Медленная звезда

Я видела твой четкий профиль в черном проеме оконного стекла. Ты смотрела вдаль, словно там, вместо отражения комнаты, ты видела далекие миры, с которыми мне никогда не суждено соприкоснуться. Знаешь, мне всегда казалось, что я от тебя — за прозрачной, но непробиваемой стеной. За тем оконным стеклом — я с одной стороны, в комнате с желтыми плафонами ламп и потертым пледом на приземистой тахте, и ты, в том загадочном, темном мире, зная, что я никогда не увижу ничего, кроме твоего словно бы выведенного тушью на абсолютной черноте профиля. Ты живешь, всегда жила в совсем другой реальности. Ты говорила с этим миром на другом наречии. У тебя были точки соприкосновения с тем, что таится за черной завесой. На моих губах всегда, словно горький вкус пепла, налет цинизма и реализма. Я — не романтик, я не читала стихов, не гуляла под луной, не рисовала единорогов и цветы. Когда шел дождь, я оставалась дома, чтобы сидеть с чашкой кофе, править статьи и ежиться от мысли, что кто-то мокнет сейчас под косым росчерком непогоды. Садовники никогда не пытались обрызгать меня из шланга, я не замечала расчерченные поля "классиков" на асфальте, меня раздражали дети... Я не дарила алые гвоздики ветеранам, не покупала шоколад на День всех Влюбленных, не считала недели с момента нашего первого поцелуя. В моем доме в вазах всегда стояли лилии, которые дарила ты, но сначала я хмурилась и просила тебя больше не приносить букеты, а потом смирилась и привыкла, не обращая больше на них внимания, пока они не увядали. Да, я не умела видеть то, что видела ты. Только ты могла прыгать и смеяться, увидев радугу, могла махать незнакомым людям и улыбаться пожилым, заставляя их улыбнуться в ответ. Радоваться, как ребенок, солнечной погоде, божьим коровкам, которых ты бережно садила к себе на ладонь. Ты обожала пускать с балкона моего пятого этажа мыльные пузыри, в твоем доме на окнах каждую осень стояли ветки алой рябины. Ты тащила меня танцевать под дождем, вымокая до нитки, а потом трогательно сворачивалась калачиком в постели, беспрекословно проглатывая горькие сиропы от кашля. Любила снегопады, ловила снежинки на пушистые варежки и рассматривала их, пока они не таяли от горячего дыхания. Тебе нравилось целовать меня в уголок рта, ты всегда носила в яркой вязанной сумке альбом и карандаши, и всякий раз, когда садилась рисовать, прихватывала свои светлые кудрявые волосы лентой, чтобы не лезли в глаза. Я — твоя медленная звезда... Бесшумные шаги босых ног по полу — ты любила просыпаться с рассветом, выходить из душа в моем халате и готовить на кухне кофе, запах которого приятно щекотал нозди, вырывая меня из сна. Несколько раз, просыпаясь, я обнаруживала, что ты сидишь на краю кровати, поджав под себя ноги, и смотришь на меня, улыбаясь мягкой и теплой улыбкой, от которой бледно-зеленые глаза начинали светиться изнутри апрельским солнцем, и от капли зрачка разбегались яркие лучики с нанизанными на них рыжими бисеринками — у тебя удивительные глаза. Зимними вечерами, во время снегопадов, ты сидела на подоконнике, укрывшись пледом и держа в руках кружку какао — только ты часами могла сидеть в темноте, глядя на бьющихся в стекло белых мух. Иногда ты начинала напевать песни Аббы или мурлыкать никогда не слышанные мною мотивы — мне казалось, это песни из твоих загадочных миров. Твой тонкий силуэт на фоне покрытого инеем окна в те вечера вызывал у меня почти священный трепет, неосознанный и никогда тебе не высказанный — и иногда я жалею об этом. ...В глубине далекого моря, Того, что влечет... Я знаю, что тебе всегда снились сны. Всегда — цветные, красочные и яркие, такие, каких никогда не увидеть мне. Иногда ты рассказывала мне о них — ненавязчиво приглашала рассмотреть твои вселенные, в которых мне не было места. Я всегда делала вид, что не слушаю тебя, но это было не так — я внимала твоим рассказам жадно, пытаясь хоть приблизительно вообразить себе то, что являлось тебе каждую ночь. Самыми яркими из твоих снов были сны про море. Я навсегда запомню, с каким восторгом ты рассказывала о ровной соленой глади, о цветных кораллах, о чудных народах, живущих в глубинах, куда никогда не пробивалось солнце. Тебе снилось, что они там — как мы. Живут такой же жизнью, среди скал и лесов, только вместо птиц — рыбы, вода вместо воздуха и совсем-совсем нет солнца... Тебе было так жалко их — и от этого твои апрельские глаза озарялись ровным, печальным светом, которого, я уверенна — именно его, так не доставало народам морских глубин. ...