Блять...
Подумал он, глядя в широко открытые глаза напротив. Обычно в них плескалась солёная морская пелена цвета светлой лазури. Водная гладь колыхалась спокойными невысокими волнами, она мягко шумела и дарила ощущение умиротворения и лёгкого волнения в груди, завораживала своей жизнью и постоянным движением, оставляя на радужке, как на иллюминаторе, разводы белой пены в виде россыпи крапинок. Здешнее море никогда не было тёплым, ведь его окутывали холодные ветра, однако это не мешало лёгким с наслаждением и жадностью глотать свежий, пропитанный солью воздух, который трепал волосы и резкими порывами обнажал самую душу. Но сейчас море охватила тревога. Вода шла мелкой рябью, гребешки волн сталкивались друг с другом, расходясь на множество брызг. Пена то тут, то там елозила по поверхности. Она не успевала раствориться или разгуляться в полную силу, поскольку её сносило новой волной. Ветер метался, как загнанный в клетку дикий зверь, проносился рывками то с одной, то с другой стороны. Он не мог найти выход, нанося толчки то в грудь, то сбоку, то в спину. Это уже был не бескрайний океан, а бокал солёной воды в дрожащей руке. Пальцы ослабли, стали не способны его удержать, и жидкость то и дело выплёскивалась наружу. Её мутила и тревожила внешняя сила, не давая замереть мирной гладью. Она совсем поблекла, ведь не осталось больше той глубины. Было лишь дно стеклянного сосуда. Но самым худшим, по мнению Шотландии, являлся дрожащий по центру маленький зрачок. У Англии он в принципе изначально меньше, чем у большинства обычных людей и воплощений — такая досталась особенность внешности. Но сейчас чёрная точечка сузилась непозволительно сильно, становясь едва различимой и позволяя разглядеть за собой весь внутренний ужас, что затаился внутри страны при попытке Скотта покинуть спальное место.Блять.
Вновь промелькнуло в голове Шотландии, когда тот почувствовал, как чужие ногти, впиваясь в кожу, оставляют на ней светлые следы полумесяцев. Руки Англии всегда холодные, но во время стресса они прямо-таки ледяные, не хуже, чем у мертвеца. Разница в том, что мёртвое тело коченело, а у него наоборот начиналась непроизвольная дрожь. Страна пододвинулся ближе, сел на колени, упираясь ими в кровать, и теперь не только ладонями, но и локтями обхватил конечность шотландца, притянув её к груди, забрав в своеобразный плен. Белое тело мелко тряслось и ближе жалось к другому, синему, обвивая колючим холодом. Англия до боли вцепился во второе плечо супруга и повис на воплощении неподъёмной ношей, утягивающей обратно в мир мягких одеял и подушек. Ноги Альбы ослабли, подкашиваясь под таким напором, и он, слишком шокированный увиденным для должного сопротивления, плавно опустился обратно. Этого оказалось достаточно, чтобы с оккупированной руки англичанин переместился за спину, прижимаясь к шотландскому теплу, словно ища в этом защиту и спасение. Он пытался то зацепиться руками за плечи, то расположить их поперёк широкой груди с белым перекрестием, то обнять ими шею мужа, однако нервозность и не прекращающийся тремор мешали определиться с выбором и надёжно занять какую-либо из позиций.Блять!
Ударило колоколом в черепной коробке, когда до слуха Шотландии донеслось такое же тихое, как и прежде: — Не уходи... Пожалуйста. Не оставляй меня. Х-хочешь я изменюсь? Дрогнувший голос с умоляющей интонацией, заставил старшего остановиться на половине вдоха, от чего воздух застрял глухой перегородкой в горле. Сердце замерло где-то за рёбрами, словно своим стуком боясь помешать и заглушить происходящее. Во рту пересохло, от чего сглатывать стало практически невозможно, да и нечего. Бесовник... Шотландия надеялся, что всё не настолько плохо. — Только не уходи... — Англия сгорбился и уткнулся носом куда-то в шейный отдел чужого позвоночника, обхватив супруга поперёк туловища, натужно сглотнул. Горячий выход у основания роста волос обжёг кожу шотландца, заставляя спину, шею и плечи покрыться мурашками. — Я всё-всё сделаю. Правда. Клянусь! Я стану лучше! Т-только не оставляй меня одного... Прошу! В голосе отчаяние, страх и мольба. Ранее довольно отрывистая речь набирала темп, переходя в едва различимое тараторенье. Шотландия с трудом способен разобрать слова. Ему это удавалось лишь из-за своего близкого расположения к источнику звука. — П-прости... Я изменюсь, я всё исправлю, я больше не буду плохим! Я-я... Я-я... Я буду нормальным, буду в порядке. Мне жаль. За всё, за всё жаль... Б-больше не буду мешать... И будить не буду! И запрещать курить! И... И-и истерить без повода. Вообще истерить не буду, хочешь?! Но не уходи, не уходи, не уходи... Не бросай, не оставляй, умоляю... Я не хочу..! Не могу..! Не справлюсь один! Н-не надо... П-пожалуйста… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Худое тело стало колотить с двойной силой, словно на страну вылили сначала ведро и без того ледяной воды, а потом ещё выставили на мороз без одежды. Последнее предложение постепенно скатилось в неразборчивое причитание. Англия одними губами как мантру всё повторял «...