Принц-бастард

Уже знакомый лейб-медик, осмотрев Северуса, почесал сначала подбородок, потом где-то там у себя за ухом, крякнул, но все-таки сподобился поставить диагноз: - Больной, конечно, жив, но, сами понимаете, смерть – это... - тут он замялся, снова стал чесать подбородок, словно это он виноват в том, что ему приходится говорить такие странные вещи. – Будем лечить прижизненные повреждения, отравление змеиным ядом, потерю крови, ну, и истощение магическое и физическое. Будем надеяться на благополучный исход, хотя… что я говорю? Конечно, он поправится, куда ему деваться-то! И сделав такой совсем не профессиональный прогноз, принялся строчить рецепты в аптеку и расписывать подробные схемы приема зелий. Гарри с головой окунулся в проблемы больного, радуясь, что в его отношениях с отцом наступила пауза. Да и на свои горести времени совсем не оставалось, потому что Снейп был плох. Он метался в лихорадке, бился в ознобе, бредил, звал его и плакал. Говорил с кем-то, убеждал неразборчиво кого-то в чем-то, потом затихал на какое-то время, и все начиналось сначала. Через неделю горячка отступила, и больной погрузился не в беспамятство, а в обычный сон. И если раньше Гарри побаивался объяснений с отцом, то теперь это было уже неважно, как будто тяжкая болезнь стерла противоречия, сгладила обиды и дала возможность юноше заглянуть за маску «ужаса подземелий». Но все равно, когда Северус открыл глаза, Гарри смутился, засуетился, стал перебирать пузырьки с зельеми, чтобы занять руки, судорожно соображая, что ему сказать и как обратиться. И тут он услышал тихий и хриплый голос: - Посмотри на меня… сын. Гарри бросился к постели больного, ткнулся неловко лбом в его руку, удивляясь про себя, что все это делается как-то помимо его воли, и застыл так, чувствуя, что сейчас разрыдается. Он задышал глубоко, пытаясь справиться со своими эмоциями, и только когда понял, что сможет говорить, поднял голову и посмотрел на отца: - Папа? – он попробовал слово на вкус. Простенькое словечко пробило брешь в выстроенных бастионах, прикрывавших ранее все напряжение последних дней, и Гарри просто расплакался. Он даже и не помнил, когда последний раз так плакал, но сейчас… Он цеплялся за руку Снейпа, давился слезами, всхлипывал, как ребенок, из глаз и носа текло, а он никак не мог остановиться и чувствовал, что вместе со слезами его покидает какой-то холод, который поселился в его душе после смерти. А профессор зельеварения Северус Снейп гладил лохматую голову мальчишки, смотрел куда-то в пространство перед собой и не пытался успокоить своего сына, понимая, что все правильно и что так и надо. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, еще как плачут, если затейница судьба им позволит. Только делает она это крайне редко, предпочитая для них другие способы избавления от мук. Но Гарри всегда был ее любимцем, разве не так? В Малфой-Мэноре Люциус Малфой завтракал в полном одиночестве за большим богато сервированным столом. Идеальная осанка, безмятежное и отстраненное выражение лица - никто бы и не узнал в лощеном аристократе сломленного человека, каким был он еще недавно. Помогло ему, как ни странно это звучит, предательство жены, которая воспользовалась случаем и подала на развод в связи с изменой мужа, фактически подтвержденной свидетелями, и потребовала астрономическую сумму в виде компенсации. Люциус спорить не стал. Спокойно подписал все бумаги и в ответ на злорадную улыбку жены холодно процедил, что заплатил бы и вдвое больше, лишь бы больше ее не видеть. Нарцисса взвизгнула и подняла руку - отвесить пощечину бывшему супругу, но была остановлена одним лишь взглядом холодных серых глаз. - Неудачник! – бросила она ему и выбежала из комнаты. И с тех пор Люциус уже не позволял себе напиваться в кабинете до беспамятства в надежде забыться и не вспоминать свой позор. Он всю жизнь тесно сотрудничал с гоблинами и, можно сказать, даже дружил с Эльдортхом Великолепным, не разделяя предубеждений магического мира насчет «условно разумных рас». Поэтому для него не стало секретом, что его единственный сын Драко Малфой пытался провести в Гринготсе ритуал признания его Лордом Малфоем в связи с недостойным поведением действующего Лорда, но у него не получилось. Магия посчитала, что в сложившихся обстоятельствах он, Люциус, действовал в интересах рода. Вот так! Но утешало это слабо, да и на сына он по-настоящему сердиться не мог – тот был вправе так поступить, но легче от этого не становилось. Его семья отбыла во Францию, а он остался в огромном имении один. Он сидел за большим столом, пил свой утренний кофе и просматривал «Ежедневный пророк», на первой полосе которого было размещено большое интервью с директором Хогвартса, где тот со слезами на глазах распинался на предмет того, что не может взять на себя звание победителя Воландеморта, так как нельзя не учитывать неоценимую помощь и поддержку его «Ордена Феникса». И хоть последний решающий удар был делом его рук, но все равно он как честный человек должен учесть вклад в победу и других героев. Далее следовал список. Имени Поттера там, ожидаемо, не было. Люциус был в курсе небольшого афронта, случившегося на днях в банке, и брезгливо поморщился. - Никто и не сомневался, что ты, старая мразь, сможешь вывернуться. Плебс и не такое проглотит. Но мне интересно, что ты будешь делать с финансовым кризисом, свалившемся на твою голову? – мрачно прошипел он, глядя на ласково улыбающегося ему с газетного листа Дамблдора. – Народ надо кормить. А денег у тебя нет и не будет! – припечатал он, бросая газету на стол. Он вытер рот и руки накрахмаленной салфеткой, будто вытирая прикосновение к чему-то гадкому, и пошел в кабинет, где его ждали дела и обширная переписка. После победы именно он стал негласным главой проигравших эту войну аристократов. Он любил свой кабинет, именно тут он чувствовал себя спокойно и уверенно. Здесь, среди деловых бумаг, любимых книг, родового гобелена и портретов отца и деда, он ощущал себя в центре тайфуна, где можно собраться с мыслями и все хорошенько обдумать. Но не сегодня. Как только он вошел в кабинет, он был остановлен вопросом Абрахаса Малфоя: - Мой сын! Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, когда это вы умудрились наделать бастардов? Мне надо напоминать вам, мой сын, что это совершенно неприемлемо в нашем роду? - Сэр, я не понял, о чем вы? - растерялся Люциус. Сухая холеная нарисованная длань указала в сторону родового гобелена, где от имени Люциуса Абрахаса Малфоя бледной нитью вытянулись два побега. Сначала его сиятельство изволило просто тупо рассматривать новое украшение старинного гобелена, а потом схватилось за голову. - Ну, этого же не может быть! Я не… Это не… - Вы разучились говорить? – сухо поинтересовался нарисованный мужчина, недовольно поджимая губы. Впервые вопрос, заданный портретом, остался без ответа, потому что хозяин кабинета сорвался с места и со скоростью, неприличной для джентльмена, скрылся в камине. - О времена, о нравы! Сэр, похоже, моего сына и вашего внука ждут веселые деньки, - сказал нарисованный Абрахас Малфой, обращаясь к портрету уже своего отца. - Поживем – увидим, - ответил тот.