Неожиданное увлечение Танкхуна

      Танкхун робко вошел в кафе, о котором в переписке частенько упоминал Чай. Их общение разрасталось, хотя встретиться вживую все никак не получалось: то у Чая намечались важные гонки, то командировки с Пакином, потом Танкхун сам попросил об отсрочке — нужно было разобраться со страдающим и потерянным в себе Тэ, а затем изобретательно и с огоньком мракобесить в доме провинившегося Тайма. Еще какое-то время потребовалось на поиски старых грехов Корна, которые аккуратно по своим каналам пробивали все Тирапаньякулы младшего поколения — уж слишком опасной стала старая ядовитая и полубезумная змея, которую Ким, Кхун и Кинн по въевшейся привычке называли папой.       При таком забитом графике не то, что встречаться с кем-то, даже просто на диване с дорамой полежать времени не было, учитывая тот факт, что перед отцом по-прежнему требовалось изображать беспомощного, шумного и уязвимого психа. Окончательно прерывать общение с Чаем Танкхуну категорически не хотелось, но дружба и защита младших всегда стояли для него в приоритете, так что они договорились встретиться лично после того, как все основные проблемы будут решены, все это время перебрасываясь сообщениями в Лайне. Сказать по правде, за последние полтора месяца Кхун уже не представлял себе утро без немногословного, но теплого напутствия от чужого помощника, и вот, долгожданный момент встречи наконец настал.       Милый, чудесный и понимающий Тэ снова очень выручил нервничающего Танкхуна с подбором подходящей для первого свидания одежды — Паначай, по словам Кима и Макао, любил однотонные вещи и сдержанный стиль, так что заморачиваться смертельно уставший за последнее время Тирапаньякул не стал и просто надел один из тех нарядов, что Тэ подобрал ему еще до дня рождения Макао. Основная проблема заключалась в том, что за годы затворничества Кхун слишком ушел в себя, практически отучившись вести себя на публике правильно и тихо. Без яркого наряда, истеричных возгласов и показушного величия он сам себе казался блеклым и серым, слишком открытым и слабым. Как рыцарь, лишившийся привычной сияющей брони, способной на время ослепить врагов и дать ему хоть и небольшое, но преимущество в возможной драке. Оставалось только надеяться, что Паначай стоил всех этих жертв со сменой образа.       Кафе было на редкость уютным и тихим: круглые столики из темного дерева, плетеные кресла с мягкими даже на вид однотонными разноцветными подушечками, яркими пятнышками разбавляющие скромное убранство. Длинная темно-коричневая стойка для бариста, люстры в форме перевернутых плетеных корзиночек, приглушенный блюз из хорошо спрятанных под потолком колонок. Танкхун расстроенно поджал губы: то, что Чай любил и ценил сдержанность, собранность и выверенный скупой эстетизм, могло сильно осложнить наследнику мафии жизнь, но и отступать от задуманного на полпути он не привык.       Танкхун сморгнул уже готовые пролиться нервные слезы и выпрямился, гордо принимая очередной удар судьбы. Ему правда нравился этот мужчина. От него веяло спокойной уверенностью в своих силах, Чай был сообразительным, исполнительным, вежливым и эрудированным. Очень грамотно писал, частенько цитировал политиков или классиков мировой литературы, отлично разбирался в ведении крупного бизнеса и дорогих машинах, а также мог спокойно починить любую из них, по словам Пхайю и Сайфы, с которыми Танкхун тоже заимел шапочное знакомство. Общаясь с Чаем, Тирапаньякул испытывал почти забытое ощущение надежности, каменной стены, за которой можно спрятаться от всего мира и побыть слабым, разбитым и усталым. Иногда он чувствовал то же самое рядом с Армом, но тот никогда ему не принадлежал и принадлежать не мог — слишком красноречивыми были взгляды, которыми обменивались Арм с Полом, когда думали, что их никто не видит. Но Танкхун же не слепой, возможно, немного сумасшедший и буйный, но не слепой и тупой. Хотя иногда не видеть и не замечать становилось самым лучшим и удобным решением.       Но едва Танкхун смог собраться с мыслями и направиться за нужный столик, как его ждал новый удар, на этот раз куда сильнее и больнее предыдущего: Чай его просто не заметил. Скользнул по долговязой невзрачной фигуре рассеянным взглядом и устремил его дальше, ко входу, то и дело нетерпеливо поглядывая на наручные часы.       Танкхун каким-то чудом подавил истеричный и разочарованный крик. Его однотонная одежда — белая футболка, удачно подчеркнувшая стройную талию и достаточно широкие плечи, темно-синие узкие джинсы, делающие длинные ноги еще стройнее и длиннее, и черные кеды с серебристыми узорами по краям сидели великолепно, но не могли пойти ни в какое сравнение с его обыкновенными яркими нарядами. Осознавать, что Чай, как и все прежнее окружение Кхуна, купился не на него, а на одежду и маску, было больно, горько и неприятно. Навязанный обстоятельствами образ неожиданно вышел из-под контроля и стал значить намного больше, чем его хозяин.       Руки мужчины задрожали от разочарования и обиды, и он прокусил губу до крови, чтобы болью отрезвить себя, но получилось плохо. Неосознанно он начал дышать чаще и слишком поздно сообразил, что это первый признак панической атаки, уже давненько с ним не случавшейся. С трудом собравшись с силами, Кхун вихрем проскочил мимо Чая к черному входу кафе, на который указывала специальная невзрачная вывеска, и рухнул на старые ступеньки, выщербленные временем и обувью работников кафе, сжимаясь в плотный клубок.       Его колотило, и взять эту дрожь под контроль не вышло ни с первой, ни со второй попытки. Тело предавало, и даже жалкие крохи едва удерживаемого самоконтроля быстро ускользали, как песок сквозь пальцы. Кружилась голова, и Танкхун быстро прижался виском к прохладной, пахнущей мхом и пылью стене, пытаясь обрести хоть какой-то надежный ориентир в реальном мире. Его резко бросило в холод, на висках и загривке выступил липкий пот, а на глазах — слезы. До боли захотелось домой, в безопасность закрытой и защищенной комнаты с яркой неоновой подсветкой и верными людьми, способными успокоить и утешить своего страдающего от боли и недостатка внимания начальника.       «Им нужен не ты. Им нужна стабильная зарплата и присутствие друг друга в свободном доступе», — подсказал мерзкий и язвительный тоненький внутренний голос, и Кхун зажал уши руками и неистово замотал головой, чтобы его прогнать.       Плотный пиджак, согретый теплом живого тела, лег ему на спину, как тяжелая, непривычная броня. Крепкие руки обхватили за плечи, отрывая от стены и утыкая лицом в одуряюще пахнущую терпким гранатовым соком шею. В нос ударил запах дорогого сдержанного парфюма, отличного от тех, что изредка использовали Арм и Пол, но испугаться и закричать Кхун не успел — низкий голос Паначая успокаивающей волной прошел сквозь него, усмиряя панику и возвращая на твердую землю:       — Спокойно. Я здесь, я никому не дам тебя обидеть, ты в безопасности. Я рядом, Танкхун. Здесь безопасно. Дыши вместе со мной. — Взяв его ладони в свои, Чай принялся мягко массировать их большими пальцами, и Кхун моментально залип на уверенных движениях и мягком тепле, появившемся в местах их соприкосновения. — Давай со мной: вдох, выдох. Вдох. Выдох.       Кхун послушался беспрекословно. Ему хотелось слушать Чая до бесконечности, прислоняясь к его телу, вдыхая полной грудью приятный запах и чувствуя вибрацию горла своей щекой. Заметив, что он начинает успокаиваться и приходить в себя, Чай ненадолго его отстранил, но испугаться и вцепиться крепче Танкхун снова не успел — большие твердые ладони легли на его щеки, осторожно стирая дорожки слез, уже начавшие подсыхать и неприятно стягивать нежную, ухоженную кожу.       — Что случилось? Кто тебя обидел? Что-то случилось с семьей? — тихо спросил Чай, встревоженно заглядывая Кхуну в глаза.       Тот неосознанно накрыл чужие ладони своими, чтобы как можно дольше задержать их на себе, уж слишком приятными и теплыми были эти касания, чтобы так быстро от них отказываться.       — Нет. Просто я… — Танкхун замялся, пытаясь подобрать нейтральные слова. Признаться в своей слабости казалось невозможным, врать не хотелось, хитрить и играть тоже. Он глубоко задышал, пытаясь отсрочить продолжение неприятного разговора и как-то выкрутиться, но слова, как назло, на ум не шли, а все внимание уплывало в сторону чужих губ, находящихся к нему так близко, что мужчина мог без труда вдыхать тот воздух, что еще секунду назад был в Чае.       — Не говори, если не хочешь или тяжело. Я просто хочу помочь.       Новая слезинка скатилась с пушистых ресниц сама собой, и Чай быстро поймал ее своим пальцем, убирая с покрасневшей от смущения щеки Кхуна.       — Ну чего ты? Болит где-то?       Кхун зажмурился и отрывисто кивнул, показывая на левую сторону груди.       — Сердце? Подожди, я скорую вызову!       Чай полез в карман брюк за телефоном, но Кхун остановил его, хватая за руки. А затем, все же решившись на эту опасную и дикую авантюру, нырнул в объятия мужчины, собираясь насладиться хотя бы этими крохами чужого тепла, если его искренность и открытость оттолкнут предполагаемого ухажера.       — Мне страшно и непривычно. Ты такой… такой сильный, такой собранный. Твоя одежда не похожа на мою, а люди, которых ты ценишь, совсем не похожи на меня. Я знаю, что часто веду себя странно и непонятно, что я громкий, эксцентричный и капризный, но так проще. Проще спрятаться, проще выжить. Проще… не помнить того меня, который был раньше. И сейчас я чувствую себя уязвимым. Мир меня все еще пугает, и я боюсь показаться слабым, потому что слабость — это смерть. И никому не нужен неадекватный слабак, неспособный контролировать даже свое тело. Я пойму, если ты сейчас уйдешь и не захочешь меня больше видеть…       Кхуна резко оторвали от полюбившейся ему шеи, поймали за подбородок и поцеловали — неглубоко, но уверенно. От неожиданности он сильнее открыл рот, и туда тут же пробрался ловкий язык. Осторожно огладил зубы, тупым кончиком потер чувствительное к ласке небо, скользнул по языку одеревеневшего Кхуна, вызывая его на битву. Тирапаньякул сдавленно всхлипнул от обилия ощущений и отшатнулся, прерывая касание и прикрывая рот рукой. Чай тоже выглядел не то испуганным, не то растерянным, что очень ему шло, делая черты лица мягче и невиннее.       — Простите. Простите, это моя вина, я подумал, что… мне очень жаль, кхун Тан…       Очнувшийся Кхун уже успел разобраться в ситуации и не дал Чаю договорить и дистанцироваться, хватая за грудки и заново прижимаясь к губам. Теплым, пока еще твердым и очень вкусным, пахнущим крепким несладким кофе и орешками. Чай прикрыл глаза, сдаваясь, и обхватил лицо Танкхуна ладонью, бережно поглаживая по щеке большим пальцем и ненавязчиво, мягко направляя давно не практиковавшегося, и оттого неловкого партнера.       Со второй попытки поцелуй вышел намного лучше: теперь они оба были в равной мере увлечены и не боялись, что их оттолкнут. Синхронизироваться получилось быстро, и мужчины увлеченно начали исследовать друг друга, обнимаясь теснее, так что Кхун в какой-то момент осознал, что почти влез к и не думающему возражать Чаю на колени.       — Так значит, у меня все же есть шанс? — с улыбкой спросил тот, отстраняясь первым.       — Есть, но мне все еще страшно, — неловко потупившись, признался Танкхун.       Чай большим пальцем стер слюну с уголка его губ и очень ласково обвел слегка припухший от трения контур.       — Ты красивый. Хрупкий и нежный, как экзотический цветок. Яркий. Изысканный. Необычный. Не бойся быть собой, я приму тебя любым.       — Нет. Ты даже не заметил меня, когда я вошел в кафе, — расстроенным голосом попенял ему Кхун, не сумев удержать в себе отравляющую и сильную обиду.       — Я заметил, но подумал, что обознался. Нонг’Порче сказал, что ты не выходишь из дома без яркого образа, отвлекающего внимание от твоего лица.       «Маленький проницательный чертенок. И когда это, интересно, вы двое успели спутаться?» — беззлобно ругнулся про себя Кхун, продолжая неосознанно льнуть поближе к сильному и теплому телу перед собой.       — Мне нравятся твои образы. Чувствуется, что ты не только любишь ярко одеваться, но и задумываешься над деталями, тебе нравится выглядеть сногсшибательно, и это здорово получается. И даже та одежда, что на тебе сейчас, не делает тебя серым и убогим. Ты все такой же красивый и нежный, как и всегда, только теперь от тебя веет грустью, а я хочу, чтобы ты улыбался. Понимаешь?       — Разве… разве твои друзья не будут смеяться, что ты водишься с таким павлином, как я? — Танкхун уже давно был в курсе, как его за глаза называют телохранители главной и побочной семей, и даже не обижался на это, признавая в их подколках изрядную долю истины.       — Павлин, между прочим, невероятно красивая птица. А если кто и будет смеяться, я просто разору с ним отношения. На кой мне друзья, неспособные оценить мой выбор партнера и твою неповторимость?       — Партнера?.. — сердце Кхуна подскочило и стремительно сорвалось в пятки — на такое быстрое развитие отношений он не рассчитывал совершенно.       — Ты не хочешь отношений? Я на одну ночь? — Паначай внимательно заглянул ему в лицо, стараясь держать себя в руках, но в уголках его губ пролегла складка, выдающая горечь и разочарование, а глаза потухли.       Танкхун поднял руку и пальцами очертил абрис губ, особенно задержавшись на капризном изгибе под носом. Короткие усы и бородка приятно защекотали подушечки, и он робко улыбнулся, наслаждаясь чужой красотой и тем, что может без преград ее касаться.       — Нет. Я бы никогда не позволил тебе меня целовать, если бы ты был всего лишь перепихом. Я не настолько дурак, чтобы тратить себя на одноразовые связи, — пояснил Танкхун, хотя каждое слово давалось ему с большим трудом. Рядом с Чаем он самому себе напоминал новорожденного олененка, шатающегося и слабенького, готового в любой момент рухнуть на жесткую и твердую землю. Но, к счастью, его не только надежно придерживали теплыми тренированными руками, но еще и при этом умудрялись нежно целовать острые костяшки.       — Тогда пойдем в кафе. Там уже должны были принести слоеный торт для тебя, помнишь, я о нем говорил?       Он помог Танкхуну подняться на ноги, вежливо придерживая за локти, забрал и отряхнул свой пиджак, во время разговора неряшливо скатившийся с острых плеч и слегка извозившийся в пыли. Кхун снова позорно залип взглядом на чужой внешности, и, едва помощник Пакина полноценно выпрямился, снова скользнул к нему в объятия, целуя на этот раз не со страстью и увлечением, а с нежностью и мягкой просьбой об ответной ласке.       — На обратном пути заедем в аптеку и купим тебе бальзам для губ, — Чай покосился на слабо кровящую в месте укуса губу Кхуна и неодобрительно качнул головой.       — Боль помогает собраться, — пожал плечами тот, на что получил еще более неодобрительный и тяжелый взгляд.       — Хочешь кусать чьи-то губы, кусай мои.       — Доиграешься же, — почти беспомощно прошептал Танкхун, пока его мозг со скоростью света обрабатывал все возможные перспективы щедрого предложения и подкидывал картинки одна другой горячее.       — Хочешь вести? Подумай об этом, я не тороплю, — Чай снова накинул свой пиджак Кхуну на плечи и проводил до уборных, чтобы тот мог привести себя в порядок после мини-истерики.       Танкхун вошел в деревянную резную дверь, оставаясь в одиночестве в крохотном, но чистом и аккуратном туалете. Быстро вымыв руки и освежив лицо, он смыл с лица капли крови и пригладил волосы, параллельно размышляя о распределении ролей и собственных желаниях.       Чай ждал его за столиком, спокойно наблюдая за тем, как молоденький долговязый официант в длинном темно-синем фартуке расставлял по столу перед ним тарелочки со сладким угощением и пузатые белые чашки с заказанными заранее напитками.       — Я хочу, чтобы ты трахнул меня в своей тачке, откинув сидение назад и посадив меня к себе на колени, — заявил Кхун негромко, но четко, плюхаясь на свой стул, украшенный ярко-малиновой подушечкой.       Чай подавился кофе и покраснел. Официант и вовсе сравнялся цветом с подушечкой, ускоряясь с разгрузкой подноса в разы.       — Хоть бы ребенка пожалел, — прохрипел Чай спустя пару минут, прокашлявшись и обретя некое подобие душевного равновесия. — Какую смазку ты предпочитаешь? С запахом или без? Может, охлаждающий эффект? Ребристые презервативы или ультратонкие?       Пришла очередь Танкхуна судорожно отплевываться от пошедшего не в то горло кофе. Чай оказался идеальным мужчиной, подходящим ему буквально во всем — и по внешности, и по характеру, и по умению язвить и заставить собеседника кашлять от смущения и краснеть до корней волос. Желая вернуть их телесный контакт, Кхун вытянул руку, безмолвно прося Чая сделать то же самое. Мужчина насторожился, но послушался, протягивая требуемое раскрытой ладонью вверх. Танкхун поставил свою чашку на стол, и Чай непонимающе нахмурился, будто ожидал от него совсем другого. Страшная догадка посетила крашеную в рыжий цвет голову, и Кхун вцепился в чужое запястье чуть ли не до синяков, требовательно заглядывая в темно-карие, почти черные внимательные глаза.       — Ты что, думал, я тебе руку обожгу?       — Я не… я бы не обиделся, если бы ты это сделал, — к ужасу Кхуна, Чай равнодушно пожал плечами и косвенно подтвердил, что был готов к такому неадекватному развитию событий.       — Идиот. Я никогда так с тобой не поступлю, — обиженно фыркнул Кхун и наклонился, легко целуя выступающие вены на широком запястье. — Хочу самые обычные резинки и смазку без запаха. Ты и так гранатом пахнешь, не хочу перебивать.       — Гранатом? — Чай перехватил его ладонь и галантно вернул поцелуй, щекотно царапая щетиной нежную кожу запястья.       — Ну или чем-то похожим. Немного терпко и свежо, мне все очень нравится.       — Когда ты хочешь наш первый раз? И, с твоего позволения, я бы не хотел устраивать его в машине. Я не против экстрима, но ты заслуживаешь намного большего, чем быстрый секс на водительском сидении.       — Ты живешь один? — уточнил Кхун, легко играя в общественный протокол. Темы семей в онлайн-беседах они практически не касались, но Тирапаньякул еще в первый день знакомства с Чаем напряг Арма и вызнал про семью предполагаемого партнера абсолютно все, вплоть до выписок по кредитным картам за последний год.       — Родители и сестра в пригороде держат дом и небольшое хозяйство*. А у меня квартира в городе. Только я живу не один, — на этих словах Кхун непонимающе нахмурился, мысленно обещая себе хорошенько треснуть Арма по башке за утаивание важных фактов, но полностью впасть в уныние и расстроиться не успел, потому что Чай как ни в чем не бывало продолжил говорить: — Со мной живет кот по имени Чэнс, он ориентал, так что аллергии на шерсть у тебя быть не должно.       — Я хочу познакомиться! — тут же возбужденно выдал Танкхун и расслабил сжатые на колене пальцы, уже предвкушая встречу с питомцем Чая.       Он в принципе обожал животных, но держать их в доме с кучей охраны и вечными перестрелками было бы жестоко и неправильно. Да и Корн всегда был против, со скрипом и ворчанием разрешив завести безмолвных и тупых, но дорогих и статусных карпов — хоть какую-то отдушину в безумном и непостоянном мире Кхуна.       — Что он любит? Я могу купить ему игрушку? Как думаешь, я ему понравлюсь?       — Чэнс любит мячики и звенящие игрушки, из-за чего я регулярно выслушиваю выговоры от соседей. Конечно, ты можешь купить ему игрушку, но не избалуй паршивца, он и так живет, как принц. И я думаю, ты ему понравишься. Он не особо охотно идет к людям, но и я нечасто привожу к нему гостей, просто дай ему к себе привыкнуть.       — Это означает, что мне нужно будет бывать у тебя часто, — прищурился Танкхун, аккуратно пробуя воздушный слоеный тортик с кремовой начинкой.       — Я буду очень этому рад, — отозвался Чай, накрывая свободную руку Тирапаньякула и переворачивая так, чтобы она лежала поверх его руки, и Кхун не испытывал и тени неприятных ощущений. — Ты так и не ответил, когда ты хочешь? Я готов хоть сегодня, но не хотелось бы поторопиться и испортить развитие отношений.       Танкхун всерьез задумался, впервые встречая такой осознанный подход к свиданиям и сексу. Не то чтобы у него было много личного опыта, но десятки просмотренных дорам, тонны прочитанных книг и примеры личной жизни друзей подсказывали, что либо вы неделями боитесь друг к другу прикоснуться и осторожно кружите вокруг темы первого поцелуя, либо оказываетесь в постели после второго свидания где-нибудь в мотеле в ебенях. С такой продуманностью и аккуратностью он еще никогда не сталкивался, и это привело привычного, казалось, ко всему наследника мафии в легкое замешательство, заставляя глубоко задуматься о желанном темпе их отношений.       — Я не хочу торопиться, — ответил он после вдумчивого пятиминутного молчания, сопряженного с поглощением тающего на языке слоеного тортика с мягчайшим сливочным кремом. — Но, если у нас на втором свидании сорвет крышу, и мы трахнемся в ближайшем отеле, я против не буду.       Все тот же молодой официант, как раз проходящий мимо, вновь услышал его слова и едва не растянулся на полу, но был вовремя подхвачен вскочившим на ноги Чаем.       — Будьте осторожнее, юноша, — мягко пожурил мужчина и вручил работнику чудом спасенный поднос с пустыми стаканами.       — Д-да, простите, — красный как рак мальчишка поклонился и сбежал так быстро, что только пятки засверкали.       Чай по-доброму усмехнулся ему вслед, вернулся обратно за столик и снова уложил руку Танкхуна поверх своей, укрепляя их контакт и ловя его пульс.       — Хорошо, я тебя понял. Куда хочешь сходить на второе свидание? На следующей неделе в одном из торговых центров открывается выставка экзотических бабочек, может, посетим?       — Да! Было бы здорово, — Танкхун мечтательно прищурился и крепче сжал пальцы на чужом запястье. — А что любишь ты? Мы все время говорим только обо мне, я тоже хочу узнать о тебе больше. Ты говорил, у тебя есть сестра?       — Я предпочитаю называть это так, — Чай поскучнел, помешивая ложечкой кофе в своей чашке с едва слышным звоном. — Когда Бин было чуть больше семи, ее родители погибли в автокатастрофе, а бабушки и дедушки не захотели ее забирать, так что мои родители практически сразу оформили над ней опеку. Мы годами жили на одной улице, дружили семьями и такое решение показалось им правильным. Нас растили вместе, но мои родители лелеяли мечту, что мы поженимся, Бин всегда была их идеалом женщины — прилежная, милая, скромная и тихая.       — О. Значит, меня они точно не оценят, — скупо усмехнулся Танкхун, тайком сжимая в кулак вторую руку под столом, чтобы немного успокоиться.       — Они придерживаются традиционных взглядов на семейные ценности, и иногда с ними бывает сложно разговаривать. Я благодарен Бин за то, что она осталась с ними и помогает с хозяйством, но самому мне домой возвращаться совсем не хочется. Все эти разговоры о наследниках и опасностях моей работы изрядно утомляют.       — Кажется, ты бы легко нашел общий язык с Тэ.       — Тем юным механиком-любителем, с которым встречается кхун Макао?       — Ага. Только Тэ не такой уж юный, ему почти двадцать шесть, и он не так прост, как кажется на первый взгляд. Сложно оставаться всепрощающей и милой феей, когда твой любимый человек, не скрываясь, приводит в дом своих любовников, а затем сливает ваши домашние видео во все доступные источники, чтобы отомстить за побег, — Танкхун задумчиво покачал влево-вправо носком кеда, вспомнив друга, с большим трудом преодолевшего депрессию и согласившегося впустить в свою жизнь нового человека, способного ценить его по достоинству и беречь от любых жизненных невзгод.       — Мне жаль, — немного помолчав, ответил Чай.       Танкхун кивнул, показывая, что оценил проявленный такт, и уместил в десертную ложку последний кусочек торта, протягивая ее в сторону Чая. Тот отрицательно качнул головой, и Кхун расстроенно и капризно надул губы, но, едва вкуснейший десерт исчез меж его губ, Паначай встал, молниеносно перегнулся через столик и слизал с губ ошарашенного мужчины сливочный привкус, оставляя его в легкой прострации.       — Сладко, — коварно улыбнулся он, как ни в чем не бывало опускаясь на свой стульчик, помеченный лимонно-желтой подушечкой.       — Какой же ты… — выдохнул ошарашенный Танкхун, жадно слизывая привкус чужих губ и десерта.       — Ты же помнишь, что можешь в любой момент попросить меня прекратить? Я не хочу, чтобы тебе было со мной некомфортно.       — Я помню, спасибо. Пока мне все нравится. С тобой очень… надежно.       Чай облегченно выдохнул и снова сжал ладонь Кхуна, успокаивая и поддерживая через физический контакт.       — Арм и Пол с тобой еще не разговаривали? — Тирапаньякул задал этот вопрос наобум, по чистой случайности вспомнив про двух своих ручных церберов, и все бы так и осталось на уровне неясных домыслов, если бы его тонкие пальцы не лежали в этот момент поверх вен на смуглом запястье Чая. Резко увеличившееся количество ударов подсказало, что Кхун движется в правильном направлении. — Так они тебе уже звонили, значит. Чего хотели? Угрожали или так, дали пару действенных советов? То-то ты так правильно меня успокаивал и все время держишь за руку.       — Разочарован?       Спокойный вопрос выбил из колеи уже начавшего заводиться и злиться Танкхуна. Он растерянно замолчал, а Чай проникновенно заглянул ему в глаза и продолжил, морально добивая и вгоняя в краску каждым новым словом.       — Конечно, мы с ними разговаривали, и не один раз. Они очень дорожат тобой и хотели убедиться, что я позабочусь о тебе правильно, да и мне самому нужно было узнать, как себя вести, чтобы не наломать дров. Арм действительно заранее скинул мне несколько брошюр на тему панических атак, чтобы я мог адекватно среагировать и помочь тебе в случае чего. Танкхун, твое здоровье и безопасность — это не шутки, и, если для того, чтобы их сохранить, мне придется наладить контакт с твоим телохранителями, друзьями и семьей, я сделаю это снова без малейших колебаний.       — Какой же ты!.. — снова вскрикнул Танкхун и закрыл пылающее лицо руками, не в силах подобрать подходящее слово, описывающее продуманную и аккуратную стратегию Чая по его завоеванию.       — Какой? — мужчина встал, обошел столик, легко, как пушинку, развернул кресло Танкхуна к себе и опустился перед ним на колено, снова беря его руки в свои и мешая спрятаться. — Давай договоримся: если что-то не так, ты мне сразу об этом говоришь, и мы вместе решаем проблему, хорошо? Я не против, если ты будешь капризничать и дуться, но я должен знать, в чем проблема, чтобы вовремя это исправить.       — Ты точно существуешь в реальности? Я же не брежу? — Кхун подавил смущенный и восторженный писк и крепче сжал влажные ладони на сухих и теплых руках Чая.       — Не бредишь, только от темы не уходи. Мы договорились сообщать о проблемах сразу?       — Да, договорились, — твердо произнес Танкхун, едва справляясь с бьющим через край восторгом. — Но я сейчас сознание потеряю, если тебя не поцелую.       Чай, удовлетворившись четким и ясным ответом на поставленный вопрос, расслабил плечи и поднял голову, чтобы Кхуну не пришлось далеко тянуться. Соприкосновение губ вышло поначалу нежным и успокаивающим, но уже спустя десяток секунд Кхун сам приоткрыл рот, позволяя углубить поцелуй, и Чай сразу же воспользовался предоставленной возможностью, при этом позволяя ему проявлять пока еще робкую инициативу.       — Лав-отель через квартал к югу, — скучающим тоном выдала девушка лет двадцати семи в форменном фартуке и тугим пучком на голове, убирая с их столика пустые чашки и блюдца.       — Мы не настолько голодные, — невозмутимо отозвался Кхун, расслабленно потираясь носом о нос Чая.       — Ваша правая рука лежит на ширинке спутника, может, все-таки отель? Там цены приятные, остановка милая и нет заикающихся официантов, доведенных до кондрашки вашими бурными чувствами.       Кхун покосился на свою руку, как на предательницу; возразить бойкой девушке он просто не мог — во время сладких и затягивающих все сильнее поцелуев его ладонь сама по себе съехала и уверенно легла на вздыбившуюся ширинку Чая. Кхун задумчиво пошевелил пальцами, всерьез раздумывая над предложением, и только тогда до его заторможенного обилием тактильных ощущений мозга дошло, что твердый и весьма большой предмет под его пальцами — это не портмоне, как показалось на первый взгляд, а полностью готовый к сексу член нескромных размеров.       С тихим писком отдернув руку, Кхун отшатнулся от Чая и едва не снес плечом большой поднос в руках официантки.       — Отель. Или самый дикий уголок парка. Или пустынный пляж. Дерзайте, красивый кхун.       Танкхун переглянулся с поднявшимся на ноги Чаем. Полез было в кошелек, но Чай покачал головой, сообщив, что за все уже заплачено. Все же оставив смелой и языкатой официантке приличные чаевые, Кхун встал, завернулся в чужой пиджак, окружая себя запахом граната и древесных ноток, и заявил в ответ на вопросительный взгляд спутника:       — Куда ты больше хочешь, в парк или в отель?       — До моего дома десять минут неспешным шагом, — гулко сглотнув, ответил Чай. — И нужно заскочить в аптеку, у меня только ребристые остались.       — По дороге есть?       — Есть.       — Пошли.       Чай отрывисто кивнул и взял Кхуна за руку, тесно переплетая пальцы. Он вежливо придержал для него дверь и специально шел так, чтобы защитить собой от велосипедистов или малышей на самокатах, со счастливым и оглушительно-громким визгом гоняющих по пешеходной дорожке небольшой парковой зоны, отчего Кхун чувствовал себя непривычно слабым, но в то же время защищенным.       Срезав через парк, мужчина вывел его к многоэтажному зданию, на первом этаже которого находилась аптека. Кхун после короткого препирательства остался снаружи, а Чай зашел внутрь, чтобы купить все необходимое. Неожиданный звук удара и детский плач вывели замершего у перил Тирапаньякула из задумчивости. Подхватившись, он оглянулся по сторонам и заметил неподалеку от ступенек упавшего с велосипеда мальчишку лет семи-восьми, который тихо плакал от боли и пытался спихнуть с себя тяжелый, явно не подходящий ему по росту велосипед.       Танкхун поспешил на помощь, птицей слетев со ступенек и едва не поскользнувшись из-за спешки, и присел на корточки перед ребенком, приподнимая слегка погнутую и местами облупившуюся тяжелую раму. Под великом обнаружился еще и маленький котенок, видимо, испугавшийся большой металлической гремящей штуки и бросившийся прямо под колеса. Вовремя заметив его, мальчик попытался свернуть в сторону и не справился с управлением, врезавшись в колючий и разлапистый вечнозеленый куст на обочине дорожки.       — Тихо, тихо, не плачь, — принялся утешать ребенка Кхун, оглядываясь в поисках его родителей, но никого подходящего на эту роль рядом не было — только на самом краю видимости по дорожке спиной к ним шли бок о бок две молодые девушки, что-то активно обсуждая по пути.       Котенок был грязно-белым, его шерстка свалялась, а глазки неясного цвета сильно закисли, отчего он даже не мог их нормально открыть. Задняя правая лапка была в крови, но вроде бы не сломана, это Танкхун понял путем быстрой, осторожной пальпации. Мальчишка же до крови ободрал колени, локоть и частично бедро, но держался молодцом и старался не хныкать, только испуганно смотрел то на серьезного Кхуна, то на пострадавшего котенка в его руках.       — Дядя, вы можете ему помочь? Мама не разрешит его оставить… я не хотел его сбивать, клянусь, он сам прыгнул под колеса, дядя, поверьте!       — Я тебе верю, тише. Я позабочусь о котенке, но сначала нужно помочь тебе.       — Это ерунда, — отмахнулся мальчик, вытирая слезы кулачком, на деле только больше размазав пыль по лицу. — Заживет за два дня. Он же не умрет? Дядя, он не умрет?       — Танкхун! — К ним бегом приблизился встревоженный, почти испуганный Чай.       — Я в порядке, остынь. Купи перекись и пластыри, и спроси, где ближайшая ветеринарка. И пакет непрозрачный, о Будда, какой же ты у меня бесстыдный!       Чай спрятал прозрачный аптечный пакет за спину, чтобы не светить перед ребенком увесистым флаконом анальной смазки и большой пачкой презервативов. Но мальчик не обращал на мужчину никакого внимания — его взгляд был намертво прикован к комку свалявшейся серо-белой шерсти, пристроившемуся в сложенных лодочкой ладонях мужчины.       — Дядя, так вы поможете котенку?       — Конечно, помогу. Давай сюда свой велик и идем к аптеке, сначала промоем твои раны, а потом я отнесу малыша в клинику, — несмотря на то, что у них с Чаем вроде как намечался горячий и страстный секс, Кхун не мог бросить ребенка и котенка — слишком уж уязвимыми, слабыми и несчастными были они оба.       Мальчик послушно пошел за ними, подобрав велик. Видя, что каждый шаг дается ему с болью, Чай взял его на руки, без труда удерживая на сгибе локтя, второй рукой подхватил велосипед и меньше чем за минуту добрался до ступенек аптеки. Им навстречу выскочила испуганная провизорка, и мальчика с рук на руки сдали ей. Чай без возражений оплатил пластыри, бутылку воды и перекись, а Кхун обменялся с малышом номерами, чтобы сообщить о состоянии котенка после осмотра.       Мужчины быстрым шагом дошли до ближайшей ветеринарной клиники, расположившейся в небольшом, но уютном на вид песочно-рыжем двухэтажном домике, при чем Кхун каждую минуту на ходу проверял состояние котенка на руках у Чая. Дежурный ветеринар — улыбчивый пухлый мужчина лет пятидесяти бережно забрал пострадавшее животное, уточнив на ходу, что все сделает сам. Выслушав короткий отчет Танкхуна о происшествии, кхун Понд начал осмотр, диагностировав рану на бедре от столкновения с велосипедом, пару вполне излечимых глазных болячек от грязной воды и пыли, и наличие блох. Вымыв котенка и обработав со всех сторон, он попутно рассказывал волнующемуся Кхуну, как за ним ухаживать, чем кормить и когда в следующий раз принести на осмотр.       За почти два часа осмотра и лечебных процедур Танкхун успел основательно и со всех сторон повертеть в голове мысль, что класть он хотел на мнение отца по поводу домашних животных, а потому, оставив Чая присматривать за процедурами и слушать рекомендации врача, отлучился на ресепшен купить корм, мисочки и игрушки. Также котенку досталась роскошная плетеная переноска на вырост, несколько мягких плюшевых мячиков и симпатичная дразнилка с кислотно-зеленым перышком. Заодно Кхун смог разжиться для Чэнса роскошным мягким мячиком с бубенцами внутри на зависть всем соседям Чая.       Отмытый и высушенный зверек оказался белоснежным, за исключением двух крупных рыжих пятен на животе. Также он обладал огромными изумрудными глазами и удивительно нежными ярко-розовыми подушечками на пока еще крохотных лапках. Ему было около трех месяцев, и он явно недоедал, что Кхун намеревался в скором времени исправить.       — Давайте сделаем ему паспорт, это не сложно и займет пару минут. Пройдите к нонг’Пэн на ресепшен, она поможет все оформить. Не болейте, на прием в следующий раз в конце недели.       — Как зовут вашего питомца? — с дежурной улыбкой спросила светловолосая улыбчивая девушка на ресепшене, доставая специальную пока еще пустую книжечку-паспорт.       Кхун и Чай переглянулись, не зная, как назвать питомца. Отмытый, котенок был похож не то на облачко, не то на пушистую пенку в стакане с капучино, так что Кхун мудрить не стал, выпаливая громкое:       — Милк!       — Отлично. Так, давайте посмотрим, — девушка открыла лист с заключением врача и быстро перенесла оттуда нужную информацию. — Когда Милку исполнится годик, мы сделаем постоянное фото и вклеим вот сюда. А пока побудет так. Вот, не теряйте паспорт, тут все его данные. Анализы придут на вашу электронную почту вместе с заключением врача о нужных препаратах. Во время следующего приема мы снова дополним паспорт, поэтому носите его с собой. Будьте здоровы и приходите на плановые проверки вовремя!       Попрощавшись с милой работницей, Кхун без зазрения совести сгрузил на Чая все купленные вещи, а сам гордо нес просторную переноску с крохотным, усталым и сонным после всех пережитых процедур котенком.       — Тебе не тяжело? Может, я? — спросил Чай, когда они отошли от клиники на приличное расстояние.       Кхун покосился на спутника, безропотно несущего объемный пакет со всякими кошачьими приблудами, и отрицательно качнул головой.       — Погоди минутку.       Позвонив Кыа, Кхун доложил ему о состоянии пострадавшего и отправил в доказательство пару фото отмытого котенка, сделанных еще в смотровой. Затем, не давая себе и шанса, чтобы передумать и струсить, набрал Кинна и сообщил, что остается на ночь у Чая — нет, Кинн, я не охуел и не сошел с ума — а также что теперь у них есть кот, — нет, Кинн, я точно в своем уме, подготовь лучше к этой новости отца.       Кинн тоскливо и напоказ повздыхал, выдал пару заковыристых нецензурных выражений, но довольно быстро смирился, спросив только, что нужно купить для четырехлапого и когда Танкхун соизволит вернуться домой.       — Основное я уже купил, все остальное можно будет сделать потом. А домой меня Чай завезет завтра утром вместе с котом. Перестань ссаться по мелочам, я в надежных руках.       Кинн еще немного поворчал, но смирился с его выбором и отключился, еще в процессе начиная жаловаться Поршу на свою тяжелую судьбу и тронутую семейку.       — Ты уверен, что хочешь остаться? — Чай остановил Кхуна перед своим подъездом, встревоженно заглядывая в глаза. — Может, все же отвезти тебя домой?       — Ты меня не хочешь? — раздосадовано прищурился Танкхун, прикрываясь переноской с дремлющим Милком, как импровизированным щитом.       — Хочу так, что яйца поджимает, — честно ответил Чай, даже не думая скрывать эмоции или прятаться за маской вежливости. — Но я не уверен, что мы правильно поступаем. Секс — означает доверие, а мы с тобой…       — Пошли, — Кхун, откровенно устав от неопределенности и откатов назад, крепко схватил Чая за руку и поволок в подъезд под удивленные шепотки собравшихся на детской площадке бабушек, выгуливающих маленьких внуков или не менее маленьких и крикливых собачек. — Не хочешь секс, ладно, просто попьем чай и посмотрим фильм. Познакомишь меня с Чэнсом, в конце концов.       Хотя кому он врал — не успел Кхун побродить по минималистично обставленной квартире и пары минут, разглядывая обстановку и ища спрятавшегося кота, как гостеприимный хозяин позвал его в гостиную посмотреть фильм. Уже спустя пару минут церемонного просмотра какого-то голливудского блокбастера Кхун обнаружил себя сидящим на коленях Чая и жадно целующим его губы. Большие ладони надежно обхватывали его под ягодицами, изредка несдержанно тиская, отчего по телу каждый раз пробегали крупные мурашки возбуждения, предвкушения и легкой опаски.       — Какой же ты горячий, — прошептал Кхун, пытаясь сохранить остатки стремительно мутнеющего разума — запах Чая пьянил не хуже выдержанного вина, сладкие, долгие и томные поцелуи все сильнее разжигали желание, и его банально вело от жара чужого тела, настойчивости и выверенности касаний. Почти годичный тактильный голод давал о себе знать, ему рвало крышу от вседозволенности и гортанных, низких стонов партнера, от силы его рук и аккуратной, но крепкой хватки на талии и бедре.       Пальцы Кхуна, путаясь и запинаясь, расстегнули несколько пуговиц на черной рубашке, позволяя спуститься со смазанными поцелуями к широкой груди. Чай в ответ помог ему стащить футболку, тут же ласково оглаживая бледные острые плечи и худую спину, сплошь покрытую едва выступающими неровными шрамами.       — Детка? Откуда это? — Пальцы Чая огладили многочисленные рубцы с такой осторожностью, будто он всерьез думал, что эти раны все еще свежие и могут болеть.       Смущенный и растерянный Кхун прикрыл глаза и отвернулся, боясь показать слабость — прошлое даже после стольких лет отчуждения и усиленных попыток забыть и освободиться тянуло к нему грязные лапы, провонявшие насквозь кровью, похотью и порохом.       — Меня часто в юности похищали, я же старший сын семьи, бывший главный наследник всесильного Корна Тирапаньякула. Ценный трофей для папиных врагов, — заговорил Танкхун после вдумчивой паузы, не желая скрывать от избранника грязь собственного темного прошлого. — Конкретно эти, на спине, после шестого похищения остались, тогда папа отказался им платить, и меня избили ремнем на камеру. Не смотри на это уродство, лучше поцелуй меня, — капризно потребовал он, стараясь переключить тему и небольно стуча кулаками по плечам любовника.       — Это не уродство, детка. Это твоя история, — несогласно качнул головой Чай, оставляя на левой ключице Кхуна слабый поцелуй. — Ты самый красивый и необычный человек, которого я когда-либо видел, мне очень жаль, что тебе пришлось пережить подобное.       Неприкрытая нежность, сожаление, сострадание, плещущиеся на дне антрацитовых внимательных глаз, заставили Кхуна совсем расклеиться, и слова, долгое время сдерживаемые стальной волей хозяина, полились изо рта сами:       — Иногда я думаю: хорошо, что я — старший, и большая часть мафиозного папиного дерьма пришлась на меня, но иногда… Это так несправедливо! Кинна и Кима берегли и лелеяли, а меня он никогда не жалел. И когда они меня били и смеялись после моих криков… это было не страшно. Я умею переносить боль, я бы справился. Страшно было знать, что ему на меня плевать. Что я просто… брак. Неудавшаяся попытка создать идеального наследника.       Руки Чая сжались на теле Кхуна так крепко, что послышался отчетливый хруст костей. Он ловко опрокинул расстроенного воспоминаниями мафиозного принца на диван, перевернул на живот и начал целовать шрамы, исступленно и нежно, то едва надавливая губами, то наоборот, с нажимом проходя влажным горячим языком по старым, уже давно посветлевшим следам.       Кхун сморгнул с глаз слезы благодарности и смущения и выгнулся от острого приступа возбуждения, желая быть как можно ближе к источнику целительного тепла. Чай отстранился, в два рывка сдернул с себя рубашку, не жалея пуговиц, веером рассыпавшихся вокруг дивана, и взялся за ремень чужих джинсов. Впрочем, стащив с мафиози узкие, облегающие, словно вторая кожа, штаны примерно до колен, замер, совершенно не шевелясь.       Кхун вынырнул из мутного дурмана похоти и обернулся через плечо, пытаясь понять причину промедления. Стыд мгновенно вспыхнул внутри, окрашивая щеки, шею и кончики ушей алым — идя на свидание, он тщательно подобрал верхнюю одежду, но белье все же надел привычное, желая хотя бы так сохранить часть своей экстравагантности. Ярко-красные слипы, крайне похожие на женские, были удобными, качественными и мягкими, но имели один немаловажный нюанс — сзади они были полностью кружевными, и теперь Чай завис, нечитаемым и тяжелым взглядом прожигая тощую задницу Кхуна, украшенную фривольным модным изыском.       — Прости. Прости, я не думал, что у нас будет секс, это просто… — засуетился Танкхун и попытался прикрыться руками, сходу подбирая оправдания и путаясь в словах. Чай отмер, накрыл его запястья одной своей рукой и придавил к пояснице, мешая закрыть задницу в кружевном непотребстве.       — Ты идеальный, знал это? — хриплым, низким, пробирающим до костей голосом спросил он, шершавыми и грубоватыми пальцами свободной руки поглаживая кожу Кхуна вдоль линии кружева.       — Я… тебе правда нравится? Это же глупо и неправильно, я мужчина, а они женские, и яркие, и…       Чай переместился по дивану ниже, наклонился, опираясь на вторую руку, и стал целовать ягодицы Кхуна прямо поверх белья.       — Ты выглядишь потрясающе, детка. Настоящий подарок для меня. Хочу вылизать тебя, можно?       — Только после душа, — сурово оповестил Танкхун, пытаясь выбраться, однако Чай держал хоть и осторожно, но крепко.       — Я взорвусь от напряжения, если буду ждать так долго.       — Значит, тащи смазку и резинки, — фыркнул Тирапаньякул и игриво вскинул бедра, бесстыдно потираясь задницей о вздыбившуюся ширинку выпрямившегося любовника. — И сними эти чертовы брюки, тебе же больно в них.       — Если сниму, то, боюсь, не удержусь и могу быть грубым. Я хочу, чтобы ты стонал от возбуждения, а не от боли.       Чай отпустил Кхуна, напоследок погладив вдоль позвоночника, и прогулялся в коридор, возвращаясь с пакетом из аптеки. Без рубашки он выглядел потрясающе — ровная гладкая смуглая кожа, на несколько тонов темнее кожи Тирапаньякула, широкие плечи, маленькие темно-коричневые соски, пара старых блеклых шрамов на торсе, выделяющийся пресс и аккуратная дорожка темных курчавых волос внизу живота — Кхун откровенно и бесстыдно залип, с усилием сглатывая накопившуюся слюну.       — Пойдем в спальню, там будет намного удобнее.       Танкхун, как зачарованный, кивнул, окончательно стащил с себя штаны и прямо так, в одних кружевных трусиках пошел вслед за Чаем, открыто любуясь впечатляющим разворотом его плеч и изящно выступающими лопатками.       Спальня хозяина была обставлена в том же минималистичном черно-белом стиле, что и остальная квартира. Большая двуспальная кровать из темного дерева с высоким подголовником, переходящим в неглубокую нишу и каскад небольших полочек, рассыпанных по ней тут и там, расположившаяся прямо напротив входной двери. Белый комод из трех широких и длинных ящиков. Платяной шкаф ему в тон с зеркальной отъезжающей дверцей. Темный письменный стол и стоящее радом с ним массивное кожаное кресло на колесиках — в голове мафиозного принца тут же нарисовалась весьма горячая и бесстыдная картинка: обнаженный хозяин квартиры сидит на поскрипывающем кожаном сидении, взахлеб целует не менее раздетого Кхуна и быстро насаживает его на себя, не давая ни передохнуть, ни толком глотнуть воздуха.       — Как ты хочешь?       — Неважно, лишь бы побыстрее.       Кхун первым упал на постель и начал активно копошиться, вытаскивая из-под себя плотное золотистое покрывало — чуть ли не единственное яркое пятно во всей комнате.       — Балуешь меня, — усмехнулся Чай, хватая расслабившуюся «добычу» за лодыжки и притягивая к себе. Тирапаньякул чуть ли не со свистом проехался спиной по прохладной белой простыне, оказываясь прямиком под горячим и гладким на ощупь телом.       Они снова начали взахлеб целоваться, но на этот раз Чай не торопился и не осторожничал, соблюдая ровный ритм и доводя Кхуна до дрожащих коленей — танец языков настолько увлек, что он даже не заметил момента, когда трусики перекочевали с его бедер на пол, а к щели между ягодиц притерлись твердые скользкие пальцы.       — Готов?       — Ага, — Кхун боролся со старыми страхами ровно три секунды, а затем шире развел бедра, давая лучший доступ, и обнял чужие плечи, притягивая к себе и укрываясь любовником, словно одеялом.       — Не торопись. Я подожду, сколько нужно, — заметил Чай, проталкивая в нетерпеливо ерзающего Кхуна первый палец.       — Я — Тирапаньякул, Чай. Боль меня уже давно не пугает, — с горечью в голосе отозвался Кхун, силой воли расслабляя тело — последний раз он дрочил сам себе с использованием игрушек для проникновения еще в прошлом году.       — Но это не значит, что мне хочется делать тебе больно, — ответ Чая прозвучал с небольшой задержкой из-за того, что он начал медленно и плавно двигать пальцем, растягивая тугой вход. — Тем более, я же чувствую, что у тебя давно не было.       — Больше полугода как, — подтвердил Кхун, прикрывая глаза и отдаваясь волнующим ощущениям — тяжести тренированного тела на себе, забивающемуся в ноздри щекотному и сладковатому запаху гранатов, мускуса и свежего пота, легкому жжению в заднем проходе и настойчивым, кусачим и чувствительным поцелуям в щеки, шею и плечи.       Количество пальцев быстро увеличилось до двух, жжение незначительно усилилось, и Кхун сам потянулся к влажным приоткрытым губам, втягивая Чая в новый головокружительный поцелуй — целовался тот отменно, со вкусом и желанием, так что Танкхун был рад расслабиться и передать управление в чужие опытные руки. На трех пальцах он неловко заерзал, все же ладони у Чая были крупными, и натяжение быстро стало дискомфортным. Паначай покорно замедлился и даже попытался вытащить, но Кхун не дал, зажимаясь, отчего тот коротко простонал что-то явно нецензурное.       — Все хорошо, продолжай. Только… не так быстро.       — Прости, — Чай в качестве извинения прикусил ключицу Кхуна, щекоча изнеженную кожу короткой колючей бородкой.       Принц мафии искренне рассмеялся от этого чудесного сладкого ощущения и закинул голову назад, открывая уязвимую шею с острым кадыком, на которую тут же набросился с поцелуями и слабенькими укусами понятливый партнер.       