пожалуйста, пожалуйста...» до тех пор, пока цепочку слов не прервал сорвавшийся с искусанных уст короткий полухрип-полувсхлип. — Блять... — тихо вслух произнёс Шотландия, наконец отмерев от развернувшейся вокруг него сцены. Он ссутулился, низко опустив голову и оперевшись лбом на подставленный кулак, тяжело, шумно выдохнул. Земля Англов дёрнулся за его спиной и ещё сильнее сжался, ногтями вцепившись в плечи, как хищник в добычу, до боли, словно желая враститься в Скотта и стать с ним единым целым. В глазах читался откровенный ужас. Страна испугался, что разозлил супруга, и тот сейчас просто встанет и уйдёт, оставив его в полном и таком страшном одиночестве. Англии казалось, что стоит ему услышать хлопок закрывшейся двери, после того, как Шотландия переступит порог комнаты, как его собственное сердце просто не выдержит и разорвётся, настолько быстро оно колотилось в груди. От одной только мысли о расползающейся чёрным многоруким монстром тишине, которую не прервёт более дыхание под боком, о пустой спальне, что покинула жизнь, превратив в холодный лишённый оттенков склеп, в личную могилу, горло сдавило спазмом, не позволяя нормально ни вдохнуть, ни выдохнуть необходимый для поддержания жизни кислород. — Прости, прости, прости, прости... — сменил мантру англичанин, стараясь как можно незаметнее и реже срываться на хрипы. Он заставлял неровный голос через силу выжимать слова, игнорируя давящие тиски на глотке, нарастающую боль в грудной клетке и расплывающиеся по периферии обзора очертания комнаты. Страна, ослеплённый истерикой, верил, что, замешкавшись хоть на секунду, упустит такое важное сейчас для себя живое существо, утратит то необходимое присутствие, которое было его спасательным тросом из бездны всепоглощающего кошмара, связующей с реальностью тонкой, но крепкой ниточкой. — Я-я не хотел... Больше не буду... Я... Я-я... — Ты, ты, — устало и даже как-то подавлено перебил чужие метания Шотландия, убирая руку от лица и оборачиваясь к горе-супругу. На того было откровенно жалко смотреть, что Англия и сам прекрасно понимал. В другой раз он бы не позволил себе подобного унижения (а по его мнению это было именно оно) и предпочёл бы пережить все эмоции подальше от лишних глаз, заперевшись в своём кабинете. Но в данный момент животный страх потери Шотландии был в разы сильнее желания не позориться перед бывшим врагом, поэтому англичанин краем глаза виновато, с опаской, под бу́хающий аккомпанемент неутихающего сердцебиения выглянул из-за фигуры мужа, встречаясь с яркой зеленью радужки напротив. Правда сейчас она заметно потускнела и пожухла. Не было больше того богатого, дикого и залитого солнцем луга с высокими разнообразными травами и густыми зарослями. Всю красоту шотландских долин залило грязной водой, и теперь в его взгляде было мутное выцветшее болото. — Придурок ты, Англия, — тем же поникшим тоном продолжил Шотландия. Он до тошноты ненавидел чувствовать сострадание по отношению к англичанину. Врагам нет пощады, их не жалеют, им не сочувствуют, за них не должно так сжиматься сердце и так печь глаза. Скотт это знал, Скотт в это верил, Скотт искренне хотел, чтобы так оно и было всегда. Но проблема состояла в том, что он обладал сердцем, душой, совестью и прочими вещами, без которых бы с радостью обошёлся. Без них было бы проще, было бы банально легче жить и дышать. Однако они у него имелись и, чёрт возьми, прекрасно справлялись со своими функциями, несмотря на все стены, что он так старательно возводил годами, отгораживаясь от мешающих чувств, считая их уязвимой стороной и привлекательной мишенью для злоумышленников. Эмоции важны, им нужно давать выход, но не перед теми, кто может использовать их тебе во зло. Смотреть на притихшего и погребённого под собственными тараканами англичанина больно до воя. Это не его Англия, это сломанная, рассыпающаяся в руках дрожащая оболочка пусть и не самого лучшего и любимого, но давно уже родного воплощения. Да, они редко сходились во мнениях, у них разные ценности и взгляды на будущее. В их отношениях никогда не было конфетно-букетного периода: являясь соседями, они много воевали за территории, соперничали во влиянии и лишь изредка позволяли себе сотрудничество в качестве союзников, но данные моменты можно было пересчитать по пальцам. Из врагов в супруги, какая ирония, да? Основными причинами заключения Унии был политический кризис в Англии, и экономический кризис в Шотландии. Никаких высоких чувств и трепещущих от любви и желания сердец. Первые десятилетия, даже находясь в браке, взаимоотношения между странами-участниками союза были трудными, во многом враждебными, так что о доверии и речи не шло. Однако спустя время ко всему привыкаешь, даже к ненавистному ранее олицетворению, посапывающему под боком на общей постели. Что люди, что персонификации неплохо приспосабливались к новым условиям, а также им было свойственно меняться с течением времени, пересматривать заново взгляды на жизнь и окружение. Сейчас Англия и Шотландия вели себя как старые супруги, способные при желании и кости друг другу перемыть, и слиться в извиняющемся поцелуе после всех сказанных гадостей. Это не любовь, скорее результат многолетней привязанности — привычка. Хорошая или плохая Скотт пока не смог определиться, всё колебался. Ему слишком трудно отпускать прошлое, чтобы жить относительно мирным настоящим. Что касается Англии, то тот довольно быстро и на удивление легко принял перемены в лице скверного на характер сожителя и чувствовал себя с ним довольно комфортно, что только больше злило шотландца, считавшего Унию чуть ли не приговором. Однако это не значит, что гордый англичанин мог позволить себе выглядеть настолько жалко, ничтожно и, по своим же словам, отвратительно перед Шотландией. Он не стал бы лишний раз касаться супруга, благодаря собственной чопорности, и уж тем более не раскрыл бы свою слабость, главный страх, а точнее будет сказать фобию, чуть ли не на коленях умоляя Альбу остаться. Земля Англов следил за своими эмоциями и держал их в узде, хотя сам являлся довольно эмоциональным, а точнее будет сказать, тревожным воплощением. Он