Про снега, льды и вселенскую печаль

Только глупый против ветра принимает за управу то, что ветер вытворяет, будто ветру надо это.

     Ожидание изматывало, но от этого вечера Чарльз ожидал чего угодно, но только не ожидания. Он думал, что готов бы сорваться по первому зову то ли интуиции, то ли скал, бежать куда-то, кого-то спасать, нырять в бесконечный водоворот снежных ураганов, лишь бы не видеть, не видеть, даже вспоминая сон, мёртвых черных глаз. Лионель был спокоен, но Чарльз всё равно то и дело косился на маршала, с интересом оглядывающего с холма каньон. Нельзя было допустить, чтобы Савиньяк погиб, ни за что, от него теперь зависело всё, и личные предпочтения Чарльза действительно в расчет на этой войне не брались. Ветер казался серым во взметающихся грязных снежинках, сапоги оставляли фигурные метки, а Чарльз ждал хоть какого-то знака.      Но знака не было. Солнце упрямо и спокойно катилось за горизонт вдали каньона, шорох снега оказывался случайно прошедшим рядом солдатом, а отнюдь не закатной тварью. Чарльз ожидал чего угодно, но только не «ничего». Савиньяк запретил выходить из лагеря, но и к чему это было? Литтен, бедная литтен из сна, если ей нужна помощь, нужно идти её искать, но куда – непонятно. Капитан закрывал глаза и видел разноцветные ничего не значащие всполохи на фоне бесконечной черноты.      – Хочу пройтись по окрестностям. – Маршал уже сжимал бока норовистого Грато. – Сообщите.      – Да, мой маршал!      Савиньяк никуда без свитских офицеров, но относился ли приказ к Давенпорту? «Разве что я позову вас с собой», да?      – Господин Савиньяк! – вот кто его дергал за язык?! – Будут ли приказы касательно меня?      Рука задумчиво провела по шее мориска. Что у него на уме? Он хоть когда-нибудь может поступить по-человечески, а не как механизм бездушный?      – Как хотите, – был ответ. И через паузу: – Если вы имеете более четкое представление, куда здесь идти, считайте это приказом.      Чарльз не имел, но к лошади сорвался. Здешних мест он не знал, но каньон доверия не внушал, несмотря на то, что разум понимал, что Чарльз ничего не сможет сделать или изменить, если худший из его кошмаров сбудется. Разве что… быть рядом. Не корить себя за то, что ничего не знал и не видел, а быть уверенным в том, что ничего сделать не смог. Легче от этого не становилось, но хотя бы не примешивалось непонятное чувство вины.      Шарли из лагеря уходить не хотела, поэтому меланхолично мерила шагами белую пустыню, иногда заваливаясь набок. Чарльз, конечно, выравнивал, иногда понукал, трепал по шее, чтоб кобылка очнулась, но та как будто спала. Свита ехала молча, да и Лионель не произнес ни слова, только ветер в ушах свистел. Хоть бы вновь услышать горн, хоть бы один взгляд с северных вершин!..      Чарльз обернулся на маршала и понял, что едет впереди.      – Что же вы остановились, капитан? – губы маршала тронула почти издевательская улыбка. Давенпорт растерялся: куда ехать, он не знал, как он ехал так раньше – тем более, пришлось судорожно зашарить по холмам. Ничего. Пусто. Шуршание сзади – Савиньяк спешился и прошел немного вперед, утопая в снегу почти по щиколотку. Взгляд – к холмам. А у холмов…      – Вас звали. – Ребенок?! Здесь?! – Вы пришли. Мы пришли, когда вы позвали.      Тоненько говорит, а на белом фоне почти не видно белого меха, в который девочка завёрнута. Даже лица почти не видно – укрыто махровой теплотой. Чарльз спешился одним из последних, подходя к странному ребенку, спустившемуся, видимо, с гор. По холмам вела еле заметная дорожка из следов, снег не успел её засыпать. Значит, Чарльза всё-таки вело что-то? Или это Шарли?      – Теперь должны вы идти, потому что Мудрейшая зовёт.      Слишком серьезно для ребенка. А вот Лионель, похоже, проникся. Верит непонятной девочке больше, чем собственному офицеру, как же.      – Куда идти и кто такая Мудрейшая?      – Фульга блестит в ночных небесах! – воскликнул ребенок, взметая руку вверх. – Она глядит на скалы, и Мудрейшая говорит, что пришло время им обрести хозяина. Сегодня праздник! Сегодня фульге будет принесена жертва.      – Кто?! – ужаснулся кто-то из свитских, но маршал махнул рукой.      – Куда?      – Лошади не пройдут по склонам. Оставьте здесь.      – Хорошо, – не стал спорить Лионель и передал поводья опешившему Сэц-Алану. – Берите лошадей и возвращайтесь в лагерь, вернусь, самое большее, дня через два. Если не вернусь, пусть командование переходит Хеллингену и Айхенвальду. Нужно сходить узнать, чего от нас хочет Мудрейшая. Идемте, Чарльз.      – Я? – хлопнул глазами Давенпорт, ожидавший всего, но только не этого. Лионель раздраженно дернул плечом.      – Вы. И я. До двух считать умеете?      – Да, мой маршал…      – Отлично, тогда не собьетесь, – деланно обрадовался Савиньяк, не глядя махнул рукой отряду и шагнул к девочке. – Веди, малышка.      Споры прерывались нещадно. Кто пытался вякнуть про сохранность маршала, тот лицезрел, насколько просто вытаскивается маршальский пистолет из промасленной кожи. Чарльз не мог сказать, что он был рад или что-то понял. Нервы напоминали о своей безвременной кончине отдававшимся в запястьях стуком и уставших коленях, не привыкших подниматься в гору самостоятельно. Лошади были почти рады уйти из того места, и животным Давенпорт доверял много больше, чем непонятным детям. Маршал, видимо, считал иначе. Но он мог бы хоть выглядеть хоть сколько благодарным! Всё-таки это Чарльз почувствовал, что нужно остановиться, это Чарльз привел отряд к этому подъему, это он первый шагнул за невидимую грань! Но нет же, маршал все заслуги приписал себе.      Наверное, Давенпорт это случайно сказал вслух. Потому что когда светлый лик Лионеля обратился к капитану, в черных глазах горело чувство сродни бешенству.      – Чарльз, имея дело с вами, – Савиньяк раздраженно сложил руки на груди, – мне приходится срочно учиться читать мысли. Считаете, что это так легко? Вот, тогда попробуйте догадаться: о чем я сейчас думаю?      – О текущей… кампании? – осторожно предположил Чарльз.      – Нет. Я думаю о том, какой вы идиот. Видите, такая простая вещь, которая, кажется перманентно запечатлена у меня на лице, – маршал начал было говорить резко и отрывисто, но потом вздохнул, успокаиваясь, и продолжил, – вам и это не под силу увидеть.      – Мой маршал, – заскрипел Давенпорт, сжимая ладони в кулаки, – слишком часто позволяет себе думать о скромных офицерах.      – Ради Создателя, Чарльз, – закатил глаза Лионель, – молчите, пока вас не спросят.      – Пришли!      Они обернулись одновременно, чтобы увидеть, как приземистые домики выползают из-за холма. Дерево было обложено камнем, камень заткнут шкурами, горели костры. Посёлок, что-то вроде бакранского, люди в бело-бурых шкурах сновали туда-сюда, девочка исчезла, юркнув куда-то в переплетения каменных стен.      На двух военных, кажется, никто не обратил внимания, маршал огляделся и направился к одному из домов, чем-то выделив его из многих других. И не ошибся: за откинутой шкурой в ровном круге сидели на коленях люди с раскрашенными лицами перед костром, а над всеми на тюках возвышалась внушительных размеров старуха с длинной трубкой в зубах. От дыма немного кружилась голова, но Чарльз послушно прошел и сел рядом с маршалом на свободное место – их оказалось три или четыре.      