violets under the eyes

У новоиспеченного одноклассника Сатору, заявившегося спустя две недели после начала учебы, фиалки под глазами. Два ограненных тонкими линиями полукруга поля, что застелены цветами всех оттенков фиолетового с примесью синего василькового. Гиацинты, ирисы, сирень. Лепестки бы реками осыпались, не будь вынуждены слой за слоем собираться в эти мешочки, обвесившиеся от тяжести. Волосы угольные в небрежный пучок собраны, мягко отражают палящее из окон солнце, одна непослушная прядка спущена на лицо. Потухший экран мобильного телефона, ночное небо, быть может, целое полотно маленького космоса на голове, а эти аккуратные блики не что иное, как пушистая космическая пыль. И тогда его карие глаза, плавно сменяющие тон от радужки к зрачку и искрящиеся на свету, две планеты. Марс и Юпитер. Так и идут по порядку. В проколотые мочки вставлены гвоздики с округленными морионовыми камушками, возможно, лишь обычная бижутерия. Черный металл, покрытый тонким пластом глянцевого лака. На нем глупые широкие штаны, отливающие темным ультрамарином, а сквозь молочную рубашку, верхняя пуговка на которой расстегнута, просвечивает полирующий узкую талию корсет. А голос — вата, сотканная из сладких кристалликов. «Сугуру Гето, очень приятно». Его звуковые волны мягкая и тягучая карамель; обожженный сахар, липко плавящийся на ушах. Годжо нагло и очевидно солжет самому себе, если будет отрицать, что он красивый. Что есть что-то особенное в потупленных углах скул и смольных ресничках, веером от век расправляющихся. Что личико симпатичное, и портит его, разве что, поддельно добродушный взгляд, за которым явно сокрыта доля раздражения. Или наоборот лишь приукрашивает. Может, не выспался сегодня? Ох, что же, у него не хватало времени на сон в эти четырнадцать дней отрады, пока все остальные уже отсиживались с утра до вечера в школе? С каждой протекающей секундой Сатору генерирует все больше вопросов. От загадочного благолепия, севшего на свободную парту справа от Годжо, веет лавандой. Раздолье близ нижних век обзавелось новым тоном. Такты движений его плавные и медлительные. Синей ручкой пишет дату в пустой тетради, так и выводит, точно прорисовывая каждый скол. Сугуру вскидывает голову к потолку и, потупив взгляд, попросту пялится в эти квадратные лампы; зрачки обводят прямые выступы четырехугольников, темными вечерами и пасмурными днями светящие глухим белым. Жаль, небо сегодня облаками обделили. Томно и чуть слышно выдыхает, разомкнув губы. Наконец, отводит взор вбок, отмечая любопытного наблюдателя. Годжо горделиво приподнимает подбородок, усмехаясь. Ну, неужели внимание обратил? Гето опускает голову, в упор глядя на одноклассника. Охватывает взглядом весь силуэт. И невольно отмечает, что волосы его кажутся совсем воздушными и легкими, точно снег или облака. А темные очки, закрепленные за ушами, у него совсем нелепые. — Годжо Сатору, — парень поворачивается, не слезая со стула, делает низкий поклон, демонстративно убирая руки за спину. Улыбается, смотря исподлобья. Артистичности ему не занимать. — Будем знакомы, сосед с опозданием. Гето приподнимает уголки губ и отворачивается, прикрывая глаза. — Очень приятно. Опять уши в сахарной пленке. И снова бездумный взгляд вверх, усталое дыхание. Годжо, подперев щеку ладонью, не перестает боком на него поглядывать. Сугуру Гето чуть странный, и от его вида клонит в сон. Он достаточно привлекательный, чтобы Сатору одолевало неконтролируемое желание поговорить с ним еще раз. Точка невозврата. Доброе утро, Сугуру. Сугуру, одолжишь ручку? У тебя классные сережки. Эй, Сугуру, какой ответ в седьмом вопросе? Годжо бесцеремонно звал его по одному имени. Из уст так и лилась вереница бесполезных фраз и вопросов, которые не требовалось задавать, ведь и запасная канцелярская принадлежность валялась у Сатору на дне