невротик, что сложно не заметить, живя под одной крышей и видя друг друга каждый божий день. Англия отказывался принимать данную черту характера, давя эмоции в зачатке, ведя себя сдержанно, отвечая на провокации сарказмом и безразличием, тем самым раз за разом глотая негатив в свою сторону и постепенно накапливая его в сердце. Однако сосуд рано или поздно переполнялся, не выдерживал подобного натиска на истощённые стенки, и получалось то, что Шотландия видел перед собой сейчас. А нажитый и взращённый определёнными историческими событиями страх одиночества лишь усугублял ситуацию, расшатывая и без того потрёпанную нервную систему. Как говорилось в самом начале, подобное случалось и раньше, но от этого не переставало пугать, заставая врасплох. Однако, чтобы довести Англию до срыва, необходим был не только полный сосуд, но и то, что спровоцировало бы первую трещину. Данным спусковым крючком должна была служить весомая, по меркам тревожной личности, причина. Вот только найти эту причину Шотландия в который раз не мог, потому что ещё вчера всё было нормально и день закончился на одном из рассказов сборника произведений о Шерлоке Холмсе за авторством Конан Дойла, что он по просьбе Англии читал вслух, пока тот аккуратно высвобождал белые ленты из спутавшихся за день волос супруга. Уж очень цепляли англичанина детективные истории, ему нравилось самому строить теории, напрягать извилины и размышлять вместе с персонажами. Шотландец же оставался верен фэнтези, предпочитая наслаждаться и отдыхать за чтением, а не загружать и без того уставший после рабочего дня мозг. Хотя слушать предположения соседа было занимательно и даже забавно. Особенно, когда он заходил слишком глубоко в своих рассуждениях, и Альбе многого стоило не улыбаться, слушая вдохновлённую английскую речь, уверенно втолковывающую ему свою версию событий, в то время как Шотландия уже знал развязку сюжета, и насколько простой та была на самом деле. Признаться честно, порой вариант Англии ему нравился куда больше. А тот в свою очередь не желал принимать поражение и по итогу ворчал на недалёких авторов, что те отстают от него по уровню развития и придумывают слишком скучные и предсказуемые разгадки. Шотландия предлагал ему в таком случае самому заняться писательством, но Англия лишь качал головой: никогда не считал себя творческой личностью. За подобным — к Северной Ирландии, но тот больше по граффити, хоть и поэзией иногда баловался. Так было и вчера. Теория Англии даже почти совпала с оригинальной задумкой рассказа, не считая пары моментов. Так что спать он ложился в приподнятом настроении и явно довольным собой, поэтому знаменитый детектив вычёркивался из списка подозреваемых. Супруги перед сном также немного поговорили о прошедшем дне и посмеялись с утренних попыток Севера перекричать драконий рёв Уэльса, пришедшего его разбудить. Валлиец был прекрасным будильником, ведь трудно не подскочить с кровати, когда над тобой нависает нечто с огромными кожаными крыльями, которое вопит нечеловеческим голосом на все Британские острова, перед лицом клацают острые челюсти, а в душу смотрят два вертикальных узких зрачка в янтарной оправе радужки. Старшие то знали, что потуги ирландца заведомо обречены на провал, но срывать представление не стали. Англичанин тогда ещё даже сжалился над Северным и предложил на следующий день самому его разбудить, раз уж метод Уилла тому не по вкусу. Да уж... Разбудил. Однако Шотландия заставил себя вынырнуть из омута давящих мыслей. Не до этого сейчас. С Ирландией они ещё разберутся — тот точно подобную подставу просто так не оставит. Причины тоже могут подождать. Приоритетная задача на данный момент — привести Англию в чувства. Скотт накрыл руку супруга своей и чуть сжал её. Та до жути ледяная, подрагивающая, но держится за плечо крепко, того и гляди синяки оставит. Англия дёрнулся от внезапного и обжигающего, по сравнению с его собственной температурой кожи, прикосновения. А после рвано, словно пулемётной очередью, выдохнул вместе с усилившейся дрожью, когда Альба осторожно, но надёжно взял его за запястья и оторвал от себя, поворачиваясь к стране уже всем корпусом. На лазурные почти обезумевшие от ужаса глаза незаметно для их обладателя навернулись маленькие кристаллики слёз. В груди защемило, словно кто-то провернул рукоятку ножа, готовясь добраться до сердца и нанести последний удар. — Н... Н-не ухо... — Куда я денусь, — шотландец старался вернуть голосу былую уверенность и при этом говорить спокойно, чтобы растревоженному олицетворению не почудилось даже намёка на агрессию или наезд. Шотландии нужно взять себя в руки и угомонить собственное колотящееся сердце. За себя и за Англию заодно. Сейчас именно он должен стать опорой и всем своим видом излучать спокойствие и чувство безопасности, чтобы англичанин мог сориентироваться и собрать своё расшатанное и разбитое на осколки состояние обратно в целое, полагаясь на его эмоции. Главное — не напугать страну ещё сильнее. Шотландия отпустил светлые запястья и вместо этого притянул к себе мужа за острые плечи, делясь спасительным теплом. Он медленно, сначала совсем аккуратно, а после уже более ощутимо пробежал пальцами по напряжённой и мгновенно окаменевшей спине, в попытке уменьшить тряску. Это всё, чем он мог помочь. Он не способен проникнуть в чужую голову и вышвырнуть оттуда все навязчивые мысли и идеи. С этим англичанину придётся справляться самому. Шотландия мог лишь остаться рядом, не позволяя панической атаке усугубляться, и подставить плечо, стать немногословной, но очень важной в данный момент поддержкой. Англия