Черный — только по праздникам.

— Не знала, что ты куришь. — Только по праздникам. — Не смеши меня. Дверь гримерки закрывается с противным скрипом и режет слух. Оборачиваюсь. Черный костюм облегает твое измученное ночным перелетом и двумя концертами за неделю тело, подобно второй коже, а ты смотришь то ли с искренним удивлением, то ли с не скрытым презрением в чистых серо-голубых глазах. Прилететь в Москву в потоке постоянных выступлений оказалось для меня той еще невыполнимой задачей, но спустя две с половиной недели мотаний все же получилось вырваться из осточертевших за последние три месяца плотных графиков и первым же рейсом явиться к тебе на концерт. — Ты прекрасно пела, — бросаю как бы невзначай и тянусь к полупустой пачке за новой сигаретой, но ты мгновенно реагируешь и перехватываешь руку, сжимая тонкими бледными пальцами такое же тонкое бледное запястье с едва заметными синеватыми полосками вен. — Ты шутишь? — в родных серых омутах непонимание мешается с недоверием, недоверие — со злостью. — Какого черта ты вообще здесь забыла? — С каких это пор твои концерты для избранных? — не понимаю, но улыбаюсь и тянусь свободной рукой к припудренному лицу, чтобы провести вниз по худой привычно выделенной скуле. — Я, между прочим, звонила, но ты не брала трубку. — Не слышала, — в твоем голосе смущение, вина и неясная дрожь. Морщишься, чересчур показательно закатываешь глаза и делаешь один уверенный шаг назад, но уходить, кажется, не собираешься. — Я, между прочим, замужем. — Да, а еще безумно счастлива в браке, поэтому собираешься подать на развод по возвращению с гастролей, — парирую и едва ли могу сдержать смешок, когда ты, вздрогнув, будто от удара, одергиваешь руку. — Откуда ты… — широко распахиваешь подведенные лисьими стрелками глаза и смотришь теперь уже слегка заинтересованно, нервно наматывая на указательный палец свою же медную прядь. — Об этом еще никто не должен знать! — Об этом все уже знают, Алл, — смешок с накрашенных губ все-таки срывается, а мне почему-то очень нравится наблюдать за тем, как цвет твоего лица из бледного постепенно превращается в мертвенно бледный. — Да успокойся ты, Филиппу просто нужно научиться вовремя закрывать рот. — Так это он тебе рассказал? — удивляешься еще больше, сжимая кулак еще сильнее, впиваешься острыми ногтями прямо в кожу. — Сволочь. — Не мне, — отступаю на пару шагов, чтобы взять с маленького стеклянного столика пачку кофейных сигарет и протянуть тебе, при прикосновении к кончикам наманикюренных пальцев почувствовав приятную прохладу. — Ты, как я посмотрю, совсем не следишь за высказываниями любимого мужа в интервью. — Сдались мне его интервью, — вспыхиваешь неподдельным гневом, а потом, будто бы по щелчку, гаснешь и медленно опускаешься на кожаный диван у стены, устало прикрывая глаза и наощупь закуривая. — И он сам тоже. — Алл, — повторяю абсолютно все движения, за десятки лет на сцене доведенные скорее до рефлексов, когда после трехчасового концерта, упав в теплую постель полуживым манекеном, уже не чувствуешь окаменевших конечностей и мечтаешь не проснуться завтра. Сажусь рядом и опускаю руку на плечо, чувствуя каменное напряжение под пальцами. — Если ты думаешь, что я приехала читать тебе нотации, то это далеко не так. — Тогда зачем? — оборачиваешься и смотришь как-то подозрительно, очаровательно щурясь — так, что острые черные стрелки собираются в уголках. — Может, мне просто захотелось тебя увидеть, — пожимаю плечами, а ты саркастично смеешься: — Увидела? Проваливай. Легким движением тушу уже почти истлевшую сигарету. Дергаю за руку на себя, заставляя немного прогнуться в спине. Ты не удивляешься — скользишь ледяными пальцами сначала чуть вверх по запястью, а потом сама подаешься вперед, чтобы накрыть своими обкусанными в кровь губами мои накрашенные. Эта дурацкая привычка кусать губы до самых кровоподтеков появилась у тебя еще в далекой молодости — наверное, все же сказался постоянный стресс на фоне первых выступлений, когда ты, дрожа, выходила на огромную сцену к сотням взбудораженных поклонников, а потом, точно так же нервничая, принимала от них поистине роскошные букеты цветов. При мне ты даже однажды обмолвилась, что, вообще-то, с возрастом ничего не поменялось, и ты все так же волнуешься и трясешься перед каждым выходом, просто теперь еще и играешь роль. Что ж. У тебя это отменно получается. — Тебе, кстати, идет черный, — шепчу у самого уха, уже теребя пальцами пуговицы на обтягивающей черной блузке. — Носи почаще. — В следующий раз специально для тебя выйду в черном платье, — ты, кажется, издеваешься, но меня это даже забавляет. — Черный — только для меня? — бросаю с вызовом, касаясь губами сначала обнаженного плеча, затем — острой ключицы. С обкусанных губ слетает короткая усмешка: — Черный — только по праздникам.