Вечность

      Времени остается все меньше.       Он вдруг ощущает это так остро, так болезненно. Вечность осыпается разбитыми витражами гостевой башни, остается лежать осколками на холодных камнях, колкими, острыми. Вечность обращается в хорошо, если месяцы, и обратный отсчет пошел.       И становится страшно. По-настоящему страшно, впервые за много, много лет. Страх застревает в горле подобно осколкам. Режет.       Он, разумеется, никому этого не покажет. Для aen Saevherne это сродни профнепригодности. Для всех он остается Знающим — могущественным, непоколебимым, сумевшим усмирить Силу Zireael.       Пусть так.       Пусть так. Пусть не знают. Пусть не догадываются, какой ценой.       Он будет осторожен. В жестах, в словах. Подбирать каждое движение так, чтобы не выдать дрожь пальцев. Тех, что еще слушаются и могут дрожать.       Его состояние — необратимо. Он это знает. Вечность смеется в лицо над собственным огрызком, что остался ему отмерен.       А Zireael нестабильна. Zireael опасна.       Zireael смеется заливисто вместе с ведьмаком и дурачится.       Zireael смотрит открыто и с вызовом, вскидывает голову гордо. В глазах — жажда мести. В глазах — отблеск меча и дыма. В глазах — Сила, что никому так и не удалось подчинить, горит живым огнем.       Zireael так похожа на ту, что была его невестой. И бесконечно другая.       И у него не хватает духу посмотреть на нее дважды. Он хотел бы перестать искать Лару там, где ее нет. Но не может.       В полутьме тренировочных залов он не видит ни шрама, ни седины. Чужое имя просится с губ, но он ловит его, не позволяет сорваться. Его любовь — его слабость. Слабость Знающим не к лицу.       Zireael все замечает. Видит слабость без слов. Ведьмачий инстинкт? Инстинкт охотника, воспитанный в ней много лет назад в этих самых стенах?       «С тобой все в порядке?»       Нет. Совсем нет, Ласточка.       «Да. Продолжаем. Просто здесь очень темно».       «Ты шутишь, да?» — Ласточка косится с недоверием, оборачивается — полуденное солнце заливает залу. Фрески щерятся облупившейся краской. Свет ложится ей на плечи саваном. Эхо слов дрожит под сводами.       Эхо слов дрожит под черепом. Аваллак’ха прошибает дрожь. Он теряет зрение. Слишком быстро.       Испытание Травами спасло от проклятья и вернуло ему тело. Спастись от последствий он уже не сможет. Вечность, дарованная по праву рождения, тает, подтекает воском свечей тренировочного зала.       «Ты права,» — он надеется, что звучит как прежде, бархатисто-холодно, из-за шума в ушах едва слышит собственный голос.       Ласточка чувствует фальшь. Он знает это и благодарен, что Zireael не подает виду. Знающий опирается на посох манерно, источая превосходство, хорошо скрывая слабость ног.       Время утекает сквозь пальцы. Симптомы будут прогрессировать, это ясно как день. Нужно успеть обучить Zireael до того, как он умрет.       «Освободи разум, — собственный голос звучит как из-под толщи воды. — Не можешь ни о чем не думать, тогда думай ни о чем».       Иногда ему кажется, что она издевается. Нарочно не выполняет инструкции, делает все наоборот, а после бесится, потому что ничего не выходит. Она убедила саму себя, что эта наука ей не под силу. Она рвется в бой, а там как получится. Главное — отомстить. Кровь за кровь.       Он смотрит на нее и видит отражение пожарищ, отражение войны. Он смотрит на нее и видит руки по локоть в крови, видит трупы, что она оставила за собой.       Он смотрит на собственные руки и видит, что сам никогда не отмоется.       Он смотрит на нее и понимает, что с ней надо по-другому: «Представь, что манекен — это Эредин. У тебя нет меча. Бей!»       И Цири бьет. По наитию, Силой. На чистой, неразбавленной ненависти.       Скеллиге дается ему с трудом. Он почти слеп, почти не показывает руки, почти не ходит. Почти не говорит. Ласточка приходит к нему незадолго до последней битвы.       Она просит открыть башню.       Он смотрит на нее, долго. Впитывает каждую черту. Маленькая храбрая Ласточка обернулась Соколом. Собирается в полет, что легко может стать последним.       Он сам готовил ее к этому, отчего же так горько?       «Ты только дождись меня, ладно?»       Горло перехватывает незримой рукой. Аваллак’х хочет ждать. Даже если это займет целую вечность и еще столько же. Но времени у него просто нет. Он не отвечает ей ничего. Ласточка сама угадывает свой ответ. В глазах стынут слезы.       На краю сознания тонкой иглой: не похожа. Совсем не похожа на Лару.       Он видит ее в последний раз в ревущем проеме портала. Сильную. Готовую. Образ застывает под веками. Ласточка делает шаг.       Вечность сплетается в один миг.       «Удачи, Цири».