замер в его руках и, кажется, даже не дышал. Его сердце пустилось на новый круг адского пляса, ударяя не хуже молота по барабанным перепонкам, пока страна находился в смятении от разрывающих голову разношёрстных предположений, где одно было хуже другого. Ему бояться? Супруг злится? Он его ненавидит теперь, да? Или что тот сейчас пытается сделать? Стоит ли паниковать? Что ему делать? Что он него хотят, чего ждут? Что будет? ЧТО?! Параноидальные мысли шмелиным роем бились о стенки черепной коробки, а от скачка адреналина к горлу подкатила лёгкая тошнота и свело живот. Но Англия не вырывался из объятий. Новая вспышка тревожности задержалась всего на несколько мучительных секунд и быстро развеялась, стоило ему понять, что Шотландия не пытается причинить боли или сделать что-нибудь плохое. Тот мягко, но настойчиво выводил на белой спине рандомные узоры, завитки и линии, время от времени слегка надавливая и растирая зажатые мышцы. Он знал, что также желательно параллельно говорить что-нибудь успокаивающее или просто вести монолог, дабы отвлечь внимание соседа от самокопания. Тем более, что Англия в подобные моменты очень сильно полагался на реакцию окружающих. Но действия шотландцу всегда давались легче слов. Он не мог придумать, что можно сказать в такой ситуации, насколько это будет уместным и как, в конце концов, пересилить себя и открыть рот, так чтобы из него не вырвалась, не дай бог, какая-нибудь случайная грубость, которая сделает только хуже. А сейчас практически любое слово могло показаться Англии «не тем». Поэтому Шотландия просто сильнее прижал супруга к груди, позволяя опереться и сосредоточиться на своём сердцебиении, и твёрдо, словно давая клятву, промолвил: — Дыши. Не уйду. В идеале можно было сказать и больше, но размеренные отчётливые стуки, что англичанин ощутил за чужими рёбрами, были даже лучше всяких слов. Они образовали тот самый шум, который протянул ему руку помощи и вытащил из круговорота мечущихся мыслей, возвращая к реальности. Такой ритм успокаивал собственное скачущее галопом сердце не хуже умиротворяющей колыбельной, а с постепенной нормализацией сердцебиения организм позволял делать более глубокие и простые в исполнении вдохи. Страна поспешил воспользоваться открывшейся вновь возможностью, но вместо оного заглотнул воздух три раза подряд и, не сумев его выдохнуть, подавился закашлявшись. — Не торопись, — посоветовал шотландец, огладив двумя пальцами от шеи до поясницы позвоночный столб. — Давай, как Уэльс учил? Вдыхаешь носом четыре секунды. Делаешь паузу на столько же. Затем выдох ртом от четырёх до восьми секунд — сколько сможешь. Потом опять пауза и так далее, по квадрату. Альба понятия не имел, откуда валлиец вычитал данную методику и как того вообще занесло в некие психологические дерби, но сейчас полученные знания оказались как нельзя кстати. Оставалось лишь надеяться на их эффективность. Англия, в свою очередь, честно старался следовать данным ему рекомендациям, что, разумеется, получилось не сразу. Он то и дело срывался, то на вдохе, то на выдохе, а удержать паузу поначалу казалось и вовсе не возможной задачей. Однако потихоньку каждая новая попытка приносила всё большие результаты, окупая затраченные усилия. Каждая удачно зачерпнутая, а после благополучно выдохнутая порция воздуха становилась маленькой победой, которая по крупицам вселяла в страну потерянную уверенность и покой. Шотландия же поощрял чужие заслуги мягкими, почти нежными поглаживаниями. Так они сидели ещё несколько долгих минут. Вскоре Скотт с облегчением почувствовал, как бешеная барабанная дробь в грудной клетке младшего воплощения начала сменяться нормальным стабильным ритмом, словно следуя за сердцем Альбы. В подтверждение оного Англия постепенно отмер и уже вскоре сам осторожно, неуверенно, словно разучившись двигать онемевшими от всего пережитого стресса конечностями, приобнял Шотландию в ответ, позволяя себе положить голову на подставленное плечо, прикрыть глаза и сделать долгожданный по-настоящему глубокий вдох, который развеял остатки сомнений. Всё нормально. Больше не страшно. Его не собираются оставлять наедине с тишиной, сдавливающей горло и рёбра тяжёлыми путами, заставляющей беспомощно задыхаться под натиском собственного страха. Тишина — признак смерти. Мёртвые не говорят, а если и пытаются, то их никто не услышит. А его слышат. Его не бросят на растерзание пугающим мыслям, сомнениям и переживаниям, которые вновь размоют границы реальности и выдумки. Он не вернётся туда, где нет выхода и входа. Где темно, холодно и чертовски пусто. Он не даст этому вновь себя утащить и поглотить свою душу. Англия не один и больше не будет таковым, как он позволил случиться когда-то. Он дома, в своей постели, с Шотландией. И это всё настоящее, о чём свидетельствуют тёплые ладони на голой спине, скомканное мягкое одеяло под коленями и мирный стук из глубин чужой грудной клетки. Ему не кажется. Его видят, его чувствуют, его сущность и эмоции признают. Всё хорошо. Всё действительно в порядке. Он в порядке. С каждым новым полноценным раскрытием лёгких сходила и дрожь. Тело наконец поддалось на уговоры гладящих рук шотландца и расслабленно, устало навалилось на его корпус, самостоятельно прижимаясь. Холод кожи англичанина стал терпимым, а не обжигающим, температура возвращалась к стабильной для воплощения Земли Англов отметке.Вдох носом... Выдох ртом...
Вдох... Выдох...
Вдох...
