***
Своеобразный пинок под зад товарища по ночным посиделкам, ночным постоялкам, побегалкам, потанцевалкам и прочему, так называемого, господина Люцифера, Пак Чанёля, оказался весьма действенным. Хотя Чонина впервые били учебником по физике. Обычно в ход шли разные предметы: линейки, подушки, кулаки, ножи, вилки, но учебник по физике – это что-то новое. - Вставай, скотина! – прорычал он. Чонин проснулся не сразу. Точнее, глаза он открыл и тяжёлым взглядом уставился на друга. - Чего тебе? – сонно проговорил он. - На истории спишь! На литературе спишь! А на физике – хер тебе! – Чанёль погрозил ему учебником. – Или электростатика, или смерть! Чонин лениво опустил голову на сложенные на столе руки и вздохнул. Физика ему никогда не нравилась – намного круче было сидеть за компьютером, складывать операции и создавать новые и новые программы, с которыми он заколебал всех. А Чанёль заколебал всех со своей физикой. И, в первую очередь, они заколебали друг друга. - Сядь уже, дылда, - прошипел Чонин, свирепо наблюдая за тем, как его сосед по парте расхаживает по кабинету и зазубривает предложения и формулы. - Не хочу быть таким жирным, как ты, - промурлыкал тот, и, казалось, из-за его мудрого подкола даже уши его радостно зашевелились. Огромные, невообразимо гигантские уши, как у Микки Мауса. - Или не хочешь лишний раз тревожить свой геморрой, - злобно ответил Чонин. - Ты мой геморрой, положил мой ластик на место и свалил с моего стула! Так и протекали их дни. Над ними посмеивались все: уважали по отдельности и высмеивали их брань друг с другом, потому что это всегда было очень весело и позитивно. Чанёль присел на стул и расслабился, откладывая тетрадку. По классу прошёл какой-то непонятный парнишка, которого Чонин ещё ни разу не видел, но Чанёль тут же обратил его внимание на него. Ткнув друга в плечо, он указал ему на мотающегося туда-сюда подростка, который нёс за спиной до неприличия большой портфель, едва покачивая при ходьбе узкими плечами. - Смотри, - тихо сказал он. – Это новенький. - Ну и? – лениво спросил Чонин. Чанёль помолчал некоторое время. Взгляд был сосредоточен, будто он пытался получше сформулировать свои мысли так, чтобы было понятно, что именно хочет он передать своему другу. - Он однажды вцепился в Ифаня и начал что-то трандычать ему о помощи, - сказал он. - О какой ещё помощи? – не понял Чонин: вообще не входило в его планы собирание слухов о новичках. - Он сказал, что ему срочно нужна чья-то помощь, что кто-то в опасности, но никто ничего так и не понял. Чонин быстро потерял к этому интерес, открывая учебник по физике и тут же закрывая его и откладывая на край парты. Это не предмет – это мозгоимейник. Непонятно, как Чанёль вообще может любить что-то подобное. И как его могли заинтересовать слухи о каком-то невзрачном пареньке – тоже непонятно. Что за непонятное чудовище, этот Пак Чанёль? Физика прошла на неудивление скучно. Всегда всё проходило скучно. Они сидели спокойно и слушали каждое слово учителя: точнее, Чанёль слушал, а Чонин препарировал собственный ластик. Допрепарировал свой – отнял у Чанёля и начал препарировать его, пока тот не дал ему линейкой по лбу, отнимая свою исстрадавшуюся вещицу. А после физики Чонин, не говоря ни слова, подскочил и попрыгал из кабинета и вообще из здания школы. Там было некомфортно. И с Чанёлем было… Нет, с ним было комфортно, даже очень, потому что он лучший друг и вообще просто замечательная какашка. Дойдя до угла, он вдруг увидел того самого несуразного парня с гигантским портфелем за спиной. Ифань, тот самый Ифань, к которому, по словам Чанёля, подходил этот парень, тряс его за плечо, глядя за паникой на лице мальчика. - Чего ты преследуешь меня? – гневно спросил он. – Я не хочу и не буду ни в чём тебе помогать, что бы там ни случилось. Отвали от меня, наконец! - Пожалуйста, - по его щекам текли слёзы. Что бы это ни было, это серьёзно, раз его довели до такого отчаяния, что он просит помощи со