We not matching.

      Ванда теряет крохотную частичку себя, когда на ее глазах погибают родители. Умирает морально, когда лежит несколько дней под завалами в ожидании спасения. Неистово хватается за фантомную ниточку надежды, верит (пытается), что все будет хорошо. Она совсем еще ребенок, но тяжкое осознание проявляется в один из тяжелых вечеров.       Жизнь оказывается не просто семейными посиделками, просмотрами ситкомов и спорами на английском.       Тяжелая ноша обваливается на хрупкие детские плечи.       Ванда рано взрослеет и учится быть сильной. Судьба не оставляет ей другого выбора – либо сдавайся, либо борись за право жить. И Максимофф выбирает бороться. Выгрызает всеми правдами и неправдами возможность существовать, учится скрываться и избегать опасностей. Она старается, делает все, чтобы обеспечить себе и брату спокойствие и безопасность.       А еще старается не думать о болезненном прошлом и туманном будущем.       Ванда вместе с Пьетро ради спасения своей страны соглашаются на сомнительные опыты. Девушке хочется верить, что этот путь поможет не только Заковии, но и им самим, хотя, по правде говоря, выбора у них и нет как такового. И Ванда обретает силу – настоящую силу, что делает ее способной, кажется, на все. Максимофф познает открытую в себе мистическую энергию, учится взаимодействовать, сливается с ней и понимает – они единое целое.       Будущее больше не кажется таким туманным – Ванда думает, что теперь проложить дорогу к счастью не так уж и сложно.       Ей не очень нравится сотрудничать с ГИДРой, несмотря на то, что ее и брата обеспечивают всем необходимым – питанием, местом проживания и безопасностью в первую очередь. Максимофф умеет быть благодарной, но свободу ставит превыше всего, а потому лишь ожидает подходящего момента, чтобы сбежать.       Ванде нравятся взгляды Альтрона. Ее уже давно не удивляют такие вещи, как искусственный интеллект, заключенный в роботе – она и сама не из обычных людей. Решение присоединиться к пусть и радикальному, но амбициозному ИИ кажется тогда наиболее правильным.       Потом, когда погибает Пьетро, Ванда ненавидит себя за это решение. Рвет и мечет, мстит, вырывая магией чужое металлическое сердце из тела. Понимает, насколько бесполезно уничтожать физическую оболочку искусственного интеллекта, что без проблем может найти новую, но может выдохнуть относительно спокойно, когда металл в руке сжимается и деформируется под воздействием. Тяжелый клокот в груди успокаивается, хоть успокоение душе и не приносит.       Ванда Максимофф умирает морально вместе с братом, потому что он был смыслом ее жизни.       Она скорбит, кажется, бесконечно. Не может сосчитать, как часто путается в собственных снах, где Пьетро оказывается живым. Он то рассказывает о том, как скучает и любит ее, то загробным голосом обвиняет ведьму в том, что это она виновата. Виновата в том, что допустила его смерть, что приняла неверное решение, что оплошалась.       Ванде гораздо легче поверить в его обвинения, чем в то, что он скучает. И она раз за разом просыпается по ночам в слезах, пытаясь угомонить бешено колотящееся сердце и разбушевавшуся магию, от которой вся комната взлетает в воздух. Вновь и вновь загоняется в истериках и панических атаках.       И все потому, что знает – она виновата. Все обвинения, которыми ее осыпает во снах брат – оправданы. Максимофф корит себя за каждую ошибку, снова и снова прокручивая в голове произошедшие события. Придумывает иные сценарии развития событий – она вовремя среагировала и Пьетро остался жив. Или, быть может, они и вовсе не стали сотрудничать ни с Альтроном, ни с Мстителями. Просто сбежали, пока все были заняты, и спокойно живут где-нибудь в маленьком городке Европы, в безопасности.       Ванда всегда засыпает, мыслями находясь в этих маленьких, выдуманных ее воспаленным мозгом и травмированным сознанием вселенных. В них ей легче забываться, легче хоть ненадолго забыть обо всем, легче дышать.       Это не спасает от кошмаров и навязчивых мыслей. Они преследуют ее постоянно, причем так часто, что кажется, будто впору уже и привыкнуть – нет смысла сбегать от гложущего чувства вины.       И Ванда видеть осуждение начинает не только в собственных мыслях, но кажется, будто и в глазах окружающих ее людей. Она не верит, что это лишь сочувствие, она видит навязанные сознанием образы. Кто-то пытается с ней поговорить и сблизиться – Максимофф сбегает. Не находит в себе сил говорить о том, что так отчаянно пытается забыть и в то же время прокручивает в голове каждую секунду своей гребанной, уже порядкой затянувшейся жизни, полной лишь скорби, неоправданных надежд, ожиданий и преследующего фантомного призрака брата.       