Скотт с облегчением выдохнул в такт супругу и прислонился щекой к взмокшему виску на своём плече, уложив ладони чуть выше лопаток. Сейчас столь тесный телесный контакт не вызывал отторжения. В принципе, именно Шотландия в их отношениях являлся инициатором проявления тактильности. Он не верил пустым словам, предпочитая действия. Однако чуть ранее любые объятья, касания и поцелуи в сторону Англии он едва ли не с пеной у рта оправдывал тем, что ему просто захотелось доставить тому дискомфорт, поскольку заносчивый англичанин очень трепетно относился к своему личному пространству и зачастую не приходил в восторг от каких-либо прикосновений к себе. Обычно так оно и было, но порой Альба просто нуждался в физической поддержке, в том числе и со стороны мужа, в чём он никогда не признавался ни себе, ни окружающим. И чем дальше шли года вместе с развитием их взаимоотношений, тем менее яростно Скотт отвергал собственные порывы прижаться лбом к светлому плечу или ощутить цепкие пальцы между синими прядями. Какими бы плохими не были взаимоотношения нынешних супругов в прошлом, но именно эта боль связала их и сделала одними из самых близких друг другу персонификаций. По-прежнему не любимых, не влюблённых, но глубоко родных, что смогут понять второго с полуслова и оценить его состояние по промелькнувшему на долю секунды иному блику в глазах. — Успокоился? — вышло чуть хрипло, после долгого молчания. — Мгм... — промычал в ответ Англия, чуть проведя подбородком по синему плечу и приоткрыв глаза, расфокусировано смотря перед собой. В голове после всего прошедшего там торнадо было удивительно пусто. — Прости, — секундная пауза. Вздох. — За всё это утро прости. Просто... Немного перенервничал, — англичанин отвёл взгляд в сторону. Слова подбирались тяжело, заплутав во тьме разума, потерявшись в его далёких дебрях. Мозг после стресса соображал туго, словно превратившись в густой липкий сироп с погружёнными в него мыслями, которые с трудом удавалось подцепить и выловить. — Всё как-то само собой вышло, — добавил тихо. Шотландия на это лишь вздохнул. Спальня вновь потонула в глухом молчании, прерываемом лишь ощутимым сердцебиением двух обнявшихся тел. После всего пережитого этим утром было трудно о чём-то говорить, особенно, когда вы не привыкли к подобным разговорам по душам. Основной объём общения супругов состоял из взаимных подколов и язвительных фразочек. Они шутили друг над другом, высмеивали привычки, ругались по пустякам, а порой даже дрались. В настоящем ничего из вышеперечисленного не делалось с целью по-настоящему задеть, если на то не было серьёзного повода. Один достаточно знал и понимал другого, чтобы не переходить условную грань, позволяя выплеснуть напряжение и недовольство, а не преумножить его. Исключением являлись беседы перед сном, когда оба слишком устали за день для вынесения друг другу мозгов и всё, чего каждому хотелось в тот момент — банального спокойствия, а также иногда ласки и заботы, которых им более не от кого было получить. Тогда, в далёком 1707 году они, пусть и с сомнительной добровольностью, но решили связать жизнь друг с другом, сформировав новое государство на карте — Соединённое Королевство. Хочешь, не хочешь, а теперь нужно искать друг к другу подход, чтобы не разрушить то, что с таким трудом создали. И постепенно они научились сожительству, и теперь могли вполне комфортно для себя провести время вместе. Вот только начать и проявить инициативу, переступив через себя, по-прежнему было трудно… Особенно, когда дело касалось поддержки. Им всё ещё было странно и как-то неловко. Мысль о том, что бывший враг достаточно доверяет тебе, что позволил увидеть себя в разбитом состоянии, никак не укладывалась в голове и вызывала противоречие, чувство нереальности происходящего, заставляла невольно ожидать подвоха. Каждый из супругов уже мог посочувствовать или беспокоиться за другого, но пока ни один из них не принял в полной мере, что это нормально. — Не объяснишь, какого чёрта случилось, что ты опять спятил? — решился вновь первым нарушить тишину Альба. Да уж, разговоры были не его коньком. Многие, не знающие его достаточно близко, назвали бы Шотландию грубым, однако у того весь стиль речи такой: колючий, прямолинейный и не требующий длительного обдумывания. А быть милым именно с англичанином не позволяли ещё старые обиды, сложный характер и шотландская гордость. Однако тот всё же попытался исправиться, мысленно чертыхнувшись: — Точнее, э-э-э... Что стало причиной твоей... Паники? Англия поджал губы так, что те превратились в тонкие бледные полосочки, и отвернулся. Какое-то время ушло на раздумья, а после англичанин отпустил супруга, благодарно проведя от лопаток вниз напоследок, и сам аккуратно выбрался из его объятий. Всё же слабая тактильность давала о себе знать, да и вести диалог так близко, скрючившись из-за небольшой разницы в росте и не видя лица собеседника, не способствовало удобству. Однако дальше Земля Англов и не думал перемещаться или отдаляться, продолжая сидеть совсем близко, прямо напротив, чуть склонив голову. — Плохой сон, — наконец выдал он. Шотландия в ответ нахмурился, уставясь на мужа и непонимающе хлопнув зелёными глазами. По его мнению, высказанное оправдание звучало откровенно бредово, нелепо и мало реалистично. Не верилось ему, что обычно относительно спокойный и рассудительный Англия из-за плохо сна превратился в задыхающегося параноика, который от одной мысли об одиночестве готов был откинуться с сердечным приступом. — Серьёзно? — в недоумении вскинул светлые брови. — Хочешь сказать, всё это представление — следствие грёбаного ночного кошмара? Англия старательно делал вид, что его куда больше интересовали занавески на окне и стоящие на подоконнике цветы в глиняных