Забетонирована

-Неужели ты не слышишь моё безостановочное биение сердца? -Слышу.. -Ты видишь мои глаза? Скажи, видишь? -Да. -Неужели в них не видно ни грамма боли, неужели ты не видишь эти раны? Всю эту боль, которую я терпела, чтобы наконец получить тебя? -Я... Пойми... -Ты опять молчишь. Почему?.. Я всегда все приму и пойму, но ты ведь прекрасно знаешь, чего я боюсь больше всего... -Я знаю, и поэтому молчу. -Шенн... Шеннон, не говори мне, что ты уйдешь от меня. Бросишь. Здесь. -Пойми, я никогда бы этого не сделал, но все эти слухи, все эти ночные скандалы с твоими родителями. Или звуки, исходящие из гостиной. Когда ты скандалишь со своей семьей. Я больше не вынесу видеть. как ты плачешь. Меня это разрывает. У меня просто не остается другого выхода... -Выход есть всегда!!! -Ты снова меня перебиваешь.. -Прекрати, прошу! Я не хочу слышать НИ-ЧЕ-ГО!! -Тогда чего ты хочешь? -Только одного. Сейчас. Она меня поцеловала. Как всегда, поддаваясь и, как всегда, подчиняясь мне. И что странно, мне это нравилось. Эта постоянность. Я впервые в течение семи лет не хотел ничего менять. Ни группу, не брата, не себя. Я впервые почувствовал себя счастливым и наполненным. В моем сердце была Она. Она была забетонирована во мне. Она меня грела. Я Ею жил, дышал. Так было, есть и... будет. всегда. Она поцеловала меня в плечо. Нежно, податливо. Я схватил ее запястья и завел их ей за спину. Она хочет подчиняться, пусть так и будет. На этот раз ее поцеловал я. Грубо, ненасытно, настойчиво и неистово. До крови. Как она любит. Решил проявить еще больше грубости и с силой бросил ее на нашу постель. Нашу постель, насквозь пропитанную запахом ее крови, секса и спермы. Постель, с которой у меня связаны лишь похотливо-затуманенные и пошлые воспоминания. Я начал покрывать ее укусами и поцелуями, она же тихо стонала и тяжело дышала. Я медленно снял с нее одежду и раздвинул ноги, продолжая кусать ей губы. Сегодня на постели появятся еще капли крови и спермы. Утром я не мог понять куда она исчезла. На столе стояла чашка моего любимого кофе. Она всегда его варила, несмотря на свою ненависть к этому вкусу и запаху. Под чашкой был кусок бумаги, где были выведены буквы. Ее буквы. Ее слова. Ужасающие и разрушающие меня: "Шеннон. Прости, что я сделала это первой. так будет легче. Завтра я уже буду не в Америке. Если ты бы ушел от меня, я бы этого не вынесла, а так все выглядит, будто я сама так решила. Мне невыносимо больно, и прости, что я тебе об этом сообщаю. Помнишь, ты сказал, что не выносишь, когда я ссорюсь с семьей? Так вот, я никогда с ней не ссорилась, потому что моей семьей всегда был ты. Я бесконечно тебя люблю, и прошу об одном. Если ты появишься в моей жизни снова, то останься в ней насовсем. Навеки твоя." Как она могла... Завтра она будет в Лондоне, ведь она никогда не вернется в ту дыру, откуда сбежала ко мне. Завтра я тоже буду там. С ней. Снова и, отныне, навсегда. Она во мне забетонирована. А я против бетона бессилен. И она навеки моя.