слезами у незнакомого человека. Ифань снова встряхнул его. Он не относился к разряду злых людей, но, видимо, этот парнишка его сильно достал. - Чего ты пристал именно ко мне? В школе уйма людей! – воскликнул он. - Вы не показались мне равнодушным к чужому горю, - признался парнишка, глаза которого всё ещё продолжали обильно смачивать жидкостью щёки и подбородок. Совершенно неожиданно для всех, кто наблюдал эту ситуацию, мальчишка вдруг опустился на колени. - Ву Ифань, прошу Вас… Выслушайте меня. Находясь в шоке, тот некоторое время просто смотрел на него, и, немного придя в себя, за локоть поднял парнишку с земли. - С ума, что ли, сошёл?! – приглушённо завопил он. – Господи, ну, говори, говори. Что у тебя там произошло? И начни с имени. Тот быстро привёл себя в порядок, вытер слёзы и выдохнул. Чонин не хотел уходить, прислушиваясь к начинающемуся повествованию. Его уже зацепил вид этого новичка – вероятно, то интересное, что он собирается рассказать, действительно очень интересное. - Я Бён Бэкхён. Я живу дома, с братом – он неплохой человек, - начал он. – Но я постоянно вижу его друзей, и мой брат даже водил меня к ним. И там… Там я увидел парня моего возраста. Я не знаю, как его зовут и как он там оказался, но ему там очень плохо. Они издеваются над ним. Ему нужна помощь! Пожалуйста, помогите! Ифань изумлённо смотрел на него. Казалось, он хотел либо убежать, либо дать этому парню по голове и сказать, чтобы он выкинул это вообще из своего мозга. Что? Чонин знал, что Ифань не злой, но его жесткость у него не отнимешь: человеческие чувства для него редко значат что-то, и он давно осознал всю жестокость этого мира, а тут перед ним стоит мальчишка, который в слезах на коленях просит его помочь какому-то другому мальчишке, которого тот видел всего единожды. Что это вообще должно значить? - Ты в своём уме, уважаемый? – произнёс он. – Ты подкатываешь ко мне с каким-то незнакомым парнем, которого я должен спасти непонятно от чего. Как я, по-твоему, вообще должен это сделать, если я не знаю ни кто они, ни где живут, ни кто этот мальчишка – ничего не знаю?! - Я дам Вам адрес… - Бэкхён закопошился, доставая из портфеля блокнот и вырывая из него листок. Ифань смотрел на всё это, скрестив руки на груди. Естественно, он не собирался никуда идти и никому помогать – зачем ему? Он-то тут вообще причём? Лезть к чужим людям он не привык, зато Чонина это дело, кажется, очень заинтересовало. Получив листочек, Ифань сделал вид, что всё понял, и кивнул, за плечо разворачивая Бэкхёна. - Иди домой, - сказал он, уходя с того места. Чонин пошёл за ним ненавязчиво, а потом незаметно присоединился к нему. - Хочу туда сходить, - сказал он, в последний момент спасая листочек от печальной участи быть погребённым в груде мусора. Ифань посмотрел на него и сунул в руку листочек. - С чего вдруг? – спросил он. - Интересно, прав ли он? – ответил Чонин, запихивая листочек в карман на груди. Ифань закусил губу и задумался. Они так и стояли возле урны некоторое время, и Чонин уже начал бояться того, что вскоре на них налетят местные бомжи с криками о том, что это их территория и их кладези. - Я пойду с тобой, - сказал он, наконец. Чонин закивал головой и, отвернувшись, направился в сторону дома.***
Чонин уже не ел ложками малиновое варенье. Счастье при виде банки у него до сих пор играло во всех местах, но теперь он старался вести себя вежливо и аккуратно. Конечно, ровно до тех пор, пока банка не попадала ему в руки. Почему так – он не знал. Казалось, эта банка вызывает у него зависимость, как хорошая первосортная трава. У кого травка, а у кого малиновое варенье и здоровый образ жизни, который заканчивается, кстати, тоже ровно в тот момент, когда начинается это зверское поглощение. Если Чанёль хотел его задобрить, он приносил ему варенье. И обязательно малиновое. Только теперь оно почему-то не действовало. Даже оно! - Ну, ты спятил просто! Просто спятил! Мне не верится, что ты хочешь идти