Могущественный кулон семьи Булсара

В старинном лондонском особняке, в каминном зале царил зловещий полумрак. По потолку плясали отблески пламени, решетка камина раскалилась и побагровела, подобно адским вратам. Бра на стенах, сделанные в виде факелов, отбрасывали неяркий свет на рыцарские доспехи, расставленные по углам зала, на средневековое холодное оружие и другие предметы антиквариата. В кресле, похожем на трон, восседал высокий седовласый мужчина в тёмно-красном камзоле и высоких сапогах из мягкой кожи. Перед ним чуть ли не навытяжку стояли двое – Джим Хаттон и Пол Прентер. Заметно было, что они боятся старика, как демона, вышедшего из преисподней. Да, от мужчины словно исходила какая-то инфернальная энергия, но, скорее, это мог почувствовать только тот, кто знал, какой властью обладает этот человек и на какое злодейство способен для достижения своей цели. На самом деле это был обычный человек, правда, очень древнего и знатного рода. Его предки свергали и травили монархов, отправляли в крестовые походы благородных рыцарей, а затем присваивали себе их добычу… Короче говоря, он был из старинного рода родовитых негодяев. – Один раз вы уже облажались, – а вот говорил он совсем по-простому, как обычный главарь банды уголовников, – и если еще раз облажаетесь, я вас, суки, на куски порублю и скормлю собакам, сечёте? Пол покосился на огромного старого волкодава, дремавшего у кресла хозяина, словно прикидывая, сможет ли такой большой, но уже немолодой пёс сожрать двоих мужчин в одного. А, ну босс же сказал «собакам», значит, у него есть еще волкодавы, ну тогда конечно же… – Короче, – продолжал седовласый, – на этот раз не торопимся, а тщательно планируем операцию. Кулон остается у артиста (так седовласый называл всех тружеников шоу-бизнеса, и певцов, и актеров, и клоунов в цирке), об этом я позаботился. И тот, кому я поручил эту работу, не облажался! Так вот, сейчас вокруг нашего артиста будет куча народу, но уже через несколько дней суета уляжется, он вернется к обычной жизни – музычка, клубы, тусовки… И одному из вас… – босс оглядел мужчин. – Джим, это я о тебе. Одному из вас придется втереться в доверие к Меркьюри. Станешь ему дружбаном, понял? – Но… – попытался что-то возразить Хаттон, но босс так зыркнул на него, что тот осёкся. – Наш артист нетрадиционной ориентации, ты хочешь сказать? Значит, ляжешь с ним в койку! Джим Хаттон стиснул зубы и промолчал. С боссом спорить было нельзя. Вообще нельзя. Но можно выполнить приказ по-своему, лишь бы результат босса устроил. – Ты всё понял, Джим? – Да, шеф, – кивнул Хаттон. – Только… – он замялся. – Только что? – вновь нахмурился седовласый. – Он мог меня видеть вчера вечером, когда мы… – Я знаю, как устроена человеческая память, – босс откинулся на спинку кресла. – Смени прикид, поменяй прическу, сбрей усы… Короче, это не отмазка. И начинай над этим работать уже сегодня. Завтра похороны родителей нашего артиста, ты должен присутствовать на официальной части. Выразить соболезнования, и всё такое. Действуй! – Босс! – вдруг подал голос Пол Прентер. Седовласый вздернул бровь и посмотрел на недоумка Пола, который вообще-то и рта не должен раскрывать, пока ему это не прикажут. – Босс, я прошу прощения, но что это за кулон такой? – А тебе какое дело, мать твою? – волком ощерился седовласый. – Ну я это, подумал, что будет легче работать, если знать, что это за фигня такая… – Слушай внимательно, полудурок. Эта фигня мне очень нужна, и это всё, что ты должен знать. Пошли вон отсюда оба! Когда Джим с Полом вышли из зала, седовласый поднялся с кресла и подошел к огромной картине от пола до потолка. Старик на полотне очень походил на него самого, он был в латах, но без шлема, с аккуратной седой бородкой. Водной руке старик сжимал рукоять огромного меча, а в другой держал небольшой кулон на длинной металлической цепочке. Босс несколько минут вглядывался в изображение, а потом развернулся и пошел прочь.

