я ᴋуᴋᴧᴀ ʙуду
бᴇз ᴦодᴀ бᴇдᴀ
ᴨᴩиду ниоᴛᴋудᴀ
уйду ʙ ниᴋудᴀ
ᴄᴧоᴛ – ᴋуᴋᴧᴀ ʙуду
...Хруст. Кость ломается, и треск замолкает. Айзен механически пережевывает последние куски и глотает кость. На зубах песком скрипят частицы рейши. На губах что-то прилипло. Смех. Тихий. неестественный, почти истерический. – Только посмотри на себя, – губы мужчины напротив растягиваются в мерзкой, издевательской ухмылке. Соуске поднимает взгляд на двойника. В тусклом свете форма арранкаров на нем выглядит как саван. Айзен пытается повернуть голову так, чтобы найти источник света, но не может двинуться. Тело будто окаменело. Оскал двойника стал еще шире. – Самоубийство... Какое низменное желание. Хогиоку не должно выполнять мечты плебеев. – двойник обходит Соуске по кругу, а единственное, что он сам может – следить за ним взглядом. На языке сладкий персиковый вкус с примесью металла. – Я создавал Хогиоку, чтобы стать богом. Чтобы стать новым королем этого мира. Улучшить этот мир. И в кого же я превратился? – двойник смотрит с нескрываемым разочарованием. – В жалкого червя, хватающегося за любого, кто сколько-нибудь подарит внимание. И даже в этой нужде быть понятым ты остаешься ничтожным. Только посмотри на себя. Неплохое наказание, да? Двойник раскатисто смеется и удаляется. Тьма принимает его в свои объятия, а Айзен наконец чувствует влагу на руках. Тело отмирает, и он опускает голову. Черные рукава косодэ стали еще чернее, а на длинных пальцах бордовые разводы. Во рту что-то мешается. Мужчина поднимает руку и убирает со рта что-то влажное и прилипшее. Смотрит. На пальцах окровавленный рыжий шелк. Айзен открывает глаза. Предрассветные лучи мягко заполнили спальню. Лицо щекочут рыжие пряди, разметавшиеся вокруг хозяйки. Ичиго перебралась к нему на грудь вместе с одеялом и тихонько сопит, не слыша, как о ребра стучится сердце. Мужчина поднимает руку и видит, как рассыпается иерро. Самостоятельно. Кошмар. Жуткий и мучительный. На языке все еще чувствуется металл. Соуске спрашивает Кьеку, обращаясь к внутреннему миру. Уточнить. Был ли это действительно кошмар или... Занпакто же говорит, что его ждет долгий разговор, к которому сейчас он не готов. Айзен зачесывает влажные волосы и решает, что по приезду домой сразу же займется вопросом. Мужчина осторожно снимает с себя девочку, укрывая ту одеялом, и встает. Пора заниматься делами.ᴄидᴇᴧ ᴋоᴩоᴧь нᴀ ᴧᴀʙочᴋᴇ,
ᴄчиᴛᴀᴧ ᴄʙои буᴧᴀʙочᴋи:
"ᴩᴀз, дʙᴀ, ᴛᴩи…"
ᴋоᴩоᴧᴇʙой будᴇɯь ᴛы!