к хер знает кому, чтобы выуживать оттуда друга твоего детства! А если они и тебя туда?! – громко возмущался он. Чонин же смотрел на банку. Смотрел, облизывался, но держался. Ифань был испуган после того, как они вдвоём пошли в тот дом, на который указал им Бэкхён. Он собрал с собой целый арсенал, которым можно было, наверное, убить стадо медведей, а Чонин рядом шёл безо всего, почему-то даже не думая о том, что им придётся обороняться. Да поначалу всё было нормально: представились соседями, сказали, что хотят познакомиться, но потом… Стоило только Чонину увидеть. По голове будто чем-то ударили, и он стоял, абсолютно не двигаясь, смотря в одну точку и глядя на человека, что стоял неподалёку. «- Мама, а что это за мальчик был там? - Это До Кёнсу. - Он очень странный. - Он болеет». Болеет. Страшно и тяжело болеет его знакомый До Кёнсу. У него целы руки, ноги – с ним всё хорошо с виду, но печать чего-то тяжёлого и вечно блуждающий взгляд натолкнул Чонина на мысль о том, что в детстве он ошибался, думая о Кёнсу, как о простуженном ребёнке. Он глупо отодвинул один уголок губ и наклонил голову. Зрачки его всё так же бегали, не сосредоточиваясь на отдельных предметах. Он ведь всю жизнь так прожил, верно, ничего и не видя. А у Чонина всё те же белые волосы и красная клетчатая рубашка. Немного другая, побольше, но похожая на ту, в которой он был, когда впервые увидел До Кёнсу. Ужасно странного мальчика. - Если хочешь, пойдём со мной, - улыбнулся Чонин, глядя на друга. А в груди кололо. Дело стоит делать, да? А как дело делается, Чонин не знал. Не было плана по освобождению этого мальчика, которого он вспомнил сразу, молниеносно, будто мозг всегда был готов воспроизвести запомнившийся образ и ждал только момента. Чанёль согласился без лишних уговоров, то ли ему самому было интересно, то ли он не хотел отпускать друга одного без нужной ему поддержки. До Кёнсу – странный. Не то чтобы сумасшедший, хотя, может, и сумасшедший, но странность, которую заметил Чонин, - какое-то неживое влияние, будто от него исходят какие-то волны, заставляющие чувствовать к нему смешанные чувства. В кровь разбитая бровь, немного опухшая нижняя губа, – или она всегда такая? – трясущаяся правая рука и пальцы, нервно дёргающиеся в воздухе. Нелепый вид и несуразная фигура, которой наделила его природа, по-видимому, прогрессировали в максимальной форме, а блуждающий взгляд и беспорядок выкрашенных в красный волос на голове - и вот, уже очень хочется узнать, как он живёт, о чём думает. Думает ли вообще? Он наклонил голову и вдруг зафиксировал свой взгляд на Чонине. - Иди же сюда, - позвал его тот. До Кёнсу смотрел несколько секунд, а потом маленькими шажками приблизился к Чонину, выдавая ещё более несуразную походку. Интересно, как же он разговаривает? Некоторое время он стоял в метре, а потом подошёл и уцепился в руку Чонину, ровно как тогда, в детстве. - Я Липучка-Приставучка, ты кому меня отдашь? – тихо спросил он и снова улыбнулся правым уголком губ. Чонин потянул его за собой, ведь из дома следовало убраться быстрее. Но Кёнсу стоял и смотрел на него, видимо, ожидая ответа. - Что ты стоишь? – воскликнул тот. – Пойдём, у нас совсем мало времени! - Ты кому меня отдашь?.. – снова спросил тот. Чонин внимательнее на него взглянул. Его два огромных глаза, которые по форме и размерам больше походили на две тарелки, недолго смогли выдержать взгляд чужого человека, и зрачки снова начали беспорядочно бегать, будто бы что-то отчаянно отыскивая в этой комнате. - Чанёлю, - ответил тот и указал на друга. Кёнсу безропотно отошёл к Паку, который находился в некотором шоке от всего увиденного и понятого. Его пальчики теперь вцепились в руку Чанёля, Чонин пошёл за дверь, и тот беспрепятственно последовал за тем, к кому его «прилепили». Как им вообще удалось выбраться незамеченными? Неважно. Чонин буквально-таки благодарил бога за то, что им всё удалось, а насчёт Кёнсу можно теперь поговорить с