И только дождь услышал.

- Хей, Соске... - Что? - Сейчас бы мяса... Тишина продлилась не дольше пары мгновений, вздоха - лишь для того, чтобы справиться с собственным голосом: - Вот вернемся, и хозяйка приготовит... - Она мне утром говорила, чтобы я даже не рассчитывал... Легкая и почти искренняя улыбка на дрожащих губах. Ему не справиться с этой дрожью, хоть челюсти и стиснуты до судорог. Он размыкает их для ответа, и зубы издают предательский стук. Ему кажется, что этот звук слышен за километры. Резкий вдох через нос и выдох: - Я попрошу. Чуть слышный сдавленный смех в ответ. - Да... тебе, может, не откажут... - Тебе наверняка тоже. Вот вернемся и проверим. Голос тоже предает и срывается на последнем слове - горло сжимает спазм, и дышать становиться трудно-трудно: - А если что... - Соске. - ... Хамадзи точно не откажет, и... Он пытается шутить, нет, не потому, что весело, или момент подходящий, а лишь затем, чтобы каплю отвлечься - из груди, из самых глубин, рвется наружу отчаянный крик безысходности, почти вой. - Соске, как... кх-кх, думаешь, там... там есть тараканы? Или крысы? Крысы... Хочется тихо заскулить, но из судорожно сжатого горла раздается толи смех, толи хрип. Или вообще совершенно немужественный всхлип... Будто разрывают напополам. Его маленький неповторимый Шино... - О чем ты? В гостинице ничего такого нет. Он хочет, чтобы голос звучал беззаботно, но, кажется, совсем не получается. А глаза застилает мутная пелена и приходится закусить щеку изнутри и задышать чаще. - Соске, болван... я совсем не о том... И сдерживать предательскую влагу больше нет сил. По щекам, извилистыми дорожками, бегут слезы и срываются с подбородка вниз. Несколько капель падают на лицо мальчика, чья голова покоится на его коленях. Он торопливо и бережно стирает их с его лба и щек подушечками больших пальцев. Впрочем, сделал лишь хуже - размазал по мордашке кровь. И снова что-то рвется из груди наружу, а сердце будто сжали в когтистой лапе и соленая кровь сочится на открытые раны. Нет, совсем не телесные... Веки малыша, чуть дрогнув, приподнимаются, и тусклый взгляд еще совсем недавно ярких зеленых глаз устремляется в безоблачное небо: - Что это было? Он яростно трет ладонью веки, проклиная свою слабость. Чужая кровь жжет глаза, смешивается на лице со слезами, превращая его в жуткую маску. - Дождь, Шино. Собирается дождь. - Я... не... не люблю... дождь. Юноше приходиться наклониться, чтобы расслышать. А хрупкие плечи, что он бережно сжимает, чуть подрагивают, когда мальчик произносит слова. Уже с трудом. - Я знаю. Поэтому, тебе следует поторопиться с отдыхом. Нам домой пора. - Соске. - Да? - Ты лгун. Нежная улыбка касается губ Шино. А он все ждет продолжения, почти прижав ухо к его губам. Но больше с них не слетает ни звука. Соске чувствует, как шевелит волоски на его виске теплое мальчишеское дыхание. Вдох-выдох... Раз... Второй... Вдох... А выдоха чуткое ухо больше не ловит. Дыхание замирает, и больше не тревожит волос на виске. А он все сидит, прижимая хрупкое тело к груди, и слушает, слушает, слушает... Тишину. И когда звенящий покой вокруг становится совершенно невыносимым, его разрывает вой. Едва уловимый поначалу, но с каждым мгновением набирающий силу... И, в конце концов, воздух содрогается от безумного, нечеловеческого рева... А потом не остается сил даже на это. И дождь действительно собрался, пряча в своей завесе две одинокие тени, одна из которых укрывала собой другую, будто спасая от холодной влаги. И только дождь услышал: - Кто из нас лгун... А, Шино?..