дᴇᴛᴄᴋᴀя ᴄчиᴛᴀᴧᴋᴀ
Удивительно, как уютная летняя темнота в ее сне отличается от тревожной надломленной тьмы в ее внутреннем мире, когда все плохо. Как она отличается от мглы во внутреннем мире Соуске, от которой хочется сбежать, которую хочется развеять. От ее непроглядного сна не хочется прятаться, он напоминает Ичиго тот самый кокон, в который ее заключил Айзен совсем недавно, напоминает ей теплые одеяла, в которые девушка бесконечно кутается. Но и этой тьме, как и любой другой, суждено быть разрушенной светом. Глубокий вдох. Нос щекочет запах мыла и слабый аромат растертых иголочек сосны. Девочка машинально трется лицом об источник запаха, и им оказывается лишь подушка. Персиковые губы причмокивают по привычке, а рыжие брови неосознанно хмурятся в понимании. Похоже, в кровати Ичиго одна, но утренняя нега и леность не позволяет открывать глаза. Тонкие руки выбираются из-под одеял и хватают чужую подушку с ароматом хвои, прижимают к груди. Как любимую игрушку. Оголенная ножка также пробирается на свободу, и Куросаки обнимает перьевое недоразумение почти всеми конечностями и нежится в постели – не хочется ни вставать, ни вообще шевелиться. Но… Дверь скромно и еле слышно поскрипывает. Приходится приоткрыть один глаз, чтобы посмотреть. Ведь тьма всегда заканчивается светом. В комнату заходит Айзен. Нелюбимые очки блестят на комоде, отбрасывая солнечный зайчик на стену. Мужчина смотрит на девочку на кровати, проверяя, не разбудил ли, но на него смотрит сонное личико, вызывая улыбку. – Доброе утро. Капитан забирает очки и садится на край кровати. Ей приходится немного поморгать и потереть глаза кончиками пальцев, чтобы видеть мужчину четче. Его улыбка согревает и заставляет улыбнуться в ответ. Ичиго крепче прижимает его подушку к себе, но все-таки отрывает одну руку и протягивает ее к Соуске. И кладет ладошку на простынь, так как попросту не дотягивается к нему. – Доброе утро. Ты так рано встал… Мужчина накрывает ладошку и гладит костяшки. – Разве? Или кто-то соня? – хитро щурится Соуске. – Не смей так говорить, – в карамельных глазах плещутся полусонные веселые искорки, и девочка широко зевает, прикрывшись подушкой за неимением желания даже двигать второй рукой. – Слушай, я поняла, что еще ты не умеешь. – выпрямляет ногу и шутливо тычет капитану в поясницу большим пальчиком. – Вовремя вспоминать про очки. Айзен смеется и кладет руку на ногу, ласково гладя одной ладонью. – Не люблю их, признаю, – улыбается мужчина. По бледной мягкой коже пробегают стаи мурашек от ласкового касания, и Ичиго в ответ поглаживает подъемом стопы по пояснице, над которой до этого нагло издевалась тычками. – У тебя уже дела? – Я всегда встаю в это время. – мягкая улыбка не покидает лица мужчины. – Если не выспалась, отдохни, тебе не нужно никуда бежать. – Побудешь со мной еще пару минут? – смотрит она улыбающимися глазами, а после привстает и садится на кровати, кутая нагое тело в одеяло, но руки протягивая к Соуске. – Конечно. – Айзен берет протянутые руки в свои и наклоняется, оставляя несколько невесомых поцелуев на костяшках. Он смотрит на растрепанную, сонную риоку и улыбается. Его девочка выглядит такой уютной, что дела за пределами спальни кажутся мелочью. – Ты восхитительна. Ее руки обвивают крепкую шею, и Ичиго прячет смущенное лицо в изгибе мраморной шеи, с жадностью вдыхая концентрированный аромат хвойного леса, желая заполнить им каждый уголочек легких. Юная шинигами не знает, как реагировать на комплимент, поэтому в ответ на него просто