Очередной ночью, едва уснув, уже глубоко за полночь Ванда вновь подскакивает от очередного кошмара. Грудная клетка вздымается быстро-быстро из-за учащенного дыхания, сердце колотится с невообразимой скоростью, а сама девушка цепляется ладонями за постельное белье, лишь бы ухватиться хоть за что-то, показывающее, что это реальность, а не очередной разбивающий ее вдребезги сон.       Успокоение в этот раз не приходит – ни когда она вновь закрывает глаза, ни когда пытается сосредоточиться на хорошем. Открытое окно, впускающее в комнату прохладный ночной воздух и шум Нью-Йорка, раздающийся откуда-то с дороги, тоже не может даровать ей желанный покой.       Ванда плачет тихо, сидя на кровати. Пытается быть как можно тише – здравой частью сознания понимает, что никому не хочется слышать ее, у всех свои жизни и проблемы. До ее скорби им нет дела.       Чувствует, как дрожит губа, прикусывает ее и сжимает кулаки так, что острые ноготки впиваются в тонкую светлую кожу, оставляя едва заметные, стремительно краснеющие полосы после себя. Сдерживаться ей тяжело и порыв вскрикнуть оказывается сильнее, чем попытка быть как можно тише. Вот только проявляется он не в громком возгласе, а в молчаливом удушении собственными слезами и красными всполохами, что по комнате расходятся моментально и словно впитываются в стены и мебель, оставляя после себя расходящиеся в стороны трещины.       Максимофф не выдерживает и все-таки плачет навзрыд, хнычет и давится текущими по щекам горячими слезами, трясется из-за сбитого дыхания и пытается глушить отвратительную какофонию звуков подушкой. В ушах начинает звенеть и плохо так, что почти темнеет в глазах.       Стук в дверь сначала кажется какой-то галлюцинацией. Невольно ведьма затихает, прислушиваясь, однако слышит лишь стук собственного сердца. И едва успевает выдохнуть, как стук раздается вновь – более громкий и напористый.       Ванда выпрямляется, откладывая в сторону подушку и поспешно утирает слезы с щек, пытаясь привести себя в относительный порядок. Не встает, лишь магией что-то делает, отчего щелкает замок и дверь бесшумно открывается на какие-то три дюйма.       Этого хватает, чтобы она на каком-то интуитивном, обусловенным спецификой ее способностей, уровне почувствовала, что по ту сторону дверного проема стоит Наташа.       Они не были особо близки, кажется, даже не познакомились толком, зная друг о друге самый необходимый минимум – они были «своими» в битве против Альтрона. Предпринимать попытки сблизиться не пыталась ни одна, ни другая. Максимофф была слишком погружена в скорбь по брату, а шпионка имела другие дела, да и не нуждалась в том, чтобы подружиться или хотя бы познакомиться с ведьмой.       А потому Ванда вполне закономерно решила, что рыжая женщина, стоящая вне комнаты, наверняка была разбужена ее истерикой и пришла попросить быть потише. Больше ей приходить попросту незачем.       Дверь медленно приоткрылась, разбавляя мрак комнаты Ванды холодным светом, льющимся из коридора. На пороге предстала, собственно, сама Наташа Романофф, выглядящая непривычно – в чем-то вроде пижамы, что на деле являлась лишь накинутой на тело легкой рубашкой, растрепанная, потому что, очевидно, перед приходом к ведьме шпионка не стала бы прихорашиваться. Неизменным осталось лишь выражение ее лица и застывшая в глазах настороженность. Хмурые брови, сведенные к переносице, чуть приподнялись, когда Романофф разглядела в темноте чуть потерянную Ванду, сидящую на кровати. Затем взгляд скользнул по комнате, подмечая детали, и брови вновь свелись вместе, едва женщина увидела украшающие окружающее пространство трещины – явное последствие магии ведьмы.       Вопреки ожиданиям Ванды Наташа не сказала ни слова о тишине. Вместо этого шпионка чуть наклонила голову вбок.       - Очередной кошмар?       Спрашивает прямо, будто на допросе. Ванда ловит себя на этой мысли и хочет почему-то усмехнуться, вот только лицо замирает в равнодушной маске. А еще Романофф не спрашивает, приснился ли ей плохой сон, она уточняет, очередной ли он.       Ведьма выдыхает, едва подумав о том, часто ли будит своими криками других проживающих в башне Мстителей и о скольких кошмарах осведомлена лично Наташа, если говорит о них с такой уверенностью.       Девушка кивает легонько и облизывает пересохшие губы. Мимолетно думает о том, как сейчас выглядит – наверняка растрепанная, опухшая от слез и, наверное, имеет испуганный и растерянный вид.       - Ясно, - почти безразлично выдает Романофф и ненадолго замирает, осматривая чужое худощавое тело и заплаканное лицо. Ловит себя на мысли, что не хочет этим заниматься, но все же решается спросить. – Хочешь, принесу тебе успокоительных и снотворное?       - Я уже пила вечером, - отвечает Ванда тихо и голос у нее хриплый, отчего она тут же прокашливается.       Наташа кивает, чуть поджав губы. Понимает, что уже не сможет уйти просто так – во-первых, не заснет, потому что до привычного пробуждения осталось всего два часа, а во-вторых, не оставит ведьму в таком состоянии. Конечно, ее ментальные проблемы шпионку едва ли волнуют – у самой их столько, что пальцев не хватит сосчитать. Но трещины на стенах и мебели дают знать, что очередную истерику Максимофф, учитывая ее силы, может не пережить не только она, но и все Мстители. Или, не дай бог, и весь Нью-Йорк.       - Хочешь, посмотрим фильм внизу? – предлагает Наташа без особого энтузиазма. Откровенно говоря, у нее и желания этим заниматься, как такового, нет.       А Ванда вдруг меняется в лице и в глазах мелькает что-то, чего шпионка раньше не видела. И распознать у нее тоже не выходит, как бы не хотелось. Ведьма кивает и встает с постели, следуя теперь за уходящей Романофф.       Они спускаются вниз молча, ведь говорить девушкам, по сути, не о чем. Лифт размеренно спускается вниз этажей на пять, после чего двери раскрываются, позволяя им пройти на место общих посиделок. Конечно, оно не являлось таковым официально, но чаще всего команда Мстителей проводила тут время за просмотром фильмов, разговорами или выпивкой у бара.       - Включи пока что-нибудь, - распорядилась Наташа, сворачивая в сторону кухни, что находилась за неприметной дверью.       - А куда ты? – тихо спросила Ванда, замерев посреди помещения. Романофф, не останавливаясь, ответила:       - Возьму нам что-нибудь перекусить.       Ведьма кивнула в пустоту, потому что шпионку уже скрылась из виду. Затем она огляделась несколько потерянно, нашла взглядом большой телевизор и стоящий тут же рядом диван. Осторожно на нем умостилась и, найдя пульт, принялась неспешно листать предлагаемые для просмотра фильмы.       Наташа Романофф, по правде говоря, не думала, что ее ночной визит к шумящей по ночам ведьме продолжится вот так. И удивлял ее скорее тот факт, что оказались они тут по ее же инициативе. Обычно она была равнодушна к страдающим, особенно если они не являлись близкими ей людьми. Конечно, она и не была бездушным монстром, но конкретно к Максимофф относилась с подозрением – она не понимала того, как быстро та переметнулась на их сторону. Более того, таинственные и мистические способности девушки ее откровенно пугали, пусть она не показывала этого внешне и не ни с кем это не обсуждала.       В ее голове все еще свежи были воспоминания о том, как Клинтом манипулировал Локи с помощью магии довольно долгое время, а так же о том, как с помощью своих сил юная ведьма внушала Мстителям худшие их страхи.       Но сейчас Ванда страдала. Уже как два месяца Наташа регулярно, почти каждую ночь, просыпалась от чужих криков за стеной, или от сдавленных всхлипов. Она терпела столько, сколько могла, но сегодня очередная истерика ведьмы, кажется, достигла своего апогея, когда едва заметная трещина расползлась даже по стене комнаты шпионки. Тогда-то она впервые решилась подойти к Ванде.       Идея с просмотром фильма даже сейчас не казалась такой уж плохой. Максимофф, если повезет, успокоится и расслабится, оказавшись в измененной обстановке – не в своей мрачной комнате, из которой почти не выходила последние пару месяцев, а в общем зале, где сквозь панорамные окна можно наблюдать за звездами.       Наташа, помимо прочих своих талантов, неплохо разбиралась в психологии, так что подозревала у ведьмы наличие депрессии, хотя здесь не нужно быть гением, чтобы догадаться. Помимо этого у нее явно прогрессировало посттравматическое стрессовое расстройство, а все это вместе требовало лечения.       Очевидно, никто этим заниматься не собирался. Даже сама Романофф, откровенно говоря, плевать хотела на это, но вытекающие последствия ее все же волновали.       Громкий звук, изданный микроволновкой, заставил шпионку вздрогнуть – слишком, слишком сильно она погрузилась в собственные мысли. Открыв дверцу, она достала пакет с попкорном и, встряхнув его, отправила обратно еще на полминуты.       