Когда ей сказали, что он умер, Белль ничего не почувствовала. Она знала, что все ждут от неё хоть пару слов, но не могла придумать хоть что-нибудь, что выглядело бы естественно. В конце концов это даже разозлило её: сколько можно повторять, что она не помнит этого Голда? Чашка, просьбы, поцелуи — он был слишком назойлив, возможно, Белль даже немножко обрадовалась тому, что его больше нет. Полезен он был лишь в том, что назвал её имя: сама бы она его точно не вспомнила. Но за это она уже успела его поблагодарить.
Что-то похожее на тоску шевельнулось в груди только тогда, когда Белль увидела Голда в морге. Сама не зная зачем, кокетничая с санитаром больницы, девушка вдруг спросила его, не здесь ли находится тело. Ей не хотелось смотреть на труп, ей не хотелось смотреть на Голда, но она зачем-то шла за санитаром по полутёмным коридорам, немного испуганно отмечая, как становится вокруг всё тише и безлюднее. Санитар распахнул перед ней двери, скабрезно улыбаясь и говоря что-то о том, что девушки обычно не просят его о таких услугах, и Белль, всеми силами унимая дрожь, остановилась перед рядом металлических ящиков.
Он выглядел спящим, этот мистер Голд, когда санитар по имени Кевин выдвинул поддон и сдёрнул простыню. Белль ожидала чего-то страшного, от чего не сможет спать по ночам, но увидела лишь усталое лицо рано поседевшего человека. Она долго смотрела на него, пытаясь вызвать к жизни хоть какие-то чувства, эмоции, воспоминания, но всё было тщетно.
На следующий день к ней в палату, едва она проснулась, пришёл мужчина. С большими залысинами, довольно упитанный, он выглядел представительно, и Белль неосознанно выпрямилась в постели, подтягивая одеяло повыше.
— Мисс Френч, — не спросил — утвердил мужчина. — Мое имя…
Он представился, но Белль тут же забыла этот набор звуков как что-то несущественное. Зачем бы ей запоминать?
— Очень приятно, — тем не менее пробормотала она, откидывая волосы с лица. Приятно не было вовсе, но правила приличия обязывали: к сожалению, их Белль как раз помнила.
Что он пришёл сообщить ей?
Френч… это слово тоже было чужим, и, если к «Белль» девушка успела привыкнуть, то здесь придётся какое-то время заставлять себя вспоминать, что «Френч» имеет к ней отношение.
Мужчина подвинул стул к кровати, сел на него, одним щелчком расстегнул замок чёрного кожаного портфеля и вытащил аккуратно сложенные стопкой бумаги. Белль настороженно следила за руками визитёра: отчего-то ей казалось важным уделять внимание именно им.
— Вы в курсе, что мистер Голд включил вас в своё завещание?
Слова мужчины не сразу достигли ушей Белль, но когда это все же случилось, она вздрогнула, мотая головой.
— Меня? В завещание? — с оттенком ужаса в голосе переспросила Белль. — Зачем?
Гость приятно улыбнулся. Точнее, вероятно, он думал, что улыбается приятно, на деле же улыбка его была приторной и ненатуральной, отчего Белль напряглась ещё сильнее.
— Боюсь, на этот вопрос я не в силах дать вам объективный ответ. Полагаю, потому что считал необходимым так поступить.
Белль передёрнула плечами, плотнее заворачиваясь в одеяло.
— Я не имею к нему ни малейшего отношения, — как можно более твердо заявила она, глядя в спокойные и неприятные глаза посетителя. — Вы его адвокат?
— Можно сказать и так, — не подтвердил, но и не опровергнул мужчина с незапоминающимся именем. — В любом случае, вам надлежит…
— Ей ничего не надлежит, Альберт! — сухой женский голос оборвал юриста на полуслове.
Они обернулись оба, и Белль, и мужчина по имени Альберт, когда на пороге палаты возникла невысокая темноволосая женщина с недовольно поджатыми губами. Руки её были убраны в карманы неброского, но явно дорогого пиджака; прямая юбка чуть-чуть не достигала колен. Белль понятия не имела, почему заострила внимание прежде всего на одежде, но это отчего-то казалось важным.