пару мгновений молчит, слабо улыбаясь. – Мне очень хорошо спится с тобой, – вдруг признается она, заглядывая в карие омуты. Соуске обнимает ее в ответ, запуская руку в рыжий шелк. – Звучит очень... двусмысленно, – мужчина хитро прищурился в ответ на взгляд из сердолика. Куросаки пару раз хлопает рыжими ресницами – сонное сознание не дает быстро соображать, но с пониманием к щекам приливает кровь. – Прекрати, Соуске, – девушка деланно обиженно хмурит брови, но на краю рассудка в памяти всплывает неприятный момент, когда горячая ладонь зарывается в ее волосы на затылке. – Я не забыл про обещанный разговор. – Айзен убирает рыжие пряди за спину, чтобы девочка не смогла спрятаться за золотой занавесью. Карамельный взгляд вмиг становится серьезным. Слюну глотать становится сложнее – Ичиго не хочет это обсуждать. Ей стыдно, страшно и неуютно. – Давай потом, – девочка утыкается лбом в собственный сгиб локтя и прижимается к капитану сильнее, чтобы избежать зрительного контакта. – Ичиго, – строго, призывая поднять на него глаза. Удивительно, но со своей упертостью риока слушается. Чуть отстраняется, чтобы вновь посмотреть в карие внимательные глаза. – Это нечестно, – раздосадовано бормочет она, опуская руки вниз. – Ичиго, я не хочу называть это проблемой, но... – Айзен берет маленькие ладошки девочки в руки, нежно поглаживая. Несомненно, высказанное желание Ичиго контроля льстит. Очень. В момент возбуждения дурманит разум. Но подчинить и причинять боль – разные вещи. – Я бы хотел, чтобы ты получала удовольствие не через боль. Пока девочка не познала себя, не запечатлела у себя в голове ассоциацию боль-удовольствие, нужно показать ей что-то другое. – Я… – она мнется, потому что сама до конца не осознает, что конкретно ей двигало, – мне просто было интересно. Я не знаю, почему так получилось… Она может порассуждать. Она даже может с легкостью развить мысль – но это будет значить, что нужно вновь зарываться в себя. Снова поднимать то, от чего хочется держаться подальше и не разрывать, чтобы не было больно и плохо. Мужчина видит ее неуверенность и вздыхает. – Если не желаешь, не говори причины. – Айзен кладет ладонь на щеку. – Ичиго, прошу, в следующий раз говори прямо, что именно хочешь. Обманчиво маленький кулак сжимается. Девушка опускает глаза и тяжело сопит веснушчатым носом. – Я сама не понимаю причину. Но в какой-то момент мне показалось, что даже если бы ты натянул оби до предела, я бы не сопротивлялась. Перед его глазами тут же предстает картина утреннего кошмара. Длинные пальцы на щеке чуть дрогнули. – Тебя это напугало? Ичиго нервно сглатывает ком в горле и трется щекой о горячую ладонь, чтобы хоть как-то успокоиться и не уплывать в океан мыслей и тяжелых дум. – Я… – во рту пересохло почти моментально, – я бы не сказала. В тот момент я думала, что любая боль для меня, знаешь, приемлема. – бледные руки отчего-то стали подрагивать. – Что я могу стерпеть и что я заслужила. Меня это не пугает. Соуске хмурится, а пухлые губы превращаются в тонкую полоску. – И чем же ты заслужила эту боль? Она заламывает кисти и сверлит их взглядом. Многим. Многим заслужила. Тем, что причиняла боль другим, тем, что вовремя не пришла на помощь, тем, что не спасла. Тем, что является одной огромной ошибкой с большой буквы “О”. Если бы не ее появление в этом мире… – Многим, Соуске, – отвечает коротко, не желая вдаваться в подробности. – По порядку, Ичиго. Еще раз, Ичиго. Чем ты заслужила эту боль? Рука с щеки перемещается на шею. Второй же Айзен касается