special

Это не так плохо. Просто в какой-то момент, кажется, все пошло куда-то не туда. Ведь этот вечер не должен был выходить за рамки романтическго ужина, когда Сынмин заранее заказал на дом вкусной еды (в конце концов, в ресторанах им, как публичным личностям, целоваться не положено) и сделал несколько символичных валентинок, просто чтобы соблюдать все важные традиции праздника. Он даже успел забежать в ближайший цветочный, где милая старушка с удовольствием помогла ему выбрать самый красивый букет, который сегодня гордо будет украшать их маленький столик. Все было прекрасно и так замечательно невинно, что Сынмин почувствовал себя неловким школьником, впервые решившим рассказать о своих теплых чувствах, но, блять, с Минхо просто не может быть невинно. Не тогда, когда он совсем нежным голосом просит подождать его, пока он тренируется, оставляя драгоценные часы отдыха в танцах. «Раз уж ты близко, Сынмин-а», а Сынмин, кажется, близок только к нервному срыву. Это невыносимо. Минхо даже не подозревает, как сильно влияет на своего мальчика, когда так нагло расхаживает без верха, прося десять минуток, чтобы точно довести все до идеала. А самый настоящий идеал — он сам, отвратительный в своей отчужденности и невыносимый в красоте. Сынмин видел такого Минхо часто, конечно, это было почти привычно, но сейчас сам воздух становится тяжелее. Вокруг нет лишних людей, камер, даже мемберов. Они не в той обстановке, где могут позволить себе оголиться и раствориться в мягкости одеял, полностью наслаждаясь друг другом, поэтому о чем-то таком думать совсем не хочется, но это сложно. Просто сложно, когда твой парень сосредоточен и серьезен. Уже совсем уставший, взмокший после длительной тренировки, но через зеркало смотрит так, что мурашки невольно бегут по коже. Сынмин не может отрицать того, что сейчас, когда в комнате совсем жарко, он хочет наплевать на все рамки и отдаться Минхо прямо здесь. Не только взглядом сжигать оголенный торс и сильные руки, а касаться, цепляться в порыве страсти, в попытках удержаться в реальности. Но он все еще ютится на маленьком диванчике, когда Ли продолжает считать себе под нос, отрабатывая некоторые движения. И тот, кажется, теперь лишь редко поглядывает в его сторону, а Сынмин с ума сходит от контраста своих грязных фантазий и всего на самом деле происходящего. Внезапно все становится каким-то далеким, а Минхо чересчур быстро преодолевает жалкое расстояние между ними, приземляясь рядом на диван. Он устал, у него прикрыты глаза, капельки пота стекают по шее (Сынмин бы сказал, что хочет оказаться на их месте, но это уже перебор), а еще он до сих пор без майки и разгоряченный после усердного занятия. Невыносимо. — Я все вижу, Сынмин-а, — Минхо говорит своим привычно спокойным голосом, но Ким ловит его ухмылку и беспомощно стонет, не в силах совладать с собой, — Просто забавно, что именно ты настаивал на чем-то легком и простом сегодня. Знаешь, я то не против, но ты, — он тянет руку и слабо сжимает чужой подборок, вынуждая смотреть в глаза, — Ты готов хныкать только от одного взгляда на мое тело. Сынмин хочет соврать. Сказать, что это все наглая ложь или, как минимум, отшутиться в своем стиле, чтобы развеять все сомнения. Но руки предательски дрожат, а глупый румянец на щеках говорит обо всем наверняка. И Минхо определенно понимает все (или чуточку больше), но так нагло издевается, заставляя задыхаться от смущения. — Или я не прав? Разве я смогу понять это только по твоему горящему лицу и тихому хныканью? — это ужасно, неправильно, нечестно. Он знает это, поэтому нагло пользуется, добиваясь нужного эффекта. Сынмин на грани от одних только слов, все еще не тронутый, теперь совсем открытый в своих желаниях, — Поговори со мной. — Не хочу, — он тянет жалобно, подбираясь ближе. Сынмин пользуется мгновенным замешательством, быстро усаживаясь на крепкие бедрах. Ерзает специально, будто у него есть хоть какой-то контроль над ситуацией, но стонет