Альберт хмыкнул, но с места не сдвинулся. Женщина вопросительно приподняла брови, глядя на него
Белль помнила её. Эта женщина уже приходила однажды, уверяла, что лечение пройдёт по высшему разряду, много улыбалась и гладила Белль по руке. Тогда она показалась девушке пугающей, сегодня явилась спасительницей: Белль не хотелось разговаривать об этом странном человеке, Голде, и уж тем более быть его наследницей. Что он вообще мог ей завещать? Пыльный сундук? Набор кухонных ножей? Склеенную чашку?
— Мадам мэр, — начал Альберт, но посетительница быстро вскинула руку.
— Никаких «но», мистер Спенсер. Покиньте, пожалуйста, палату.
Белль переводила взгляд с хмурого адвоката на женщину и обратно.
Мадам мэр? Вот это да!
Белль понятия не имела, чем заслужила такой интерес со стороны властьпредержащих, и ей снова стало не по себе.
Альберт Спенсер какое-то время сверлил взглядом Регину Миллс — Белль, наконец, вспомнила, как зовут эту женщину, — затем неспешно убрал бумаги обратно в портфель и поднялся, одергивая пиджак.
— Надеюсь, вы понимаете…
— Я всё прекрасно понимаю, — снова отрезала Миллс, выпрямляясь. Она была немного ниже адвоката, но это не мешало ей смотреть на него сверху вниз. — До свидания, Альберт, — и это прозвучало недвусмысленным намеком.
Белль поджала губы, следя за тем, как недовольный Альберт, качая головой, закрывает за собой дверь палаты.
— Спасибо, — благодарно выдохнула девушка, немного расслабляясь. Миллс, заметно подобрев, кивнула ей.
— Не за что, мисс Френч. Скажу вам по секрету, этот господин мне никогда не нравился.
Это прозвучало так заговорщически, так по-дружески, что Белль растерянно хмыкнула.
Миллс изучала её, недолго, но пристально. Затем подошла, усаживаясь, но не на стул, оставленный Спенсером, а на краешек кровати. На Белль пахнуло тяжелыми и сладкими духами, от которых моментально закружилась голова; девушка подавила желание закрыть глаза и чихнуть.
— Как вы себя чувствуете? — этот вопрос, вероятно, должен был прозвучать сочувственно, но Белль кожей ощутила, как цепко впиваются слова в её волосы. Это было странное и немного пугающее чувство. Карие глаза мэра, казалось, буравят лицо.
Белль чуть отодвинулась, выдыхая:
— Всё в порядке.
Миллс улыбнулась, шире, чем Спенсер, но почти так же ненатурально.
— Как славно, — кивнула она. И продолжила прежде, чем Белль сумела сказать что-нибудь ещё:
— Не хотите ли выписаться отсюда?
Белль растерянно моргнула.
Она бы хотела, конечно, но куда?
Миллс наклонилась ближе, аромат духов стал совсем невыносимым. От женщины поплыл странный жар, который плавил щёки и подбородок. Белль искривила губы, желая отодвинуться, но было некуда: мешала спинка кровати.
— Отойдите от неё! — резкий голос вынудил обеих женщин вздрогнуть. Белль выглянула из-за плеча мэра, краем глаза заметив гримасу, искривившую красивое лицо.
Третий посетитель за сегодняшний день. Та девушка, Руби, кажется: она уже приходила однажды, что-то рассказывала. Кажется, они были подругами. И сейчас она была явно чем-то недовольна.
Белль поёжилась.
Они все были странными: и адвокат, и Регина Миллс, и Руби, и более всех — мистер Голд, хорошо, что он уже больше не придёт. Конечно, о мёртвых не говорят плохо, но не в этом случае.
Белль нутром чуяла исходящую от них агрессию: она плескалась волнами, как тот жар, которым обдавала мадам мэр. От этого жара заходилось сердце, становилось трудно дышать. Чужая, злая энергия, от которой хочется спрятаться.
Белль снова посмотрела на Руби.
Нет, пожалуй, от неё она прятаться не хочет. Тут что-то другое: тоже сильное, тоже непонятное, но совсем не страшное.
И только поэтому Белль улыбнулась Руби, открыто и светло, ловя мимолетную улыбку в ответ: внимание Руби всё ещё было отдано спине Миллс.
Мадам мэр не спешила поворачиваться и как-то реагировать на слова и присутствие Руби. Более того, она снова склонилась к Белль, тревожа дыханием и духами, опустила свою ладонь поверх ладони девушки и вкрадчиво сказала:
— Я могла бы предоставить вам комнату, на первое время, конечно же, если вы хотите…
Белль не понимала, зачем столько заботы и предложений. Она не знает этих людей, почему все они навязывают ей свою компанию?!