подбородка. Девочку вынуждают поднять голову, но смотрит она мимо. Не хочет тонуть в цепких омутах, не хочет попадаться. – Нет такого наказания, которое могло бы обнулить мои грехи. Я – источник проблем, – судорожный выдох. – Где я, там вечно бедствие и боль. Там смерть. – Чьих проблем, Ичиго? – девочка не хочет смотреть ему в глаза, но Айзен наклоняет голову попадая прямо под взгляд глаз из сердолика. – Готея? Шинигами сами виноваты в своих бедствиях. Квинси? Пустые? Кто повесил на тебя ответственность за их нежелание решать проблемы? Ответь. – Я… – узкий подбородок дрожит, уголки маленького рта тянутся вниз, – я маму не спасла. Я никогда себя не прощу, – карамельные глаза наполняются влагой, но Ичиго безразлично смаргивает слезы. Кажется, что она даже их лить не достойна, она не имеет права жалеть себя. Вместо слов мужчина обнимает. За спиной начали шуршать крылья-змеи. В этот раз иерро начало распространятся с затылка. – Ичиго, ты была ребенком. – черная рука, но без когтей возвращается на влажные щеки. На девочку смотрят белые глаза с фиолетовым белком. Айзен частично контролирует превращение и не формирует маску. – Ты слышишь? Ты не виновата. – И ты… – Ичиго не слышит, наблюдает за трансформацией и ярче хмурится. – Ты страдаешь из-за меня. Кьека Суйгецу сказала, что та буря – из-за меня. Да ты хотел убить себя, Соуске, – розовеющие глаза бегают по бледному лицу напротив. – Моя семья, ты, мои друзья – все. Все пострадали, и причина всегда я. Да даже слуги в твоем поместье. – А ты спрашивала свою семью, страдают ли они? – Айзен вытирает мокрую щеку. Жемчужины блестят в свете утреннего солнца. – Страдаю ли я? Ичиго, не взваливай на себя то, чего нет. Соуске хмурится от посетившей его догадки. Может ли потребность в боли быть желанием отвлечься от проблем? Броня, как и его иерро? Островок безопасности, когда вся ответственность за все “плохое” лежит на другом? – Я же не слепая, – еле слышно шепчет она и обессиленно утыкается лбом, покрытым лихорадочной испариной, в чужое плечо. – Такому сильному существу, как я, нигде не найти места, но… Девочка переводит дыхание. Ей мерзко копаться в себе, ей всегда неприятно от этого. Всегда тяжело на душе. – Но с тобой это все немного по-другому. Я знаю, что ты меня в любой момент остановишь. Соуске кивает. Вот оно. Передача контроля. – А если скажу, что не буду тебя останавливать? – закидывает удочку Айзен. Ему совершенно не нравится собственная догадка. Точнее причины. От безысходности риока пожимает голыми плечами, уголок рта нервно ползет вверх, а в глазах – пустота. – Буду жить, как жила. Пока не научусь контролировать. Или пока не натворю еще больших бед. – белесые радужки слишком внимательны, Ичиго стушевывается. – Но я устала. Я у с т а л а. Айзена уже тошнит от этой фразы, и он хмурится еще больше. – Ичиго, ты не будешь жить как прежде. Ты подле меня. Моя. Тебе не нужно нести ответственность за кого-то. За чьи-то жизни. И винить себя в чем-то тем более. – Соуске берет хрупкую ладонь в черную руку. – Если тебе нужен контроль, я готов диктовать тебе каждый шаг. Но, Ичиго, не прячься в боли. Не привыкай к ней. – он наклоняется и оставляет поцелуй на ладошке, на линии жизни. – Прошу. – В этом нет ничего такого, – девочка отвечает так, будто ей заткнули уши, и она ведет беседу сама с собой. – Я чувствовала себя хорошо, когда ты делал это со мной. Мне будто бы становилось легче. – Хочешь, чтобы я начал винить себя в твоем состоянии? – грязная, ничем неприкрытая манипуляция. Но Айзен