горшочках. Их определённо стоило бы полить. Особенно тот старый фикус во втором ряду. Однако Скотта сейчас волновало другое и он был непреклонен: — Что такого могло тебе присниться, что ты проснулся ни свет ни заря, провалялся в одном положении с открытыми глазами несколько часов, а потом словил истерику, когда я просто оторвал пятую точку от кровати? — уголок губ уехал в сторону, придавая Шотландии привычное скептичное выражение лица. Недавняя умиротворённая атмосфера таяла в угоду двум упрямым воплощениям, где никто не хотел уступать второму. В ней поселилась лёгкая раздражённость и дух азарта, от желания старшего получить наконец пояснения и ответы на все свои вопросы, касаемо чужого необычного поведения. Он скрестил руки на груди и выжидающе вскинул подбородок, хмыкнув: — Удиви меня. — Республика, — англичанин собрался с духом, оторвал взгляд от окна и решительно посмотрел шотландцу в глаза. Во всём его виде была серьёзность, хмурость и даже тоскливая мрачность, а в голосе — сухость. — Мне приснился РА. Доволен? Ухмылка сползла с лица Скотта, глаза на секунду удивлённо распахнулись, моргнули и, после осознания услышанного, уставились на Землю Англов с ответной серьёзностью. Руки с грудной клетки переместились на колени, сжимая пальцами ткань пижамных шорт. Былая расслабленность, как и весёлость, бесследно испарились, предоставляя место появившемуся напряжению. В груди неприятно защемило, ведь Шотландия прекрасно знал, насколько тема о бывшем брате и всего, что тот успел натворить за своё недолгое существование, болезненна для страны напротив. Да и не только для него. Всем жителям Британских островов тогда хорошо досталось. Особенно туго пришлось Ирландскому Королевству. — Он мёртв. Помнишь? —спросил осторожно, решив не выпытывать подробности кошмаров. — Без тебя знаю! — огрызнулся в ответ Англия, отвернувшись и сведя острые брови к переносице. Он закусил губу, неосознанно намереваясь оторвать поджившую корочку с недавней ранки, и буравил взглядом тот самый несчастный фикус, будто желая силой мысли взорвать ни в чём неповинное растение. Руки вцепились в собственные локти, вдавливая ногти в кожу, словно в надежде, что лёгкая боль сможет перекрыть тяжёлые мысли. — Он больше не вернётся, — продолжил Альба, наблюдая за действиями супруга. — И это не мешает ему портить мне жизнь даже после смерти! — раздражённо фыркнул англичанин. По правде говоря, тут жизнь ему портил не почившая Английская Республика, а собственный мозг, который, видимо, решил поиздеваться над хозяином с помощью сновидений о не самых милых родственничках и тому, что тогдашнему Королевству пришлось из-за них пережить. — Он всегда был мудаком, — хмыкнул Шотландия, бегло проведя по чужим пальцам и побуждая тем самым Англию расцепить руки. — Этого даже могила не исправит. На белой коже остались следы-впадинки, которые тут же покраснели и стали слишком заметны на столь светлом фоне. Альба вздохнул. Не нравилось ему, когда кто-то как-либо увечил себя. Хотя он и сам грешил подобным, на что указывали обмотанные бинтами костяшки, которым не посчастливилось в очередной раз встретиться со стеной. Но уж лучше пусть пострадает та, чем кто-то из членов семьи, на которых шотландец за пеленой эмоций мог сорваться. Было, проходили, никогда больше. — Не всегда... — прошептал англичанин, внезапно неуверенно. Среди бескрайней лазури мелькнула нотка потаённой грусти, тоски и сомнения. Разговоры о Республике всегда приводили к одному — страна начинал путаться и осторожно анализировать то, что хранилось в памяти, с каждым разом всё меньше доверяя всплывающим в голове картинкам и словам. Он не знал, что из того периода правда, а что ему внушил тогда ещё вроде как любимый младший братец. — А-а-англия-я-я, — страдальчески протянул Шотландия, возведя глаза к потолку, словно моля Господа избавить его от столь безнадёжного соседа. — Если ты опять заведёшь старую шарманку, что РА был не таким уж плохим, то я лично тебя ударю. А потом вызову дух Ирландии, чтобы тот тебе мозги на место вставил и глаза наконец открыл. Да ты же сам не уверен. Ты говорил, что все воспоминания, связанные с полумордым у тебя очень запутанные, а в последних вообще неразборчивый размытый мрачняк. Будь добр, не выгораживай это чудовище. Напоминаю, оно убило тебя и бровью не повело. — Я помню. И не выгораживаю, — произнёс Англия, опустив взор вниз и проведя пальцами по шее, которую окольцовывал глубокий шрам прямо по центру красной полосы — подарок от братца напоследок. Это был единственный отрывок памяти, в котором он был уверен на все сто процентов. Перерезанное горло разрушило тогда не только саму страну, его тело и личность, но и всё, во что Королевство верил, то, каким он был когда-то. В дальнейшем Земля Англов предпочитал игнорировать тот период из XVII века, слишком сложным, запутанным и горьким по ощущениям он был. Но Английская Республика с неизменной маской, скрывающей левую половину лица, и широкой неправильной улыбкой всё равно находил страну во сне, заново пугая до чёртиков, пятная разум противоречивыми фразами и заставляя сомневаться в реальности, в собственной адекватности. Снова. Англия не понимал даже, было ли увиденное во сне плодом разыгравшейся фантазии или фрагментом, который действительно когда-то произошёл. Глаза посреди ночи распахнулись резко, выбросив их обладателя в кромешный мрак спальни. Тот не подскочил на кровати, как этого можно было ожидать, ведь тело словно налилось свинцом и застыло каменной статуей. До самого англичанина ещё не дошло, что кошмар закончился, а потому шевелиться