— У неё уже есть дом, — негромко, но внушительно проговорила Руби. — И вы отлично знаете это, Регина.
Белль видела, что Миллс не понравилась такая фамильярность. Возможно, она предпочла бы, чтобы и Руби звала её «мадам мэр». Но…
Руби шагнула вперёд, Белль аж ахнула, почувствовав, какая волна эмоций покатилась к ним с Миллс и буквально ударила мэра в спину. Почувствовала это и Регина, не могла не почувствовать. Улыбка снова приклеилась к губам, когда женщина всё же встала, разрывая контакт рук и глаз.
— Ваша подруга всегда проявляла непомерную неделикатность, — в голосе слышались раздражённые нотки. Белль, по-прежнему не понимающая, что происходит в этом городе, в этой больнице, с этими людьми, смогла только молча кивнуть.
Регина, казалось, ждала от неё каких-то слов, возможно, положительного ответа на свое несомненно щедрое предложение. Однако Белль молчала, и Регине пришлось уйти ни с чем.
Выходя, мэр задела плечом Руби, но та даже не шелохнулась. И, выдохнув, негромко сказала Белль:
— Как я вовремя, оказывается.
Белль не была уверена в том, следует ли соглашаться, но общество Руби для неё всяко было приятнее, чем двух предыдущих гостей.
— Зачем они приходили? — с нажимом поинтересовалась Руби, скидывая куртку и бросая её на спинку стула. Сама она осталась стоять, и поза её выражала нетерпение.
Белль повела плечом.
— Завещание, — нехотя принялась рассказывать она, с каждым словом понимая, что зачем-то должна этим поделиться. — Голд… мистер Голд что-то завещал мне.
Руби изогнула брови, сделав маленький шажок вперёд.
— И что же он тебе завещал? — как-то очень напряжённо поинтересовалась она.
Белль не понравился этот интерес. Она ощутила желание снова спрятаться под одеяло, как было при встрече с Альбертом Спенсером.
— Не знаю, — ответила она тем не менее чистую правду. — Пришла мисс Миллс, и разговор прервался.
Почудилось, будто Руби облегчённо выдохнула. Белль непонимающе уставилась на неё.
— Какая всем в этом городе разница, что происходит со мной? — раздражение вдруг поднялось глухой волной. Белль никого не знала и, по правде сказать, не хотела знать. А они налетели стаей, стервятники!
Словно почувствовав изменение в настроении, Руби быстро подошла к кровати, опустилась на корточки и проникновенно сказала, заглядывая в сердитые глаза Белль:
— Ты моя подруга. Я волнуюсь за тебя. Потому что и Голд, и Регина… не самые лучшие люди в Сторибруке.
«А ты другая?» — очень хотелось спросить Белль, но она прикусила язык. В конце концов, неизвестно, когда проблемы с памятью перестанут быть проблемами, а ей нужно что-то делать со своей жизнью.
— Мне некуда идти, — тихо сказала Белль. — Мисс Миллс предлагала пожить у неё…
Руби усмехнулась, и это была злая усмешка. Почти оскал. Словно она знала что-то такое, о чём не хотела говорить.
— Ты пойдёшь ко мне, — сказала она столь твёрдо, что Белль даже в голову не пришло возразить. Сейчас ей нужно было, чтобы за неё всё решили. На это оказалась способна только Руби, остальные ждали ответов, дать которые Белль была не в состоянии.
Руби была симпатичнее остальных, и при прочих равных условиях Белль была готова отправиться к ней: всё равно нужно где-то жить. Ни денег, ни, разумеется, пристанища у Белль не было. Стоило, наконец, воспользоваться щедростью жителей этого странного городка.
Ни единой тревожной мысли не шевельнулось в голове у Белль. Ничего, что могло бы остановить её от этого шага. Наверное, потому, что она и сама хотела перестать топтаться на месте.
Выписка из больницы заняла массу времени: сначала Белль предлагали остаться, чтобы долечиться, хотя чувствовала она себя прекрасно. Поняв, что подобные уговоры не действуют как минимум из-за того, что Руби отвечала на всё вместо Белль, главврач, приятный мужчина средних лет с усталыми глазами, пожал плечами и махнул рукой. Медсестра тут же выдала Белль её вещи, врач что-то черкнул на бумажке, буркнул, что это нужно принимать два раза в день, и отвернулся, моментально забывая про всех и про всё. Руби с Белль переглянулись, улыбнулись друг другу и ушли.