Раскосые глаза немигающе следили за визитёрами.      – Скалы обычно не пускают чужаков, – наконец хрипло прошуршал голос. – Но вы пришли. Значит, дух Звёздного Барана хочет, чтобы вы участвовали в жертвоприношении.      – Звёздного Барана? – заморгал Лионель, яро пытаясь не засмеяться. Да, Эмиль на его месте бы уже явно валялся, маршал Ли лицо держал отменно.      Чарльзу смешно не было. Чарльзу было банально страшно. Боковым зрением то и дело казалось, что светлые глаза северян не имеют зрачков, но мимолётные прямые взгляды доказывали обратное. Наверное, Давенпорт просто перенервничал, это маршалу всё казалось какой-то глупой игрой.      – Сегодня Фульга на небе делает последний круг, – объявила шаманка, поднимаясь с места и протягивая руку. – И ей будут возданы почести, достойные её, ибо её место займет брат её. Но сегодня она успеет увидеть, как новая звезда взойдет, дабы посмотреть на надежду, что возродится. Так говорят. Подойди, дитя.      Чарльз заозирался, дабы вновь увидеть какого-нибудь ребенка из тех, кого племя считает избранным на какие-то подвиги. Он воспринимал всё достаточно скептически, разве что хотелось удрать, пока не понял, что смотрят на него. Он вопросительно посмотрел на Мудрейшую – та кивнула. Надежда непричастности к происходящему умерла последней, и Давенпорт медленно поднялся, обходя костёр. Сухой палец уткнулся ему в лоб.      – Так говорят, – повторила шаманка. – Говорят, что ты единственно достойный преемник, но больше Скалы не примут клятву, не услышав слов.      – Я видел литтен, – зачем-то не согласился Давенпорт. – Она ведь считается за Скалы, она ведь могла принять… что бы там ни было?      Мудрейшая нахмурилась и покачала головой.      – Последний литтен погиб под завалами северного замка. Нет больше у Скал защитников. Только ты.      Чарльз поджал губы. Она не видела её! Она вообще ничего не может знать, что происходит за пределами селения. Чего один звёздный барашек стоит, тьфу! Вслух предусмотрительно ничего не сказал.      Палец оторвался от уже затёкшего лба, и женщина грузно выплыла из палатки, взмахнув напяленными на нее шкурами – звала следовать за собой. Лионель сорвался мгновенно, Чарльз еще немного помешкал, но остаться в палатке в окружении неподвижных людей ему не хотелось. Лучше уж быть рядом с маршалом, чем непонятно с кем!      Путь привел к четырем неровным стелам, возвышающимся друг напротив друга на заснеженном холме. В центре образовавшегося ромба одиноко стоял черный булыжник, не потревоженный снегом, Мудрейшая подошла и встала подле камня. Неровно овальный, он закрывал ей колени, выглядел ртутной каплей посреди белоснежного простора. С холма, больше похожего на курган, не было видно домов, но всё еще ощущались запахи, окрестное эхо доносило голоса. Во всяком случае, Чарльз предпочитал думать, что скалы отражали эхом голоса жителей посёлка, а не говорили самостоятельно.      – Подойди, – приказала шаманка, и Давенпорт на ватных ногах приблизился к камню. – Они ждут пробуждения, но дремлют, пока ещё дремлют. Древние защитники устали, но согласны проснуться, если им дадут зов. Примешь ли ты силу, что тебе предложат?      – Да, – выпалил Чарльз, чтобы только не сказать «нет», которое вертелось на языке. Спину сверлил черноокий взгляд, и пока он был не презрительным, но всё изменилось бы, стоило капитану хоть раз спасовать. Маршал не отступал, когда дожимал каданцев и гаунау, того же он ждал от своего офицера.      – Примешь на себя эту ношу, и все грехи Повелителей Скал лягут на тебя, – предупредила шаманка, – и ты должен будешь их искупить. Иначе тебя ждет небытие – судьба всех, кто хоть единожды нарушал свои клятвы. Для недостойных жизни не находится достойных спутников в посмертии. Лишь твари, что утаскивают в темные коридоры лабиринта, а от того, кто провожает, они отворачиваются. Дай руку. Ты решишь, когда они спросят тебя. Или откажешь.      Как старуха дёрнула его за руку, Чарльз удивился, что та не вылетела из сустава. Пришлось зашипеть сквозь зубы, а потом еще и сморщиться, когда каменный наточенный ритуальный нож резанул по ладони. Сухая рука плотно сжала его пальцы в кулак, по запястью полилась кровь, капли на морозе густели и упруго разбивались о неподвижный валун. Шаманка отсчитала про себя до шестнадцати – Чарльз считал с ней, кажется, одновременно – и отпустила. Ладонь была вся алая, да еще и кошки бы побрали каменный нож с неровными краями.      Лионель, неотрывно глядя на окроплённый кровью камень, молча протянул ему платок, и Чарльз наскоро замотал порез. Несколько капель будто пропитывали валун, тоненькими жилками расползались по темному покрытию, обращая его в бордовый, густели, давая жизнь чему-то невероятному и страшному. Чарльз услышал гул и почувствовал, как булыжник мелко затрясся, будто поворачиваясь к нему… лицом?! Нет, показалось, на камне не может быть ни золотых глаз, ни очертаний тонкого рта, это всё игра его воображения, он принял за лицо обычные выемки и неровности. Шепот пронесся по окрестным скалам, доносился то сзади, то сбоку, а полностью пропитавшийся кровью булыжник будто накренился вперед, будто…      – Склонился, – торжественным шепотом прошуршала шаманка. – Хозяин вернулся. Скалы признали своего Повелителя. Они примут твою клятву, Чарльз Давенпорт.      Виконт Давен с усилием оторвал взгляд от «склонившегося» булыжника, изо всех сил стараясь ничего не понимать. Все скалы в округе, кажется, вместе со всей населявшей их живностью уставились на Давенпорта, ожидая действий, слов. А Чарльза, как обычно бывает в такие моменты, просто-напросто сковало по рукам и ногам.      – Давайте! – раздраженно дёрнул плечами Лионель. – Повелитель Скал в гвардии мне не помешает!      Страшно? Страшно принять на себя чужие грехи? Маленький шаг, а ты уже рядом с камнем, который кажется огромной скалой, он смотрит выжидательно, у него целая вечность, а у тебя нет и нескольких секунд. Скалы ведь не сомневаются, верно? Почему же ты сомневаешься, хотя за тебя уже давным-давно всё решили? Кто решил? Ты сам или человек, который стоит за твоей спиной, хотя обычно всё наоборот? Кто смотрел на тебя доверительным взглядом, кто топтал твоих врагов, склонялся, защищал?      Колено коснулось белого снега, на камень упала тень. Стоило пойти, стоило остаться, стоило взвиться, стоило взять на себя любую ношу, чтобы сторицей отплатить за всё, что для него делали. Упасть, спикировать и воспарить над самой землей, а дальше хоть в бездну, но не дать сбыться ни одному из кошмаров. Как это просто: неожиданно осознать, что ты почти всесилен, что ты вот-вот поймешь, когда всё началось и когда закончится, положить завернутую в платок окровавленную руку на холодный булыжник. Скалы тебя или примут, или отвернутся, но если отвернутся, тебя заберут в своё лоно твои же кошмары и не отпустят, как ни бейся. Как ни зови козлоногую литтен, как ни хватайся за власть тишины, грёзы покажутся кровопролитней самой безжалостной в мире войны.      