Вскоре Кхун адаптировался и к трем пальцам, благо Чай оказался действительно терпеливым и нежным любовником. Но только он попытался снять себя с пальцев и перевернуться на живот, как в задний проход втиснулся еще и мизинец, щедро смазанный прохладной бесцветной субстанцией. Натяжение стало болезненно-полным, но Чай не торопился двигаться, просто держа руку в одном положении и кончиками указательного и среднего пальцев несильно давя на чувствительную простату. Затем, после небольшой паузы, заполненной влажными звуками голодных поцелуев, он снова продолжил движения, очень плавно и мягко растягивая Кхуна до предела. Больно, как ни странно, тому не было, только очень полно, жарко и туго; Кхун гибко прогнулся, подставляя себя сильнее, и непроизвольно поджал подергивающиеся бедра к гладким и скользким от выступившего пота бокам мужчины.       — Чай?..       — Что, котенок? Больно? Вытащить?       — Зачем четыре? — чужие широкие, хоть и короткие пальцы при каждом движении восхитительно точно задевали простату, грозя оборвать их томительную и кропотливую подготовку фееричным оргазмом Кхуна. Получить желанную разрядку было заманчиво, но сделать это он хотел исключительно на чужом члене.       — У меня больше среднего. Хочу убедиться, что точно тебе не наврежу.       — Я сейчас кончу, Чай, — капризно надув губы, заявил Кхун, прикрывая требовательным тоном свое поплывшее состояние — до оргазма ему оставалась жалкая пара шагов.       — Детка, потерпи. Хочешь, можешь кончить на пальцах, а я сам потом…       — Ну нет! Если и кончу, то только под тобой! — возмутился Кхун и решительно ухватил любовника за запястье, выдергивая его пальцы из себя.       Влажный чмокающий звук должен был как минимум смутить, но сил и терпения на какие-либо другие эмоции, кроме отчаянного желания кончить, у Танкхуна уже давно не осталось. Он сам приподнялся на коленях, вскрыл приятно шуршащий презерватив, раскатал тонкий латекс по чужому вовсю текущему, широкому и чуть загнутому вверх члену, перевитому синеватыми извилистыми венами и совершенно бархатному на ощупь. И перевернулся на живот, становясь на четвереньки и показывая себя во всей красе.       — Если я слишком быстро кончу, дай мне полминуты отойти, а потом продолжай. Буду дергаться и вырываться — не слушай, хочу, чтобы ты довел себя до пика, используя меня, — коротко проинструктировал он, уперся лбом в сведенные вместе предплечья и удобнее улегся грудью на кровать, осознанно отдавая контроль в заботливые руки другого человека.       — Котенок, ты уверен?       — Более чем. Давай.       Чай помедлил, огладил чистой рукой обнаженную спину перед собой, скользя пальцами вдоль позвоночника от шеи к копчику. Потер ложбинку меж ягодиц, добавил на член еще немного вязкой прохладной смазки и толкнулся, входя настолько аккуратно и медленно, что Кхун едва не застонал от разочарования. Взбрыкнув, он уперся руками в постель и дернулся назад, насаживаясь полностью одним длинным движением. Это было немного больно и очень туго, поясница тут же протестующе заныла от натяжения и прогиба, но член Чая правильно и точно проехался по скоплению нервов внутри, разом перебив все неприятные ощущения и заполнив Кхуна до предела. Подавшись назад, он снял себя с чужого достоинства, резко выдохнул и тут же насадился обратно, не давая им обоим толком прийти в себя.       — Котенок, стой, так же больнее, — прошептал ему в плечо растерянный из-за его порыва Чай, опираясь о кровать рукой и накрывая влажную спину Кхуна грудью.       — Нормально. Двигайся, — процедил тот и тяжело сглотнул, смаргивая выступившие на ресницах крохотные соленые капли.       — Какой же ты идеальный. Отзывчивый. Горячий. Нежный, — промурылкал ему на ухо Чай, обжигая дыханием, и встал в более устойчивую позицию, чтобы было удобнее набрать скорость.       Кхун несдержанно застонал, растекаясь под чужим телом в сахарную лужу — каждое движение попадало точно в цель, Паначай умело поддерживал заданный ритм, не забывая оставлять на плечах и шее ведомого поцелуи и едва ощутимые укусы. Танкхун честно старался не быть бревном и двигаться навстречу, но колени устало ныли и ездили по гладкой простыни, а руки бестолково скользили по изголовью, все никак не находя подходящую опору.       — Позволь мне помочь, — прошептал Чай ему в плечо, продолжая вбиваться ровно и глубоко.       — Да!.. Пожалуйста, Чай, я хочу…       Досказать, чего именно он так хочет, Кхун не успел — его куда более опытный и умелый любовник, получив прямое согласие, выпрямился, поймал его за бедра, намертво фиксируя, и задвигался быстро и ритмично, отчего на ресницах Кхуна показались новые слезы, на этот раз от сплошного удовольствия.       Он взвыл от небывалой остроты ощущений, которой никогда не мог достичь при помощи рук и нескольких имеющихся в запасе силиконовых игрушек разного диаметра и формы. Жара добавляло и то, что он не мог контролировать движения партнера — нет, если бы Кхун выказал хотя бы тень недовольства или сомнений, Чай бы тут же на это должным образом отреагировал, но знать, что его удовольствие полностью зависит от другого человека, оказалось неожиданно приятно и интригующе. От одной мысли, что Чай двигается так резко и сильно не только ради себя, но и ради него, у «бешеного психа» позорно слабели колени и собиралось покалывающее тепло внизу живота.       Развязка пришла быстро и неожиданно, когда Чай окончательно разогнался и начал вытаскивать член до половины, практически сразу загоняя его обратно. Кхун с силой прикусил уголок подушки и забился, как птица в силках, под горячим, страстным и чутким мужчиной, продолжающим равномерно натягивать его на себя, умело продлевая оргазм.       Дождавшись конца эякуляции, Чай полностью замер, позволяя Кхуну прийти в себя и немного отдышаться. Но спустя ровно тридцать оговоренных секунд снова двинулся, и того подкинуло от яркой вспышки невыносимого удовольствия — простата распухла и стала невероятно чувствительной, воздух все никак не желал заполнять легкие, в горле пересохло и даже челюсть начала дрожать. Кхуна разрывало на части от двух противоречивых желаний: расслабиться и полностью отдать Чаю контроль — и выбраться из-под тяжелого влажного тела, прекращая сладкую, мучительную пытку.       — Все хорошо, ? — Внимательный Чай сразу заметил, что что-то не так, и опустился к растекшемуся по кровати Кхуну, нежно целуя уязвимо выступающий шейный позвонок. — Хочешь сменить позу или прекратить?       — Нет. Продолжай. Хочу так, не жалей меня, — сипло попросил Танкхун, уже приблизительно понимая, что его дальше ждет, и сходя с ума от предвкушения и легкого страха.       Умница-Чай понимающе кивнул и выпрямился, задумчиво погладил влажную от пота поясницу перед собой и ненавязчиво попросил:       — Можешь еще чуть прогнуться и сильнее упереться в кровать? И могу я еще немного тебя раскрыть?       — Да. Как скажешь, — Танкхун послушно выгнулся кошкой, крепче уперся в изголовье кровати руками и с неожиданно сильным смущением почувствовал, как стальные пальцы раздвигают его ягодицы, открывая превосходный вид на растянутый вокруг члена, покрасневший от трения вход.       — Выглядишь волшебно, — прокомментировал зрелище Чай, вызвав появление душного румянца на щеках и без того смущенного и потерянного в удовольствии мафиозного принца. — Если что не так, сразу говори.       И двинулся, невозмутимо продолжая поддерживать прошлый ритм, только теперь еще и раскрывая Кхуна руками, чтобы иметь возможность наблюдать за его анусом, жадно затягивающим в себя член на каждом толчке. Хватило Чая еще минут на пять, во время которых Кхун чуть с ума не сошел от сладкой боли и гиперчувствительности, залил все лицо горячими слезами и натер колени и локти до красных ноющих пятен. Но и слова против не сказал, охотно подчиняясь чужому впечатляющему напору.       — Хочу кончить, целуя тебя в губы, можно? — низкий, вибрирующий голос Чая с трудом достиг разума Танкхуна, медленно дрейфующего на волнах удовольствия.       — Да, — прохрипел он и, напрягая все возможные мышцы, повернулся на спину, обессиленно растекаясь по кровати. Его длинный тонкий член, такой же несуразный и тощий, как и сам мужчина, снова стоял, но у него банально не осталось сил на самоудовлетворение — попытки удержать самого себя на одном месте и не дать вырваться громким развратным стонам и униженным мольбам о разрядке отнимали все до капли.       — Котенок? Болит? — встревоженный Чай наклонился к нему, заглядывая в затуманенные глаза и губами собирая соленые капли с висков и щек.       — Дурак. Сильно похоже, что у меня что-то болит? — прокаркал Кхун, ловя широкую ладонь и уверенно укладывая ее поверх своего члена.       И без того темные глаза мужчины совсем почернели, он искушающее улыбнулся и показательно сплюнул на ладонь, тут же возвращая ее обратно. Этот маленький грязный жест, вкупе с твердым и большим членом, одним плавным толчком заполнившим его тело, заставили Кхуна очень громко выругаться и до красных полос вцепиться ногтями в неосмотрительно подставленную спину.       — Закинь… мои ноги… себе на плечи…       — Уверен?       — Да.       Чай неглубоко поцеловал его в губы, выпрямился, подхватил дрожащие ноги за лодыжки и закинул к себе на плечи, сгибая наследника семьи Тирапаньякул пополам. Тот несдержанно вскрикнул от усилившегося натяжения и изменившегося угла, уперся руками в изголовье кровати, фиксируя себя, и до боли прикусил губу, попав в ту же самую ранку, что и раньше. В этой позе проникновение ощущалось куда глубже и полнее — стало еще жарче, теснее и тяжелее, узел в животе заныл с новыми силами, и Кхун в исступлении замолотил кулаком по постели и чужим плечам, прося не то ускориться, не то остановиться и прекратить наконец эту изысканную пытку.       Кхун снова кончил раньше Чая, но ненамного. Видимо, во время оргазма он слишком сильно сжал мужчину в себе, и тот тоже упал за грань, наваливаясь на него всем весом и еще глубже забивая член внутрь.       — Ты в порядке? — к чести Паначая, в себя он пришел довольно быстро. Сам встал с Кхуна, превратившегося в испачканное и безвольное желе, осторожно и очень медленно покинул его тело и даже заботливо вытер первой попавшейся рубашкой сперму со впалого живота, взамен оставляя на солнечном сплетении щекотный из-за короткой бородки поцелуй.       — Ага. Нормально, — с большой задержкой отозвался Кхун и попытался собрать разбегающиеся мысли в кучку.       Шевелиться после настолько хорошего и качественного секса не хотелось категорически, но собственное эго оказалось чуть-чуть сильнее усталости — наверняка он был насквозь мокрым, красным, всколоченным и вонял, как свинья. Представать в таком виде перед Чаем хоть на секунду дольше не хотелось до зубовного скрежета и готовности ползти в ванную хоть на локтях.       — Отведешь меня в ванную?       — Подождешь две минуты? — уточнил Чай, медленно опуская ноги Кхуна на постель и оставляя на растертом колене очередной ласковый поцелуй.       — Ага. А ты куда?       — Не бойся, я недалеко.       Чай действительно вернулся через минуту уже без презерватива, зато с чашкой воды, которую Кхун жадно выхлебал в несколько глотков. После этого хозяин квартиры подхватил разомлевшего гостя на руки и спокойно отнес в ванную, ответственно стараясь не задевать его длинными руками и ногами дверных косяков и стен.       В ванной вкусно пахло кофе из-за тихо шипящей коричнево-бежевой бомбочки, свободно дрейфующей по чистой воде. Чай аккуратно усадил Кхуна в прямоугольную низкую белую ванну в полу, похожую на те, что иногда ставили в люксовых номерах семейных гостиниц, и присел на край, помогая вымыться. От этой неприкрытой заботы, продуманности и ласки Кхун окончательно поплыл, ловя широкую ладонь Чая в свою и просительно заглядывая ему в глаза снизу вверх.       — Иди ко мне.       — Тебе будет тесно со мной.       — Все равно. Иди сюда.       — Тогда сядь.       Чай быстро спустил часть воды и сел в ванную, опираясь на холодный бортик и укладывая Кхуна спиной на свою грудь.       — Не бойся, ты не давишь, — его рука легла на плоский живот мужчины, приятно согревая и прижимая поближе. — Тебе понравилось хоть?       — Очень, — честно ответил Танкхун, устало пристраивая макушку на твердое плечо. — Я даже не знал, что бывает так… полно.       — Твой бывший явно был мудаком, раз не ценил такое чудо, как ты.       — У меня никогда не было парня. Вернее, был секс с парой девушек в юности и один ухажер мужского пола, но мы не дошли с ним до секса, — признался Танкхун, невольно вспомнив выхолощенного и вечно напомаженного Джема, пресловутого «сына папиного друга», которого все в их семьях активно прочили ему в женихи и который слился так быстро, что только пятки сверкали, когда по кулуарам элиты тайской мафии прокатились слухи о сумасшествии старшего сына семьи Тирапаньякул.       — Выходит, я был у тебя первым? — пораженно выдохнул Чай Кхуну в волосы, неосознанно пригребая еще ближе к себе.       Танкхун всерьез задумался, говорить ли правду, медленно перебирая чужие пальцы меж своих. Наконец, приняв окончательное решение быть максимально честным и открытым, расслабился, сильнее откидываясь назад и ответил, не приукрашивая, но и не скрывая:       — Нет. Ремень и сломанные ребра — не самое плохое, что происходило во время похищений.       — Те люди мертвы? — после долгой паузы спросил Чай, явно проводя какой-то короткий дыхательный комплекс, чтобы успокоить резко подскочивший пульс — лежащий поверх его груди Танкхун прекрасно чувствовал сбитые, суматошные удары его сердца.       — Да, уже давно. Папа позаботился о том, чтобы о моем позоре никто никогда не узнал.       — Мне жаль. Котенок, если бы я мог все исправить… — с неясной тоской и открытым состраданием в голосе произнес Чай, покровительственно поглаживая грудь Кхуна со все еще слабо ноющими вершинками сосков, которые когда-то давно злобно скалящиеся похитители забавы ради прижигали сигаретными окурками.       — Все в порядке, это давно в прошлом. Сегодняшний секс был просто потрясный, Чай. Я никогда не чувствовал себя таким желанным.       — Почему не сказал об этом раньше? Я бы был осторожнее.       — Не хочу. Я не стеклянная вазочка, перестань относиться ко мне, как к дорогой и хрупкой игрушке, — вскипел Танкхун, скидывая в голос остатки бродящего в теле напряжения и неудовольствия от выбранной темы.       — Не игрушка. Ты — настоящее произведение искусства, а их принято ценить и оберегать.       Кхун раздосадовано покачал головой, не зная, как этому несносному и упрямому мужчине удается одновременно быть настолько внимательным, чутким и уступчивым, но при этом надежным и твердым в убеждениях.       — Дурак, — пробормотал он лишь бы что-то сказать, и потерся о плечо Чая затылком. — Все равно спасибо. Было классно.       — Ты был невероятен, котенок, — Чай отвесил ему ответный комплимент, целуя чувствительное местечко за ухом. — Вылезем из ванной, обработаю тебе колени и локти.       — М, ладно. — Танкхун сонно заворочался и совсем расслабился в теплой приятно пахнущей воде и поддерживающих объятиях.       В такой же ленивой, разнеженной полудреме он позволил мужчине вымыть свою голову, смыть душевой лейкой пену с тела, убрать смазку из покрасневшего и распухшего от трения входа и вытереть кожу насухо огромным махровым полотенцем. В спальне Чай быстро сменил постельное, уложил на него сонного Кхуна, обработал ему колени и локти специальной заживляющей мазью, остро пахнущей ментолом, и даже высушил волосы, ласково перебирая непослушные крашеные пряди.       Взгляд гостя рассеянно блуждал по комнате, пока не натолкнулся на нишу над кроватью, одна из полок которой была превращена в лежанку для кота. И эта полка отнюдь не пустовала — крупный и стройный тонколапый кот песочно-серого окраса задумчиво щурился и дергал огромными ушами, скрутившись в плотный клубок вокруг маленького белоснежного комочка.       — Чай… — тихо позвал Кхун, указал рукой в сторону домашних питомцев.        Мужчины очень медленно приблизились, опасаясь напугать животных, но Чэнс воспринял их приход совершенно спокойно, лишь приоткрыл дымчато-зеленые огромные глаза и настороженно повел ушами в сторону протянутой к нему узкой руки незнакомца.       — И как этот чертенок выбрался? — светло улыбнулся Кхун, осторожно поглаживая чужого питомца по голове. Шерсть под пальцами была совсем короткой, но густой и мягкой, и Чэнс, подумав немного, даже тихонько заурчал к огромному восторгу гостя.       — Не знаю, но переноска точно была закрыта. Впрочем, ничего страшного не произошло, и они вроде бы даже подружились.       — Ага. Пусть спят, не будем им мешать, — Кхун сполз на кровать и развалился на правой стороне в позе звезды, рассеянно наблюдая за тем, как Чай быстро сушит феном свою шевелюру.       Такой — без лака на волосах, в одних свободных серых спортивных штанах, с царапинами и следами от зубов Кхуна на торсе — он казался еще красивее, чем на гонках или в кафе. Танкхун, неприкрыто любуясь мужчиной перед собой, даже подумал, что эта версия — домашняя, расслабленная, интимно-доверительная, нравится ему чуть больше первоначального строгого образа.       — Ты очень красивый. Хищный такой. Уверенный в себе. Это притягивает взгляд, наверное, отбоя от желающих согреть постель у тебя нет и никогда не было, — заметил он рассеянно, отстраненно фиксируя в памяти, как перекатываются мышцы под золотистой кожей.       — К чему они мне? Подрочить на порно в ванной куда проще, чем выслушивать крики о том, какой я занятой, властный и грубый, — практически сразу ответил Чай, хозяйственно пряча фен в ящик прикроватной тумбочки.       — Но ты очень внимательный и чуткий, — удивился Танкхун, подкатываясь под бок к улегшемуся на спину мужчине.       — Только с тобой, котенок.       — Потому что я — Тирапаньякул и злить мою семью опасно? — невесело хмыкнул Кхун, удобно укладываясь щекой на чужой груди.       — Потому что ты стонешь так сладко, что у меня поджимаются яйца. И кружевные трусики, просто с ума сойти. Не думал, что когда-нибудь это скажу, но я, кажется, встретил свою ожившую сексуальную мечту.       — Приятно слышать, — улыбнулся Кхун, истово желая поверить чужим словам, но в силу специфического воспитания и травматичного прошлого, не умея этого сделать до конца.       — Позволь мне доказать, что мои намерения серьезны, — словно прочитал его мысли Чай, размеренно и убаюкивающе поглаживая Кхуна по голове.       — Как мы теперь будем? Вряд ли Пакин решит отпустить в другую семью своего самого расторопного и верного помощника.       — Я что-нибудь придумаю, обещаю. Веришь мне?       — Верю, — кивнул Кхун, решив дать любовнику карт-бланш на все действия и посмотреть на результат. Разочароваться в Чае не хотелось, уж больно тот был хорош, но Танкхун все еще был Тирапаньякулом, а те чуть ли не с рождения возводили недоверие даже к ближнему кругу в абсолют.       — Голодный?       — Нет. Давай поспим немного, ты меня совсем измотал, — Кхун отвернулся от Чая и свернулся клубком, впрочем, не отодвигаясь далеко.       Послышался глухой звук удара, Танкхун привычно подхватился, поискал под подушкой отсутствующий пистолет и во все глаза уставился на Чэнса, держащего за шкирку сонного Милка. Старший кот немного потоптался на месте, что-то решая, и, величественно переступая длинными тонкими лапами, пошел к изголовью. Чай попытался отпугнуть питомца, но Кхун его остановил, упросив не мешать. Чэнс уложил малыша на свободную часть большой и мягкой подушки, а сам вытянулся вдоль тела пораженного таким невиданным расположением мафиози, заняв пространство от его шеи до бедер.       Чай грел его сзади, Чэнс — спереди. Где-то в вороньем гнезде на макушке копошился, мурчал и перебирал крохотными лапками Милк, и Кхун закрыл глаза, проваливаясь в теплый и спокойный сон без сновидений и ощущая себя усталым и вымотанным, но счастливым.

***

      Танкхун плавал на волнах покоя и мягкой, щадящей безмятежности, но полностью отдаться приятным и новым для него ощущениям мешала чья-то тяжесть на груди и вкусные, густые запахи. Потянувшись с коротким стоном наслаждения, он открыл заспанные глаза и уставился в упор на две зеленые хищные бездны. Немного поморгав и восстановив в памяти произошедшие недавно события, Кхун машинально поднял руку и погладил Чэнса меж чутких ушей. Кот громко замурчал и уложил голову обратно на скрещенные на груди мужчины лапы — тяжестью, давившей во сне на Кхуна, оказался именно он.       Хозяина квартиры в постели не было, зато с кухни тянуло аппетитными запахами жарящегося мяса и лука. Бережно переложив недовольно фыркнувшего кота на кровать, Танкхун неслышно встал и подобрал трусики, заботливо уложенные Чаем на прикроватную тумбочку, и чужую черную рубашку, терпко пахнущую гранатовым соком.       Двигаться было не то чтобы больно, но однозначно дискомфортно — ныли потянутые с непривычки мышцы бедер и икр, поясница протестовала против быстрых движений, мстя за недавние акробатические фокусы в постели, зудели стертые и все еще красные колени и локти. Но Танкхун чувствовал во всем теле удивительную легкость и приятную истому, а потому лишь потянулся сильнее и отправился на поиски любовника.       Замерев в дверях минималистичной черно-бежевой кухни, Танкхун пару минут просто наблюдал за Чаем, одновременно режущим овощи и жарящим мясо на огромной сковороде. Он настолько ушел в свои мысли, что не отследил момент, в который объект наблюдений его заметил и подошел вплотную, нежно погладив по щеке.       — Детка? Как ты? Не болит нигде?       — Нет, все хорошо. Который час?       — Примерно восемь вечера. Спать днем нехорошо, но ты сопел так сладко, что я не решился будить.       — Спасибо. Что готовишь?       — Мясо, рис и салат. Тебе так нормально?       Танкхун поймал Чая под скулы и утянул в головокружительный и долгий поцелуй. Тот не глядя откинул деревянную лопатку в сторону стола и обхватил его за талию, вторую ладонь пристроив на вновь румяное лицо. Едва-едва отстранившись от вновь припухших мягких губ, Тирапаньякул игриво заглянул в темные глаза с опасно расширившимися зрачками, глотнул воздуха и вернулся обратно, не отпуская чужой язык ни на секунду.       — Детка, постой… — Чай спиной вперед дошел до плиты, на ощупь вырубил ее и подсадил настырного и упрямого Танкхуна на высокий стул возле барной стойки в углу кухни.       Они снова начали тискать друг друга, и от горячих ладоней и умелых губ Чая, то посасывающих мочку уха, то рассыпающих слабые поцелуи по открытой и заласканной шее, у Кхуна буквально помутилось в голове.       — Стой, котенок. Тебе точно будет больно, если я возьму еще раз, — упрямый и предупредительный мужчина отстранился и заглянул в глаза Кхуна, ожидая увидеть там хотя бы крохи осознанности. Но того уже вело от новых и возбуждающих ощущений, так что Чая снова невежливо заткнули глубоким и грязным поцелуем.       — Я могу сделать тебе приятно ртом, хочешь? — спустя еще пару голодных и отчасти грубых касаний спросил Чай, жарко дыша Кхуну в губы.       — Нет. Хочу вот так, — отозвался Тирапаньякул, ловко поменял их местами, сполз на колени на пол и одним движением стянул спортивные штаны хозяина аж до щиколоток.       — Танкхун, что ты?.. стой, не на… — не договорив, Чай сорвался в длинный несдержанный стон — Кхун насадился ртом, сразу беря чуть больше половины.       Те самые пальцы, что всего пару часов назад так правильно и аккуратно растягивали Кхуна, теперь ласково зарылись в волосы на затылке, едва ощутимо потягивая у корней, но ни к чему не склоняя и не давя. Тирапаньякул на пробу лизнул скользкую гладкую головку и толкнулся языком в уретру, слизывая прозрачную чуть горькую смазку. Кожа приятно пахла чистотой и мылом, видимо, Чай не так давно принял душ. Он был гладко выбрит, и Танкхун прикрыл глаза от удовольствия, глубоко втягивая носом смесь граната, мускуса и какого-то магазинного химозного геля для душа. Он отнюдь не был знатоком оральных ласк, но Тэ поделился парой действенных лайфхаков, да и Порче настоятельно советовал не торопиться и идти в удобном для Кхуна ритме — оба советчика были свято уверены, что помощник и правая рука Пакина окажется нежным и осторожным любовником, с которым будет безопасно и приятно.       Судя по коротким стонам сквозь сжатые зубы и крепкому, обильно истекающему предэякулятом члену, пока Чаю действительно нравилось все то, что с ним делали, так что Кхун попробовал взять еще глубже и максимально расслабил горло, стараясь дышать через нос.       — Не бери… так глубоко… — прохрипел Чай, до побелевших костяшек сжимая вторую руку на столешнице. — Ты отлично справляешься, детка.       В груди Танкхуна разлилось медовое тепло от этой похвалы — он отсасывал кому-то первый раз в жизни и страшно боялся облажаться, но Чай умудрялся даже сквозь похоть заботиться о нем и поглаживать по голове, поощряя и успокаивая.       Вернувшись к своему интереснейшему занятию, Танкхун решил немного поиграть и толкнул головку за щеку, второй ладонью медленно массируя крупные тяжелые яички. Чай дернулся назад, мышцы бедер и пресса сократились, а стол громко скрипнул под усилившейся хваткой. Кхун испугался было, что сделал что-то не так, и быстро вытащил, испуганно заглядывая в лицо Чая снизу вверх, но тот лишь до крови закусил губу, с явным усилием разжал сведенную на краю столешницы руку и еще нежнее погладил коленопреклоненного мужчину по голове.       — Все хорошо. Ты просто умница, — Чай ласково пощекотал Кхуна под подбородком, заботливо стер с него тыльной стороной ладони смесь слюны и смазки. Надавил пальцем на нижнюю губу, и Танкхун, практически не осознавая этого и действуя на одних инстинктах, обхватил его губами, пропуская внутрь.       — Котенок, ты даже представить себе не можешь, насколько ты горячий.       Кхун хитро улыбнулся, игриво прикусил палец, стараясь не причинять реальной боли, и немного поработал языком, отчего мужчина над ним неловко дернулся и с силой сжал собственный член у основания. Наигравшись вволю, Танкхун выпустил палец, поймал ладонь Чая и, состроив ангельское выражение лица и неотрывно глядя в черные глаза, чмокнул обласканную мокрую подушечку, кончиком языка очерчивая ноготь.       Не дев Чаю времени, чтобы прийти в себя после этого маленького грязного шоу, Кхун придвинулся поближе к его паху и снова взял наполовину, стараясь двигаться в быстром ровном темпе и дышать носом. После пары десятков таких движений пришлось прерваться, чтобы отдышаться и дать отдых ноющей с непривычки челюсти. Слюна вновь залила его подбородок, щеки пекло от смущения, возбуждения и осознания своей власти над сильным и подтянутым телом мужчины напротив. Тэ предупреждал его, что в процессе они оба могут стать немного грязными, но некоторые люди считали это еще одним кинком, и Кхун, внимательно регистрируя малейшие отклики Чая, убедился, что тот совсем не против подобного поведения.       Чтобы уровень возбуждения не спадал, Кхун начал поглаживать достоинство Чая рукой, то смыкая вокруг него крепкое кольцо, то проводя ногтем большого пальца по чувствительному отверстию в головке. Дождавшись, пока любовник немного расслабится под его руками, он вернулся к прерванному занятию, и тот снова низко застонал на выдохе, поощряя двигаться быстрее и жестче. Тирапаньякул послушно ускорился, краем сознания фиксируя, что Чай подошел опасно близко к краю оргазма.       Член в его рту затвердел до невозможности, и Кхун утроил усилия, резко ускоряясь. Чай честно попытался отстраниться, но ему не позволили, только глубже насаживаясь и придерживая горячие бедра, чтобы уж точно никуда не делся. С любопытством проглотив скользкую горячую субстанцию, Танкхун осторожно вытащил член изо рта, но на головке все еще оставались белесые разводы, и он осторожно убрал языком и их, талантливо изображая котенка, лижущего сливки.       На несколько томительных, пугающих и напряженных секунд Чай полностью замер, нечитаемым взглядом глядя куда-то внутрь себя. А затем стремительно развернулся, рывком смел со стойки какие-то полупустые шуршащие пакеты, подхватил Танкхуна за талию и легко, как пушинку, уложил его на стол задницей вверх. Сначала наследник мафиозной империи испугался и попытался сжаться и ударить, потом вспомнил, где и с кем он находится, и немного расслабился, но тут же испуганно дернулся вновь, когда Чай беспардонно задрал на нем собственную рубашку, обнажая ягодицы, обтянутые вызывающими алыми кружевами.       — Ты снова их надел? — рыкнул мужчина, и Кхун сжался, ожидая не то удара, не то криков.       — У меня нет другой одежды, — попытка оправдаться вырвалась прежде, чем до разума дошло, что он вообще делает.        Настойчивые руки Чая, его низкий голос, расхристанный вид и припухшие от постоянных покусываний губы делали ноги Кхуна совершенно ватными, да и адекватные мысли с трудом пробивались в затуманенное желанием сознание. Мафиози с ужасом понял, что ему становится сложно сопротивляться такому властному, но чувственному напору, и все же какая-то часть сознания, у которой, почему-то, был голос Тэ, продолжала тихо и монотонно твердить, что Чай никогда не причинит ему вреда и не сделает больно.       — Ты слишком сладкий подарок для меня, котенок, я ведь не удержусь, — фыркнул Чай и наклонился, полностью раздеваясь и сворачивая свои штаны, футболку и фартук в один большой мягкий комок, который заботливо подложил под живот и бедра растерянного Танкхуна.       — Что ты задумал?       — Мой маленький грязный кинк. Захотел это с тобой сделать, еще когда впервые на гонках увидел, — дьявольски усмехаясь ответил Чай и слегка задрал рубашку на Кхуне, предусмотрительно не снимая ее до конца, чтобы тот не нервничал из-за старых шрамов. — Расслабься, детка. Я не сделаю больно, только хорошо.       Теплые шершавые губы прошлись немного кусачими, острыми поцелуями по пояснице, слегка цепляясь за кожу и заставляя Кхуна напрячься. Низ живота свело новой сладкой и мучительной судорогой, и он рефлекторно ухватился за гладкий край стола, принимая более устойчивое положение.       — Можно оставить пару следов? — тихо спросил Чай, длинным мазком языка прочерчивая сплошную линию от начала левой ягодицы до крестца.       — Да… — слабо выдохнул Кхун, без боя сдавая все позиции, и на его пояснице тут же расцвел жгучий и крепкий засос.       — У тебя очень красивая задница, малыш. Такая сладкая и тугая, хочу вылизать ее, — пробормотал Чай в кружева, широко вылизывая Кхуна поверх них. — Ты мне позволишь?       С Танкхуном никто и никогда не пытался делать таких смущающих и диких вещей. Он кое-что знал из порно, кое-что ему рассказали Тэ, Кинн, Порш и даже Ким, но мужчина и правда не представлял, как поведет себя его тело в ответ на подобные откровенные ласки. С одной стороны, предложение Чая казалось ужасно грязным и неправильным, а с другой, от одной мысли, что гибкий и умелый язык окажется внутри него, Кхун был готов плакать и умолять поскорее приступить к делу.       — Да-давай попробуем. Но я не знаю, правильно ли…       — Чего ты боишься? — Чай, несмотря на предыдущие необузданные порывы поднял голову, внимательно рассматривая изящно изогнувшегося на столе Кхуна. — Ты же помнишь, что, если тебе что-то неприятно, достаточно сказать, и я сразу перестану?       — Помню, — Танкхун прокрутился, опираясь на руки и полноценно сел на кучку одежды, свешивая ноги вниз и притягивая к себе Чая, чтобы спрятаться в надежных объятиях от собственных страхов и сомнений.       — Тебе не нравится эта практика? Был плохой опыт? Ты просто не хочешь?       — Хочу, — на грани слышимости прошептал Тирапаньякул, ловя губами чужой заполошный пульс.       — Тогда что не так? Скажи, и я постараюсь все исправить.       — Это грязно. Ты… я ведь могу… мы… — Танкхун впервые за много лет буквально не находил слов, чтобы описать свои страхи, опасаясь показаться глупым и непривлекательным копушей, или сделать что-то не так и оттолкнуть своего понимающего, заботливого, красивого и опытного партнера. Смущение, стыд и страх обжигали щеки, а руки мелко подрагивали от нервов на широких плечах, заставляя болезненно впиваться короткими ногтями в кожу.       — Эй, я прекрасно знаю, что делаю и зачем. И я полностью готов к последствиям. Просто расслабься, хорошо? И если тебе некомфортно, сразу говори. Мы можем сделать это в другой позе, в другой раз или вообще прекратить и никогда не возвращаться.       