видит стеклянный взгляд карамельных глаз и не может смотреть. В них должны быть эмоции. Уют, тепло, удовольствие, смех, гнев, но никак не пустота. – Зачем винить, если я сама прошу об этом? – манипуляция сыграла свою роль, и девочка нахмурилась в обиде. Хоть немного взгляд изменился. Горечь, но не пустота. – Потому что я плохой создатель. Я не побеспокоился о тебе. Не оградил. И вот результат. – В этом нет ни капли твоей вины, Соуске, – девочка утыкается лбом в ямку ключиц, – и ты ничего мне не должен. Айзен обнимает ее, зарываясь черными когтями в золотой шелк. – Тогда почему винишь саму себя? Ичиго, ты ведь мучаешь не только себя. – Кого еще может мучить моя вина? – хмуро бормочет она в иерро, прижимаясь крепче к мужчине и ища в нем опору. Соуске прижимает девочку к себе. – Ты ведь обещала мне покой. И сейчас говоришь такое. Ичиго, разве ты забыла свое обещание стать счастливой? – Я не забыла, – рыжая растеряна, не может спорить со своими же обещаниями. Искренними обещаниями. Ведь, возможно, она и считает себя недостойной этого счастья, но Ичиго жаждет его. А еще, это одно из условий покоя того, кто позаботился о ней просто так. Просто потому что она есть. – Тогда почему? Ичиго, почему винишь себя? Девочка молчит. Не хочет объяснять все по новой. Устала. Сама захотела покоя, простого равновесия в своем перевернутом наземь мире. – Я тебя поняла, Соуске, – нехотя соглашается. – Я попробую, – не объясняет, что конкретно попробует. Для себя юная шинигами решает, что попробует хоть что-то, чтобы не нарушать чужой покой и обрести наконец свой. Айзен целует девочку в рыжий висок. – Ичиго, ты еще молода, не нужно ставить на себе крест. Если тебе нужен контроль, мы вместе изучим твои потребности, найдем нужную грань, чтобы боль потеряла свою привлекательность. Хорошо? – Мгм, – юная шинигами расстроенно кивает, так и не добившись своего – твердолобый ребенок внутри недоволен, – спасибо, Соуске. Девочка смотрит в белесые радужки, будто гипнотизируя их, а после бросает это дело и тянется к чужим пухлым губам. Оставляет на них мягкий и легкий поцелуй, словно коснувшись розоватой кожи гладким пером. Мужчина не верит ни единому слову. Опытного лжеца не обмануть. Он целует девочку, оставляя свой собственный, тяжелый, глубокий поцелуй на персиковых губах, как бы говоря “не забудь”. – Отдохнешь или позавтракаешь? Девичья грудная клетка вздымается тяжело, помогая восстанавливать дыхание после чужих требовательных губ. Язык проходится по персиковой коже. – Отдохну, – Ичиго дуется то ли деланно, то ли по-настоящему. Укладывается обратно в постель и, схватив подушку мужчины цепкими руками, поворачивается к нему раскрытой наполовину худой спиной с рельефными позвонками и ерзает, устраиваясь поудобнее. – Она вот, – утыкается носом в отчетливый запах хвои на наволочке, – условия мне не ставит. Мужчина наконец слабо улыбается. Черная рука ласково прошлась по обнаженному плечу, а после подтянула одеяло, накрывая девочку полностью. – Я предупрежу Кику. Отдыхай. Соуске встает с кровати и начинает обламывать броню. Иерро спало еще до того, как он подошел к двери.онᴀ бы хоᴛᴇᴧᴀ ᴇʍу ᴨодᴀᴩиᴛь доᴧьᴋу ᴀᴨᴇᴧьᴄиноʙой ᴧᴀᴄᴋи,
хоᴛᴇᴧᴀ бы ᴩᴀᴄчᴇᴩᴛиᴛь ʍоᴩщинᴋи у уᴦоᴧᴋоʙ чᴀйных ᴦᴧᴀз.
ᴨоᴨᴩоᴄиᴛь ᴇᴦо зᴀщиᴛиᴛь, чᴛобы ʙᴇᴩнуᴛь ᴇʍу ᴋᴩᴀᴄᴋи
ʙ жизнь и ᴄхʙᴀᴛиᴛь, уᴛᴀщиᴛь, цᴇᴧоʙᴀᴛь ᴄоᴛни ᴩᴀз.
и ᴋᴀᴋ ᴩʙᴇᴛᴄя из ᴄᴇᴩдцᴀ жᴀждᴀ быᴛь ʙ чужой ᴦоᴧоʙᴇ.
ᴋᴀᴋ одниʍ ᴋᴀᴄᴀниᴇʍ ᴨᴀᴧьцᴀ изничᴛожиᴛь ʙᴄю боᴧь –
онᴀ оᴛᴋᴩыʙᴀᴇᴛ дʙᴇᴩцу и ᴨоᴋой нᴇᴄᴇᴛ ʙ ᴩуᴋᴀʙᴇ,
ᴀ он нᴇᴄᴇᴛ одᴇяᴧьцᴀ ᴇй и ᴄᴛиᴩᴀᴇᴛ ᴨᴀᴧьцᴀʍи ᴄоᴧь.