Белль надеялась что отсюда — навсегда.
Дни проходили один за другим, Руби уверила Белль, что та может жить у неё сколько угодно, и девушка, немного посопротивлявшись для виду, с облегчением отдалась этому уверению. Сначала она думала, что из Сторибрука стоит уехать, но, чем больше она размышляла об этой возможности, тем больше понимала: ехать ей банально некуда. Она не помнит ни себя, ни, тем более, того места, куда имеет смысл отправиться. Руби убеждала Белль, что её место здесь, что она всегда тут жила, но что-то смутное и недоверчивое зрело в глубине сердца. Сторибрук казался невероятно чужим и безмерно неприятным. С каждым днём неприязнь эта усиливалась, иногда Белль с трудом удерживала себя от того, чтобы выбежать на улицу и заорать во все горло: «Отпустите!!! Выпустите! Я не хочу здесь больше находиться!!!»
На третий день после того, как Белль выписали из больницы, состоялись похороны Голда. Руби настаивала на том, что Белль не должна присутствовать на них, но девушке это показалось вдруг неправильным. Она отказывала Голду в том, чтобы выслушать его, в том, чтобы узнать про завещание, в том, чтобы посочувствовать — всё-таки смерть весьма грустная штука. И Белль, купив в соседнем магазинчике несколько красных роз, незаметно от Руби отправилась на кладбище, заранее разузнав, где оно находится.
Там было очень мало народу. Белль узнала мэра Миллс, которая привычно прятала руки в карманы пальто. Рядом с ней стоял грустный мальчик лет десяти, а чуть позади — шериф, светловолосая женщина, имени которой Белль не помнила. Эмма, кажется, но Белль всё равно не собиралась к ней обращаться: Руби не раз заговаривала о том, что от этих людей лучше держаться подальше, и в итоге у Белль это отложилось где-то на подкорке.
С другой стороны гроба стояла ещё одна женщина, в смешном маленьком беретике, из-под которого торчали порозовевшие от утреннего холода ушки. Торчали они немного нелепо и забавно, Белль даже улыбнулась, но потом, спохватившись, спрятала улыбку: не время и не место.
Рядом с женщиной в берете стоял мужчина. Он обнимал её за плечи покровительственным жестом и иногда касался поцелуем щеки. Белль видела, что он смотрит на мэра и шерифа и недовольно поджимает губы время от времени.
Они были там одни, и Белль вдруг стало неловко от того, что так мало человек пришло проститься с Голдом. Сама она стояла за деревом, не зная, стоит ли выходить и вообще как-то проявлять себя. Пока девушка гадала, что будет лучше, компания у гроба засуетилась, видимо, прощаясь: то ли друг с другом, то ли с покойником. Миллс что-то сказала мужчине, от чего тот вспыхнул и двинулся вдруг на неё. Эмма тут же встала между ними, вскидывая руки. Белль видела, какая довольная ухмылка заиграла на губах Регины, и покачала головой. Люди в Сторибруке всё ещё казались ей странными.
Когда все ушли: мэр, шериф и мальчик в одну сторону, мужчина и женщина в берете — в другую, — Белль, чуть поколебавшись, вышла из-за своего укрытия. Огляделась, словно боялась, что кто-то увидит её, зачем-то пересчитала цветы и неуверенно двинулась к могиле.
Гроб ещё не опустили — Белль видела вдалеке рабочих, но они курили и над чем-то смеялись, а значит, у неё было время.
К счастью, крышка оказалась закрыта. Смотреть на Голда сейчас Белль не хотела вовсе. А подойдя ближе, поняла, что в принципе зря отправилась сюда.
Было страшно. Белль понятия не имела, откуда нахлынул этот страх: он словно поднялся от земли сизым туманом, цапнул за ноги и резво побежал вверх, цепляясь за одежду отравленными коготками. Сдавило горло, стало трудно дышать, задрожали руки, Белль уронила цветы и поспешно присела на корточки, собирая их. А потом замерла вдруг, боясь подняться, боясь посмотреть.
Она отчетливо представила себе, как крышка гроба открывается, ползёт в сторону, и оттуда, из чёрной глубины, высовывается белая рука, обрамленная манжетой рубашки. А затем, ломая дорогое дерево, хрустя пальцами, исчезает вновь.