Я твоё грустное солнце С букетиком фиалок под дождём... Ты — такой глупый большой ребенок, такая непоследовательная, нелогичная и ничего не боящаяся, что кажешься святой. Твоя робкая, чуть счастливая — чуть грустная, улыбка, прилипшие к щекам светлые волосы — нелепость, казалось бы, стоять под балконом, ловя губами капли — для тебя это было естественно. А потом хныкать, глотая таблетки, и шмыгать покрасневшим носом — логичная закономерность твоих нелогичных поступков. Ты любила делать красивые жесты, знаки внимания, была романтичной, но испытывала радость, лишь отдавая — себе ты ничего не хотела брать взамен. Пока мне не начинало казаться, что и любовь мою ты брать не хочешь. И стоило мне сказать об этом, как ты молча забиралась ко мне на колени, опрокидывая меня на спину — и мне всегда было интересно, почему у тебя при этом такое самоотверженное, неулыбчивое выражение на лице... ...Я имя твоё, произнесённое жестом Беспризорного ветра На берегах тишины... Ты — отклик, продолжение меня, безмолвный отпечаток в воздухе, шепот, запутавшийся в морщинках губ. Легкое, бесконечное многоточие моего не-одиночества, имя моего далекого моря, по странности, случайности, забавной шутке — любви-тишины. Моя молчаливая, невыраженная, несказанная, но существующая любовь. Тающий на солнце сигаретный дым. Ворох слов, которые любила ты и не слышала я. Точка соприкосновения оконных миров. Ты — существо храмовых витражей, осколочный свет на каменной плитке, вода в сложенных ладонях забытого божества. Девочка — солнце. Как такая — и со мной? Существо других вселенных — и такая неправильная, обреченная на косые взгляды на улице за то, что моя ладонь слишком крепко сжимает твою? Однажды ты спросила: "А можно меня — Delete?". Я тогда пожала плечами: "Не сходи с ума". А сегодня все внутри вопит в протесте. Как такое — Delete? Мы же вечные, правда? Я и ты. Мы. Знай, что я не вся твоя судьба, Лишь одна из её возможностей... Я такая непохожая на тебя. Слишком приземленная, ты говорила? Не умеющая мечтать. Умеющая. Просто не о том, о чем мечтаешь ты. Нет доступа к твоим мирам. Ты всегда выбирала. Каждую минуту. Решала для себя страшные дилеммы, способные разрушить одну из вселенных в твоей голове. Раньше я не понимала важности этих вопросов. Не видела так, как ты видишь жизнь в траве под ногами, послания — в складках простыни, в разводах соуса на тарелке — ты видела мир другими глазами. Когда-то ты говорила, что видишь, как перед каждым человеком — миллиарды дорог, и каждый его шаг закрывает для него все, кроме одной, чтобы снова воспроизвести еще больше. От человека расходятся вены, в каждой из которых пульсирует его будущее. Мне это показалось действительно жутким. А ночью, одевая длинную растянутую футболку с американским флагом, ты сказала, что открыла главную магистраль в своей жизни. Я смотрела, как серая ткань скользит по твоему обнаженному телу, бронзовому в приглушенном свете торшера, округлым плечам, груди, тонкой талии и гладким бедрам, и думала, что открыла не магистраль, а теплотрассу. ...Расскажи об этом птицам, Моим преданным странникам ожидания... Каждую осень я уходила от тебя. Не знаю, зачем. Просто чувствовала, что так было надо. Тебя становилось слишком много во мне, и это давило. Ты никогда не плакала, когда я собирала вещи. Ты знала, где я буду жить, и раз в три дня звонила мне, чтобы услышать мое "алло" и по голосу понять, что со мной все в порядке. За два месяца, что я отстраняла себя от тебя, ты ни разу не была с другими. Я уверена в этом. И в самом начале декабря, по белому снегу, тонким налетом покрывшим город, я возвращалась к тебе. Ты стряхивала снег с моих волос и шла варить кофе. До следующей осени. Однажды ты сказала, что я — как перелетная птица с подрезанными крыльями. Хотела бы улететь на юг, да не могу. Осенью учусь летать, а с холодами возвращаюсь на свой ущербный "юг" — в дом, где тепло и пахнет корицей. О большем я могла бы мечтать, но мечтать не умею. ...И когда я перестану сниться тебе... Ты забудешь меня однажды. Мой призрак сотрется из твоих снов, и тогда сотрусь я сама. Ведь можно и меня — Delete, верно? А пока... Сухие губы разомкнуться, растягиваясь в улыбку. Соприкосновение пальцев — электрошок, пронизывающий глубины сознания, туда, где никогда не бывает солнца. Апрельское солнце — последний отблеск рыжего прозрачного бисера, осыпется в ладони. Скрип качели, где-то далеко — наш смех, в унисон — слышишь?.. помнишь?.. Первый взгляд, книги из сумки — школьный коридор, юбка в клетку, опухшая лодыжка — шаг, дорога, нет миллиардам — есть миллиарды, верно? Несмелое прикосновение губ — дверь детской о стену и ошеломленный взгляд матери — торопливый топот по лестнице, глухой всхлип. Первый сигаретный дым и твои первые слезы. Холодок по спине — твоя кровь, в глазах — испуг. Рябина, снег, полосатый шарф, наушники — правый мой, левый твой. Снег на ресницах. Море?.. Юг и обрезанные крылья. Замыкай. ...Пусть это будет новое название мира... Мне впервые хотелось схватить тебя за плечи и трясти, чтобы слова сыпались из тебя, как бисер, как осколки, раня ладони и глаза. А когда ты аккуратно прикрыла за собой дверь, я поняла, что оконное стекло опустело. На асфальте под моими окнами белой краской, последний раз на следующем рассвете: Я — твоя медленная звезда...