по-прежнему было страшно. Он не видел очертаний предметов, что вылавливал во тьме пробивающийся из-за занавесок лунный свет, не слышал звуков, исходящих от спокойно посапывающего супруга, не чувствовал онемевших непроизвольно подрагивающих пальцев и невидимой петли, перетянувшей дыхательные пути. Мыслями, разумом и душой воплощение всё ещё находился в далёком прошлом, в персональном аду, что размывался с каждой новой минутой, прокручиваясь в сознании зацикленной кинолентой. Ранее отчётливые картинки превращались в мыльные образы. Они тускнели, блекли и таяли буквально на глазах. Фигура брата искажалась подобно халтурной анимации. Пустота единственной глазницы поглотила светящийся огонёк зрачка, с каждой секундой разрастаясь и захватывая всё больше окружающего пространства, выходя за пределы лица, затягивая не хуже чёрной дыры. Контур постепенно сливался с фоном, перемешивая краски между собой до грязных пятен. Чужой голос перескакивал с фразы на фразу, не дожидаясь окончания предыдущей. Интонация, громкость и слова скакали, образуя безумную какофонию бессмысленных и хаотично долбящих по ушам звуков. Таким образом, подробности сна стирались из памяти, но липкое мерзкое ощущение, которому Англии не удалось подобрать название или более точное определение, расползающейся под кожей паутиной облепило внутренности. Страна уже не мог вспомнить, что конкретно его так напугало и выбило из колеи. В голове не осталось цельного сюжета или его подобия, лишь общий образ Республики, как главной темы. Англичанин чувствовал себя паршиво, опустошённо и потеряно, словно за эту ночь из него выжали все соки, но он не мог даже самому себе объяснить из-за чего всё так. РА в своё время сделал всё возможное, чтобы и сам КА, и его люди посчитали того невменяемым и опасным для блага народа. А когда тебе доверяют сильнее, нежели собственному «Я», и боятся потерять настолько, что готовы признать вину за то, чего не совершали, чего даже никогда и не было, задуманное провернуть нетрудно. Именно так работал газлайтинг, пусть в то время подобного термина и не существовало. Хотя, если так подумать, то это было только на руку Республике. А на Королевстве данный травматичный и в прямом смысле убийственный опыт оставил слишком яркий след, и худший — далеко не физический. Последствия сегодняшнего плохого сна тому подтверждение. Стране было очень и очень плохо. Хотелось сжаться в комочек под одеялом и едва различимо заскулить, спрятаться от жгучей боли, изводящей загнанное сердце, но напряжённое тело не слушалось, не ощущалось принадлежащим Англии. Ни сил, ни желания на борьбу не было, он даже не попытался, уставившись остекленевшим взглядом куда-то в пространство и не замечая рези в грудной клетке. Мыслями он был где-то далеко, пытаясь сбежать от давящего ожидания чего-то плохого, что может вот-вот случиться, и связанной с этим нарастающей тревоги. Пришёл в себя Англия лишь тогда, когда из-за спины раздался лёгкий скрип пружин под принявшим сидячее положение супругом. — Я просто не знаю, как должен к нему относится. Он мне братом был. Близким... — англичанин до сих пор не уверен, каким тот был на самом деле. Сейчас ему кажется, что настоящего РА он никогда и не знал. — Ещё скажи, что скучаешь, — буркнул Шотландия, недовольно глядя исподлобья. Англию от подобного заявления передёрнуло, зрачки сузились, а лицо скривилось так, словно ему довелось испить чая с лимоном — мерзотнейшее, по мнению страны, сочетание, которое следовало запретить на законодательном уровне. — Хотя, кажется, сегодняшнее утро показало, что не очень, — усмехнулся реакции бывшего Королевства шотландец, сверкнув зубами. — В любом случае, то был всего лишь сон, — он положил руку на чужое плечо и решительно продолжил, делясь своей уверенностью. — Никто этой твари воскреснуть не позволит, да и предпосылок к этому нет. У тебя всё стабильно. Твой народ тебя любит. С тобой всё в порядке, ты можешь и должен себе доверять. Это, блин, важно, Бесовник! И никто из нас пока не собирается сваливать из союза. Или тебя референдум 2014 года не убедил? Если тебя что-то беспокоит, то можешь сказать мне или Уэльсу. Он тебя точно не осудит, вы ж два сапога пара. Да и я не стану, не совсем мудак уж. В следующий раз лучше разбуди меня сразу. Не надо геройствовать, а потом паничку ловить. Договорились? — Договорились, — хмыкнул Англия и даже слегка улыбнулся. От слов супруга стало как-то легче, а недавняя тревога перестала казаться такой весомой и ужасающей. Скотт кивнул, чувствуя, как внутри растеклось тепло облегчения. Что ни говори, а произошедшее сегодня его не хило напугало. Повторения не хотелось: лицезреть привычного англичанина было в разы приятнее и спокойнее той дрожащей оболочки. Он перевёл взгляд на будильник — почти одиннадцать. Присвистнул: — Что-то мы сегодня совсем поздно. Уэльс наверное уже весь испереживался, что я тебя ночью подушкой придушил, раз ты до сих пор не вышел. Может, Сева даже гроб заказал и поминки распланировал. Хотя, зная его, он ещё час дрыхнуть будет, если его рептилейшиство позволит. Ты ж нашего ирландца так и не разбудил, а ведь обещал, — не упустил возможности подколоть Шотландия. — Тогда вставай и одевайся. Не хочу повторять опыт Северного и быть оглушённым воплем Уилла. Англия соскользнул с кровати и направился к шкафу за повседневной одеждой. Супруг последовал его примеру, но только путь он держал к стулу в углу комнаты, который работал в ночную смену вешалкой для шотландских вещей, ибо ему каждый вечер было слишком лень расфасовывать одежду по ящичкам, полкам и плечикам. Зачем, если всегда