его семью, его уже мёртвую семью. Он мог просто угрожать его жизни, Брок бы пошёл, он сильно хотел жить, но причём тут те, кто был ему семьёй? — Что ты хочешь? Блеснули чужие очки. — Вот этот разговор мне нравится, мой дорогой Брок Вико Рамлоу.

***

Если честно, этот ублюдок из Эстранео его уже так достал. Его достало бытие младенцем. Его достало, что даже спустя десять лет Шахматноголовый не отпускает его уже мёртвую семью. Его достало, как его ещё живая семья дружно шагает в могилу вместе с ним. Ебучие Аркобалено как-то успели стать ему семьёй (исключая Луче, конечно исключая Луче, чёртову суку Луче). Возможно, ублюдок из Эстранео был последней каплей. Ну, или то, что тут как-то оказались замешаны Вендиче и их давний договор с Джиглио Неро. И Луче, чёртова сука Луче. Комната, в которой они двое находились, была достаточно большая — такая, что он не мог разглядеть потолка. Вполне возможно, что это была просто иллюзия, однако это была достаточно качественная иллюзия. Достаточно, чтобы он почти не обращал на неё внимания. Ублюдок напротив самоуверенно улыбался, и Скалл пытался вспомнить, видел ли он его когда-то. Скалл пытался понять, в какой момент своей биографии он столкнулся с Эстранео и чем он успел им насолить — получалось плохо. Если так подумать, он Аркобалено (пусть и «слабейший»), так что, может, этого факта достаточно. Он не видел их, но знал, что за стенами комнаты присутствуют ребята (сталкер Лар как-то пролез в семью). Он предполагал, что они следили за этим фарсом, так же, как это делали люди Эстранео. Мерзкая семья. — Правила просты, — сказал названный судья, обмотанный в бинты. — Необходимо сказать три фундаментальные правды о своём противнике. Тот, кто скажет минимум две, имеет право убить своего противника. Если оба человека сказали минимум две фундаментальные правды, каждый получает право на убийство соперника. Если никто не смог назвать минимум две правды, участники пробуют ещё раз. Так происходит до тех пор, пока один не убьёт другого. Первый ход разыгрывается монетой. Правдивость названных фактов проверяется с помощью пламени. — Орёл, — быстро проговорил его соперник. Скалл пожал плечами. Он чувствовал себя уставшим. Тонкий палец подбросил металл, тот закрутился в воздухе и упал на тонкую ладонь. — Орёл, — равнодушно проговорил судья. Ублюдок ухмыльнулся ещё более мерзостно, как будто был уверен в своей победе заранее. — Первое, — протянул он. — Тебе двадцать семь лет. — Брок под маской Скалла напрягся. Он сам не знал, сколько ему лет, если точнее, сколько этому телу, откуда это может быть известно ноунейму из Эстранео? — Второе. Тебя зовут Стефан Роджер. Третье. Ты умер от истощения двенадцать лет назад. Озвучивая эти факты, ублюдок так раздулся от гордости за то, что получит право убить одного из Аркобалено, от того, что он знает такое, что Брок не выдержал. Он рассмеялся. Он должен относиться к этому серьёзно, такая осведомлённость о том, чего он сам не знал, должна была напугать его, однако он просто не мог остановиться — это было так смешно, что его просто разрывало от смеха. Он готов был кататься по полу, особенно от того, как вытянулось лицо его «соперника» — тот явно не ожидал такой реакции на свои слова. Точнее, тот явно ожидал не такой реакции. — Скалл де Морт, Облако Аркобалено, — всё ещё равнодушно проговорил судья. — Что из названного является правдой? Брок оскалился. — Ничего, — глаза ублюдка расширились. — Ничего из перечисленного. — Моя очередь, — Брок ухмыльнулся. — Первое. Ты убил Стефана Роджера. Второе. Ты хотел получить его Пламя. Третье. Ты не знал, что я стану Аркобалено. — Альберто Реорто из Эстранео, — равнодушно продолжил судья. — Что из названного является правдой? Ублюдок сглотнул. Молчание затягивалось. — Альберто Реорто, — повторил судья. — Что из названного является правдой? Альберто был белее стен. — Всё, — выдохнул он. Это был его приговор.

***

Верде, конечно, был гением, однако и он не мог учесть всего. По крайней мере, он точно не мог учесть, что Брок, после того, как вернётся во взрослое состояние, запутается в своих ногах, наебнётся с лестницы и сломает себе руку. Плюс: В особняке были все Аркобалено, в том числе Реборн. Минус: Реборн (и не только он) всё ещё плохо управлялись с пламенем, так что Броку придётся ходить недели три с гипсом на правой руке. В дверь позвонили. — Я открою, — Брок встал, остальные мирно продолжили завтракать. За дверью стоял оживший кошмар, единый в двух лицах. Стоял и улыбался. «Мяу», — подумал Брок, потому что любой мат — минус 20 очков репутации и два шага к расстрелу, а он не хотел умирать в самом расцвете лет: «Что здесь делают эти придурки? Шахматноголовый должен был отпустить их души тоже, так какого хуя?» Потому что да, после снятия проклятия Брок обговорил с Шахматноголовым вопросик насчёт возвращения неких душ в количестве шестнадцати штук на место во вселенной, поговорил с каждым из своих ребят, дал подзатыльник Роджерсу, наказал ему беречь Зимнего и пинками отправил всех на перерождение. — Командир, — сказал Зимний (психически и физически здоровый, что важно), и Брок на чистых рефлексах долбанул его рукой. Было очень больно, потому что да, Брок бил правой, той самой, что всё ещё в гипсе. Очень плохая идея — бить суперчеловека загипсованной рукой. — КАКОГО ХУЯ ВЫ ТУТ ДЕЛАЕТЕ ОБА, А?! Это был «весёлый» день. Весёлый месяц. Весёлая жизнь. Потому что надо уточнять, когда просишь стабильности.