Танкхун несмело кивнул, подтверждая, что все понял, и Чай ненавязчиво и аккуратно помог ему снова перевернуться на живот.       — Не зажимайся, котенок. Позволь мне любить тебя так, как ты того заслуживаешь.       Паначай снова вернулся к ласкам, пока даже не думая стягивать со своей добровольной жертвы белье — просто спокойно массировал его задницу прямо сквозь тонкую ткань трусиков, и Кхун невольно расслабился, как на приеме у опытного массажиста. Он не ожидал, что в следующую секунду этот самый «массажист» решит избавить его от нижнего белья, но Чай не позволил снова зажаться, набрасываясь с поцелуями и ласками на поджимающиеся бледные ягодицы. Его короткая ухоженная бородка приятно колола и чуть натирала кожу, но это не было больно, скорее возбуждающе-сладко и мило. Оставив и тут пару симпатичных алых пятен, Чай чуть выше приподнял бедра Кхуна и осторожно прошел меж раскрытых ягодиц сначала кончиками влажных от слюны пальцев, проверяя реакцию на ласку.       — Больно?       — Нет, — проскулил Танкхун, сгорая одновременно от стыда и сильнейшего возбуждения.       — Хорошо. Только не зажимайся, котенок. И сразу говори, если что не так, — в который раз настойчиво попросил Чай и осторожно толкнулся в Кхуна кончиками пальцев.       Убедившись, что ему действительно не больно, Чай легонько, едва обозначая движение, сомкнул зубы на нижней части левой ягодицы. Провел щетинистой щекой по нежной коже, ощутимо надавливая и царапая, раздвинул ягодицы, фиксируя Кхуна на месте, и, пока тот не успел передумать и остановить, прижался к анусу языком.       Кхун всхлипнул от острого, терпкого возбуждения, прошившего его с головы до ног, попутно отдающего покалыванием вдоль позвоночника и в затылке. Чай не торопился проникать внутрь, пока только облизывая края и легонько надавливая в самый центр. Растянутый после бурного секса сфинктер охотно принимал такие ласки, тем более что слюны опытный мужчина совершенно не жалел. Дав привыкнуть к своему присутствию в столь интимном месте, Чай еще чуть шире развел руки и все же толкнулся внутрь кончиком языка, отчего Кхун жалко всхлипнул и дернулся навстречу.       Улыбку любовника он ощутил кожей, когда тот оторвался на несколько секунд, чтобы оставить еще один крохотный укус на второй ягодице. Чай не торопился, лаская основательно и медленно. Будто показывал Кхуну, что бояться тут нечего, что ему не неприятно ублажать его подобным образом. Спустя несколько томительных секунд гибкий и широкий язык сильнее надавил на анус, полноценно проникая внутрь. Кхун ухватился за край стола, краснея всем телом и зажимаясь. И, соответственно, зажимая Чая внутри себя.       Когда до разума, затуманенного смущением, стыдом и возбуждением, дошел этот факт, мужчина совершил невероятное волевое усилие, но все же смог расслабиться и даже разжал сведенные на краю столешницы руки. Убедившись, что он готов к дальнейшим ласкам, Чай как ни в чем не бывало продолжил равномерные поступательные движения. Затем начал играть с ритмом, то ускоряясь, то замедляясь, и ничуть не стеснялся громких и пошлых хлюпающих звуков. Спустя пару минут полностью вытащил язык и подул, вызывая у Кхуна новую сильную дрожь вдоль позвоночника от потока прохладного воздуха на чувствительном и нежном месте.       Тирапаньякул жалобно и тонко застонал, отстраненно поражаясь тому, что он, оказывается, вообще способен на подобные звуки, и завертел бедрами, безмолвно прося продолжить.       — Тебе нравится, котенок?       — Не заставляй меня произносить это вслух!       — Ладно, ладно, ты просто чудо, отлично справляешься, — по-доброму рассмеялся Паначай, мягко поглаживая расщелину пальцами. Вдоволь налюбовавшись на жаждущего и растрепанного Кхуна, он вернулся к своему занятию, подводя его, плавно покачивающего бедрами и потирающегося вовсю текущим членом об одежду, к разрядке.       В паху у Танкхуна завязался знакомый горячий узел, пульсирующий в такт движениям чужого юркого и настойчивого языка, и он слабо застонал, сильнее подаваясь навстречу постыдным, но таким возбуждающим и приятным ласкам. Чай покорно удвоил усилия, осторожно проходя зубами по краям припухшего входа. Кхун жалобно всхлипнул и до боли вцепился в несчастный стол, пытаясь удержаться на краю оргазма. Почувствовав это, Чай быстро вышел, отстранился, облизал два пальца и по самые костяшки загнал их внутрь, сходу набирая жесткий и быстрый темп и безжалостно воздействуя на раздраженную простату. Кхун рефлекторно сжался и провалился в бездонную яму оргазма, всхлипывая и обдирая ногти о край многострадального стола.       Когда жгучее удовольствие немного схлынуло, мужчина приподнялся на дрожащих руках, пытаясь сесть. Чай, вернувшийся из ванной, куда отлучился, чтобы умыться и привести себя в порядок, как раз успел подхватить его за талию, помогая устоять на подгибающихся ногах. Лицо Кхуна было мокрым от слез, и Чай, заметив это, прихватил со стола кухонные полотенца, устраняя последствия нового опыта.       — Котенок, ты в порядке?       Кхун, обессиленный, потерянный, выведенный из равновесия этим неизведанным и острым удовольствием с тихим жалобным стоном уткнулся Чаю в шею, прижимаясь так крепко, будто от этого зависела его жизнь. Понимающий и сообразительный мужчина не стал его прогонять, давая время успокоиться и уложить в голове случившееся. Отстраняться от него — уютного, сильного, сладко пахнущего гранатами и сексом — было лениво, да и смотреть в проницательные глаза после всего того, чем они сейчас занимались на этом самом столе, было до дрожи стыдно.       — Ты самый красивый и чувствительный мужчина, которого я когда-либо видел, — заговорил Чай первым, спокойно и размеренно поглаживая тесно прильнувшего к нему Кхуна по спине. — Я очень рад и горд, что ты выбрал меня для своей постели. Ты очень отзывчивый и нежный, мне крышу сносит.       — Ты… тебе не противно? Я все сделал правильно? — уточнил Танкхун, постепенно успокаиваясь, хотя полностью отстраняться он все еще не был готов.       — Конечно, котенок. А я? Тебе понравилось или что-то не так?       — Понравилось, — хмыкнул Кхун, вспоминая, как его совсем недавно трясло на этом самом столе. — Ты… спасибо. Я могу кое о чем спросить?       — Конечно.       — Почему тебе это нравится? Наверняка ведь запах и вкус тоже… ну, не особо приятные, — Кхун ужасно стеснялся, но любопытство всегда было их с Пронырой основополагающей чертой, только со временем оба успешно научились ее маскировать.       — Ты прав, это действительно лучше делать сразу после душа, но для меня твои отклики куда важнее мелких неудобств. Мне нравится ласкать тебя и слушать, как ты стонешь. И внутри тебя очень туго, влажно и горячо, я схожу с ума, когда чувствую, как ты подо мной дрожишь.       Танкхун с тихим писком вжался лицом в широкое плечо под довольный смех Чая — все же, грязный и развязный язык Чая был способен заставить его покраснеть всем телом не только от постельных фокусов.       — Ты даже представить себе не можешь, насколько соблазнительно выглядишь во время оргазма.       — То есть, ты хочешь со мной только секса? — Танкхун мгновенно переключился на серьезный тон, поднимая голову и в упор глядя на резко подобравшегося и посерьезневшего Чая.       — Не спорю, в первый момент, когда тебя увидел и не знал, кто ты такой, мне захотелось с тобой только постели, — медленно произнес мужчина, не отводя взгляда от покрасневшего лица Кхуна. Тот криво и понимающе улыбнулся, не спеша, впрочем, вырываться из поддерживающих объятий, и позволил своему радушному хозяину продолжить: — Ты так активно болел за кузена, поддерживал кхуна Тэ и так сильно выделялся из толпы, что мой взгляд каждый раз как намагниченный возвращался к тебе. Ты как необычная, райская птица, умеешь выделяться и не скрываешь этого. Я потому и сел на байк — чтобы немного остудить голову и напомнить себе, зачем я вообще пришел на гонки. Но ты радовался ничьей так рьяно, что мне захотелось тебя с новой силой, а потом ты и вовсе обнял меня первым на глазах всех этих людей. Целый месяц нашего общения и переписок ты так быстро отвечал на мои сообщения, и у меня появился шанс узнать тебя поближе, понять, что ты на самом деле начитанный, образованный и интересный. А потом этот малой с великом и котенок… Знаешь, мы спали только раз, но мне уже сейчас хочется заполучить не только тело, но и душу.       — Не слишком ли быстро? — хмыкнул Танкхун, втайне польщенный таким количеством комплиментов в свою сторону.       — Мы пойдем в том темпе, в каком тебе удобно. Если ты считаешь, что мы спешим, можно откатить все обратно до конфетно-букетного, и я обещаю, что не буду распускать руки, — заверил Чай, в его словах чувствовалась твердая уверенность и та самая надежность, что тащила Кхуна к этому человеку, как огромный магнит.       Тирапаньякул серьезно задумался о том, чего вообще от этих отношений хочет. Конечно, он мог скатиться в привычное хныканье и вести себя как большой капризный ребенок, за долгие годы эта маска воистину стала его вторым лицом. Но с Чаем этого совершенно не хотелось. И не потому, что мужчина бы этого не понял и испугался — наоборот, Кхун был железно уверен в том, что чужого помощника подобным не смутить, — а потому что ему самому хотелось хоть с кем-то перестать играть и притворяться. Приоткрыть себя и хотя бы кому-то показать настоящее лицо.       — Насколько серьезны твои намерения на мой счет? — спросил он тихо, но уверенно.       — Я хочу познакомить тебя с лучшим другом, чье мнение для меня очень важно, — витиевато, но удобоваримо выразил свое отношение Чай.       — Хорошо, — Кхун расслабился и снова уткнулся носом в чужое плечо. — Я голодный. Покормишь?       — Конечно. Посиди пока за столом, мне совсем чуть-чуть осталось, — Чай отстранился, поцеловал его в лоб и усадил за стол.       Наблюдая за размеренными и внешне неторопливыми движениями мужчины, Кхун снова облачился в слегка потрепанное белье и погрузился в воспоминания. Первое похищение, второе, третье… когда конкретно он сломался сильнее всего, сказать было трудно даже ему самому. Но каждый новый подобный эпизод расщеплял его, словно острый камень — бамбуковую трость. И на последнем, четырнадцатом похищении Кхун четко осознал: с него хватит. Спасаясь от собственного отца и его темного прошлого и не менее темного настоящего, он решил, что притвориться сумасшедшим будет проще, чем раз за разом переживать похищения, пытки, избиения и, что самое страшное и обидное, каждый раз гадать, спасут его или нет.       Яркая одежда стала броней, визгливый голос и истеричные нотки в нем — мечом, острый ум, отточенный в молчаливом противостоянии не менее хитроумному отцу — ядовитым кинжалом в потайном кармане. Кхун все эти годы жил как на пороховой бочке, опасаясь того, что отец снова вовлечет его в свои игры. Но тот сосредоточился на Кинне и Киме, пытаясь вылепить для себя нового идеального наследника, и Танкхун немного выдохнул, вполглаза приглядывая за младшими и развив целую агентурную сеть, с помощью которой успешно контролировал ситуацию и потихоньку выведывал слабые места и тайны родителя. Но несмотря на все контрмеры, несмотря на постоянный тайный поиск компромата на отца и его ближайших приспешников, Кхун все равно не ощущал себя в безопасности. Реалистичные кошмары по-прежнему терзали его по ночам, заставляя прокрадываться на цыпочках мимо спящих Арма и Пола к бассейну с карпами, боясь разбудить заснувших от его постоянных капризов друзей — после стольких лет, прожитых бок о бок, он давно перестал воспринимать их как простых телохранителей.       И эти несколько часов в квартире Чая, когда Танкхун задрых, полностью вымотанный страстным сексом, стали настоящим спасением — он крепко и глубоко спал без сновидений и тревог, и наконец-то, впервые за последние лет десять, смог проспать больше трех часов подряд. Кхун даже на минуту задумался о том, как бы половчее переманить Чая к себе для восстановления нормального ночного сна. Но все упиралось в работу мужчины и в деятельность самого Кхуна — притворяясь слегка поехавшим, он напоказ забивал свой день дорамами, попкорном и бессмысленными и жестокими капризами, боясь того, что на него снова навешают дела мафии. Копаться во всем этом дерьме и снова подставлять себя под удар отчаянно не хотелось, Танкхун прекрасно знал, что следующее похищение может стать для него в прямом смысле последним — его поврежденная и расшатанная кукушка держалась только на обещании позаботиться о младших, данном матери еще в сопливом юношестве, и ебанном фамильном упрямстве, не дающем молча сложить лапки и умереть.       — Вот, угощайся. Арм сказал, ты любишь хорошо прожаренное, — Чай любезно поставил перед зазевавшимся гостем тарелку с небольшим стейком, истекающим ароматным соком и присыпанным поджаренным луком. Гарниром к этому блюду служил идеально сваренный рассыпчатый рис с куркумой и сушеной зеленью.       — Спасибо, — Кхун выдавил почти искреннюю улыбку и взялся за приборы. Он совершенно не чувствовал вкуса еды, машинально отрезая от мяса маленькие кусочки и, как заводная игрушка, поднося их ко рту один за другим.       Ему до боли хотелось поверить Чаю. Расслабиться, выдохнуть, просто довериться и быть рядом, каждый день просыпаться в сильных руках, согретым теплом чужого тела с одной стороны и пушистой короткой шерсткой с другой. Но он знал, что у них все равно ничего не выйдет. Затевая эту канитель со свиданием, Кхун хотел хоть разок попробовать, каково это — быть кому-то по-настоящему интересным, желанным, за кем осторожно и трепетно ухаживают и стараются угодить не потому, что Кинн платит нехилые деньги за соответствующее отношение. Но не к месту взыгравшая совесть не позволяла ради собственных эгоистичных порывов подставить Чая под удар Корна — мужчина все еще работал на Пакина, с родителями которого у отца Кхуна были давние дружеские и деловые связи. Один короткий приказ — и Чай сгинул бы где-то на задании, а Пакин бы показательно погоревал над расторопным помощником, но все равно уступил. Таким, как Корн, не отказывают, как бы сильно ни хотелось, ибо себе дороже.       У Танкхуна просто не хватило бы сил волноваться еще и за Чая. Их встречи и общение нужно было срочно прекратить, хотя бы до тех пор, пока отец не перестанет быть угрозой. Ради Паначая, ради себя. Ради того робкого и трепетного чувства, что уже начало прорастать в груди при одном взгляде на мужественное и немного хищное лицо любовника. Главной, критической ошибкой Кхуна было то, что он недооценил свое влечение к Чаю и чужие предупредительность и нежность. Обрывать все вот так, на середине движения, было мучительно больно, но необходимо, и он снова натянул на лицо улыбку, хотя добавить игривость и радость еще и в глаза стоило воистину непомерных усилий.       Вечер закончился каким-то семейным фильмом, сюжет которого Кхун совершенно не запомнил. Он просто лежал на кровати в объятиях Чая, завернутый в уютный кокон одеяла, пялился в экран ноутбука, механически гладил животных, пристроившихся на их коленях и тихо мурчащих, и изо всех сил молился, чтобы этот день растянулся как можно дольше, а еще лучше, чтобы время остановилось, позволяя ему полностью, до последней капли впитать эту чарующую атмосферу дома, уюта и безвозмездной заботы. В то, что Чай согласиться покорно сидеть и ждать его неопределенный срок, Кхун совершенно не верил.       В итоге он бодрствовал полночи, тайком наблюдая за спящим Чаем и невесомо, чтобы не разбудить, поглаживая его по волосам. Слезы не душили — Кхун знал, что плакать сейчас ни в коем случае нельзя, да и соленые капли только мешали бы любоваться таким красивым и умиротворенным во сне мужчиной. Поэтому Тирапаньякул запер их глубоко внутри, надеясь добраться до своей безопасной и уединенной комнаты, по старой привычке подсыпать снотворное Арму и Полу в чай и со вкусом, долго и пронзительно рыдать, оплакивая разбивающееся прямо на глазах свое хрупкое, хрустальное сердце.       Будто чувствуя подавленное настроение гостя, Чэнс залез ему на грудь, старательно разминая лапками область сердца. Кхун не выдержал и все-таки тихо заплакал, крепко обнимая чужого громко мурчащего кота и поглаживая теплую короткую шерстку. Совсем незаметно он все же заснул, продолжая одной рукой обнимать кота, а второй — горячую руку Чая.

