Раны, что не лечатся временем

Веки были слишком тяжёлыми, чтобы их поднять, хоть солнечный свет и настаивал на пробуждении. Тело было поразительно лёгким, но почему-то глазам это лёгкость передаваться не спешила. Боги, он же поспал совсем ничего, какого чёрта уже столь высоко встало солнце? Стоп. Солнце?! Стоп. Он жив?! Вэй Усянь резво вскочил с кровати и кубарем скатился на пол прямо с одеялом, больно приложившись коленом об угол. О, по личному признанию Вэй Усяня, боль в колене в такие моменты намного сильнее даже боли от пробивающего насквозь меча в животе, но всё же сейчас она немного отрезвляла. Вэй Усяню случалось умирать, как бы то не звучало, он знал, что там боли нет. Он абсолютно точно жив и… Находится в своей комнате. Нет, не в цзинши в Облачных Глубинах, а в Юнмене. И это не было бы странно в любой другой день, всё же он помнит, как Цзян Чэн вбежал в пещеру. Проблемы были в другом: первая — он не должен был выжить, а вторая — какого чёрта здесь висят рисунки времён его юности, что давно сгорели в пожаре войны?! В ушах звенело, что ничуть не помогало понять обстановку, и это злило. Неважно, он жив, это плохо... Ну, точнее хорошо, это значит, что он не оставит своих крольчат одних, что Цзян Чэн и Мянь-Мянь так же должны быть живы, хотя… Вот это сейчас было абсолютно неизвестно. Конечно, тот факт, что он в Пристани Лотоса, говорит в пользу теории о выживании Цзян Чэна, но вот о Мянь-Мянь это не говорит ничего. Что если он не справился с ритуалом? Что если ритуал забрал её жизнь взамен Вэй Усяня? Нет, бред, это уже паранойя. Всё действо с самого начала было привязано к его душе, но если он жив, значит, печать всё ещё не сломана, значит, уничтожить её уже никогда не выйдет… Ну, или ещё очень долго – найти свежую кровь заклинателя будет уже проблемой, но вот Ванцзи точно не справится с ещё одним барьером, всё же сила Лань Чжаня уже слишком давно его не подпитывала. Лань Чжань… Кажется, тому снова придётся его ждать. Это неважно, важно, что он может подарить их детям ещё какое-то время с их матерью. Было так забавно, что его дети называли его именно А-Ньян и никак иначе. Это начал ещё А-Юань на горе Луанцзан и пронёс это сквозь годы его смерти, затем девочки быстро подхватили это обращение и даже заразили им А-Бию, ведь, как она сказала, с его любовью к детям и тем трепетным отношением к ним, будь Вэй Усянь женщиной, всю жизнь бы ходил беременной. Лань Чжаня всегда это так забавляло, что он позволял своим губам складываться в ту самую трогательную улыбку, которая каждый раз, будто в первый, что-то задевала в струнах души Вэй Ина, а иногда срывался и лёгкий смешок. Его милый Лань Чжань… Вэй Усянь живо остановил себя от дальнейших размышлений, заставляя тело принять наконец вертикальное положение, и дал себе чёткий порядок действий: узнать, живы ли его несостоявшиеся спасители, и состояние печати. Это сейчас было самым важным. Но стоило встать… Точно, рисунки! Что-то не сходится. Сохраниться они не могли, да и будь это способом Цзян Чэна вернуться в детство и перерисовать их, мазки бы всё равно не вышли такими точными, копирующими каждую кривую линию тогда ещё маленького Вэй Усяня, да и если присмотреться… Рисунки были не самым странным в комнате, что выглядела так, будто и не видела реконструкции и пожара войны. Даже ученическая форма на теле. Мозг абсолютно не хотел складывать воедино картину и казалось, будто голова начинает кружиться, словно от байцзю Цинхэ. Слишком, что-то в этом всём было слишком. Что именно? Он не мог ответить даже себе. Зеркало. Зеркало у стола, что тоже был завалено старыми заметками. Картина, уже сама по себе сбивающая с толку и лишь добавляющая капель в это корыто “слишком”, но почему-то зеркало словно тянуло его к себе и было единственным, что держало воспалённый разум хоть в каком-то подобии порядка и концентрации. Каждый шаг отдавался в теле странным приливом тревоги, который шептал ему остановиться, не делать того, о чём он пожалеет. Но этот голос был слишком похож на ласковый шёпот обиды в ушах, потому игнорировать его было почти инстинктом. Зеркало отражало юношу, явно вставшего на путь становления мужчиной, но не окончившего его и наполовину, детская одутловатость не позволяла ему выглядеть по-настоящему взрослым, но заострившиеся скулы, что уже требовали себе места рядом с пухленькими щеками, не