родителями. Он шёл, опустив голову и совсем ничего не говоря. Неужели с детства он научился выговаривать только слова глупой игры? Он присел рядом с Кёнсу на корточки. - Пойдём со мной? – спросил он. – Будешь жить у меня, у меня очень хорошо и красиво. Кёнсу не остановил свой взгляд на нём, крепче прижимаясь к Чанёлю. - Ты же приказал ему прилепиться ко мне, и теперь он, похоже, не собирается меня отпускать, - подавлено сказал тот. - И что, ты теперь до конца жизни должен будешь ходить с красноволосым прицепом? – нахмурившись, спросил Чонин. – Давай отлепляй его ко мне. Но Кёнсу этого не потребовалось. Он вдруг отпустил руку Чанёля и снова подошёл к Чонину. Он ничего не говорил, смотрел куда-то, где ничего нельзя было разглядеть, и никого не трогал. - Не знаю, что ты с этим недоразумением будешь делать, но только хуже не сделай, - сказал Чанёль, разворачиваясь. – Удачи. А если Кёнсу слушается его и «лепится» к тем, к кому скажет ему «прилепиться» Чонин, то где он был всё то время с прошлого раза? Кёнсу шёл за ним безропотно, его равномерные маленькие шажки и шаркающая походка заставляли Чонина уходить в воспоминания и мысли. От него исходило что-то тяжёлое, будто всё переживаемое он распространял вокруг. Кто знает, что случилось там, откуда Чонин его фактически выкрал? - Кто это? – родители стояли и смотрели на Кёнсу, который слишком быстро переводил взгляд с одного предмета на другой. Видит ли он что-то вообще? - Мама, это же До Кёнсу, помнишь его? Ему нужна помощь. И слова эти были не лишними. Пусть сердобольностью его родители не отличались, но и выбросить подростка не могли из этических соображений. Их даже уговаривать не пришлось, и это радовало. Чонину не нравилось смотреть на Кёнсу: он наводил на него тоскливые чувства, раздумья о том, что где-то в основе всего этого лежит нечто человеческое, чья-то глупость и неосторожность, и вот такой результат. Но одновременно с этим и появлялось желание смотреть на него, потому что он был интересен, его хотелось изучить: До Кёнсу уже не в первый раз производит на него сильнейшее впечатление.***
- Порадуйте меня. Совершенно без вопросов Чонин приземлился в кресло и обратил взгляд на психолога. Тот поджал губы, отводя взгляд на парнишку, что сидел неподалёку. - Никаких изменений. Вообще, - сказал он. - Я же плачу Вам деньги, - устало проговорил Чонин. - Я Вам говорил, что навряд ли моё лечение поможет. Не тот случай, когда от недуга можно избавиться до конца. Может, терапия и помогает, но мы пока этого не видим, - он пожал плечами. Чонин взглянул на Кёнсу. Он мотал ногами в воздухе и, не отрываясь, смотрел в пол. За два с лишним года он поменялся только в одном: его взгляд не бегал теперь по всем окружающим предметам, а останавливался на одной точке. Он часто смотрел на то, как Чонин пишет программы на компьютере. Видит включенный ноутбук – подходит, садится рядом и смотрит. Годы идут – операции становятся сложнее, а он всё тем же понимающим взглядом вчитывается в каждую строчку, будто этот язык он понимает лучше всего. Он почти не разговаривал. Только иногда из его уст вылетало: «Я Липучка…» Поначалу было просто странно, а потом Чонин начал пугаться этого, эти слова снились ему по ночам, а когда он просыпался, ему было страшно выйти в коридор и увидеть там Кёнсу. Постепенно страх начал исчезать, как и всё остальное: он уже не чувствовал интереса к спятившему пацану, которого однажды зачем-то притащил к себе. Кёнсу весь день сидел дома, мало ел, ничего не делал, ночью ложился спать. Его существование было непонятно. Он совершенно перестал улыбаться, даже той ухмылкой уголком губ. Так что, неужели До Кёнсу сошёл с ума основательно? Да, потому что: 1) Он не смотрел на Чонина и не разговаривал с ним, хотя вместе они жили уже больше двух лет. 2) Он мог несколько часов сидеть на одном месте и не двигаться, глядя в одну точку. 3) Его игра не заканчивалась. Он до сих пор спрашивал, кому отдаст его Чонин, а что тот мог ответить? В последнее время он вырывал руку и уходил. 