***

      Их разбудил настойчивый звонок телефона Тирапаньякула. Владелец техники с трудом продрал слипшиеся и зудящие из-за недавних слез глаза и выбрался из-под тяжелой руки Чая, перекинутой через его талию. Звонил Арм, и Кхун почти решился скинуть вызов и продлить свою сладкую сказку еще на полчаса, но неясное и весьма нехорошее предчувствие заставило все же поднять трубку.       — Вскрылись дела отца. Дома пиздец. Приезжай, — отчитался телефон холодным и предельно сосредоточенным голосом Кима.       — Дети?       — В безопасности. Пит и Вегас с нами. Я отправил черный тонированный Range Rover, в нем два моих человека, будут у тебя минут через пять.       — Понял.       Кхун быстро стряхнул с себя сонную муть и сбежал в ванную, чтобы умыться и кое-как почистить зубы хоть бы и пальцем. Видок у него был тот еще: с алыми пятнами на шее, бедрах, ягодицах и пояснице, зацелованными распухшими губами, блестящими глазами, покрасневшими и чуть опухшими от ночной мини-истерики веками и совершенно взъерошенными волосами.       — Танкхун? Что стряслось? — на пороге спальни его встретил уже одетый в черный смокинг Чай — все же расторопности и собранности помощника Пакина мог позавидовать любой телохранитель главной семьи.       — Дома пиздец, меня сейчас заберет машина брата.       — Я с тобой.       — Нет.       — Это может быть опасно, — возразил Чай, подступая к Танкхуну вплотную и разговаривая с ним таким тоном, будто пытался успокоить сумасшедшего или ребенка. Кхун в ответ жестко усмехнулся и с силой ударил по протянутым к нему рукам.       — У тебя другой хозяин, которому я, уж прости, доверять не могу. И да, секс, даже такой классный, как этот, не гарантия того, что я могу доверять тебе. Позволишь оставить у тебя Милка хотя бы на сегодня? Потом за ним заедут и заберут.       — Это конец? — тихо спросил Чай, сходу чутко уловив в его формулировках главное.       — Я не знаю. Дай мне время все уладить дома, — устало попросил Танкхун, борясь со своей сентиментальной и ранимой частью, которая изо всех сил, как собака с привязи, рвалась в объятия Чая. Вторая часть — рациональная, холодная и собранная — равнодушно подсказывала, что доверять нельзя никому. Даже самым близким и дорогим. Даже тем, в чьих руках оказалось так же сладко и уютно засыпать, как и в почти забытых материнских объятиях.       Уже на пороге Танкхун все же не выдержал и дал слабину, круто развернулся на пятках, притянул к себе Чая за грудки и оставил короткий поцелуй на колючей щеке.       — Береги себя, Паначай.       — Ты тоже, Танкхун, — твердые пальцы скользнули по щеке в невинной, целомудренной ласке, Чай с готовностью прижался лбом к его лбу, прикрывая глаза и легонько потираясь носом о нос. Кхун понимающе кивнул, деля на двоих хрупкую и призрачную нежность, с силой толкнул мужчину в грудь, отстраняя от себя, и сбежал вниз по ступенькам навстречу молчаливым телохранителям брата.       Дорога до комплекса пролетела незаметно — Кхун по-настоящему тревожился, не зная, что именно могли накопать на отца неуемные и весьма обозленные прошлыми промахами родственники. Ребята, присланные Кимом, ничего конкретного не знали, только, опасливо ежась от воспоминаний, сообщили, что «кхун Ким был в настоящей ярости и велел спрятать кхуна Порче вместе с кхуном Тэ на конспиративной квартире».       Глаза главного технаря семьи Тирапаньякул, что вышел встречать своего господина к самому входу в комплекс, горели неприкрытой яростью, ненавистью и злобой, но было в них и что-то сожалеющее и грустное, что сходу подсказывало умеющему смотреть куда нужно Кхуну, что в этот раз их ждет кровавая и некрасивая драка насмерть.       — Что они нашли? — спокойным тоном спросил он, вылезая из машины и на время полностью отбрасывая маску психа и шута, благо после взволновавшей все его существо бурного и чувственного секса это было легче легкого.       — Все. Порш завершил исследования лекарств кхун Нампын. Кхун Ким и кхун Кинн наткнулись на след убийства отца Порша, кхун Вегас раскопал все о вашем похищении с праздничного банкета двенадцать лет назад.       — Папа в полной жопе, — улыбнулся Танкхун в предвкушении, с удовольствием потянулся, разминая приятно гудящий мышцы, и последовал за своим добровольным провожатым в сторону закрытого и тщательно охраняемого отцовского крыла.       Они быстро поднялись на нужный этаж, и Танкхун не колеблясь, вошел в заставленную памятными мелочами гостиную, где уже собрались Ким, Кинн, Вегас, Порш, Пит и Чан. И господин Корн, сидящий на полу возле окна с простреленным левым плечом. Танкхун бросил оценивающий взгляд на рану — пуля прошла по касательной, но теперь шевелить рукой мужчине было очень трудно — давала о себе знать старая рана, полученная еще в молодости, когда шальная пуля чуть не раздробила правую ключицу. Явно работа Чана, Кима или Кинна — только они знали об этой неудачной и неприятной травме Корна.       — Ты вовремя, все бумаги на столе, — бросил Кинн, не сводя с отца пылающего праведной яростью взгляда.       Танкхун понимающе кивнул и с королевской грацией опустился на пол у рабочего стола, не рискнув усесться в массивное кожаное кресло. Пластиковых папок было несколько: черная потолще, красная более тонкая и желтая совсем невесомая. Начав с нее, он обнаружил заключение о смерти отца Порша, в которым черным по белому говорилось, что мужчина умер от множественных пулевых ранений в область сердца и легких. Пара-тройка чеков с довольно крупными переводами на имя подставного дяди Порша и Че, несколько договоров и выписок из реестра, в которых говорилось, что кхун Нампын в пятилетнем возрасте была удочерена семьей Тирапаньякул и до сих пор владеет несколькими прибыльными курортами на островах, тремя домами в элитных районах Бангкока и парочкой казино, приносящих семейству Тирапаньякул стабильный и непыльный доход. Все, как Танкхун и полагал, едва Ким, тоже копающий под отца, пришел к нему за советом о том, что делать с Поршем и Че.       Отложив желтую папку, Кхун потянулся рукой к самой толстой, плавно перелистывая страницы с многочисленными анализами и медицинскими выписками. Матери Порша и Че сделали самые разные анализы — от нескольких развернутых анализов крови и мочи, до микро- и макроэлементов, содержащихся в волосах, ногтях и зубе мудрости. Корн годами закармливал ее препаратами, подавляющими волю, отчего женщина медленно сходила с ума внутри своей же черепной коробки без малейшей возможности разорвать этот порочный круг. Там же был анализ ДНК, подтверждавший, что Нампын — родная мать Порша и Порче, но не кровная родственница Кана и Корна, что вызвало на лице Кхуна мягкую улыбку.       К красной папке он тянулся с некой опаской, прекрасно зная, что в ней увидит, и до дрожи боясь заглянуть в лицо страшного прошлого. Но все же он был Тирапаньякулом, а потому глубоко вздохнул, как перед прыжком в ледяной омут, и открыл папку, сходу напарываясь взглядом на показания, написанные от руки — это были двое доверенных людей его отца, организовывавших похищение Кхуна сразу после празднования его восемнадцатого дня рождения. Упорно не позволяя сознанию скатиться в воспоминания о насилии, избиениях и крови, Танкхун внимательно прочитал о паролях и подготовке, тщательно изучил список психотропов, которые ему должны были вколоть, чтобы усложнить побег. Новый список психотропов, которыми его еще два года после этого пичкали в дорогой и понтовой психбольнице, куда его охотно упек дражайший отец, когда осознал, что от нового, изменившегося Кхуна ему больше не будет никакой пользы. Списочек был подозрительно похож на «лекарства» кхун Нампын, но Танкхун был готов руку дать на отсечение, что ему этой дряни не давали, иначе он не смог бы пусть и черепашьим шагом, но выкарабкаться из депрессии, и так талантливо разыгрывать перед всей семьей психа.       Пораскинув мозгами, он поднял голову, пересекаясь взглядом с потрепанным и очень усталым Чаном. Тот едва ощутимо кивнул, подтверждая догадку Танкхуна, и сломанный наследник горько улыбнулся, позволяя жгучей боли и горячей благодарности на секунду затопить сознание.       — И что будем делать? — спросил он, открывая глаза и глядя в упор на Кинна, как на самого очевидного кандидата в лидеры семьи.       — А то ты не знаешь, — отозвался вместо брата Ким, прожигая отца взглядом, полным лютой, черной ненависти.       — Щенки, — рассмеялся кхун Корн зло и довольно. Несмотря на довольно сильную потерю крови и старые травмы, он не был расстроен или подавлен своим бедственным положением, скорее разочарован и зол из-за того, что его сложные и многообещающие планы накрылись медным тазом. — Все, что вы имеете, то, кем вы стали и чего добились — все это моя заслуга. Я вас вылепил, я сделал вас сильными и умными, я…       — Ты приказал похитить, насиловать и избивать меня. Ты изуродовал душу Кинна. Ты открыто пытал Кима и после этого смеешь пиздеть, что все это для высшей цели? — спросил Танкхун, стараясь сохранять ледяное спокойствие. В конце концов, любви и уважения к этому человеку, что сейчас скалился на полу своей спальни, словно раненый зверь, попавший в ловушку, он уже давно не испытывал. Лет с восемнадцати, примерно, когда обнаружил, что один из его похитителей-палачей тесно связан с его собственной семьей и отнюдь не является крысой конкурентов.       — Пытал Кима? — переспросил Порш глухо, переводя потрясенный взгляд с Кима на Танкхуна и обратно.       Кинн, судя по удивленно сведенным к центру лба широким бровям, тоже был не в курсе, но иного он него ждать не приходилось — если Кхун играл психа, а Ким занимался эскапизмом с помощью музыки и творчества, Кинн выбрал жизнь с закрытыми глазами, осознанно открывая их только в самом крайнем случае, когда притворяться, что все идет нормально и правильно было больше нельзя.       — Ну да. В двенадцать, четырнадцать и семнадцать. Пока наш Проныра не очухался и не свалил из этого дома на вольные хлеба, — незло усмехнувшись, Кхун быстро переглянулся с Кимом, в чьих глазах на секунду мелькнул отблеск адского пламени — все же, не только Кхун хлебнул дерьма полной чашей из-за их дражайшего папы.       — Зато посмотри на него! Посмотри на себя, ебанный псих, ты так талантливо играл, что даже я поверил в то, что ты тронулся, — влез отец, едва ли не лучась от удовлетворения и самодовольства.       Всего лишь пешки. Каменные фигурки на черно-белой доске, которыми можно двигать, как вздумается, чтобы получить желаемое. А желал Корн всегда только одного — безраздельной власти и беспрекословного подчинения. Они трое никогда не были для него детьми, лишь ресурсом, выгодным вложением, идеальными и покорными слугами, потому что буквально на каждого своего ребенка Корн держал впечатляющий компромат, чтобы в случае чего больно натянуть тугой поводок. Да они и сами были хороши, буквально на блюдечке поднося ему свои слабые места — любимых людей, животных, старые душевные травмы, нанесенные им же, и обиды на мать, ушедшую слишком резко и рано.       — Ну да. Ким с Кинном — моральные уроды, неспособные на адекватные проявления эмоций, Кхун, потративший полжизни на то, чтобы тебя обмануть, и сироты Порш и Порче при живой матери. Заебись план, дядя, надежный, как швейцарские часы, — вмешался Вегас, выступая чуть вперед и становясь так, чтобы своим плечом закрыть от Корна грустного и подавленного Пита, до глубины души разочарованного предательством и жестокостью бывшего патрона. — Я всегда завидовал вам, а теперь понимаю, что нам с Макао пиздец как повезло — мы хотя бы сразу знали, что отец нас ненавидит.       — Вы просто щенки, которые заигрались во власть. Ни один из моих партнеров не будет работать с вами. Думаешь, твой… Порш будет жить с тобой, когда ты станешь нищим? — злобно, торжествующе расхохотался Корн, сверкая полубезумным взглядом на Кинна.       — Вашей милостью я уже жил в нищете, мне не впервой, — холодно отрезал Киттисават, кладя ладонь на плечо своего партнера в молчаливом жесте поддержки.       — Я же правильно мыслю? — уточнил Кхун сухо, протягивая в сторону Арма руку, в которую легко опустился тяжелый заряженный пистолет.       Издевательски-громко щелкнул предохранитель, и все мужчины в комнате резко подобрались, ожидая его действий, но не думая мешать.       — Все твои партнеры уже давно получили маленькую невзрачную папочку, в которой подробно описано, как и где их наебывал конкретно ты, так что в твоей жизни, уж прости, больше нет никакого смысла. Надеюсь, ты переродишься в червя, на большее ты никогда не годился. И да, папа, я не Бранд*, — ровным голосом произнес Танкхун и недрогнувшей рукой направил пистолет отцу в сердце.       Глаза Корна пораженно распахнулись, когда он уловил отсылку к своему любимому произведению, которое часто читал вслух жене и сыновьям, уютно устроившимся на большой кровати загородного домика в редкие, драгоценные минуты покоя и уюта. Когда они еще были похожи на нормальную семью. Когда он еще не стал охочим до денег и власти чудовищем, так легко играющим чужими жизнями.       Душевной боли или терзаний Кхун не испытывал. Страха и сожалений тоже, но где-то в глубине души свербела назойливая мыслишка, что стоит ему пристрелить сумасшедшую крысу — и что-то в едва сплотившейся и такой хрупкой новой семье безвозвратно сломается, причиняя им всем боль и разрушая изнутри.       — Не надо. Не надо, Заяц, отдай мне, — неожиданно подал голос Чан. — Вы все равно меня не простите, я хочу искупить хотя бы часть вины.       — Танкхун, ты же не думаешь… — начал было Ким низким, предупреждающим голосом, но Кхун уже принял решение и опустился рядом с Чаном на колено, протягивая ему пистолет.       — Глупец, он никогда не предаст меня, он мой…       Кхун Корн осекся, неверяще глядя на дыру в своей груди. Его скудных сил еще хватило на то, чтобы поднять голову и прожечь яростным взглядом предавшего его «идеального солдата», но затем глаза закатились, и он сполз по стене. Изо рта пролилась тонкая струйка густой темно-красной крови, пятная клетчатую просторную рубашку. Чан до скрипа сжал челюсть, с усилием поднял руку и выстрелил еще дважды — оба в голову, впрочем, винить его за это никто не стал. В случае с насквозь лживым, хитрым и умным Корном удостовериться в его окончательной и бесповоротной смерти жаждали все присутствующие.       Пистолет ловко крутнулся в сильной и умелой руке, почти прижавшись к челюсти снизу, но между кожей Чана и дулом оказалось неожиданное препятствие в виде прохладной и влажной ладони Кхуна.       — Дай мне уйти, — хрипло попросил Чан, сильнее сжимая руку на рукояти оружия.       — Хуй тебе, ифу, — с удовольствием и изрядной долей злорадства ответил Кхун и выкрутил широкое запястье на себя, выбивая тяжелое оружие из рук все еще ослабленного после курса терапии Чана. — Ты мне пиздец как сильно задолжал, так что будешь жить, пока я лично не разрешу тебе сдохнуть.       — Если я правильно помню китайский язык… — подал голос Кинн, расширенными глазами глядя на замерших на полу мужчин.       — А ты правильно его помнишь, — отозвался не менее ошарашенный Ким. — Ифу — приемный отец.       — Ну вот вы наконец сказали это вслух, — осклабился Танкхун, устало приваливаясь к теплому боку Чана. — Скажите слугам убрать это дерьмо и сдать ковер в химчистку. И нужно почистить дом от верных ему крыс, Арм, займись.       Усталость и недосып брали свое, тем более, контролировать расшатанные нервы было слишком тяжело, так что Кхун просто позволил неслышно проскользнувшему в покои Корна Полу отнести себя в спальню, дав себе строгое мысленное обещание «подумать об этом завтра». Того, как преданный телохранитель освобождал его от одежды и караулил сон с заряженным пистолетом в руках, Кхун уже не помнил.