Ванда ждала ее, сидя на диване, освещаемая лишь мягким светом от телевизора. Наташа окинула ее взглядом, невольно отмечая закрытую позу и выпрямленную спину, застывший, будто стеклянный, взгляд, направленный на экран.       - Уже выбрала что-нибудь? – негромко спросила шпионка, отвлекая ту от своих мыслей. Наташа поставила миски с попкорном на столик у дивана, в то время как Максимофф перевела на нее все еще немного затуманенный взгляд.       - Ты любишь ситкомы? – спросила в ответ Ванда, наблюдая за тем, как Романофф усаживается на диван, подтягивая к себе лежащий в стороне плед.       - Я никогда их не смотрела, - признается Наташа и получается у нее почти непринужденно. Она, по правде говоря, за всю жизнь едва ли посмотрела пять фильмов. А в голове, особенно после событий с Альстроном, периодически всплывает злосчастная «Белоснежка», реплики которой, кажется, выжжены у Романофф на подкорке мозга. – Если хочешь – включай. Мне все равно, что смотреть.       И Ванда включает. Аккуратно усаживается поудобнее рядом со шпионкой, все же сохраняя здоровую дистанцию. Наташа, за неимением лучшего, все же сосредотачивается на экране и уже несколько минут спустя осознает, что ей ситкомы не понять никогда – у нее с чувством юмора и так беда, а шутки, выдаваемые персонажами, кажутся не просто абсурдными, но глупыми.       Она будто невзначай переводит взгляд на сидящую рядом девушку. Та в профиль выглядит довольно мило, хотя в таком ключе шпионка людей обычно не рассматривает. Однако ее радует то, что ведьма все же поглощена ситкомом и, кажется, уже совершенно точно успокоилась. Аккурат Наташа подсунула той миску с попкорном, надеясь, что угадала со вкусом. И только после того, как Ванда расслабленно откинулась на спинку дивана и выдохнула, Романофф смогла и сама успокоиться.       Воспроизводящийся на экране ситком, далеко не новый, еще из детства Максимофф, когда их записывали на кассеты, возвращает ее мысленно назад в прошлое. Немного болезненное, не без этого, но все же хорошее. По ее щеке катится слеза – на этот раз скупая, даже несколько ностальгическая.       Когда через пару дней очередной ночной крик повторяется, Наташа уже не спит. Встает сразу же, направляясь в чужую комнату.       Она Ванду не успокаивает, нет. Вновь предлагает посмотреть что-нибудь вместе, позволяя ведьме отвлечься от своих же нагнетающих мыслей и кошмаров.       С тех пор ночные, даже немного утренние промотры ситкомов, ведь они всегда смотрят их примерно в пять утра, становятся их маленькой традицией. Ведьма раз за разом включает серию, на которой они остановились вчера, а Наташа вновь и вновь готовит попкорн. Сырный себе и карамельный для Ванды, потому что шпионка не знает, какой вкус та предпочитает.       И каждый раз под конец серии Максимофф засыпает, иногда неловко склоняя голову на чужое плечо. А просыпается уже утром в собственной кровати в комнате с трещинами, потому что Наташе, по правде говоря, не нужно прикладывать много усилий, чтобы на рассвете перетащить чужое хрупкое тело до кровати.       Ванда ей благодарна, но по-своему. Романофф не то, чтобы сделала так уж много, но внезапно оказалась рядом. И состояние ведьмы заметно улучшилось, даже она сама это заметила. Стены больше на нее не давили, она прекратила вечно себя обвинять. Даже кошмары прекратились, но Наташа все так же заходила каждую ночь, открывала дверь, дожидаясь девушку.       Каждый их молчаливый просмотр ситкомов сближал. Они не говорили, не обсуждали, почти не взаимодействовали, но эта тихая поддержка была для Ванды важнее любой другой. Сама того не заметив, она неосознанно привязалась к шпионке, теперь часто отвлекаясь от экрана, чтобы, как она думала, незаметно понаблюдать за чужим красивым лицом и редко сменяющимися на нем эмоциями.       Однажды Ванда не выдержала, схватила лежащий рядом пульт и нажала на кнопку паузы. Романофф перевела слегка удивленный взгляд с экрана телевизора на сидящую рядом девушку и замерла, разглядывая ту.       Кажется, впервые за все время Ванда выглядела иначе. Не в плане одежды или прически. Что-то неуловимо в ней изменилось, что-то, за что не могли уцепиться зеленые глаза, что вновь и вновь ускользало от внимательного взгляа шпионки. Она чуть развернулась, чтобы было удобнее, и только после этого заметила, что ведьма улыбается.       Едва заметно, уголками губ. Кажется, будто вымученно, но Наташа чувствует в этом своеобразную искренность – эта улыбка, первая улыбка, подарена именно ей. И рыжая прекрасно понимает, почему.       - Что-то случилось? – все же уточняет она, а у Ванды глаза сверкают какой-то еле заметной радостью.       - Я просто хочу сказать «спасибо», - отвечает Максимофф и улыбка проявляется сильнее. Наташа ловит себя на мысли, что эта улыбка – лучшая в ее жизни похвала и награда, пусть она и не считает, что сделала на этот раз что-то действительно стоящее. – За то, что ты вот так помогла мне.       - Я ничего особенного не сделала, - возражает Наташа, на чо ведьма щурит глаза и внезапно кладет свою ладонь на чужую. Тут уже она замечает изменения в лице Романофф – впервые за все время оно разглаживается, брови больше не сведены к переносице, и она ясно видит кроткую эмоцию удивления.       - Ты так думаешь, - качает головой Ванда и аккуратно, на пробу, глабит большим пальцем ладонь шпионки. Не получает сопротивления и продолжает, улыбаясь шире. – Ты очень мне помогла. Я это ценю. Спасибо, Наташа.       Собственное имя впервые звучит настолько непривычно из чужих уст. Романофф поднимает взгляд, прикованный к их находящимся ближе некуда ладоням, на ведьму. Мельком оглядывает ее, словно пытается найти какой-то подвох. Но его нет, и она это знает, хотя паранойя твердит об обратном. Ванда искренна с ней абсолютно.       А еще она наконец выглядит живой.       Ночные посиделки с просмотром ситкомов плавно перерастают в утренние посиделки с чаем. Событие, для них обеих непривычное, потому что ни одна из них не умеет так много говорить и слушать. Но они учатся, учатся слышать и делиться.       Это сближает, как ничто другое. И, несмотря на то, что ничего сокровенного они не рассказывают, такие утренние посиделки вызывают отклик у обеих – ту уютную теплоту, что мягко пульсирует внутри, когда находишь комфортного для тебя человека. Человека, который понимает, который такой же, таких же взглядов, которому ты можешь довериться.       Кажется, это называют родственной душой?       За проведением таких маленьких ритуалов наступает август. Романофф все чаще пропадает на миссиях Щ.И.Т.а. Старается не пропускать традиционные посиделки, но работа не позволяет ей этого. И она понимает, только спустя долгие часы раздумий понимает, что привязалась к ведьме.       А Ванда продолжает просыпаться ранним утром. Теперь уже не из-за кошмаров, а по привычке, что выработалась за это время. Вот только теперь Наташа не ждет ее за дверью молчаливо. Там теперь пусто.       И такую же странную пустоту Максимофф ощущает где-то внутри.       Она знает – кошмары однажды вернутся. Но она не уверена, готова ли отбиваться от них в одиночку.       В конце августа Наташа возвращается с затянувшейся миссии в Вашингтоне. Время близится к пяти утра и девушка, несмотря на собственную усталость, думает лишь о Ванде. Они не виделись две недели и шпионка, открвенно говоря, скучала, хоть и не хочет себе в этом признаваться.       Еще она боится, что кошмары ведьмы могли вернуться, хоть и не было для этого предпосылок, но все равно спешит к ней.       Сначала взгляд зеленых глаз цепляется за приоткрытую дверь ее спальни. Это выглядит странным, потому что Ванда всегда закрывается на замок, это Наташа выучила.       Она заходит в комнату, предварительно легонько постучавшись в дверь костяшками пальцев. Помещение пустует и лишь расправленная кровать свидетельствует о том, что ведьма спала, перед тем, как уйти. А вот куда она делась после?       Романофф выходит обратно в коридор и прислушивается, однако не улавливает ни единого звука. Проходит несколько десятков метров, пока не оказывается возле двери ванной, помеченной характерной табличкой. Понимает, что переволновалась зря, ведь Ванда могла просто отойти.       Однако шпионка не может унять свою паранойю, а потому на всякий случай негромко стучит в дверь и, чтобы никого не потревожить, зовет тихо:       - Ванда?       Ответом служит тишина, но Наташа видит свет, льющийся снизу сквозь щель между дверью и полом. А потом стучит громко и зовет снова, однако вновь не получает ничего.       Шпионка касается ручки, слегка проворачивает и с удивлением понимает – открыто. Тянет на себя, не зная, к какому зрелищу ей готовиться, а затем, распахнув дверь, замирает.       Ванда сидит на полу, облокотившись спиной на ванну. То ли дрожит, то ли дергается крупно, хаотично. Смотрит взглядом полупустым, плачет и странно хрипит, делая одну за другой попытки вдохнуть.       Асфиксия, быстро понимает Наташа и спешными, но четко выверенными движениями оказывает первую помощь. Все испуганные, несвойственные ей мысли откладывает в сторону – не время для них сейчас.       И как только ведьма наконец делает глубокий, пусть и рваный вдох, выдыхает шпионка.       