4) Он никогда не был нормальным. И нет, потому что: 1) То, что он ничего не говорил, - это не совсем правда. 2) Да, он сидел на одном месте и смотрел в одну точку, но и Чонин так может. Легко! 3) Игры Чонина тоже не заканчивались: он как ломал серверы тупых сайтов, так и ломает, так и будет ломать. 4) Был нормальным. Он всегда меняется. Просто Чонин этого не видит. Чонин ничего не видит, а это до жути раздражало. Психолог помочь ему не мог. И уже казалось, что Чонину самому нужен психолог, потому что в последние дни он очень поменялся. Тут ещё и Чанёль уехал в другой город. Не то чтобы Чонин остался в одиночестве, но этот переросший мудак значил для него очень многое. И в знак своей бесконечной дружбы недавно он прислал сообщение: «Я люблю тебя, дорогой мой Чонинушка». «Спятил, да? Иди лесом», - ответил тот. «Pizduyk». «Что?» «Хорошая идея, говорю». А этот Кёнсу стал очень красивым. Его лицо можно было условно поделить на «господство глаз» и «господство губ». Они были просто гигантскими. И если взгляд останавливался на Чонине, тот просто не мог не признать, что эти глаза поражают его. А ведь если бы этот парень был нормальным человеком, Чонин бы с радостью предложил бы ему встречаться. Ему нравилась даже эта атмосфера понимания, потому что родители никогда не разделяли его счастья от увлечения программированием, а вот Кёнсу разделял, кажется. Если бы он только мог вылечиться… Сначала была надежда. А теперь нет надежды. До Кёнсу больной. Ему не вылечиться. А ещё Чонину жутко не нравится, как люди косятся на Кёнсу в метро. Как они понимают, что он болен? Ведь половина населения может ехать, ни разу не пошевелившись. Может, потому что в час пик и не пошевелишься особенно в тесных вагонах, куда стремятся вбиться одновременно сотня человек с собаками, колясками, велосипедами, наплевав на то, разрешается это или нет. А Кёнсу просто стоял. И рядом стоял такой же Чонин. - Я Липучка-Приставучка, ты кому меня отдашь? Чонин выдернул руку. - Тебе ещё не надоело? – нервно спросил он. Кёнсу смотрел на его кисть, а Чонин вдруг понял, что теряет всякое самообладание. Он убивает его, этот До Кёнсу, он самый страшный из всех убийц. Молчал. - Что ты молчишь? Почему ты ничего не говоришь? Я хочу слышать от тебя ещё хоть что-нибудь, помимо этих ебучих мозги слов! И ты можешь смотреть на меня! Подними глаза! – воскликнул Чонин. – Неужели так интересно пялиться в пол и жить так жалко, как ты живёшь? Смотри на меня, я сказал! Потребовалось встряхнуть его за плечи, чтобы он поднял глаза и посмотрел на Чонина. Но всего на секунду. Голова вновь опустилась. - Почему ты не хочешь пойти мне на встречу и хотя бы постараться справиться с собой? Неужели это настолько невозможно? – подавленно переспросил Чонин. Несколько секунд ничего не происходило, а потом Кёнсу вдруг подошёл и обнял его, утыкаясь лицом в грудь Чонину. Молча. Тот выдохнул и положил ладонь ему на голову и погладил волосы. - Ты ведь можешь, - тихо сказал он. – Я знаю, что ты можешь. Просто не хочешь лечиться. Я так хочу, чтобы ты вылечился, Кёнсу. Очень хочу, я мечтаю об этом. Он впервые поверил в это и понял, что так оно на самом деле и было. А больше всего бесило то, что после этой сцены Кёнсу немножко поменялся. Бесило, разумеется, не то, что он начал меняться, а то, что случилось это ТОЛЬКО сейчас, после того, как Чонин фактически устроил истерику. Самое главное – он перестал спрашивать у Чонина, кому он его отдаст, перестал прикидываться Липучкой. А тот считал это самым важным показателем того, что его старания увенчались успехом. Всё началось с того, что он подошёл, взял учебник по программированию, сел на пол и начал читать. То есть Чонин выяснил, что он может читать. Позже выяснилось, что он ещё умеет говорить, писать и думать, но до этого прошло ещё целая куча времени, и счастливый Чонин даже начал составлять план того, что ещё нужно выяснить про этого