Операция прикрытия

Во всём виновата была мисс Бейли, которую однажды угораздило посмотреть на сэра Артура пренебрежительно. Впрочем, нет, ни в коем случае не пренебрежительно. Мисс Бейли — образцовая секретарша. Но её угораздило посмотреть на сэра Артура Хеллсинга, как на простого смертного, и не ответить на улыбку, которую дамы высшего света называли бесстыдной, а полагали обворожительной. Ни Уолтер, ни сам сэр Артур не назвали бы мисс Бейли с её рыхловатым лицом и вечными великоватыми очками в роговой оправе красавицей. Однако Артур запаниковал, что годы коварно подтачивают его мужскую неотразимость. И, чтобы развеять тревожные опасения, поставил себе цель — покорить эту суровую английскую вершину. Как Уолтер и не сомневался, альпинистское восхождение на поверку оказалось лёгкой прогулкой с чинным перерывом на чай на полдороге. Не избалованная мужским вниманием мисс Бейли охотно раскрыла объятия никак не желающему остепеняться ловеласу. А вскоре Артур вскружил голову своей новой пассии настолько, что парой более чем прозрачных намёков и перемигиваний склонил образцовую секретаршу к фривольностям прямо в кабинете её сурового начальника сэра Хью Айлендза; благо ждать его предстояло не менее получаса, по словам самой мисс Бейли, которая похихикивала, будто помолодела раза в два и поглупела на порядок. Поэтому можно утверждать, что виноват во всём был сэр Артур — седина в голову, бес в ребро. Прикрывая дверь в кабинет, он заговорщицки прошептал: «Если что, придумай что-нибудь». Уолтер привычно перевёл как: «Подежурь в коридоре и отвлеки Хью, если тот явится раньше времени», — и повиновался. Также не исключено, что виноват во всём был сэр Хью Айлендз, который явился, не успел Уолтер и десятка шагов от приёмной ступить, и на ходу недовольно заметил: — Предупредить заранее, разумеется, было свыше сил Артура. Ему незаслуженно повезло, что я так быстро обернулся. — Сэр Хью! Уолтер был почти готов ухватить его за полу пиджака — только зажатый под мышкой большой конверт помешал Айлендзу сразу протянуть руку и открыть дверь приёмной. Понизив голос почти до шёпота, Уолтер умоляюще произнёс лучшее, чем наспех мог Айлендза отвлечь: — Я прошу прощения за неуместную, быть может, просьбу. Однако есть одно дело, которое я хотел бы обсудить с вами наедине и предпочёл бы не доводить до сведения сэра Артура. Он всё равно сейчас рассчитывает на то, что вы задержитесь. Уолтер постарался, чтобы последние слова прозвучали, как обоснование его действий, а не причина. Айлендз склонил голову в характерной, выдающей заинтересованность манере, причёсанная на косой пробор чёлка свесилась на сторону будто сама собой, а не потому что Айлендз зачёсывал её так годами. Безусловно, любой другой джентльмен счёл бы подобную просьбу со стороны слуги возмутительной. Но быть в курсе всего происходящего, а особенно того, чего не положено знать другим, было патриотическим долгом сэра Хью. И пока Айлендз вёл Уолтера туда, где можно было поговорить наедине, Уолтеру оставалось только оперативно придумать, о чём ему можно рассказать без ущерба для Артура — и, в то же время, чтобы Айлендз не насторожился, что его внимание тратится на подозрительные пустяки. Получается, была в последовавшем некоторая доля вины и самого Уолтера. — Лучшего места для доверительной беседы не найти. Это Айлендз произнёс, разумеется, с иронией, но Уолтера слегка передёрнуло. Тесная комнатушка, то ли желтоватая от времени, то ли заведомо выкрашенная в цвет, которому некуда стареть; зеркало, наверняка фальшивое, на одной из стен и стол посередине — допросная камера. Они с Айлендзом уселись друг напротив друга, как на натуральном допросе, отчего само собой разумеющийся вопрос «так что же вы собирались мне рассказать, Уолтер?» приобрёл неприятную официальную окраску. «Полчаса, нужно растянуть рассказ на полчаса», — счёл не лишним напомнить себе Уолтер. Его тянуло выложить всё, как на духу, и сбежать из этой