У Голда не было лица в этой жуткой фантазии, и от этого Белль задрожала ещё больше. А задрожав, принялась отползать от могилы на четвереньках, боясь вставать. Цветы остались лежать забытыми, девушка не испытывала никакого желания возвращаться за ними. Чем быстрее она уползала от неподвижного гроба, тем отчётливее ей казалось, что Голд ползёт за ней под землей, с немыслимой скоростью прорывая ход. А затем вырывается наружу, опутанный корнями, как венами, тянет руки с грязными ногтями и шипит что-то злое. Лица у него по-прежнему нет, но черты угадываются, и это едва ли не страшнее разложившейся плоти. Но ведь он умер совсем недавно!
Белль завизжала, когда её схватили за плечо. Зажмурилась и принялась отбиваться, отчаянно, нервно, со всей возможной силой, задыхаясь и с ужасом понимая, что не сможет убежать. Наконец, после нескольких минут борьбы, голос Руби прорвался к ней:
— Белль! Белль, прекрати, это я!
В ту же самую секунду, как Белль услышала подругу, страх отхлынул. Отступил столь же быстро, сколь и напал, втянулся под землю, туда, где скоро должен был оказаться и Голд.
Белль открыла глаза, с немыслимым облегчением приникая к Руби, повисая у неё на шее, начиная содрогаться в сухих рыданиях.
Она так и не смогла понять, откуда взялся тот неописуемый животный ужас, подстёгнутый фантазией, которая вдруг стала слишком реальной. Руби проводила её домой и долго сидела рядом, всё выспрашивая, что же такого произошло на кладбище. Белль только мотала головой и сильнее вцеплялась в чашку горячего чая. В конце концов Руби оставила её в покое, сказав, что уйдёт ненадолго по делам. Белль кивнула, глядя в сторону. В тот момент ей хотелось остаться одной: солнце стояло высоко, скользило лучами по стёклам. Было светло и совсем не страшно, а Руби обещала вернуться как можно скорее.
Дни снова побежали один за другим, похожие, как две капли воды. Белль нашла себе работу в местной библиотеке, отчасти из-за того, что ей было там спокойно и уютно, отчасти потому, что все вокруг убеждали её, будто там она работала до того, как потеряла память. Всё ещё не желая причислять себя к жителям Сторибрука, Белль не могла не согласиться с тем, что книги действительно манят её. В них она находила успокоение. По крайней мере, поначалу. А потом она натолкнулась на сборник рассказов Стивена Кинга, и в один далеко не прекрасный день спокойствие ушло, словно его и не было никогда.
На часах было уже около полуночи, когда Белль дрожащими пальцами запирала щеколду на двери и накидывала в спешке цепочку, боясь прислушиваться к тому, кто дышит по другую сторону.
С момента похорон Голда прошло тринадцать дней, никто не вспоминал о нём, не заговаривал и не пытался заставить Белль поверить в то, что их что-то связывало. Руби прекратила волноваться за подругу, разрешила ей передвигаться по городу самостоятельно и бывать, где захочет. Сначала подобная опека нравилась Белль, затем принялась раздражать. Будто бы она уже сталкивалась с чем-то подобным, с ограничением собственной свободы, которой и так было не очень-то и много.
Руби, кстати, не пришла домой в этот раз. Позвонила, весёлая, смеющаяся, сказала, что встретила друзей, которые пригласили её прогуляться. Белль ничего не оставалось, кроме как выдавить из себя пожелание хорошенько повеселиться. Именно выдавить, потому что с наступлением темноты стало совершенно ясно: страх, вонзивший в Белль свои зубы на кладбище, никуда не делся. Он оставил на ней свою метку, от которой по ниточке наконец добрался сюда, заполз в дом, по-хозяйски растёкся по полу, зашуршал в углах и за окном.
Белль радовалась тому, что не видела Голда в гробу. Теперь ей казалось, что реши она посмотреть на него тогда — и он пришёл бы за ней. Вернулся бы из могилы и снова протянул расколотую чашку, которую Белль уже однажды разбила о стену. Иногда она лежала ночами без сна и с содроганием вспоминала тот ужас, что овладел ею на кладбище. Она отчётливо чувствовала, что он не взялся ниоткуда. Уверенность в том, что именно Голд подослал его, была безотчетной, но твёрдой. Белль помнила, что мужчина умер, но внутри сидело знание: он мог. Мог вернуться оттуда. Просто потому, что она чего-то не сделала.