***

      Давно Танкхун так не волновался — позади была масштабная чистка комплекса и особняка побочной семьи, сообща проведенная Вегасом, Чаном и Кинном и выявившая несколько серьезных брешей в охранной системе и целую толпу разномастных предателей и перебежчиков, которых Корн уже давно прикармливал лично из рук. Долгий разговор трех наследников империи Тирапаньякул с Чаном, закончившийся непредвиденной масштабной истерикой Кхуна, до которого наконец в полной мере дошло, что все они теперь свободны. Короткая и непримечательная кремация Корна, посетить которую отважился только Чан, отдавая последние почести человеку, с которым прожил бок о бок больше двадцати лет и чью работу, как в случае с Кхуном, умудрялся саботировать годами. Полностью снесенная и поставленная Армом с нуля система комплекса, из-за которой несколько ночей подряд жильцов и работников то окатывало ледяной водой из противопожарной системы, то блокировало выходы и входы, то врубало стерео на всю громкость прямо посреди ночи.       И теперь, спустя целый месяц волнений, разборок, поиска возможных жучков и «крыс» и постоянного нервного напряжения Кхун, как неопытный юнец, мялся и дергался, сидя в удобном шезлонге в саду и пытаясь набрать одно простое по сути и содержанию сообщение, раз за разом его стирая. Формулировки казались неправильными и косноязычными, слова путались и, как карпы кои в пруду, разбегались от малейшего внешнего раздражителя, да и вполне логичные опасения, что Паначай вполне мог найти себе за этот месяц отчуждения и редких сообщений «У меня все ок, напишу потом» кого-то посговорчивее и поадекватнее, сводили с ума.       — Как мне сказать тебе, что я снова хочу встретиться? — пробормотал себе под нос Кхун, в сотый раз стирая недописанное до скрипа вежливое сообщение с просьбой о встрече все в том же кафе.       — Словами через рот? — невозмутимо предложил знакомый низкий голос, раздавшийся сзади.       — Я его на месяц бросил и сбежал, как трус, сразу после самого охуительного в моей жизни секса. А теперь просто позову в кафе, и он сразу побежит, как собака, которой палку кинули? — злобно хмыкнул Танкхун, непослушными пальцами набирая очередные пустые и даже ему кажущиеся фальшивыми и нелепыми извинения.       — Думаю, у тебя были веские причины мне не писать.       — Тебе легко говорить, ты же… Чай?! — Танкхун наконец вынырнул из вязкой пучины моральных терзаний и сосредоточился на собеседнике, мгновенно опознав его по голосу и четким, аккуратным формулировкам.       Облаченный в свой привычный строгий черный костюм-тройку и полосатую рубашку, Чай широко и искренне улыбался, держа в руках большой и яркий подарочный пакет. За его спиной о чем-то тихо переговаривались Кинн и Пакин, рядом с которыми неловко топтался парнишка лет двадцати, стройный и красивый, с ровными, аристократическими чертами лица, растрепанными черными как смоль волосами, в которых кое-где виднелись высветленные пряди, и бледной тонкой кожей.       — Я рад тебя видеть, Танкхун. Или мне стоит использовать вежливое обращение? — Чай быстро посерьезнел, не видя от ошарашенного встречей Тирапаньякула никакого отклика.       — Все в порядке, пи’Чай, он просто потерялся маленько, сейчас в себя придет и договорите, — звонко рассмеялся подошедший к ним Порче, но злорадства в его голосе не было — только мягкость и легкая игривость. — А ты Критити, да? Мне Макао много о тебе рассказывал.       Изящный незнакомый мальчик робко выпустил ладонь Пакина, которую все это время тискал в своих руках, и выдвинулся навстречу приветливо скалящемуся Порче, позволяя увлечь себя в сторону накрытого стола в тени старенькой кассии.       — Я… Чай, я… — Слова, как оказалось, умели не только разбегаться по пикселям, в глотке они тоже застревали отлично, заставляя Танкхуна раз за разом бесполезно хрипеть одними и теми же фразами.       Паначай степенно обошел шезлонг и опустился перед ним на колено, кладя рядом пакет и вопросительно заглядывая в наполненные паникой и опасением глаза Танкхуна:       — Если скажешь, что больше не хочешь меня видеть — я уйду и никогда больше не побеспокою. Мне уйти?       — Что в пакете? — не очень ловко отстрочил свой приговор Кхун, раз за разом облизывая пересохшие губы. Перевести тему было жизненной необходимостью — сладковатый и свежий запах давленых гранатов заполнил легкие, напрочь отрубая все разумные мысли и логические цепочки. Танкхун даже вяло порадовался, что все это время сидел, а то колени при одном взгляде на красивое лицо Паначая сами собой становились ватными и слабыми.       — Виски для твоих братьев, слоеный торт из нашего кафе для тебя и игрушка для Милка. Нонг’Порче сказал, он любит мышек на палочке… — договорить Чай просто не смог — Кхун наклонился, подхватил его под скулы и прижался губами к губам, несдержанно постанывая от вспыхнувшей в груди всеобъемлющей радости и такой же всепоглощающей, щемящей нежности.       Губы Паначая были по-прежнему мягкими, теплыми и очень отзывчивыми. Он легко позволил слегка пьяному от счастья Тирапаньякулу вести и исследовать себя, только под скулой ласково придержал, безмолвно прося не торопиться, совсем как тогда, в кафе, когда Кхун еще не знал, насколько сладко и хорошо бывает в постели с этим чутким, настойчивым и заботливым человеком.       — Коротенько получилось, — фыркнул Порче на периферии и громко позвал всех к столу, упирая на то, что «эти двое все равно друг от друга быстро не отлипнут».       Но отлипнуть все же пришлось, хотя бы потому, что Милк, свободно разгуливающий по всей территории особняка как полноправный хозяин, увидел Чая и подошел поздороваться к человеку, у которого прожил на полном обеспечении несколько недель, пока в комплексе не стало относительно безопасно. Мурлычащий и уже довольно крупный пушистый комок шерсти вцепился острыми коготками в штанину Чая, залезая ему на колени и пытаясь приветственно вылизать пальцы. Кхун пару секунд понаблюдал за тем, как Паначай беззастенчиво воркует с кошачьим ребенком, при этом не выпуская из второй ладони его руку, и снова утянул мужчину в поцелуй, оттаивая изнутри и самого себя убеждая, что человек, о котором он все это время ужасно тосковал по ночам, находится так близко и отвечает так горячо и охотно.       — Пошли к столу, а то Порче нам головы откусит. Они с Вегасом что-то полдня на кухне мудрили, — прошептал Кхун, когда его губы слегка припухли, а дыхание окончательно сбилось.       — Пошли, — Чай выпрямился сам и ловко придержал за локоть все еще слабого Танкхуна, чьи колени попросту отказывались удерживать его вес. — Держи кота.       Вручив смущенному мужчине Милка, Паначай решил возникшую проблему легко и изящно — просто подхватил Кхуна вместе с котом на руки и отнес к столу, за которым собрались побочная и главная семьи и Чан, которого на его место Кинн, Порче и Кхун усаживали чуть ли не втроем.       — Рад познакомиться поближе с невесткой, — выдал Пакин, едва его помощник усадил покрасневшего Кхуна на свободное место рядом с Кинном. Таким образом, за длинным прямоугольным столом они оказались почти напротив друг друга.       В силу плюс-минус одного возраста и мафиозных связей оба прекрасно знали друг друга — Кинн и Ким даже несколько раз гостили в загородном доме родителей Пакина, да и родственники Критити были на слуху в силу занимаемых ими должностей в городском управлении. Но вот так, в неформальной и теплой, почти семейной обстановке мужчины сталкивались в первый раз. Кхун машинально сделал легкий поклон, выдал идеально отрепетированное и безликое «я тоже рад вас видеть в добром здравии», отхлебнул мангового сока из стакана Чая и тут же выплюнул его на траву, когда до заторможенного мозга дошло значение слов Пакина.       — В смысле… невесткой?       — Паначай не только моя правая рука и личный помощник, он еще и мой лучший друг. Который, кажется, впервые на моей памяти влюбился с первого взгляда, — Пакин говорил спокойным и ровным голосом, тона не повышал, но в его темных, колких и пугающих глазах отразилось четкое и ясное предупреждение «попробуй только обидеть моего брата», которое Кхун, в силу наличия у себя двоих кровных младших и кучи мелких приобретенных родственников, умел считывать на ходу. Сам иногда так же смотрел.       Отзеркалив движение правой бровью, он стал максимально серьезным и сурово поджал губы, сигнализируя, что Паначая тут никто обижать не будет.       — Я не обещаю, что будет легко. Ты и сам знаешь: я сломанный. Но Чай достаточно взрослый мальчик, чтобы решить, с кем ему строить отношения. И я сделаю все, чтобы он в них не разочаровался.       — На выходные особо не рассчитывай, гонки обычно попадают именно на них. Утро понедельника и вечер пятницы тоже обычно забиты. В иные дни — готов уступать, если не будет форс-мажоров. Вы здорово помогли мне с расширением бизнеса через семью Пханит**, так что я тоже заинтересован в вашем плотном общении, — Пакин улыбался добренькой акульей улыбкой, успокаивающе поглаживая по предплечью насторожившегося Критити, похожего на вывалившегося из гнезда птенца и жмущегося к его боку из-за разлитого в воздухе напряжения между двумя сильными и авторитарными лидерами — несмотря на то, что Кхун официально давно отошел от всех дел семьи, в теневой области он весьма преуспел, да и суровая наука отца так просто из памяти не выветрилась.       — Если я увижу на нем хоть один жучок — пристрелю, — и Кхун не врал. Ради своей новой дружной и почти нормальной семьи и их безопасности он был готов вырвать самому себе сердце из груди, не то что пристрелить предателя-шпиона, как бы больно ему самому при этом ни было.       — Думаешь, он станет? — серьезно спросил Пакин, убирая с лица неприятную усмешку.       — Мое дело предупредить. Мы тоже к вам не полезем, — Кхун немного расслабился и отпустил запястье Чая, в которое неосознанно вцепился. Поворачивать голову влево и смотреть на мужчину было страшно: все-таки, он только что открыто признался, что готов в случае чего пустить пулю ему в лоб, но мелко подрагивающую руку Кхуна накрыли чужие чуткие пальцы, а под нос придвинули полный стакан с соком.       — Ты все сказал правильно, Танкхун. Я не в обиде и все понимаю.       — Спасибо, — он потихоньку выдохнул и уже намного ласковее и аккуратнее обхватил пальцами смуглое костистое запястье Паначая.       — Померялись достоинствами? А теперь налетайте на курицу в сливочном соусе. Пи’Вегас сам готовил, — Порче гостеприимно придвинул к спорщикам огромное блюдо с указанной курицей, выглядящей и впрямь очень аппетитно.       Благодарно кивнув храброму мальчишке, Кхун последовал его совету и сменил гнев на милость, первым дотягиваясь до блюда и перекладывая немного в пиалу Чая. На коленях у него громко мурчал довольный жизнью Милк, а за большим и праздничным столом собралась вся его нынешняя семья: измотанный проверками персонала, осунувшийся и с большим трудом простивший сам себя Чан, все время переглядывающиеся, словно влюбленные подростки, Кинн и Порш, задумчивый Ким, не спускающий глаз с искренне улыбающегося Порче, совершенно счастливые и гармонично смотрящиеся вместе Макао и Тэ, слегка смущенный похвалами дегустаторов Вегас и солнечно улыбающийся Пит, старающиеся не отсвечивать, но уплетающие угощение за обе щеки Пол и Арм, немного расслабившийся Пакин с забавным и милым парнишкой, считающимся его партнером и другом детства, и Чай — человек, к которому все это время неосознанно тянулись помысли и желания Кхуна, только начавшего исследовать свои желания и сексуальность.       Будто услышав его мысли, Паначай наклонился к уху Кхуна и прошептал, обжигая дыханием нежную маленькую мочку:       — В твоей комнате есть камеры? После десерта можно будет попробовать уйти. Я очень сильно по тебе соскучился, детка.       Перед глазами Кхуна замельтешили разноцветные картинки их прошлой близости — от невинной совместной ванны до развратного и весьма искусного римминга на обеденном столе. Кровь мгновенно прилила к щекам, в простой однотонной рубашке из натуральных материалов стало душно и липко, а член в узких темно-зеленых штанах встал как по команде, больно упираясь в грубую молнию.       — Эй, Кхун! — позвал его Вегас, так что пришлось ненадолго прервать зрительный контакт с Чаем и перевести взгляд на лениво скалящегося, как успешно поохотившаяся пантера, кузена. — Я угрохал на этот торт почти два часа, но пожрать вы его сможете и потом.       — А? — искренне растерялся Кхун, пытаясь понять, на что ему только что намекнули. Мозги от возбуждения и непривычно сильных чувств плавились, как олово в печи, так что собрать их в кучу не выходило совершенно.       — Вали в спальню, говорю, а то весь стол слюнями закапаешь, — фыркнул Вегас незло, собственнически обхватывая рукой тонкую талию смущенно улыбающегося Пита.       Кхун перевел взгляд на Пакина — напоролся на с вызовом поднятую бровь и подначивающую улыбку в уголках полных розовых губ. На Кинна — и получил тяжелый вздох и закатанные к небу глаза. Молниеносно переложил кота на колени брата, цепко ухватил Чая за руку, подорвался из-за стола и на первой космической поволок его в сторону комплекса, не обратив внимания на опрокинувшийся стул.       Уже в лифте они начали друг друга раздевать, отчаянно и голодно целуясь и пугая попадающуюся на пути охрану пылкими проявлениями чувств. В апартаменты ввалились тесным клубком, едва не навернувшись прямо на пороге. А в спальню Кхуна и вовсе занесли на руках, попутно тиская за задницу и хозяйничая языком во рту, так что перед его глазами плыли цветные круги от недостатка воздуха и интенсивности ласк.       Лежа под сильным горячим телом и раз за разом подмахивая навстречу правильным, размеренным и глубоким толчкам, Кхун от всей души попросил у небес, чтобы эта сказка продлилась подольше — в конце концов, даже такие сломанные и усталые птицы, как он, заслуживают немного любви.