рюкзака, и задание он мог без чужой помощи на отлично решить. Тщетные попытки завязать диалог, которые оканчивались лишь краткими «И тебе», «Да», «Спасибо», «В седьмом третий вариант». А на все затем сказанное в ответ лишь кроткая улыбка. — Сугуру, пообедаем вместе? — Годжо и не надеется на согласие, задавая очередной мимолетный вопрос. Новая единица в стоге из сотни произнесенных. Он встает из-за парты, направляясь к выходу, но, как только место Сугуру остается позади него, останавливается. — Давай, — Гето бархатисто улыбается и поднимается, обходя застывшего на месте Сатору. Проходит чуть вперед и запрокидывает голову, из собранного пучка выпадает пара коротких прядей. Он задумчиво оглядывает все еще не двинувшегося парня. — Чего застыл, Сатору? Купишь мне клубничного молока. — Так цена твоей компании — картонная коробочка с напитком? — довольно усмехается Годжо, легко ударяя Гето ладонью по спине и подталкивая в сторону двери. — Почему же? — спрашивает он, смотря на Сатору с наигранной обидой во взгляде. — Эта просьба никак не связана с моим ответом, — Сугуру пожимает плечами. — Тогда куплю два. — Правда? У Сатору волосы похожи на рыхлый снег. Пух из подушки, на которую ложишься и моментально погружаешься в младенческий сон. Эти глупые темные очки, линзы от которых все вокруг отражают. Солнечные лучи, поблескивающие крыши домов, светильники квадратные на потолке. Даже в пасмурные дни не стягивает с головы. И сегодня, в эту неприятную серость, когда небо забетонировали, а дороги дымкой пыли покрылись, в них виднеются очертания угольной макушки Сугуру. Глаза — ясное небесное полотно, морская вода, небеса отражающая. То ли теплый берег, то ли манящая утонуть в ней бездонная пропасть. У него яркая улыбка, вполне заменяющая перекрытую облаками звезду, ведь светит не слабее. Игривый, порой раздражающий голос, с которым он так элегантно играет, сменяя акцент, тон и тембр. Одно звучание которого передавало непроизнесенное вслух «Послушай ты меня». И Гето сдался. — Мне вот что интересно, — говорит Годжо, открывая ключик на жестяной банке, пока Сугуру шуршит пленкой, доставая пластмассовую трубочку, — почему ты не приходил в первые дни? — А, — отрывает он, делая глоток, после проходясь по губе языком, — проблемы со сном. — Бессонница? — выстраивает догадку светловолосый, задумчиво приподнимая брови. — Пропил бы курс снотворного. Гето издает изумленное «Ха», после совсем заливаясь смехом. Он прикрывает рот пальцами, пока Сатору недоумевающе смотрит на него. — Что смешного? — Да так, — улыбается Сугуру. — Не думаю, что это занимательная тема для разговора. — О чем тогда предлагаешь поговорить? — О чем угодно, — Гето успевает исключить очередное образование недоумения на лице Годжо, быстро добавляя: — Кроме этого. Разговоры обо всем — разговоры ни о чем. Любимая еда или фильмы, а из них вытекает безграничное количество тем. И хватит ли для их обсуждения вечности, если комфортно даже в тишине? Молча сидеть под ветром с ароматом теплой весны, рассекающим пространство с резвым свистом. Под этими освежающими в знойные дни воздушными потоками, разносящими по округе цветочные лепестки, оседающие на асфальте, скамьях, что застревают в волосах или попадают в глаза. Под которыми у Сугуру все то же сиреневое поле. Лик лишь стал более искренним. Вот он — опять пьет коктейль с клубникой, купленный Сатору еще по пути в школу, и улыбается. Подталкивает его плечо своим в ответ на поддразнивания. Неожиданно подходя сзади, прикрывает глаза, зарываясь в мягкую макушку Годжо, и вдыхает в себя оставшийся в его белых копнах запах фруктового шампуня. Сугуру красивый, в голос подмешали глюкозу, и его хочется коснуться. Утопить подушечки пальцев в бескрайнем космосе прядей. Проводить домой, придерживая над ним зонтик; спасти от осадков, обильно выпадающих в летний сезон