позволяли назвать его ребёнком. Только тёмные глаза, совсем потерявшие юношеский блеск и похожие больше на глаза мертвеца, чем живого человека, выглядели на нём совсем неуместно, и только сейчас сознание Вэй Усяня, будто проснувшись, напомнило ему. Это его собственное лицо. Лицо главного ученика ордена Цзян, а не Мо Сюаньюя или хотя бы Старейшины Илин. Зеркало тут же было опрокинуто, и Вэй Усянь отскачил от него как от проклятого. Это не могло быть правдой. Нет, он, видимо, умер. Но Вэй Усянь уже умирал, он знает, что загробная жизнь выглядит не так, совсем не так. Он точно жив. И он снова подросток…. Почему-то только сидя на полу и наконец осознавая своё положение, он наконец-то почувствовал спокойствие. От паники и тревог не осталось даже напоминания. Сознание было кристально чистым, а мысли вместо безумного метания стали складываться в логическую цепочку. Значит, он снова здесь, в Пристани его детского сердца. Все вокруг ещё не знают, как страшна бывает война, как страшна может быть судьба, и как тяжела и невыносима может быть жизнь. Хотя, последнее он, возможно, уже перекидывает с больной головы на здоровую. А ещё это значит, что он может быть свободен. Как бы ужасно это не звучало в собственной голове, дети больше не могут удержать его. Здешний Лань Чжань, скорее всего, даже не знаком с ним, значит, не сможет почувствовать боли от его утраты, а его собственный любимый супруг больше не будет его ждать. Вэй Усянь встаёт так, словно ничего не произошло, словно не он пару мгновений назад был на грани позорной истерики, и подходит к собственному клинку, родному Суйбяню, что стоит у кровати и ластится к его рукам подобно кошке, лижет руки духовной энергией и чуть ли не звенит от возбуждения. Приятно, но не так важно, и меч обнажается, мягко, почти ласково касаясь горла своего хозяина. Цзян Чэн и Шицзе переживут его смерть, да, им будет больно и, возможно, эта рана заживёт на их сердце не скоро, но они справятся, дядя Цзян и мадам Юй потеряют повод для ссор, все беды, что принёс Вэй Усянь в их дом, уйдут вместе с ним. И лезвие в последнем танце гладит своего владельца прямо поперёк артерии. Это будет быстро, больше Лань Чжань не будет один. Кажется, его умирающие сознание уловило чей-то крик. Ну что ж, уже поздно раскаиваться. **** День девы Цзян начался, как обычно, с первыми лучами солнца, правда, выспаться как следует ей сегодня не удалось, сердце терзали боль и волнения, а мысли были и того хуже. Вчера её дорогой А-Сянь вернулся из Гусу вместе с отцом и ужасными новостями. Её помолвка была расторгнута, и матушка незамедлительно вылила всю свою злость на её милого брата, она всегда была к нему несправедлива. Но что Янли могла сделать, она прекрасно знала, как мать её презирает, она могла лишь утешить А-Сяня после её колких слов. Конечно, разрыв помолвки был для неё сильным ударом, и сердце до сих пор напоминало об этом тупой болью, но она слишком хорошо знала, как противился этой помолвке Цзинь Цзысюань и, что важнее, как сильно А-Сянь её любит. Он бы не подрался с её женихом потехи ради, или, как он сказал, потому что тот ему не по нраву. Выходит, наследник Цзинь действительно зашёл слишком далеко, но А-Сянь продолжал винить в этом себя. Потому сегодня она решила хоть немного поднять его настроение сладостями с семенами лотоса. Как раз недавно главная кухарка Лин научила её готовить пару новеньких, всё же её братья самые важные люди в её жизни. Как бы сильно иногда Цзян Янли себя не винила за столь неподобающие мысли, но она даже близко не могла относиться так же к родителям. Это очень непочтительно, однако же она не могла заставить свои чувства работать иначе — вся её любовь навсегда принадлежала только трём юношам, один из которых никогда эту любовь не примет. Это больно. Очень больно, если честно, но она справится, она просто будет дарить её своим милым братьям, которые всегда загораются, будто морские фонари, от её заботы и готовы отдать ей не меньше. Пусть чувства её говорили, что её семья состоит лишь из неё и А-Чэна с А-Сянем, разум каждый раз напоминал, что это не так, потому пару лишних сладостей она приготовила и матушке с отцом. Сердце неприятно зудело, когда она укладывала отдельный поднос для них, будто напоминая, насколько лицемерна её забота о них, что вся она насквозь лжива в своей доброте к родителям, к другим обитателям