ʟɪᴛᴛʟᴇsᴜɢᴀʀʙᴀʙʏ
Порыв заботы ей никогда не был чужд. Юзу всегда любила, когда старшая сестренка ей заплетала косички, прочесывала медно-русые пряди, как полюбовно и трепетно целовала в макушку. Карин обязательно деланно фыркала, когда Ичи-нээ заваливалась к ней на кровать в приступе нежности и прижимала к себе всеми конечностями, чтобы стереть хмурую морщинку на таком маленьком лобике, и втайне украдкой улыбалась. Ичиго, конечно же, ощущала эту улыбку и знала, что такой холодной младшей сестрице нужна ее безграничная любовь. Временная шинигами любит делиться своим теплом, окружать любовью. Сделать даже крохотную мелочь, но так, чтобы дорогой ей человек почувствовал себя нужным и важным. И вдруг в жизни Куросаки Ичиго появилась душа, которая делает эти мелочи для нее. Накроет одеялом, даже когда она еще не успела замерзнуть – опережая время. Обнимет, выслушает, успокоит. Вылечит чертов ожог на носу от любимого ею солнца. Исполнит детскую мечту. Девочка не может не оценить эти, казалось бы, мелочи, которые на деле – трогательное и бесценное проявление внимания. И как бы рыжая ни дулась на мужчину из-за утреннего разговора, ее “взрослый” внутри понимает, что она сама бы завела такой диалог с человеком, который ей дорог и о котором она беспокоится. Не захотела бы, чтобы дорогой человек – или не человек – занимался самоуничтожением. Поэтому девочка хочет заботиться в ответ. И направляется на рынок с одной единственной целью – найти для Соуске, который будто бы уже специально забывает свои нелюбимые очки, замену. Чтобы его не раздражала такая мелочь как давящая на нос оправа. Ведь даже ее маленький нос ощутил, насколько она дискомфортна. – …Прекрасная госпожа, эти оправы для лица покрупнее уж будут, – учтиво, но по-простецки подсказывает хозяин мастерской по изготовлению очков. В закрытом помещении пахнет древесиной и удивительной чистотой. – Да, все верно, – рыжеволосая проходится вдоль аккуратных деревянных полочек, выглядывая, не вернулась ли Кику. – Это подарок мужу. – А что же за линзы нужны? – мужчина в возрасте явно заинтересован в юной клиентке, одетой в дорогое кимоно – такие гости нечасто заходят. – Не каждая линза для каждой оправы пойдет. – Вот как, – Ичиго деланно задумывается. – Не беспокойтесь. Вот этой оправе, – девушка останавливается у понравившейся, – подойдут тонкие линзы? – Госпожа, – мастер по-доброму улыбается, смотря на гостью как на дитя, – мне нужна бумага от лекаря. Какое зрение у муженька-то вашего? – Ему изготовляют особые линзы, – врет, не краснея, – но дарить оправу без линз как-то неправильно, как считаете? – Ну таки соглашусь. – Поставьте самый тонкий муляж, но чтобы было не стыдно дарить, – весело, но мягко улыбается девочка, незаметно щуря глаза. – Тогда поставим кварц, уж чтоб не стыдно, – называет самый дорогой материал для линз, без зазрения совести смотря в глаза наивной госпоже. – В эту оправу? – хозяин мастерской указывает на очки, выбранные девушкой. Как позже он ей объяснит, сама оправа сделана из платины, а дужки – из черепашьего панциря. – Сначала я бы хотела ее примерить… Весь остаток дня Куросаки разве что не прыгала от нетерпения. И вот, она уселась на кровать в невероятном ожидании. Все еще распаренное тело ласково греет домашнее кимоно, а в уцелевшей после дня несложной прическе покоится чудом уцелевшая шпилька с лисичкой. Подарок уверенно лежит у колен, сложенный в специальный футляр. Его девочка выбирала также с особой придирчивостью, но увидев один – сразу же без раздумий указала на него. Уж слишком птичка, искусно изображенная на нем, напомнила риоке птицу на ширме, в спальне Соуске. Как же тут пройти мимо… Дверь за мужчиной тихо скрипит. Он снимает очки и трет переносицу. Девочка сидит на кровати, и Айзен улыбается ей уголками губ. – Здравствуй. Ты уже поужинала? – наверняка