Чарльз встряхнул головой. Он не мог отказаться. Скалы пустили его, поверили ему, и он не мог предать их доверия. Стоило отказаться, и сон стал бы явью, это Чарльз понял очень четко. Кошки со всеми великими грехами, за спиной – маршал, за маршалом – Талиг, и он должен исполнить свой долг. Что будет с ним – дело десятое.      И дико хотелось сказать и стыдно признать, что он не знает, что говорить, Создатель, пусть его отпустят, пусть скажут, что это очередная глупая шутка вселенной. Но Скалы шептали и шуршали в ушах, будто говоря...      Повторяй за нами.      И Чарльз повторял, произносил слова, которые никогда не знал в своей жизни, не понимал даже значения которых, но мерно повторял клятву на древнем языке, которую требовала от него сама Кэртиана. Они были нужны друг другу. Чарльз и этот мир.      – Ты сказал, – раздалось наверху голосом шаманки, но говорили будто сами небеса, – они слышали. Встань, Повелитель Скал, и прими силу, что дали тебе.      Чарльз встал. Честно попытался принять силу, но не почувствовал ничего, кроме ветра, забирающегося под сбитый плащ. Поправил мех, выпрямил осанку, оглянулся на маршала. Тот улыбнулся, то ли ободряюще, то ли издевательски, Чарльз в кои-то веки решил посчитать, что первое. Изменений в организме не ощущалось, а несколько минут назад он чувствовал себя куда более магическим, чем сейчас.      – Фульга ждет, – Мудрейшая кивнула на группу людей, которые вели в поводу раскрашенного барана, и повернулась к наклонившему голову маршалу. – Молнии, молнии ведут и верят. Она склонится тебе, ибо наблюдает и хранит. Её звезда заходит, но взойдет новая.      Шаманка зашагала вперед, утопая в снегу. Ах да, жертвоприношение. А Чарльз грешным делом подумал, что от стремящихся зарезать нежданных гостей селян придется убегать.      Группа поднималась дальше в гору, и уже виднелся обрыв, Давенпорт с трудом поднимал ноги, с завистью глядя на Савиньяка, которому, кажется, было хоть бы что. И вдруг застыл, прикованный к одному месту. Застыл, безнадежно отстав от группы и от изумления почти перестав дышать.      Животное заметалось в руках людей, предчувствуя скорую кончину, старуха опустила барану руку на голову, и тот присмирел, жалостливо оглядываясь. Нож резанул по мягкой шее, мех окрасился в алый, но жертвенное животное будто не заметило раны, продолжило шагать туда, куда его тянули, заливая снег нечастыми каплями.      – Фульга!      Звезда горела свою последнюю ночь в этом цикле, и люди смотрели на небо, только двое прихожан обращали взор не туда.      – Ну и где этот ваш звездный барашек? – весело спросил Лионель, оглядываясь по склону и то и дело скашивая взгляд на застывшего Давенпорта. Капитан утонул в снегу почти по щиколотку, безвольно опустил руки и затуманенным взором смотрел в одну точку.      Выпрямленные пушистые ноги с мелко переступающими по снегу копытами, ровная осанка, два закрученных бараньих рога, зачесанные назад длинные темные волосы и горящий серый взгляд. Кажется, это было так всегда, но в зрачках у нее сверкали молнии, она бесстрастно смотрела на Чарльза, задрав подбородок и поставив торчком мохнатые уши. Потеряв интерес к Давенпорту, сероглазая медленно повернулась к Лионелю и, разведя руками в разные стороны, на несколько секунд склонила ровную спину, выгибая её почти что по-кошачьи. Локоны взметнулись, подхватили ветер и затрепетали позади неё отражающей солнечные блики каштановой волной.      А Чарльз смотрел и не верил своим глазам.      Потому что литтен оказалась фульгой, и защищала она отнюдь не Чарльза Давенпорта.