дождей. До того момента, пока Сугуру не исчезнет за неделю до конца семестра. Его место единственное одиноко пустует в заполненном учениками кабинете. На него ложатся чужие тени или проникающий сквозь прозрачные стекла солнечный свет. Его нет, и от него ни слова. Годжо уныло смотрит, считая секунды до начала урока, тешит себя надеждами, что в последнюю он придет и сядет за него со своим «Доброе утро, Сатору. Хорошо спал?». Но со звонком в очередной раз слышится «Сугуру Гето сегодня не будет». Остается лишь в фантазиях вырисовывать его силуэт. И томно вздыхать. Дни тянутся медленно, а долгожданные каникулы оттягиваются на километры из-за этой странной скуки и тоски. На вопросы в мессенджере Гето почти не отвечает — он в сети то всего пару раз в день появляется на несчастные пятнадцать минут. Иногда успевает написать только короткое «Отстань», приправленное действующей на нервы точкой. Июль близится к концу, и без Сугуру одиноко. — Годжо, останешься ненадолго после конца занятия, — слышится из другого конца кабинета, пока Сатору вновь втыкает взглядом в опустелый стул. Поворачивается и в знак согласия опускает голову, перемещая взор обратно. Скоро древесина загорится от беспрерывно разъедающих ее на мелкие щепки глаз.        — Что вы хотели? — Годжо упирается рукой на учительский стол. — Передашь это Гето, — учитель протягивает Сатору стопку бумаги с пройденными за последнюю неделю материалом. Тот робко перенимает ее. — А что с ним? — уточняет он, бегло рассматривая листы. — Ты не знаешь? — преподаватель озадаченно приподнимает брови. Сатору кивает, но вновь остается без ответа. «Спросишь сам». Спросит. И вот он тут. Стоит около двери в квартиру Сугуру, пропускает череду звонков, остающихся проигнорированными, прямо как и все написанные им сообщения. Годжо тычет на кнопку в последний раз и, собираясь развернуться и уйти ни с чем, ему все же открывает женщина. Сатору делает приветственный поклон. — Здравствуйте, Сугуру дома? — Да, что такое? — Попросили передать, — Сатору показывает бумаги, — я зайду? — Он сейчас спит. Могу отдать, когда проснется. — Разбужу, в чем проблема? — Попробуй. Годжо подозрительно оглядывает ее, проходя в дом. Она указывает на комнату Гето, и тот скоро направляется к ней. Выпячивает губу, пробуя опустить дверную ручку. Закрыто. Стук, второй. Он отбивает костяшками об обработанное дерево, наигрывает ритм знакомых ему мелодий, пока за стеной не начинают слышаться гулкие шаги, сопровождающиеся раздраженным «Так тяжело запомнить, что меня не нужно беспокоить?». Действительно, что ли, спал? Гето громко открывает защелку и со всей силы распахивает дверь. Щурится из-за света, неожиданно ослепляющего заспанные и утомленные привыкшие к его укромной темноте, что скрашивал, разве что, тусклый свет ночника, глаза, протирает их руками, даже не пытаясь приглядеться к стоящему за дверным проемом гостю. — Что надо? — едко отрывает он шершавым шепотом. На нем смятая домашняя футболка. Складки точно холмы, снегом покрытые. Волосы распущенные растрепаны, забавно торчат с разных сторон. А цветочное поле под глазами превратилось в бесконечность, кажется, вот вот выскользнет за пределы сиреневых половинок лун. Все равно красивый. Сугуру убирает руку с лица после продолжительной тишины. И эти реснички-ниточки, перепутанные между собой. И тусклые брови, потерявшие форму. Гето стоит и почти не шевелится. Сатору бы предположил, что на десяток секунд он превратился в статую, да только глазки изредка моргающие выдают. То ли изумлен его присутствием, раз так расширились, то ли происходящего еще не осознал. — Сатору? — наконец, уточняет тот. И из небесных тел в его глазах сделали конфитюр. — Он самый, — усмехается парень. — Я принес… — Сугуру перебивает. — Что ты тут делаешь? — Так ты послушай меня сначала, — отвечает он, выдвигая свободную