Аккуратно помогает Ванде встать, умывает и прижимает к себе. Чтобы не упала – думает, но на самом деле потому, что переживала. Пытается не думать о том, что могла не успеть. Замирает так ненадолго и приходит в себя лишь тогда, когда слышит успокаивающий шепот.       Ее собственный шепот.       Она замолкает чуть неловко, отстраняется и смотрит на девушку рядом – та выглядит замученной, но ей явно стало лучше, особенно если сравнивать с состоянием, когда Романофф только пришла.       - Все хорошо? – шепчет рыжая тихо. Получает кивок и выдыхает со спокойствием. – Снова кошмар?       - Да, - отвечает Ванда тихо, с хрипотцой в голосе. – Я хотела принять холодный душ, чтобы успокоиться и…       Ведьма не продолжает, а Наташа все понимает и без лишних слов.       Она ведет ее обратно в спальню и не решается уйти. Получив разрешение, осторожно укладывается на краю кровати, беспокойно разглядывая Ванду. Ведьма, выдохнув, прикрыла глаза и, кажется, уснула почти моментально, оставив лишь свое спокойное дыхание в темноте и Наташу с собственными мыслями, что атакуют ее не хуже читаури. И, что хуже всего, им конца-края нет. Она не успевает уцепиться ни за одну, а потому они хаотичным потоком проскальзывают в ее сознании, до тех пор, пока осознание все-таки не накатывает.       Наталья Романофф, шпионка высшего класса, Черная Вдова, мстительница и сто-процентов-гетеро влюбилась.       Влюбилась в Ванду Максимофф, девушку на пять лет младше, да к тому же еще и ведьму.       Эта внезапно накатившая истина накрывает ее так, что она подрывается, едва не разбудив мирно спящую ведьму. Наташа хмурится, прокручивая в голов все моменты. Все ночные просмотры ситкомов, чайные посиделки и долгие-долгие разговоры.       Могла ли она влюбиться в ведьму?       «Нет» - говорит здравая и рациональная часть сознания, коей она привыкла мыслить большую часть времени без оглядки на чувства. Она не могла. Хотя бы потому, что никогда не чувствовала влечения к девушкам – ее всегда привлекали лишь мужчины. Наташа не была гомофобной, ей, по большему счету, было абсолютно все равно. Но такое открытие в себе удивляло и шокировало одновременно, а ведь бывалую шпионку сложно было вывести хоть на какие-то эмоции.       Так могла ли она влюбиться в ведьму?       «Да» - тихо шепчет голос где-то на периферии сознания. «Да» - повторяет он вновь громче и зачем-то говорит это чертово слово снова и снова, пока Наташа от безысходности не запускает ладони в рыжие локоны. Голос в голове замолкает на мгновение, лишь на короткое мгновение.       - Черт, - выдыхает Романофф.       Она и правда влюбилась в Ванду.       Их очередная ночная посиделка теперь в глазах Романофф обретает какую-то совсем иную атмосферу по сравнению с тем, что было раньше. Она теперь чаще смотрит не в экран телевизора и, откровенно говоря, больше наблюдает за ведьмой, чем следит за сюжетом. Ловит иногда взгляды и улыбки увлеченной просмотром ситкома Ванды и каждый раз чувствует, как мертвые давным-давно бабочки в животе оживают и делают кульбит за кульбитом.       Даже чужие случайные касания для шпионки, что привыкла от эмоций ограждаться и никогда не была подвежена их влиянию, кажутся теперь будто обжигающими.       А действие на экране сменяется титрами, чего Наташа не замечает, потому что в голове скользят мысли о сидящей рядом девушке. И шпионка в который раз пытается разобраться в себе, тем не менее каждый раз приходя к одному и тому же выводу – влюбилась.       И впервые она ничего не может сделать со своими чувствами.       Ванда вытягивает руку, нажав на пульте какую-то кнопку, и экран гаснет, выключаясь. Ведьма переводит взгляд на Романофф и, заметив, что та, судя по всему, давно погружена в свои мысли, слегка ведет рукой перед ее лицом.       Шпионка поднимает взгляд, в котором читается вопрос. Ведьма поднимает уголки губ, на что Наташа вскидывает бровь в полном непонимании. А Ванде нравится видеть, что рыжая доверяет ей настолько, что может в ее присутствии отвлекаться, не сосредотачивать по привычке свое внимание на посторонних звуках и оркжуении. И несмотря на то, что раньше их отношения были несколько натянутые, теперь Романофф ей, кажется, доверяет.       Это ведьме льстит в какой-то степени, чего она, конечно же, не покажет никогда.       - Почему ты улыбаешься? – уточняет Наташа и, поддавшись чужому игривому настроению, улыбается тоже – просто не может удержать улыбку.       - Просто, - Ванда головой качает, а губы сами расплываются в еще более широкой улыбке. – Ты такая милая, когда задумываешься.       