юношу, чтобы поверить в то, что он нормальный человек, и постепенно зачёркивал по пункту. Получилось сравнительно немного, и без учёта всяких подпунктов: ✓Он говорит ✓Он слушает Он учится ✓Он выполняет то, что ему говорят Он может заниматься чем-то самостоятельно Он взломает сервер tearius.kr, потому что я не в силах Он спорит Он хоть раз своровал моё малиновое варенье Он нашёл свои главные увлечения в жизни И Чонин свято верил, что всё это обязательно случится, стоит только ещё немного поработать с ним. Зато постоянно они выходили гулять. Кёнсу смотрел, в основном, себе под ноги, но иногда, правда, редко, поднимал взгляд на какие-то окружающие явления. Однажды он засмотрелся на девушек, которые сидели на лавочке и о чём-то увлечённо болтали. «У него проснулось сексуальное либидо», - заметил Чанёль в переписке. Таким образом альфа-самец с оттопыренными ушами посмеивался над Чонином, у которого никого не было. Кстати, Чонин и сам заметил это только недавно. «Люди женятся; гляжу, неженат лишь я хожу», - он написал это на листочке и прилепил к холодильнику. А потом Кёнсу перевернул бумажку, и теперь корейские буквы складывались в беспорядочные слоги, что послужило знаком свыше: у тебя никогда никого не будет, смирись, неудачник. Но в общем, всё было хорошо, пока не случилось кое-что… Не неприятное – страшное. Он вернулся домой в прекрасном расположении духа, получив новый диск с какими-то особыми настройками, которые позволят ему ещё более углубиться в его специализацию, он уже был в нетерпении опробовать всё это дома. Конечно, первым пунктом его плана было позвать Кёнсу и рассказать ему об этом. У него теперь была привычка делиться с До тем, что происходит в жизни, чтобы тот чувствовал себя его частью. Пусть он почти не реагировал поначалу, но потом реакция его немного поменялась. Правда, Чонин ещё сам не понял, в какую сторону. Он поднялся по лестнице на свой этаж и застыл на последнем пролёте. От увиденного его тело оцепенело: на лестничной площадке лицом вниз лежал Кёнсу, дверь была раскрыта нараспашку. Чонин подобрался к подростку, перевернул его на спину и дотронулся до лица. Что делать – он не знал, не мог даже догадаться, что надо позвонить в скорую и в полицию. Он просто сидел и водил пальцем по лицу Кёнсу, находясь в абсолютно невменяемом, несколько шоковом состоянии. Когда же до него дошло, и он всё же схватил трубку и заикающимся голосом назвал адрес, Кёнсу открыл глаза. Слабо, едва-едва, но открылись. Его пальцы начали двигаться, что-то изображая, но стоило трудов, чтобы догадаться, что это. Портфель Чонина упал неподалёку, и он протянул руку, чтобы достать оттуда ручку – именно так он понял то, что просил Кёнсу. Он делал всё на автомате, почти не понимая, что происходит, а потому даже не удивился, когда Кёнсу взял его ладонь и начал неумело выводить что-то ручкой. Чонин настоял, чтобы его увезли вместе с Кёнсу, и врачи не стали спорить. Сидя в холодной машине, он прислонился затылком к ледяному покрытию. Дверь была взломана, Кёнсу вытащили наружу и воспользовались электрошокером, чтобы его вырубить. А ведь это очень опасно! Ведь человек может умереть от разряда. На его шее остались два тёмных следа, которые Чонин разглядел, когда Кёнсу вновь потерял сознание. Он опустил взгляд на ладонь. «i:=m+k*sqrt(x); => {x:integer; i:real}! !L:=IntToStr(x)!…» Голова не соображала. Некоторое время Чонин просто пялился на надписи на ладони, вообще не понимая, какого аспекта его жизни касались эти беспорядочные буквы. Осенило его не сразу, только в больнице он понял, о чём вообще идёт речь… Уже не было сил удивляться, и теперь он просто не мог понять: человек, который только что очнулся от удара током, просит ручку и расписывает решение задачи, а именно указывает, в чём ошибка в программе, которую так долго не мог найти Чонин. - С ним всё будет в порядке? – спросил он у врача. - Переночует в больнице, и можно выписывать, - ответил тот, закрывая дверь