Кто-то стоял за дверью, когда Белль услышала звук проворачивающейся дверной ручки. У Руби были ключи, к тому же она всегда предупреждала о том, что идёт домой.
— Руби, это ты? — на всякий случай позвала Белль. Она только что закончила готовить себе чай и теперь очень осторожно держала чашку, пытаясь не обжечься. Руби говорила, что останется с друзьями, да, но, может быть, всё пошло не по плану?
Если бы ответом явилась тишина, Белль подумала бы, что ей почудилось. Мало ли что может взбрести на ум после долгого и упорного чтения страшилок, которые следовало бы читать при свете дня, а никак не на ночь глядя. Однако какой же тогда в них будет смысл?
Но тишины не было. Было дыхание, громкое, с присвистом, словно тому, кто стоял за дверью, дышать было тяжело. Будто лёгкие его были чем-то забиты.
Землёй!
Белль отшатнулась, едва перед ней белой вспышкой промелькнула эта мысль. Чашка вырвалась из пальцев, упала и разбилась, горячий чай обжёг ноги. Дыхание за дверью на миг прекратилось, ручка перестала двигаться. А через секунду всё возобновилось с новой силой.
Белль знала, что нельзя подходить. Липкий ужас полз по телу, дёргал за волосы, кривил рот и заставлял сердце выпрыгивать из груди. Страшно было почти до потери сознания, пару раз Белль чувствовала, что вот-вот упадёт.
Не упала. Сердце не разорвалось в момент, когда она распахнула дверь.
В коридоре было пусто, только лампочка на потолке мигала как-то странно. Белль невольно перевела на неё взгляд, затем снова посмотрела перед собой.
— Почудилось, — едва слышно пробормотала она. Мотнула головой, стряхивая с себя секундное оцепенение.
Что-то послышалось впереди. Какой-то скребущийся звук.
Белль знала, что нельзя проверять. Она знала это столь же твёрдо, сколь и то, что нельзя было открывать дверь. Но, может быть, это просто ветер? Или кошка? Или собака?
Собака, умеющая открывать двери.
Лампочка снова мигнула, когда Белль сделала пару неуверенных шагов вперёд, с напряжением всматриваясь в тёмный коридор: дальше свет не горел, Руби не раз ворчала о том, что надо бы вкрутить лампочки, но так этого и не сделала.
Что-то шевельнулось в той темноте. Пахнуло сладковатым, но не так, как пахнет шоколад или сахарная вата. Противно-сладким, как протухший компот. Наверное. Белль не в силах была придумывать сравнения: она просто понимала, что запах ей не нравится. И что он очень сильный, будто бы то, что источает его, находится совсем рядом.
Темнота шевельнулась вновь, и Белль дрогнула, отшатываясь. До квартиры было рукой подать, девушка попятилась, пытаясь не глядя нащупать ручку, молясь о том, чтобы дверь не захлопнулась. Ей это удалось не с первой попытки, спина успела взмокнуть от дикого, какого-то животного страха.
В темноте кто-то стоял. Молча и почти-почти неподвижно, но Белль знала: едва она отведёт взгляд, этот кто-то кинется к ней.
Лампочка продолжала моргать: всё чаще, всё обречённее, пока не погасла вовсе.
Запах в тот же момент стал гуще, коснулся ноздрей, мазнул по щекам; ошалевшая от страха Белль поняла, что тень, скользящая в коридоре, совсем рядом. Ноги почти отнялись, сердце уже билось в горле, было не сглотнуть, не вдохнуть, не закричать.
Ладонь нащупала ручку, Белль дернулась, извернулась и немыслимо быстрым движением очутилась в квартире, так и не сумев понять, как именно это сделала. Одно мгновение разделило её, захлопывающую за собой дверь, и того, кто метнулся следом, просовывая пальцы в оставшуюся щель.
Белль завизжала так громко, что оглохла сама. Глаза её чуть не выкатились из орбит.
Пальцы были синими, сломанные ногти скребли по деревянной двери, оставляя глубокие царапины. И дыхание… Дыхание всё ещё было хриплым, натужным. А сквозь него прорывался смех.
Трясущимися руками Белль принялась задвигать щеколду, но сделать это было практически невозможно: стоящий по ту сторону двери был силён. Он толкался и напирал, продолжая дышать так громко, что дыхание его забивало все остальные звуки.