Романофф брови вскидывает в еще большем удивлении, неотрывно наблюдая за чужими эмоциями, пытаясь уловить, в каком тоне это было сказано. Осознание всей фразы заставляет внутри что-то перевернуться и она неосознанно прикусывает нижнюю губу. Взгляд отводит почти что в смущении, но внешне его все же почти не выдает. Замечает выключенный телевизор.       - Почему ты выключила?       - Мы уже досмотрели, - пожимает плечами Ванда.       - Тебе понравился ситком? – спрашивает Наташа не столько из интереса, сколько потому, что не знает о чем говорить. Максимофф улыбается мягко, переводя взгляд на экран и явно что-то вспоминая.       - Он мне всегда нравился, - с охотой отвечает девушка, перебирая пальцами складки покрывала. Романофф невольно наблюдает за движениями чужих рук. – Я смотрела его в детстве вместе с родителями. По правде говоря, я так и не смогла досмотреть его тогда, потому что…       Она замолкает, прекратив истязать покрывало, и поднимает голову, уткнувшись задумчивым взглядом в никуда. Ванда не выглядит расстроенной, но Наташа почему-то легко распознает эту скрытую эмоцию. Это ей несвойственно, но она все же аккуратно кладет свою ладонь поверх чужой, как бы в знак поддержки. Ведьма от своих мыслей отвлекается и смотрит на Романофф. У той в глазах помимо поддержки и сочувствия – понимание. Кому, как не шпионке знать, что произошло в тот злосчастный день.       - Мне жаль, - говорит Наташа и Ванда улыбается ей – немного вымученно, но все же искренне.       - Все хорошо, - Максимофф чужую руку перехватывает и сплетает их пальцы. – Теперь все хорошо.       Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд, пока взгляд Романофф не скользит вниз, на чужие губы. Это происходит почти неосознанно, но Ванда сигнал распознает. Снова ловит чужой взгляд, а в ее собственных глазах на этот раз нечто такое, что заставляет Наташу смутиться. Потому что ведьма не дура – поняла все уже давно. И шпионке до безумия хочется провалиться под землю, потому что такого с ней еще не происходило никогда.       Максимофф тянется первая, стремительно сокращает между ними расстояние и накрывает чужие губы своими. Заставляет Наташу опешить на мгновение, а после, придя в себя, мягко ответить на поцелуй.       Здесь, в моменте, они чувствуют себя в объятьях друг друга самыми счастливыми людьми на планете.       Ванда исчезает при щелчке.       Просто растворяется, как и еще несколько миллиардов людей на Земле.       Ванда до этого делает все, чтобы предотвратить эту катастрофу вселенского масштаба. Она тратит все силы и энергию на войну против тирана, что устроит геноцид. Становится одной из тех, кто боролся до последнего, и последняя видит его перед собственным исчезновением.       Наташа бы соврала, если бы сказала, что это не выбило ее из колеи.       Они встречались несколько лет, успешно преодолевали испытания даже тогда, когда находились в разных командах во время Гражданской войны. Устраивали тайные свидания, когда обе были в розыске. Едва воссоединились на несколько месяцев, что Романофф кажутся теперь лишь коротким мгновением, просто маленькой каплей воды в огромной океане.       Она скучает, безумно скучает. Рыжая ведьма стала смыслом ее жизни. Наверное она, без лишней бравады, боролась каждый день только ради того, что под вечер вернуться в объятия любимой девушки.       Потерять ее было слишком больно.       Пусть она и не умерла фактически, но благодаря щелчку просто исчезла. Это было сравнимо со смертью и Наташа как будто потеряла жизненно важную частичку себя.       Скорбила, заливала иногда алкоголем. Перестать думать о ведьме она не могла, как бы ни пыталась. И даже окружающая обстановка давила, вгоняла в депрессию и апатию – эти опустевшие улицы, скорбные лица, новости, постоянно говорящие об одном и том же.       Романофф потеряла всякую надежду в первый же месяц.       Лишь спустя некоторое время смогла, нет, не оправиться, но встать на ноги кое-как, цепляясь за то, что кто-то в ее помощи нуждается. Первый год после щелчка девушка помогала пострадавшим от него, следила за благотворительной деятельностью.       Два года спустя она заняла руководящую должность в Вашингтоне и помогала сиротам, что в результате щелчка остались без опекунов.       Только вот все равно каждый вечер возвращалась в пустую квартиру. Раньше ее встречал шум суеты домашней, иногда слышался запах выпечки и всегда неизменно ждала Максимофф с объятьями и очередноц серией нового ситкома.       