руку и тыкая в него указательным пальцем. — В школе попросили тебе материалы отдать, — Сатору поднимает бумажки и вертит ими около своего лица. — И вообще… что это за ответы на мои сообщения? То отвали, то пометка прочитано. Уж лучше язви, нежели игнорируй, — выдыхает Годжо, высказав накопившиеся претензии. — Может… случилось что-то? — уныло подмечает он, приподнимая брови. Сугуру жмурится, нос морщит, а после ухватывает Сатору за запястье, заводя за собой в комнату. Парень оказывается вплотную прижат к захлопнувшейся за ним двери, когда Гето роняет свою макушку на его грудь, а все эти учебные бумажки осыпаются листьями, шурша прокатываясь по полу. Годжо озадаченно поглядывает на Сугуру, что застыл на его легких и шелком носа гуляет по рубашке, пропитавшейся пряным запахом парфюма. Из стороны в сторону. Сквозь ткань проходит его теплое истомное дыхание — неисправная линия радиопередачи. Оно рваное, прерывистое, и нет никакой точной периодичности в его тройных поочередных выдохах, вдохах, еще двух выпущенных потоках воздуха. Так по разрезанному на кривые кусочки кругу. Лишь кожу стабильно ошпаривает. Гето поднимает голову, хватая Годжо за воротник. Цепко сжимает в кулаке, оттягивая хлопок вниз. Еще немного да совсем разорвет. — Сатору… — бормочет он. — Сатору, зачем ты пришел? И на этом ноющем и смазанном «Сатору, зачем ты пришел?» кончаются грани, ломается линия горизонта, и рушится перспектива. Разгоряченный пар конденсатом оседает на губах, и Сугуру своими мокрыми приникает к губам Сатору. И свет перегорает, ведь не видно бликов на карих глазках. А небо Годжо потухло за закрытыми веками. Ладони Гето на его щеках, мягко спускаются вниз по шее и на плечи ложатся, стискивающие их пальцы сминают белену ткани, и по коже расползается приятная легкая боль, когда в нее впиваются ногтями через хлопковую материю. Для Сугуру расстояние между ними в несколько миллиметров ощущается километрами. И Сатору мякнет, когда Гето непривычно льнет к нему всем телом, скользит выдвинутым коленом по бедру. Довольственно содрогается, когда руки Годжо плавно пробегают по его выпирающим лопаткам, после обвивая шею. Вот бы не останавливаться. Так и слышать всплески мокрых звуков от столкновений языков. Ощущать желание ненастнее твоего, когда сам до дрожи в костяшках уже час от голода мучаешься. Только Сатору резко оттягивает его за волосы от себя. Ниточка слюны. Морская глубина перед недовольным ликом Гето. — Что такое? — непринужденно спрашивает Годжо и вскидывает подбородок, глядя сверху вниз. Сугуру щурится. — Сатору, — почти по слогам проговаривает Гето. Повторяет все одно и то же Са-то-ру несколько раз подряд. Улыбается смазливо, приторно; и ему к лицу. В сочетании с чуть распахнутыми растопленным сахаром политыми губами. Пальцы гуляют по пуговкам расправленной рубашки Годжо. Снизу вверх. Первая, вторая. Ведет счет, лесенкой проходя. Рука делает остановку, доходя до груди. — Сатору, давай потрахаемся. Смерть звезды, падение метеорита, конец света. Годжо закидывает обе руки на его плечи, сталкивает лбы и едко ухмыляется. — Не выспался? — Только если переборщил со сном, — Сугуру прижимается к нему, и явная эрекция ощущается даже сквозь слой одежды. Выпирающий кадык чуть содрогается каждый раз, когда Гето нетерпеливо сглатывает слюну. Годжо молчит, прикасаясь губами к его лбу. — Сатору, пожалуйста. — Так хочется? — лыбится Годжо, на что в ответ Сугуру возмущенно сводит брови к переносице. — Тогда у тебя было похожее выражение лица, — и глаза Гето удивленно расширяются, когда Сатору, пригнувшись, подхватывает его за ягодицы, поднимая на руки. Годжо отходит от двери и, направляясь к кровати, укладывает на нее Сугуру, наваливаясь сверху. — Сатору, — Гето тянется к поясу брюк Годжо и аккуратно расстегивает ширинку, — привстань… и сними. И тут же Сатору на краю