Снова завизжав, Белль всем своим весом навалилась на дверь, дёргая цепочку. Цепочка звенела, но становиться длиннее не собиралась.
Вдруг всё прекратилось. Не ожидавшая этого, Белль растерялась было, но дверь под нажимом захлопнулась сама. И в то же мгновение раздался тихий бесстрастный голос:
— Ты не выполнила мою последнюю волю, Белль.
Белль узнала его. Ей даже не пришлось прилагать усилия, чтобы узнать.
— Сгинь, — прошептала она помертвевшими губами. Прижалась щекой к двери, пальцами водя по оставленным в ней царапинам.
— Уйди, тебя нет, ты умер, не смей преследовать меня…
Голд снова заскрёбся с той стороны.
Нет. Не Голд.
Труп Голда.
Волной страха, щедро замешанного на холоде, обдало сердце. Заиндевело, заморозило, свело судорогой плечи.
— Впусти… — голос почудился шелестом далекой травы.
Вспоминая этот день позже, Белль так и не смогла найти ответ на вопрос: почему она открыла дверь? Что заставило её это сделать?
Голд не вошёл — ввалился внутрь. Страшный, мёртвый, холодный, он сделал лишь пару шагов до того, как коснуться щеки Белль рукой, с которой слезала кожа.
Лампочки замигали и в квартире. Белль, которой сжало горло так, что невозможно было закричать, могла лишь с ужасом смотреть, как приближается к ней синюшное распухшее лицо, некогда принадлежавшее человеку.
Белль не знала, как должны выглядеть трупы, которые пролежали в земле несколько недель, но Голд был страшным. Он качался, будто под порывами ветра, и волосы его то закрывали прогрызенную кем-то насквозь шею, то отлетали отдельными прядями куда-то прочь. Левый глаз потёками вылился на щеку, обнажив глазницу — мутную и будто заплесневевшую. Серые тонкие губы, порванные в углах, пытались улыбаться.
— Моя милая Белль…
Шепот тоже был лишён эмоций. Просто звук, который ничего не менял. Мертвец трогал, гладил, смотрел на Белль, пока она безмолвно корчилась от снедающего кошмара. А потом склонился, словно для поцелуя.
Запах снова ударил в нос, склизкая капля сорвалась с гнилой щеки и упала прямо в рот Белль. Девушка задохнулась от отвращения, замотала головой, попыталась убежать, но тело не слушалось.
Мертвец не смеялся. Мертвец не торжествовал. Он просто склонился ещё ниже и всё же прижался своими противными губами к губам Белль.
Белль вырвало. Прямо на Голда. Она стояла, не в силах пошевелиться, рвотные массы текли по губам, от запахов и ощущений тошнило ещё больше; всё это булькало где-то во рту, потому что Голд не собирался прекращать поцелуй. Более того, ему настолько было наплевать на происходящее с Белль, что он попытался засунуть язык ей в рот. Мерзкий, отвратительный, мёртвый язык, вкус которого, к счастью, Белль уже не чувствовала. Кашляя, задыхаясь, мотая головой сквозь безумное оцепенение, девушка, наконец, сумела отстраниться. Но всё, на что её хватило, так это упасть на колени, упереться ладонями в пол и выплюнуть всю ту массу, что жгла полость рта. Содрогаясь в рвотных позывах, ощущая, как режет живот, Белль едва почувствовала, как холодные руки Голда схватили её за плечи, опрокидывая на спину. А почувствовав, закричала, завопила, завизжала, наконец отпихивая от себя мертвеца.
Не хватало сил. Голд елозил где-то сверху, придавливая к полу, мешая дышать. Ему не было больно, ему не было стыдно, ему не было ничего, и Белль мучилась за двоих. Упираясь ладонями в разваливающиеся плечи, обтянутые грязной тканью, Белль всё кричала и кричала, пока не охрипла. А Голд, ведомый странным инстинктом совокупления, дёргал бёдрами, прижимаясь к паху Белль. В его штанах ничего не было — ничего твёрдого, кроме костей, выступающих то тут, то там. Удовольствия они не приносили, только боль и непрекращающееся отвращение. Белль снова затошнило, когда она представила, что было бы, будь Голд голым, и она зажмурилась, не переставая пытаться оттолкнуть мертвеца. Однако проще, видимо, было бы справиться с грузовиком.