Теперь же квартира ее пуста, и такую же бездушную пустоту чувствует Наташа внутри себя.       Она всегда ест замороженную еду, едва ли разогретую в микроволновке, после чего ложится спать, приняв предварительно несколько пилюль снотворного. Лишь по пятницам она смотрит их первый ситком. Вернее, пересматривает раз наверное в третий. Находит в нем какой-то шарм, что не замечала раньше, и позволяет воспоминаниям накрывать себя, потому что в пятницу она может позволить себе побыть немного слабой.       Потому что в выходные никто не увидит, насколько она сломленная.       Иногда с ней пытаются связаться старые товарищи. Мстители, по правде говоря, уже распались – может и не официально, но деятельность свою почти прекратили. Ей задают дежурные вопросы каждый раз – «как ты?», «ты в порядке?» «хочешь встретимся?».       Иногда Романофф думает, что они делают это из вежливости.       Она отвечает почти заученно – «все хорошо», «я в порядке», «прости, я занята на работе». Такие же вопросы задает каждый раз в ответ и почти не вслушивается в ответы, потому что знает, что другие так же сломленны и так же стараются этого не показывать.       Эта война сломала каждого, но на то они и Мстители, что боль свою скрывают. Кто-то под напыщенной бравадой, кто-то под храброй маской, а кто-то под напускным безразличием.       Такие разные, но такие похожие.       И обретает она вновь надежду спустя пять лет после щелчка.       Потому что когда выясняется, что даже необратимое все же обратимо, она идет в бой одна из первых. Делает все возможное, чтобы осуществить их план. Выкладывается на полную, каждую секунду думая о том, что все, что она делает – на пользу общества и ради спасения Ванды.       Ни у кого нет стопроцентной гарантии того, что все получится.       Наташа работает исключительно на собственной силе воли и просто надеется.       Надеется на тех, кто не раз совершал невозможное. «Путешествие во времени» звучит так фантастично, что на мгновение у нее проскальзывает мысль о том, какова вероятность успеха, но она загоняет ее в дальний угол сознания – не время сомневаться. Даже если не получится – они обязаны сделать все, чтобы достичь цели.       И даже когда требуется пожертвовать собой ради получения одного из камней – она делает это.       Ванда и весь мир были для нее дороже собственной жизни. Пусть в таком случае они с ведьмой и не смогли бы встретиться – теперь это ее уже не волновало. Максимофф заслуживала жить, заслуживала всего самого лучшего.       Наташа погибала с мыслью о том самом первом вечере, когда они с ведьмой впервые сели смотреть ситком. Погибала с мыслью о самой лучшем вечере в ее жизни.       Ванда потеряла последнее, что держало ее в этом мире, когда, казалось бы, только возродилась в нем. Поначалу отсутствие любимой она не заметила, да никто и не спешил в пылу битвы оповещать ее об этом. То, что Романофф в момент сражения с Таносом не было, ведьма тоже не подметила – она не знала всего плана и думала, что Наташа может находиться в другом месте. Да и место было просто неимоверно огромное – легко не заметить кого-то, когда все хаотично перемещаются туда-сюда.       Нечто странное девушка замечает лишь тогда, когда все заканчивается. Беспокойно мечется в поисках кого-то, у кого можно было бы спросить про шпионку. Видит Клинта и спешит к нему.       А он будто знает, какой вопрос она задаст. И лишь с пары слов становится ясно все.       Стоило ей найти ту нить, что ее сдерживала, что давала силы жить, что дарила мотивацию на следующий день – и она канула в Лету. Словно все вокруг – жестокая ирония, насмешка судьбы, что за великую силу берет великую расплату.       А лучник сует ей в руки какую-то записку и обнимает аккуратно – у них одна потеря, пусть и любили они Наташу по-разному.       Они сидят где-то на руинах места масштабного побоища. Максимофф плачет в чужое плечо, не сдерживаясь почти. И пытается осознать столь простую, но от того не менее болезненную истину. Бартон рассказывает все – как они там оказались, как Наташа пожертвовала собой, как он себя винит в этом.       А ведьме стыдно, стыдно, потому что она потерей настолько убита, что не может убедить его в обратном. Может быть, она попытается, но потом, когда сама сможем смириться хоть немного.       Только в более спокойной обстановке Ванда вспоминает о записке, что пихнула в карман бездумно. Достает скомканную бумажку, разворачивает и читает.       А там лишь несколько строк, написанных чужим неаккуратным, но таким родным почерком:

«Мы не справились, но я тебя люблю.

Наташа.»