кровати; Сугуру на полу на коленках стоит и, уложив голову на голое бедро, пытается поймать взор Годжо своим, пока черные копны по коже растеклись, сползают на постель или вовсе стекают вниз. Граница, где заканчивается атмосфера. Та грань, где кончается кислород. У Гето волосы неизведанная галактика, в которую хочется погрузиться. Он обхватывает мешающие пряди, а Сатору перенимает их в свой хват, чуть натягивая. Сугуру проходится языком по всему основанию члена, оставляя за собой влажную дорожку, и упирается нижней губой в головку. Годжо расслабленно выдыхает, прикрывая глаза, постепенно наматывает на кулак собравшийся в руке растрепанный хвост. — Так что, Сатору? — М? — он приоткрывает один глаз, точно на Гето глядит. — Трахнешь меня? Сугуру бегло проходится рукой по члену, размазывая выделившийся предэякулят. Мокрые красноватые, будто облитые фруктовым соком губы на уздечке. Пара тягучих секунд, прямо как тоненькая струйка слюны, стекающая по подбородку Гето. Член Сатору во рту. Парень впутывает пальцы в смольные волосы, то тянет вверх, то стягивает, сильнее наталкивая на член. Истомно вздыхает, откидывая голову, когда Сугуру отстраняется и водит языком по яйцам, всасывая их с глухими причмокиваниями. Лесенкой едва ощутимых поцелуев поднимается наверх и вновь берет в рот, рукой бедро Сатору сжимает, пока тот не перестает стискивать и небрежно поддергивать его пряди. Сверху вниз. Снизу вверх. Годжо напрягает колени. — Сатору, кончишь? Или еще? — тихо спрашивает Гето, опаливая ствол разгоряченным дыханием. — Лучше возвращайся на кровать. — Правда? Сугуру прикусывает губу и тянется рукой к прикроватной тумбе, выискивая что-то на ощупь. Достает маленький тюбик, с грохотом закрывая ящик. Он опирается на ноги Годжо, после усаживаясь на них же лицом к его. — У меня только смазка, — подмечает он, упираясь в член Сатору мокрым пахом, — но… — Неожиданно, — Годжо растекается в улыбке, сжимает ягодицы Гето, а после забирается под футболку, пробегаясь по спине, и, остановившись на талии, обводит ее очертания, которые до этого подчеркивал корсет. И не нужно видеть, чтобы знать, что кожа Сугуру вся покрылась розоватыми отпечатками ладоней, ведь сдавливает Сатору этот идеально выгравированный силуэт жадно и совершенно нещадно. — Что, не только ко мне липнешь? — Нет, только к тебе, Сатору, — по телу мурашки расходятся, когда Годжо внезапно кусает его за шею. — Просто… у меня проблемы со сном. — Да ну? — Сатору… — Гето оттягивает его за волосы от плеча, по которому тот так и не прекращал проходиться зубами, — …пожалуйста. Сугуру прижат к матрасу, пока руки Годжо по бокам возведены. Он нетерпеливо прогибается, когда Сатору не спеша спускает с него штаны. Дыхание Годжо в его ушах разносится гулким, а это насмешливое «Уверен?» чуть ли не выбивает на еще одну умоляющую просьбу. Потому что надоело. Случайно выпадать из жизни даже в важные ее этапы. Смотреть на свое отражение и замечать, как все сильнее темнеют эти назойливые синяки под глазами, навечно в кожу впечатанные. Засыпать, просыпаться и опять погружаться в сон. Испытывать необоснованное раздражение и злость из-за мелочей. А в моменты короткого бодрствования хотеть лишь поесть и заняться сексом с кем-нибудь. — Будь аккуратнее и всё. Пустоту в желудке легко заполнить вкусной едой, что по звоночку домработница приносит. А простой мастурбацией себя так легко удовлетворить не получается. Да и игрушками, бесполезно валяющимися в ящике, тоже. А тут Сатору, щелкает крышечкой тюбика, захватывая обильную каплю смазки. «Сатору, зачем ты пришел?». И Сугуру жутко хочет трахаться. И, желательно, конкретно с Годжо Сатору. С приподнимающим его ноги Са-то-ру Годжо и начинающим поочередно вставлять в него пальцы, с Годжо С-ах…-тору… заставляющим проронить приглушенный стон. Потому что он усердно пытался заговорить с ним