да, время позднее. Капитан бросает очки на комод и снимает хаори. Ичиго широко улыбается, почти вся светится изнутри. В глазах – детская взволнованность и ажиотаж, который она просто-напросто не может сдержать. – Привет, – она прикрывает уголком кимоно футляр и еле сдерживается от того, чтобы не начать нетерпеливо ерзать на покрывале прямо посреди кровати. – Да, а ты ведь не успел? – Пообедали с Накаямой в таверне. – Айзен кладет хаори на кресло и садится на край кровати. – День прошел хорошо? – Мгм, – улыбка не сходит с персиковых губ, она будто бы совершенно не к месту. – Как продвигаются дела с полигоном? Устал за целый день? Ее тонкие пальцы касаются мужского плеча, поглаживая. Теплая рука Соуске накрывает маленькую ладошку. – Все в порядке. Заказали материалы для строительства, завтра поутру уедем домой. – О. – девушка подползает к капитану чуть ближе. – Это очень хорошо. – пальцы свободной руки откидывают краешек кимоно, и Ичиго протягивает Айзену футляр, понемногу заливаясь румянцем. – А у меня, вот, кое-что есть для тебя. Мужчина сначала замечает легкий румянец на щеках, что так хорошо смотрелся в свете свечей, и только после видит футляр. Длинные пальцы проходятся по дорогому дереву. Соуске открывает крышку и видит очки. Он поднимает взгляд на девочку и широко улыбается, вокруг глаз собираются морщинки. В темных агатах загорается внутренний свет. – Спасибо. Сердце у девочки пропускает удар. В груди разливается такое густое тепло, что его можно собирать ложкой и добавлять в чай для сладости. Чужая улыбка не позволяет не вторить ей. – Примеришь? – Ичиго все-таки не выдерживает и нетерпеливо ерзает на постели. – Эти удобные, в отличие от твоих. – Мерила, да? – Это секрет, Соуске, – шутливо отмахивается, давая понять, что да – мерила. Румянец становится гуще. Капитан продолжает улыбаться и надевает очки. Оправа мягко ложится на переносицу. Он смотрит на рыжую риоку и вновь спрашивает: – Мне идут? Ичиго деланно придирчиво осматривает лицо мужчины, и тот выглядит, как всегда, отлично. Ведь подлецу все к лицу. – Очень идут, – делает вывод девочка и, потянувшись к Айзену, целует его в кончик носа. – Как я и представляла. Мужчина перехватывает персиковые губы, оставляя короткий поцелуй.– Мне впервые что-то дарит любимая женщина, – выдыхает он. Агатовые глаза смотрят с благодарностью, а вокруг – все еще сетка из мелких, счастливых, морщинок. Ичиго застывает. Пульс накрывает ее голову самым настоящим саваном. В носу щиплет эмоция, такая невозможная, такая глубокая. Соуске так просто произносит свои слова, а у девочки все внутри переворачивается вверх дном, причем не один раз – с каждым слогом, с каждым словом, с каждым ударом ее собственного сердца. И Ичиго не знает, как реагировать. В ее карамельных зрачках отражается вечность, а персиковый рот приоткрыт то ли в желании что-то сказать, то ли в удивлении. Но… – Считается ли это подарком, если я потратила твои деньги? – вновь улыбается она и крепко обвивает чужую шею руками, прижимаясь, желая отдать весь трепет, который от Айзена сама же и получила. Он же обнимает в ответ. Рука удобно, уже привычно ложится на осиную талию. – Если тебя так смущает, то я буду рад и журавлику. – Будет тебе и журавлик, – довольно щурится рыжая шинигами, подыгрывая шутке мужчины. Тонкие пальцы зарываются в волосы на шатенистом затылке и ласково перебирают прядки. – Соуске, я сейчас чувствую себя счастливой, – делится как на духу, – из-за тебя. Мужчина замирает. Вместе с собственным сердцем. Слова такие долгожданные, что не верится с их существование. Соуске отстраняется, чтобы поцеловать. Нежно и бережно. Он надеется, что поцелуй передает его благодарность. Не за подарок – за слова. Ичиго отвечает на поцелуй, увлеченно и с дрожью. Так, чтобы поделиться тем, что чувствует. Пухлые губы