Он поцеловал её снова, и на этот раз его язык без усилий проник в девичий рот, зашуровал там бессовестно, скользя по зубам, сталкиваясь с другим, живым языком. Что-то отвратительно склизкое хлынуло вдруг в горло, словно у Голда порвались десны, и кровь с мерзким запахом и вкусом, перемешанная с гнилью, потекла в Белль. Что-то безмерно горячее, плавящее обволокло сердце, ударило больно под дых, проскользнуло по позвоночнику.
Засело в голове далёким воспоминанием.
Больше Белль не кричала.
Она просто потеряла сознание.
* * * * *
— Ты знала, — обвиняюще сказала Руби. Глаза её пылали ненавистью, поза выражала готовность ринуться в бой по первому зову.
Регина Миллс рассмеялась ей в лицо.
— О чем ты, милочка?
Это прозвучало слишком ненатурально, и они обе эти поняли.
Белль увезли в больницу несколько минут назад. А ещё раньше Руби пришла домой и нашла Белль в душе: она стояла там под обжигающе горячей водой и пыталась отмыться от чего-то невидимого. Руби заговорила с ней, хотела вывести в комнату, но девушка закричала, едва подруга к ней притронулась. И кричала она, надрывно и на одной ноте, до того момента, как приехали врачи. К счастью, они не задержались.
Теперь же Руби стояла напротив ухмыляющейся Миллс и не могла найти слов от возмущения.
— Завещание, — прошипела она. — Не так ли?
Миллс была невозмутима. Не поведя даже бровью, она нагло ухмыльнулась в лицо Руби.
— Не понимаю, о чём ты, — она передёрнула плечами и прошла мимо, к стоящей неподалеку Свон. Сжимая кулаки, Руби видела, как они перекинулись парой слов, улыбнулись друг другу и ушли. Наверняка сегодня ночью ни одна из них не вспомнит о несчастной Белль.
Им нужно было избавиться от Голда, и они это сделали. Руби тоже терпеть его не могла. Но Белль-то ни в чём не виновата!
— Завещание, вы были правы.
Руби резко обернулась на прозвучавший рядом голос.
Альберт Спенсер холодно кивнул ей.
— Он завещал Белль проследить, чтобы его не хоронили в течение двух недель, — адвокат сказал это слишком буднично, чтобы не стало страшно от произнесённых слов.
Руби, поёжившись, сглотнула.
Конечно, Регина знала. Потому и появилась тогда в больнице. Чтобы отомстить. Подлая тварь!
— Он намеревался воскреснуть? — едва слышно спросила Руби, отчётливо понимая теперь, какой страх довелось пережить Белль. Сочувствие заполнило сердце.
Спенсер чуть искривил уголки рта, что, вероятно, должно было обозначать улыбку.
— Он это и сделал, — сухо прозвучало в ответ.
Альберт ушёл, чуть помахивая портфелем, а Руби невольно обернулась на странный звук, донёсшийся вдруг из подступающего утра.
Кто-то дышал неподалеку.
Тяжело и с присвистом.
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ КОНЦОВКА
Руби дрогнула, скрещивая руки на груди. Постояла чуть, тревожно всматриваясь в сгустившиеся тени, затем поспешно пошла прочь: ей было, куда направиться.
Белль лежала в палате, снова, и безучастно смотрела куда-то в окно. Не повернула голову ни на стук в дверь, ни когда Руби осторожно вошла, стараясь не слишком сильно шуметь.
— Белль, — очень тихо позвала Руби, остановившись возле кровати. Ей хотелось взять подругу за руку, но она боялась, что та снова начнёт кричать. Видение Белль в ванной, ожесточенно оттирающей невидимую грязь, не выходило из головы.
— Белль…
Белль всё же повернулась. Сухие губы её выглядели потрескавшимися.
— Голд, — сказала она ровно.
Руби кивнула.
— Я знаю, — поспешно отозвалась она, всё же присаживаясь на краешек кровати и слегка касаясь кончиками пальцев ладони Белль. — Завещание.
В глазах Белль что-то вспыхнуло.
— Завещание, — эхом повторила она.
Руби удивленно почувствовала, как Белль ответила на рукопожатие.
— Ты не должна, — начала она, но Белль покачала головой.
— Должна, — и она улыбнулась. Впервые за долгое время.
Руби моргнула, медленно начиная понимать.
— Я должна, — повторила Белль, и голос её был почти счастливым. — Вернуть его. Румпельштильцхена.
За окном занимался рассвет.