и, обретя волю, нес чепуху, которую так приятно и любопытно слушать. Потому что его волосы — прохладные облака, а глаза — море. Потому что он красивый, и у него милый шрам на коленке. И пальцы Сатору-у-у… можно занести новым «Потому что» в этот список, что вряд ли возможно полностью перечислить. Годжо водит членом вдоль прохода. Гето дрожит. Закидывает ногу ему на плечо, обхватывает рукой подушку, жалобно сжимая ее. — Вставь мне. Протяжный стон. Аккуратный толчок. Последующие, с каждым из которых потряхивает этот мягкий и удобный матрас, купленный когда-то ради крепкого и качественного сна. Оказалось, что куда восхитительнее на нем с кем-нибудь переспать. С Годжо Сатору, поглядывающим на Сугуру, тело которого слегка подскакивает. Который вжимается в подушку лицом и наволочку кусает от возбуждающей боли. С парнем, обхватывающим его бедро и не перестающим насаживать на свой член. Благодаря которому по спальне разлетаются приглушенные хлопки от столкновения кожи о кожу. А и так приятная боль проходит, оставляя за собой долгожданную эйфорию. И если в глазах у Гето планеты, то сейчас перед ними родились искрящиеся звездочки. От его мимолетных касаний хочется и сжиматься, и расплыться. Утонуть в его самодовольном взгляде. Сатору опускает ногу Сугуру, придвигаясь ближе. Оглаживает горячие, чуть налитые румянцем щеки, проводит пальцами по липким губам. Гето приоткрывает рот, прикусывая один. Прищуренный голодный взор, приклеившаяся к вспотевшему лбу прядь волос, рука, стискивающая запястье, теплый язык, рвано и поочередно вылизывающий подушечки его пальцев. Громкий всхлип из-за Год-жо С-с… ах!.., что ускорил темп. Потому что достаточного одного вида, чтобы потерять контроль. И остановился. После вздрога, очередного хрипло протянутого стона. После того, как Сугуру излился ему на грудь. Сперма стекает по оголенной коже и капает с краев расстегнутой рубашки. Гето пытается отдышаться, не переставая крепко держать руку Сатору своей. — Устал? — спрашивает Годжо, поправляя волосы и вытаскивая член. — Сатору, хочу еще. — Да? Беглый поцелуй. И Сатору, скидывая с себя верх, обхватывает его со спины. В комнате стоит жар из-за столкновения накаленных тел. Череда обжигающих касаний. Рука Годжо прокатывается по шее Гето вверх, обхватывает подбородок, проводит большим пальцем по губам. Он у Сугуру во рту. «Сатору, зачем ты пришел?». Гето трепещет от желания, когда тот игриво водит членом меж бедер. Жмется головой к его лицу, сильнее кусая палец. И Годжо вставляет, да так внезапно, что Гето раскрывает рот, окатывая тот дрожащим вздохом. Толчки Сатору стали грубее. И глубже из-за позиции. И пружинки на кровати сильнее матрас встряхивают. Годжо тянет Сугуру за талию к себе, приподнимает его бедро, вставляя почти до основания. Кусает за шею, разбрасывает по коже красные следы засосов, которые позже перекроет фиолетовым. Новый тон под глазами. Дополнение к лиловым полукругам полей. О, и Гето кончает во второй раз. Спустя пару минут белая жидкость стекает с его задницы.        Нога Сугуру закинута на его, он расслабленно лежит, вжимаясь в грудь Сатору своей и устало дышит в шею, пока Годжо гладит его по голове. Тишину прерывают эти выдохи. Вдохи. Выдохи. — Так почему ты в школе не появлялся? — совсем тихонько спрашивает Сатору, боясь нарушать покой. — Сатору, я хочу спать, — Гето сильнее прижимается к его телу, обнимая спину. — Завтра выходной. Хочешь остаться? Я расскажу, когда проснусь. — Если ты не против, — Годжо зевает, втыкаясь в угольные копны. В тон Сугуру добавили сладкое снотворное. — Скорее это мне нужно тебе говорить, — он томно усмехается. — Я могу проспать долго, — легкий поцелуй в еще не остывшую кожу, — и накинуться на тебя после пробуждения. — Да? Я подожду, — парень бережно накручивает на палец пряди его волос. — И я не буду возражать. — Правда?