палаты. И Чонин ждал всю ночь. Достав из портфеля ноутбук, он зашёл в палату, присел в кресло и начал рыться в своей программе. Кёнсу оказался прав: его метод работал. Но почему сейчас? Почему после удара током? Чонин ждал следующего дня, чтобы посмотреть на него, чтобы понять, что изменилось. Все его внутренности чувствовали, что что-то изменилось. Какие уроды могли ворваться в его квартиру и вытащить Кёнсу? Кто они? Зачем они сделали это? Друзья брата Бэкхёна? А это была месть за то, что его отобрали? Но прошло уйма времени! Где они были всё это время?.. Проснулся он через несколько часов, когда на него кто-то залез. Ноутбук стоял на столе, а худенькое тельце взгромоздилось на него, обвивая тёплыми руками его плечи и утыкаясь носом в шею. - Я Липучка-Приставучка, ты кому меня отдашь?.. Чонин почувствовал, что по его щекам текут слёзы. Слышать эти слова – ужасный приговор. Глупая игра – это страшное распятие, и он медленно истекает кровью, а вскоре его не станет, он скончается от боли и безысходности. И каждый раз, когда рядом звучит эта фраза, - в тело вонзается новый гвоздь, отдаваясь отвратительной тупой болью, и хочется плакать от бессилия. Он хотел помочь… Не хотел получить по голове собственной помощью, не хотел терпеть столько боли. А ведь он уже в первый день почувствовал, что ничего хорошего его не ждёт. Но кто же знал, кто же знал… - Никому, - прошептал он. – Никому не отдам, Кёнсу. Ты всегда будешь со мной. Потому что иначе нельзя. Что будет, если оторвать почти распятого человека от креста? Он всё равно истечёт кровью и в конце умрёт – исход может быть только таким, или Чонин просто недостаточно ещё вытерпел, чтобы понять, что к чему. Кёнсу прижался крепче и вскоре уснул, а после уснул и Чонин, со слезами на глазах и спокойными и тихими мыслями о том, что всё идёт к чёрту. Даже то, что было хорошо, теперь стало плохо. Ведь он надеялся, так надеялся, что больше никогда вновь не услышит этих слов.***
- Порадуйте меня. - Он прекрасно справится с этим сам, - улыбнулся психолог, поправляя свой полосатый галстук. Чонин улыбнулся и подошёл к Кёнсу. Тот улыбнулся, глядя на него, и тихо проговорил: - Привет. - Здравствуй, - Чонин потрепал его по волосам. - Ну, как ты? Кёнсу спрыгнул со стула – надо же, человеку двадцать лет, а он до сих пор не достаёт ногами до пола! – и пошёл за своей курткой. Он отвечал не на все вопросы, потому что иногда просто не видел смысла в ответах: и так же всё видно. Когда он оделся, Чонин за плечо вывел его в коридор. - И всё же. Как у тебя дела? – спросил он. - Хорошо, - тихо ответил тот, протягивая руки. Если раньше трогать его было либо бесполезным, либо даже опасным, то теперь он и дня не мог без этого прожить. Теперь в сборник его любимых фраз вошло выражение «мой Чонин». Когда он произнёс это первый раз, это казалось нормальным, потому что фразы вылетали из его уст беспорядочно. Но второй, третий раз – Чонин даже не знал, то ли радоваться ему, то ли пугаться. А понял это он уже потом. Он наклонился и мягко коснулся губами щеки Кёнсу. Он так ожил в последнее время. Неясно, что так повлияло на него: электрошокер или ответ Чонина о том, что он не отдаст его другим, но перемены начались сразу, и все в лучшую сторону. Пусть поначалу он говорил странные и непонятные вещи, зато сейчас, хоть и мало, но общается. До идеала ещё очень далеко, но первый камень заложен, а дальше всё пойдёт легче – Чонин был в этом уверен. А их поцелуи – просто ещё одно тому подтверждение. Чонин до невозможности любит Кёнсу. - А я больше не Липучка, - неожиданно сообщил тот. - Да? Почему? – снова поцеловав его, спросил Чонин. - Не только я у тебя, но и ты у меня, - прошептал тот. – Я теперь совсем как все. Чонин погладил его щёку. - Я счастлив, что ты такой, - сказал он. – Правда, очень. Спасибо, что ты так стараешься. Кёнсу опустил взгляд на воротник Чонина и аккуратно пальчиками расправил его. - Спасибо за меня, - наконец, прошептал он.