Пристани Лотоса, что она лучше всех знает, будь её воля, она убежала бы с братьями подальше от всех, кто был к ним несправедлив, от всего мира. Мальчики могли бы охотиться на дичь и продавать избытки в ближайшей деревне, а она могла бы готовить для них, они с А-Сянем бы даже могли бы ухаживать за парой куриц и коз, а А-Чэн бы ворчал на то, что они так и не заведут хотя бы одной собаки. Иногда она пыталась представить наследника Цзинь вместе с ними, но каждый раз эти попытки заканчивались мыслью о том, что он бы не смог отказаться от роскоши своего клана. В такие моменты, она сама задавалась вопросом, за что она любит этого человека, всё в нём было так далеко от её желаний и устремлений, только сердце шептало, что это всё маска, если бы только он мог её полюбить, если бы только он позволил бы деве Цзян отогреть его сердце облачённое в кольчугу, дать ему возможность узнать семейное тепло и безопасность, он бы смог принять её, смог бы подружиться с её братьями и, возможно, даже смог бы однажды убежать с ними. Но это всё только глупые девичьи мечты. Может быть, мальчишки бы убежали с ней, будь она серьёзна, но разве сердце А-Чэна бы оставило сожаления о том, что так и не стал главой Цзян, не заслужил уважительных взглядов отца и матери? Смог бы А-Сянь жить с вечной виной, будто это он виноват в их побеге? Нет, они у неё слишком ранимые, как бы не прятались за своими бравадами перед миром. Обидеть её милых братьев так легко, но так сложно эти маленькие ранки на их душах лечить. Наверное, для этого боги и послали её в семью Цзян. Чтобы быть рядом, защищать, исцелять. Цзян Янли подхватила разложенные подносы с пирожными и, по пути оставив поднос для родителей в кабинете отца, направилась в комнату А-Сяня, жаль, что она не встретит там и А-Чэна. Родители и так поймут, что угощение от неё и, если уж быть до конца честной со своей лицемерной натурой, ей было всё равно поделят ли они их, или отец съест их один, предположив, что жена всё равно не будет в восторге от увлечения дочери. Цзян Янли наконец дошла до комнаты брата, тихонько постучала, дожидаясь ответа. Его не последовало, — видимо А-Сянь всё ещё не проснулся, — поэтому она, аккуратно подцепив дверь, вошла, но картина перед ней оказалась самым страшным, что она могла вообразить. Кровь брызнула по бумажным дверям, касаясь её лица и оставляя брызги на ханьфу. Сладости разлетелись по полу, а Пристань Лотоса сотряс пронзительный крик. Цзян Янли подбежала к брату, и, в отчаянной попытке отсрочить страшный приговор, подхватила концы собственных рукавов, затыкая ими рану, из которой хлестала кровь так, словно до этого была в плену и теперь спешила познать свободу. Слёзы капали на окровавленные пальцы, застилая взгляд мутной пеленой, но стереть их не позволял страх, что стоит лишь на мгновение перестать зажимать рану обеими руками, и она потеряет А-Сяня навсегда. Она даже не могла понять, сколько она уже сидит и бессильно продолжает сжимать ткань в своих хрупких ладонях, она только помнит, что забежал кто-то из слуг (даже не может вспомнить кто), и она абсолютно недостойно дочери клана Цзян кричала тому привести лекаря, но тот не приходил слишком долго, или это было только что? Неважно, всё, что она могла, это сидеть сейчас здесь. Эта беспомощность разъедала сильнее, чем какая-то боль сегодня ночью, и каждый миг казался вечностью в самом Диюе. Боги, что могло случиться? Не мог же её милый А-Сянь так сильно себя винить, неужели он давно этого хотел? Неужели давно думал над тем, чтобы завершить свою жизнь? Что она за гуева сестра такая, раз не смогла справиться с единственным, ради чего жила? Не защитила, не спасла, не излечила его душу. Она прекрасно понимала: со вчерашнего дня не могло произойти ничего, что могло бы вынудить А-Сяня совершить подобное, значит, она виновата в том, что не заметила этого хотя бы вчера. Её милый брат собственными руками пытался уйти из этой жизни… Она эгоистка, страшная, но она не позволит ему этого сделать, она его не отпустит. — А-Сянь, ты не уйдёшь от меня так просто, — шепчет она над бессознательным телом. — Ты мне нужен, прошу, не бросай нас с А-Чэном. Лекари, они наконец-то здесь… Её рукава точными движениями меняют на плотную ткань, но она продолжает сидеть рядом и держать А-Сяня за руку, не посмев отвернуться, когда рану начали зашивать. Она продолжает сидеть, когда