отстраняются, и девочка хочет вновь потянуться к ним – как бабочка к свету. – Надеюсь, у тебя будет повод говорить так каждый день. – Будет, Соуске, – отчего-то Ичиго сейчас в этом уверена больше, чем была с утра. – Ты работал целый день, пора отдыхать. Айзен по-доброму усмехается. Забота приятно ложится плюшевым котом на грудь. – Приму ванну и вернусь. Девочка терпеливо ждет его, уже забравшись под одеяла и закутавшись в одно из них почти с головой – только порозовевшее веснушчатое лицо с сонными глазами торчит из-под всех слоев ткани и ваты. Спустя время матрас под весом проминается, и кровать тихонько скрипит, когда Айзен ложится. Ичиго подползает к нему под бок и укладывает свою рыжеволосую голову ему на грудь, потираясь щекой о приоткрытый участок горячей кожи. – Доброй ночи, Соуске, – ласково шепчет она и закрывает глаза, прячась от тьмы комнаты в темноте своих теплых снов – без картинок и без звуков. Айзен целует медную макушку и подтягивает одеяло. Его сон наполнен истеричным, неживым смехом, а уголки губ, даже во сне, болят от широкого оскала.нᴇʙозʍожноᴄᴛь оᴨᴩᴇдᴇᴧиᴛь, чᴛо ᴛы чуʙᴄᴛʙуᴇɯь, нᴇ ознᴀчᴀᴇᴛ оᴛᴄуᴛᴄᴛʙиᴇ чуʙᴄᴛʙ.
ʍыᴄᴧиᴛь ᴋᴀᴋ ᴨᴩᴇᴄᴛуᴨниᴋ
Долгий путь домой был полон мыслей. Во-первых, “домой”. За короткое время Ичиго мало того, что кое-как смирилась со временем, в котором пребывает и которое так отличается от привычного ей, так еще и называет словом “дом” то место, где даже двух месяцев не пробыла. Причин может быть до боли много. Начиная с того, сколько с ней всего случилось в этом поместье, и заканчивая тем, что, возможно, ее “дом” – это не где-то, а кто-то. Во-вторых, “кто-то”. Этот кто-то настолько въелся ей в голову и так рационально встал там пазлом, что рыжей, честно признаться, даже страшно. Девочка настолько была занята учебой, тренировками, патрулями, что никогда не представляла себя в отношениях, не видела себя рядом с кем-то – ей попросту было не до этого. А тут, вот оно. Так плавно переросло во что-то большое и серьезное, да еще и с бывшим врагом и предателем. “Любимая женщина” – так ее назвали, честно и широко улыбаясь, и все в груди тогда просто оборвалось. Приятно оборвалось – уж себе-то врать не стоит. И вдруг засыпать и просыпаться на крепкой горячей груди стало обязательным, и мимолетом касаться чужой руки, и пропускать между пальцев мягкие каштановые волосы, когда что-то беспокоит и хочется помедитировать. Все это неожиданно превратилось то ли в рутину, то ли в привычку. В такую до ужаса непривычную привычку. В-третьих, “привычку”. Человек адаптивен, и чтобы минимизировать стресс может привыкнуть к чему угодно, но… Куросаки невыносимо скучает. Особенно по семье. И теперь грезит о том, чтобы хотя бы увидеть папу – еще не знавшего боли потери любимой, еще не знавшего бремени отца-одиночки. Знающего лишь ношу руководителя отряда и служащего. И Ичиго так и не решилась заговорить с Соуске об охоте еще раз. Тогда разговор закончился… душераздирающе. И к еще одному ей нужно подготовиться, да и ее капитану нужно отдохнуть после командировки. И вот, путь окончен, и юная шинигами с неким удовольствием переступает порог главного входа в поместье. Их встречает улыбающаяся морщинистыми губами Цутия, и девочка не сдерживается и даже легонько приобнимает женщину одной рукой, заменяя этим приветствие. После их пути с Соуске разошлись – мужчина все никак не мог отделаться от своих дел, а юную госпожу отослали отдыхать после поездки – будто она и так не наотдыхалась, в отличие от некоторых. В уже ставших родными покоях дышится легче, ощущается свободнее, нежели в комнатках в Руконгае, и Ичиго проводит время с пользой – практикуется в рисовании, материалы для которого еще давно купила с домоправительницей. Но, вдруг, последняя решает наведаться к риоке, когда дневное солнце только-только начало тускнеть.