звонко, когда возбуждением проходится по оголенной коже Минхо. Жар чужого тела ощущается даже через два слоя одежды, и он просто сдается, не желая противиться, в первую очередь, самому себе, — Хен, сделай что-нибудь. Пожалуйста, мне так нужно, — «мне нужен ты» привычно зависает в воздухе, не доходя до чужих ушей. Может, это слишком очевидно. — Кто бы мог подумать, что такого собранного Сынмин-и так легко сделать маленьким и нуждающимся, — губы оседают на чувствительной шее, пока пальцы быстро расправляются с ненужными спортивками, — Я не смогу хорошенько позаботиться о тебе сейчас, но ночью ты сорвешь голос. Ты будешь кричать так громко, что все тебя услышат. Боже блять. Минхо знает все его слабости и так умело пользуется этим, что Сынмина плавит в крепких руках. Он даже не замечает, как остается в одной только футболке, но чувствует, как шершавая ладонь обхватывает член, ужасно медленно проводя вверх-вниз. Ли даже жалеет, что не таскает с собой смазку примерно для таких случаев, но все посторонние мысли растворяются в тихих всхлипах и нуждающихся стонах возлюбленного. И если он не может подарить максимум удовольствия действиями, то довести до края словами вполне себе реально и привлекательно, учитывая странное пристрастие Сынмина к грязным разговорам (даже если он никогда не признае́т это, прячущийся за своей гордостью). — Как же сильно ты течешь, милый, — ласковое прозвище в сочетании с подобными словами кажется чем-то неправильным, но от того заставляет сердце биться чаще, затуманивая разум вовсе. Перед глазами только мягкие губы Минхо, исказившиеся в улыбке, а в мыслях навязчивое желание раствориться в удовольствии. Сынмин толкается в руку самостоятельно, пытается получить большее трение, но чувствует крепкую хватку на бедре и понимает, в каком положении он находится. И если он начнет противиться Минхо то тот, вероятно, станет дразниться сильнее, играясь с ним. Поэтому он расслабляется, полностью отдается, позволяя задать темп. Возможно, это слишком, но когда он чувствует хватку на своей шее, то уже не может думать о чем-то. Сынмин кладет свою ладонь поверх чужой и давит сильнее, позорно раскрываясь в своих желаниях. — Вау, — все, что может выдавить из себя Минхо, наблюдая за слезящимися глазами партнера и его тихим «сильнее», читаемое по одним губам, — Почему ты скрывал от меня это раньше? — он с усилием давит на головку, не ослабляя руку на горле. Сынмин задыхается от собственных всхлипов и желаний, но произносит заветное «еще», — Если бы я только знал, как сильно тебя заводит удушение. Я.. боже. Минхо и сам на грани, но не смеет сбавить темп, даже если очень хочется довести до горького отчаяния и бесконечных мольб. Не сейчас, не здесь — это все еще общественное место, а не их квартира, хотя теперь, если честно, это не становится чем-то пугающим. Просто Ли, как ответственный (Сынмин в таком состоянии банально не сможет контролировать их), должен заботиться об их безопасности в первую очередь. А там, ночью, он уже сможет насладиться близостью полностью, вбиваясь в податливое тело быстрее, вынуждая срывать голос от громких стонов. Сейчас Сынмин глушит себя рукой, забываясь в ощущениях. Он совсем близок к разрядке, стоит только сказать что-то шепотом или надавить на шею сильнее, и он сломается, растекаясь в объятиях хена. — Такой грязный, Сынмин-и. Все. Всего несколько слов, которые так легко доводят до разрядки. Он кончает прямо на чужой живот, пачкая каплями и свою футболку, что неприятно липнет к телу. Дышит совсем загнанно, не находя в себе силы двинуться или сказать что-то. Слишком много эмоций для того случая, когда этого не было в планах. — Невинный праздник испорчен, — смеется Сынмин, с нежностью глядя на Минхо, ярко улыбающегося в ответ. — Я испорчу его еще больше, когда мы вернемся домой. Я, вообще-то, не особо доволен завершением, — он намекает на собственное возбуждение, но прекрасно понимает, что это может немного подождать, — Люблю тебя, Сынмин-а.