кровь начинают смывать с истерзанного горла, и только сейчас замечает обеспокоенного отца в дверях, что приказывает адептам найти нападавшего. Наверное, впервые Цзян Янли действительно немного обрадовалась приходу отца, всё же слишком хорошо она осознавала, что он всё ещё взрослый человек, глава их клана и отец, который может справиться намного лучше неё. Но мерзкий голосок в голове нашёптывал, что и в этот раз он оказался бесполезен, всё же никто на А-Сяня не нападал. Будто хоть когда-то отец по-настоящему помогал. Когда мать кричала на неё или А-Чэна, он отмалчивался, чем ещё сильнее злил мать, а когда защищал А-Сяня, тот всегда получал вдвое больше ударов и упрёков. Когда пытался дать им всем свободу и выбор, прекрасно знал, что этого всего им не позволит матушка. Он не мог остановить её даже в этом. Хотя бы в чём-то. Мужчина, что никогда не мог быть хозяином собственного дома. Но стоило быть в этот раз к нему справедливой, — поиски нападавшего, что он организовал в этот раз, станут прекрасным прикрытием, дабы не очернить репутацию А-Сяня. Как только лекари уложили своего пациента на кровать, Янли последовала к нему, чтобы накрыть брата мягким одеялом и присесть рядом, снова подхватывая его ладонь своей. Лекари выдали ей несколько склянок с целительными эликсирами и схему применения, прекрасно зная, что больше она к главному ученику никого не подпустит, после чего поспешно удалились, оставляя главу Ордена и его дочь наедине с больным. — Это было не нападение отец, — тихо сказала Янли, после того как комната опустела. — А-Сянь сам это сделал. Я видела. Ответом ей служило лишь молчание. На лице отца сейчас точно было удивление, но это она могла только представлять, потому что отвести взгляд от бледного лица брата сейчас казалось слишком большим испытанием. Хах, чего она ожидала, конечно же, отец снова ничего не может сделать и как всегда, молча кладёт руку ей на плечо. Обычно этот жест казался Янли таким глупым и бесполезным, но в этот раз, было странное ощущение, что это помогает, даёт ей поддержку сильного взрослого и из глаз её снова стали стекать только было высохшие слёзы. И она слышит слова отца: — Я напишу А-Чэну. И он уходит, просто оставляет её здесь с чудом выжившим братом. Наверное, так даже лучше. А-Чэн с А-Сянем всегда понимали друг друга лучше остальных, может быть, вернуть его домой действительно будет сейчас лучшим вариантом. **** Лань Ванцзи находился в глубокой тоске уже третий день. Вэй Усяня выгнали из Облачных Глубин три дня назад, и с тех пор сердце его не знало покоя. Это шумное недоразумение, по личному мнению Лань Чжаня, вообще не должно отходить от него больше чем на метр и желательно никогда, но он понимал, что сейчас это невозможно, он должен потерпеть, выждать, всё же терпение — это одна из немногих его сильных сторон, когда дело касается Вэй Усяня. Интересно, что сегодня за трапезой дядюшка вызвал к себе Цзян Ваньиня, чего понять пока не получалось. Свой выговор за ссору он получил ещё во время пребывания в Облачных глубинах глав Цзян и Цзинь. Ох, как говорит Вэй Ин “вспомни солнце…”. Мимо Лань Ванцзи слишком спешно для Гусу шла стайка юношей, что-то бурно обсуждая, и, решив, что это не подслушивание, а сбор информации, Лань Ванцзи пристроился у дерева обостряя слух. — Да что там Не Хуайсан, ты слышал, что Вэй Усянь самому Лань Ванцзи весеннюю книгу подкинул, — зашептал один из юношей. — Да не верю я в это, — возразил ему адепт, кажется как раз из клана Не, — Думаешь остался бы он жив после такого? — Жив-то, может, и остался, да из Облачных Глубин его попёрли, — возразил рассказчик. — Так попёрли-то его за драку с наследником Цзиневским, а не за книгу. Не сходится твоя история. — Но я сам видел! — Кстати о наследниках, вы слышали, что Цзян Ваньиня сегодня вызвал старик Лань, а тот после этого домой уехал? — Думаешь, тоже из-за ссоры с Цзинями? На этом моменте Лань Ванцзи посчитал сбор информации оконченным и вышел перед ребятами, вызывая на лицах их священный ужас, а в умах панику от предстоящего наказания за разведение сплетен. Но Лань Ванцзи только хмуро посмотрел на них и сказал: — На первый раз я ничего не видел. И наблюдал, как адепты спешно благодарят его за снисходительность и убегают, как от огня, но это были мелочи. Значит, Цзян Ваньиня отправили домой. Странно, в прошлый раз такого не было.