можно найти более простой и удобный, по мнению одной синеволосой головы, вариант? Да и перфекционизмом он, в отличие от англичанина, не страдал. — Эй! Он вообще-то для тебя старается, — заступился за валлийца Шотландия, ныряя в горловину кремовой рубашки, вместо того, чтобы заранее расстегнуть пуговицы и надеть её как все нормальные люди, — обязанности облегчает, такой обожаемый тобой порядок поддерживает. И методы у него действенные. — Настолько действенные, что Север весь остаток дня будет ныть по поводу звона в ушах, да на Ящерку жаловаться, — Англия, уже одетый в чёрные джинсовые брюки, поправил кружевные манжеты на рукавах и полез в выдвижной ящик за двумя золотыми цепочками, соединёнными между собой подвеской-розочкой, которые требовалось закрепить на поясе. — Ну, а кому понравится вместо пробуждения заработать разрыв сердца и барабанных перепонок в придачу? — шотландец натянул до границ штанин тёмные гольфы с рисунком из фиолетовых и серых ромбов. — Очень понимаю его возмущение. А тебе, я смотрю, что помогай, что на три буквы шли, рожа одинаково недовольная. — С такими помощниками и врагов не надо, одни хлопоты. Хотя у Уэльса есть оправдание, — встал у зеркала, умело завязывая вокруг шеи бордовый бант из четырёх петель и закрепляя его с помощью брошки. Высокий облегающий воротник и лента полностью скрыли за собой злополучный шрам. — Лепрекон же у нас непрошибаемый, бессовестный и с отключённым инстинктом самосохранения, раз с первой демонстрации Уилла своих вокальных способностей не понял, что сон до полудня чреват последствиями. — Главное в лицо его так не назови — обидится, — после пяти секунд работы расчёской, Шотландия подвязал обрамляющие лицо белые пряди атласными лентами, после чего связал все четыре конца в объёмный бант на затылке. Страна тряхнул головой, позволяя волнистой шевелюре длинною почти по плечи лечь в естественное для неё полу растрёпанное положение. — И Уэльс тоже. Про Ящерку. — Мне-то что? — фыркнул Англия, переплетая заново косу, которая во время сна потеряла свой уложенный божеский вид. С каждым новым звеном он добавлял всё больше красных прядей поверх основной светлой массы, после оставив результат спадать через правое плечо. — Их проблемы. На правду не обижаются. — В другой раз я бы тебе врезал, — честно и явно с намёком впредь быть аккуратнее в выражениях ответил Шотландия, свободно повязав фиолетовый платок поверх расстёгнутого горла рубашки и клетчатой жилетки. — Но знаешь, — обернулся к супругу, что протирал стёкла очков в тонкой чёрной оправе с золотыми вставками и вопросительно поднял бровь, переключая внимание от необходимого для чтения атрибута к внезапно улыбнувшемуся Скотту. — Сейчас я просто рад, что ты вернулся в норму. Пусть чуйка мне и подсказывает, что очень скоро я пожалею об этом. — А ты уверен, что это чуйка, а не белочка? С твоей-то любовью к алкоголю, — хмыкнул, подходя к мужу. Руки на автомате потянулись к платку у чужой шеи, затягивая петлю практически вплотную и выравнивая значительно увеличившиеся кончики по длине. Однако Шотт такой заботы не оценил и, подцепив пальцем узел, демонстративно оттянул его ещё дальше, чем было до вмешательства младшего. Каков упрямец. Англии только и оставалось, что закатить глаза, цокнуть и махнуть рукой. За триста с лишним лет брака он уже убедился, что пытаться что-то исправить в шотландце или навязать ему определённые рамки — пустая трата времени. Собственные нервы дороже. — Не бес и на том спасибо, — многозначительный толчок локтем пришёлся Земле Англов под рёбра. — Ведьма! — шикнул Англия, потирая ушибленное место и взглядом сжигая супруга на праведном костре. — Бесовник, — кинул ответку Шотландия, после сегодняшнего неспокойного утра с неожиданной теплотой встречая затаившихся на глубине морской радужки чертей. Англичанин первым направился к выходу из спальни. Однако стоило ему выйти за дверь, как дорогу преградил северный ирландец, скрестивший руки на груди и обвиняюще уставившийся исподлобья. Взглядом цвета бирюзы можно было кремировать заживо, но устрашающему эффекту мешал небольшой размер воплощения, который полностью зависел от площади, а ею Северный похвастаться не мог. Тем более рядом с Землёй Англов, что тоже не обладал высоким ростом в сравнении с большинством других олицетворений, но среди британцев занимал почётное второе место. На первом был Соединённое Королевство, который включал в себя всю Великобританию и часть Ирландского острова. К слову, персонификация этой части выглядел несколько потрёпанно и взвинчено, что, в принципе, норма, если вас разбудило не солнышко или мелодия будильника, а чёртов вопль настоящего дикого зверя прямо над ухом. Золотые брови сдвинуты, губы поджаты, дыхание шумное, отточенное, требовательное. То ли Север хотел вызвать чувство вины у «проспавшего», а на самом деле даже не вспомнившего за накатившей панической атакой своё обещание главы семьи, то ли советовал тому в ближайшие дни не смыкать глаз вообще. Ибо, когда речь заходила о мести, фантазия Северного выдавала самые неожиданные, но при этом не менее действенные идеи. Вот уж кто точно тянул на звание главного чертёнка Британских островов. Достойную конкуренцию по уровню импульсивности и абсурдности ему мог составить лишь Силенд, но тот к британской семье, как и к странам в принципе, относился весьма условно, ввиду своего никем не признанного статуса, поэтому его можно было даже в расчёт не брать. — И тебе доброе утро, — спустя полторы минуты взаимных гляделок и выжидающего молчания, произнёс Англия. — Доброе утро? Доброе утро?! Да ты издеваешься!