Смерть в Дориате

Медленно, словно нехотя открыл он глаза, с трудом выдираясь из туманной мглы, спеленавшей, опутавшей его. Не сразу вспомнил он, где находится. Огляделся. — Брат, — шепотом позвал Туркафинвэ. Закашлялся. На большее не хватило сил. Помолчал немного. — Мой брат, Атаринке, где ты? И услышал он в тот же миг где-то сбоку, справа от себя, тихий стон. — Отзовись, брат, скажи что-нибудь, — снова, уже громче, попросил он. Молчание было ему ответом. Страх закрался в душу Тьелкормо, сжал своими костлявыми пальцами горло. Что с братом? Жив ли еще или уже ушел в Мандос? Поднялся на локтях, превозмогая боль, повернулся на бок. Зажал пальцами уходящую куда-то в глубину рану. Каждое движение причиняло ему невыносимую муку, но еще мучительнее была неизвестность. И тогда он пополз. Медленно, оставляя за собой кровавый след, двигался он вперед. К брату. С самой первой встречи, едва увидев несмышленым младенцем на руках матери, полюбил он его всей душой. Никогда еще не было у него младшего брата. Никогда. Старшие были, взрослые и разумные, а младшего нет. Не с кем было поговорить по душам. Верного друга среди жителей города он тоже себе еще не нашел, хотя прожил уже не один десяток лет. Совершеннолетие уже давно миновало. А тут младенец. Ребенок в доме. Все для него изменилось теперь. Едва вернувшись домой с охоты, тотчас же отныне спешил он к нему. И малыш, едва научившись его узнавать, радостно смеялся, завидев Турко. Тянул он к нему из колыбели свои ручонки, и нежность обволакивала сердце старшего брата. Бережно брал он Атаринке на руки, играл, шел с ним гулять. Восторженно распахнув глаза и смеясь от восторга, тянулся ребенок навстречу шелестящей над головой листве, и Тьелкормо радовался вместе с ним. Завидев что-нибудь новое и необычное, первым делом теперь думал он, сможет ли эта вещь удивить и порадовать брата. Как это чудесно, смотреть на мир глазами ребенка, с нежностью думал он, и снова спешил домой, прихватив для малыша какую-нибудь новую игрушку. Шаг, еще шаг преодолел он. Вот уже почти дополз. «Подожди, не умирай, брат. Не оставляй меня здесь одного». Вырвался из груди тяжелый вздох. Чувствует, что надо передохнуть. «А помнишь, как я учил тебя стрелять из лука? Я помню». Память накатывает на него приливной волной, слегка притупляет боль, рвущую изнутри. Чудится ему, будто вновь, как тогда, стоит он на просторной лесной поляне вместе с маленьким братом, показывая ему, как надо правильно натягивать тетиву. И эта память, память о лучших, о светлых днях, помогает ему сделать сейчас последний, отчаянный рывок. Дополз. Атаринке медленно, с видимым усилием, поворачивает к нему свое лицо. Майтимо, которому только что пытался он говорить что-то, отступает назад на шаг. — Не умирай, прошу тебя, брат, — снова, словно в бреду, сквозь страдание шепчет он. Вот уже и сам слышит он голос Намо, но упрямо гонит смерть прочь. На бледном, словно окаменевшем лице брата ни единой кровинки. Только пот струится по его вискам да в отчаянии стиснул зубы. Тянет руку он, прикладывая усилие. Словно преодолевает на пути какую-то невидимую преграду. Преодолел. Смог. Улыбнувшись, взял он за руку Турко, переплетя его пальцы со своими. Выдохнул. — Я тебя там обязательно встречу, брат. Прямо у дверей. Я подожду. Ты недолго будешь один. А далеко в Тирионе в тот миг шедшая по одной из улиц молодая женщина, нолдиэ, внезапно покачнувшись, остановилась. Словно бы споткнулась, налетев на невидимую преграду. Страшный, леденящий душу крик вырвался из ее груди. Ноги ее подкосились, и шедшая рядом с ней молодая ваниэ едва успела подхватить подругу, в последний момент не дав ей упасть. — Что? Что случилось? — тревожно спрашивает она у нее, в отчаянии теребит за плечи, пытаясь привести в чувство. Медленно, очень медленно открыла она глаза, остановила на сестре свой помертвевший взор. — Он умер, — едва слышно, одними губами прошептала она. Моргнула, словно дневной свет причинял ей боль. И заплакала.