***

– Как я пойду на похороны вместо тебя?! Ты с ума сошел?! Я же там никого не знаю… Я не знаю, как себя вести… И вообще это полное безумие, – заключила Ева. – Полное безумие – это то, что мы поменялись нашими телами, – Фредди говорил спокойно и размеренно, на самом деле больше всего он сейчас хотел успокоить и «запрограммировать» на адекватное поведение эту девушку, которая сидела в его теле (в бывшем его теле) и вовсю истерила. – А вести себя так, будто ничего не произошло, по крайней мере, пока мы не выясним, как нам выбраться из этого безумия, – это самое разумное, что можно придумать, – он помолчал, ожидая, пока Ева переварит информацию, затем продолжил «программировать» её: – Ты пойдешь не одна, я иду с тобой. Ева снова округлила глаза, не понимая. – Ну как твоя девушка, – кивнул Фредди. – Может, у нас с тобой серьезные отношения, и ты пришла, чтобы быть со мной в эту тяжелую минуту… – и в это мгновенье вся адекватность Фредди, вся его сосредоточенность на «главном», всё его напускное спокойствие, всё сразу исчезло. Лицо его (Евино милое личико) исказилось, перекосилось, а тело затряслось – сначала мелкой дрожью, а потом большими рывками, как в конвульсии, – Фредди зарыдал. Рыдания сопровождались мучительными стонами, а когда ему стало не хватать воздуха, он захрипел, а потом судорожно вдохнул и снова затрясся в рыданиях. Ева сначала страшно перепугалась, ей на мгновение показалось, что у музыканта какой-то припадок, но тут же сообразила, что Фредди просто держался изо всех сил, собрав в кулак всю свою волю, а тут его прорвало. Девушка подсела к нему на подлокотник кресла и обняла за плечи. Несчастный музыкант обнял своё тело, уткнулся в него лицом и плакал, плакал, пока слёзы не иссякли. Вечером этого безумно тяжелого дня и всё утро следующего Фредди инструктировал Еву, как надо себя вести, они репетировали жесты и мимику, осваивали повадки Фредди Меркьюри, чтобы Ева выглядела максимально похоже. Не внешне, разумеется, здесь проблем не было, а в поведении. И вот настало время ехать на похороны. Сестра Фредди всё организовала сама, а ему осталось только приехать попрощаться с родителями. Похороны прошли нормально, без сюрпризов. Кашмир, может быть, и заметила некую неадекватность своего брата (он даже узнал ее не сразу, когда приехал на церемонию прощания, а с паузой в несколько секунд), но отнесла её на счет сильного расстройства. Еще одна странность: Фредди приехал на похороны со своей новой подружкой, так вот эта подружка выглядела даже более убитой горем, чем сам Фредди. Когда гробы укатывали из зала прощания в сторону печи крематория, она чуть в обморок не упала… Очень странно. Кашмир подумала, что уж слишком чувствительная эта новая девушка ее брата. Подходили какие-то люди, произносили слова соболезнования. Музыканты Queen не приехали, Фредди сказал им, что встретится позже, но и без того народу было полно. Когда к Еве подошел высокий усатый мужчина (а все подходили, разумеется, к Еве, Фредди же стоял рядом в чёрном платье и в черной шляпке с чёрной вуалькой), музыканту показалось его лицо знакомым. Причем вроде как недавно виделись, – пытался вспомнить Фредди, – совсем недавно, на днях буквально… Но вспомнить так и не смог. Кто бы это был? – подмигнем мы нашему читателю. – Уж не Джим ли Хаттон? Но ему же велели сбрить усы! Как он смел ослушаться босса и опять поставить операцию на грань провала? А вот так. Любил Джим Хаттон свои усы и дорожил ими чуть ли не больше всего остального в жизни. Поэтому сбривать не стал, а просто подстриг, изменил их форму, рассчитывая, что в таких усах Фредди его не узнает. И расчет оказался верным.

***

На следующий день горе, которое сжимало сердце Фредди ледяной рукой, немного ослабило хватку. Во много благодаря присутствию Евы: девушка мягко, но неустанно поддерживала Фредди – и взглядом, и словом и просто тем, что была рядом с ним… Правда, порой музыканту казалось, что глядя на нее, он смотрит в зеркало, но и к этому он уже начал привыкать. Еще и мартини помог – Фредди любил это вино за его легкое, ненавязчивое седативное действие: если в мартини добавить яблочный (или ананасовый) сок, то получается прекрасный седатик – не столько пьянеешь, сколько расслабляешься и приходишь в уравновешенное (чуть приглушенное) состояние. Как раз, что было нужно. Они сидели в креслах друг на против друга и разговаривали. Обо всем, только не о смерти родителей Фредди. Ева рассказывала о России, Фредди вспоминал поездку в Италию, когда он впервые посетил Венецию… – Я вот всё время думаю, как же нам хоть намек найти на то, почему с нами это произошло, – вдруг прервал свой рассказ Фредди. – Слушай, – Ева оживилась, а то и на нее мартини начал действовать слишком успокоительно, так, что её стало клонить в сон, – а давай вспоминать, что мы делали перед тем, как уснули в тот вечер! Ведь проснулись мы уже не в своих телах. Может быть, важно, что мы делали перед самым сном. – Хм, интересно, да… Давай попробуем. Начинай. Ева начала вспоминать и поняла, что ничего особенного не делала: приняла душ, выпила воды и легла спать. Даже не помнит, как заснула, – просто вырубилась и всё. Тогда начал вспоминать Фредди: – Ну, я пришел домой, умылся, сел в кресло… Да, помню, спать лёг не сразу. Достал из бара еще мартини… – музыкант покосился на Еву, но девушка ничего не сказала, она внимательно смотрела на Фредди (тоже, будто в зеркало глядела), и тот продолжил: – Значит, тоже ничего особенного… Постой! Может быть, важно не что я делал, а о чем думал?! – И о чем же? – улыбнулась Ева. – О тебе! – сказал Фредди и почувствовал, как мурашки у него побежали по спине (это было новое ощущение, явно принадлежавшее телу девушки, в котором он находился; у него самого никогда таких мурашек не было). – Я подумал о том, как мне с тобой было хорошо там в кафе. Ну то есть так просто и спокойно, как будто мы с тобой с детства знакомы, понимаешь? – Ева закивала головой, она очень хорошо понимала, потому что сама это чувствовала. – Я вдруг подумал, что, возможно, существуют родственные души, которые как-то связаны между собой, даже если их тела не знают или не помнят об этом… И кулон! – Кулон? – эхом откликнулась Ева. – Да, я только подумал об этом, и машинально потрогал кулон… Он лежал вот тут, на столике. Я взял его, и мне показалось, что он стал тёплым… Да, он стал нагреваться в моей руке! Как же я сразу не вспомнил… Кошмар! – Что кошмар? – не поняла Ева. – А то, что с этого момента я больше ничего не помню. Я даже не могу вспомнить, как спать лёг, представляешь? На первом этаже раздалась трель звонка. Кто-то пришел. Ева с Фредди переглянулись: кто бы это мог быть?