комнатушки как можно скорее. — Как вам прекрасно известно, сэр Артур в академии ВВС в Крануэлле проводит семинары по нежити и другим паранормальным явлениям для узкой группы доверенных курсантов. — Разумеется, мне известно, Уолтер. Не спешить, но и не тянуть время чересчур подозрительно, ещё раз уточнил для себя Уолтер. Более подходящий для больницы запах карболки щекотал ноздри, наводя на беспокойную мысль, что после предыдущего использования камеру почему-то пришлось дезинфицировать. — Молодые люди, которым была раскрыта тайна существования организации «Хеллсинг» и специфики её работы... Сэр Хью, осмелюсь заметить, что их надёжность, на мой взгляд, должна быть перепроверена. Не удивлюсь, если вы помните каждого, кого было решено допустить до семинаров сэра Артура. — Я помню молодого Фоссета, также сына адмирала Уолша... У меня есть точный список, но давайте ближе к делу. Я так понимаю, кто-то из них показался вам неблагонадёжным. Кто? Уолтер, следя за временем, косился на наручные часы Айлендза, сожалея сейчас, что в собственный брегет заглядывать неудобно. С другой стороны, минуты ползли одинаково медленно вне зависимости от хозяина часов. — Не то чтобы сомнения в благонадёжности, сэр Хью. Скорее, в осмотрительности при выборе знакомств. — Скажите уж, кто. И каких знакомств. — Около недели назад, когда я сопровождал сэра Артура, то обратил внимание, что один из допущенных до семинаров курсантов, мистер Филип Кроули, беседует с человеком, который показался мне знакомым. Только позднее я узнал в нём Ангуса Флэнагана. Резко, с азартным блеском в глазах и без того прямо сидевший Айлендз будто вытянулся вверх ещё на пару дюймов, пытаясь с высоты охватить взглядом побольше деталей. — Флэнаган? Писака из «Дейли Хералд»? — Он самый, сэр. Который обожает истории на тему «правительство от нас скрывает». Уолтер узнал его сразу, несмотря на удобную для журналиста с сомнительной репутацией невыразительность физиономии, и поспешил нырнуть в машину. Первым опасением, закономерно, было, что Флэнаган уму непостижимым образом исхитрился проследить за ним и теперь постарается шантажировать Уолтера их «знакомством». Лишь пронаблюдав за их с Кроули расслабленной болтовнёй, Уолтер пришёл к выводу, что нет же, незаметно следовать за ним всё это время Флэнаган никак не мог, и его знакомство с Кроули определённо не имеет никакого отношения к Уолтеру. Только тогда ему пришло в голову, что именно Флэнаган мог здесь вынюхивать... — Вам следовало предупредить меня сразу, — Айлендз дёрнул ящик стола, нашарил химический карандаш, потыкал в губку на столе. Обнаружив, видимо, что та суха, он пренебрёг приличиями и послюнявил грифель, чтобы вывести на краю конверта: «А. Флэн.» — Полагаю, предупредить мне следовало сэра Артура, — деликатно уточнил Уолтер. — Вот только, сами понимаете, чего от него можно было ожидать. Айлендз кивнул, неохотно соглашаясь. Безусловно, существовала вероятность, что Артур Хеллсинг сообщит об утечке информации тем, кому положено разбираться с угрозами подобного рода. Но с той же, если не с большей уверенностью можно было предположить, что он он сочтёт ответственным за промах и последствия себя. С Артура сталось бы взять несчастного Кроули за грудки и провести с ним весьма эмоциональное собеседование, а то и явиться к самому Флэнагану, размахивая пистолетом и предупреждая: «Если в прессе появится хоть слово...» — тем самым сгоряча давая почву всем домыслам ушлого писаки. — Поэтому, взвесив все «за» и «против», я обратился к вам. Задумчиво постукивая кончиком карандаша по столу, Айлендз бесцветно отозвался: «Вы поступили верно», — и Уолтер только успел снова покоситься на циферблат и понадеяться, что на этом беседа оборвана не будет, как, сжав карандаш в пальцах, Айлендз уставился на собеседника в упор. — Уолтер. А откуда вы знаете Ангуса Флэнагана в лицо? «Вечер добрый, Ангус. Вы, случайно, не знакомы, господа? Ангус, эту Уолтер Дорнез — Ангус Флэнаган... Да-да, тот самый Флэнаган...» — Не припомню. Признаться, даже не задумывался. Наверное, наткнулся когда-то на фотографию в газете... — «Дейли Хералд» не даёт фотографий своих журналистов. Во всяком случае, фотографии Флэнагана я там точно не видел. Айлендз не спускал с него чутко застывших водянисто-голубых глаз, слегка увеличенных линзами очков. Наверняка с разгорающимся интересом собирал в мозаику факты, вроде того, что на недостаток внимательности и на проблемы с памятью дворецкий Артура Хеллсинга никогда не жаловался. И приходил к неутешительным выводам, под которыми Уолтер подписывался каждой секундой молчания. Чёрт спихнул ему на ум именно встречу с Флэнаганом! Надо было всё-таки рассказать о Флэнагане Артуру: и возможной утечке информации помешал бы, и на фоне столпотворения, которое наверняка поднял бы Артур, никому, даже Айлендзу, было бы не до нюансов, откуда Уолтер знал злополучного писаку в лицо. Теперь же Айлендз, добравшись до Флэнагана, наверняка не преминет спросить, где тому довелось познакомиться с Уолтером Дорнезом. А Флэнаган не мог его не запомнить. За несколько минут, которые понадобились Уолтеру, чтобы опустошить любезно предложенный бокал шерри, Десмонд Хаксли успел привлечь к нему достаточно внимания: подмигивал, открыто лапал взглядом его гибкую фигуру и пару раз, не стесняясь окружающих, почти прямо заявил, что если Уолтер только пожелает, он будет его, Хаксли, желанным гостем... И если на Флэнагана нажмут, тот с уверенностью ответит, что познакомился с Дорнезом в... — «Мерривинклз». Мне представили Ангуса Флэнагана в клубе «Мерривинклз». Выроненный Айлендзом карандаш с деревянным стуком покатился по столу. Уолтер машинально прихлопнул его ладонью и вернул на место. — «Мерривинклз»?! Ради всего святого, Уолтер! Вам-то что понадобилось в этом гадюшнике? Будь Уолтер завсегдатаем клуба «Мерривинклз», он мог бы себя поздравить: не каждому удаётся скрывать от сэра Хью Айлендза сведения такой важности. «Мерривинклз» был, возможно, единственным клубом в Лондоне, в котором не было дамской комнаты. Нет, не уборной — как раз наоборот, некоторые из членов «Мерривинклз» в глубине души считали себя женщинами и настояли, чтобы для них было оборудовано отдельное помещение. В «Мерривинклз» за ненадобностью не было комнаты, где джентльмен мог бы отобедать с приглашённой дамой. — Боюсь, что то же самое, что и прочим посетителям этого заведения, — неохотно ответил Уолтер. — Я и не подозревал в вас этой... — Айлендз брезгливо приподнял губу, — склонности. К людям с «этой склонностью» Айлендз всегда питал особую неприязнь; Артур однажды уклончиво упомянул о «проблемах, свойственных закрытым школам для мальчиков». Но вполне естественная неприязнь переросла в убеждённую ненависть после публичного скандала, разразившегося в ведомстве Айлендза. Двое высокопоставленных чиновников госбезопасности оказались советскими шпионами и, будучи уже на грани разоблачения, благополучно дезертировали в СССР. Один из них, Гай Бёрджесс, практически не скрывал ненормальной «склонности» и, предположительно, использовал свои связи, собирая и манипулируя нужной информацией. С отвращением упомянутая Айлендзом «склонность» представлялась ему слабым местом, маркером ненадёжности. Лёд, на который ступил Уолтер, был опасно скользок и промораживал до самого сердца. Господи, Айлендз в запале чистки рядов не пощадил, довёл до самоубийства даже Тьюринга, гениального математика, который выиграл ему войну, как гневно возмущался Артур, убеждённый, что в данном случае Айлендз перегнул палку. Лёгкие будто обожгла ледяная крошка. Нет. Его, лучшего мусорщика «Хеллсинга» и доверенное лицо Артура, Айлендз не тронет. «Конечно же, вы предпочитаете женщин. Но вам захотелось новых ощущений. Ничего необычного, многие из завсегдатаев играют и в одни, и в другие ворота. Я свёл вас со смазливым мальчиком. Если меня спросят, именно так я и расскажу, учтите. Ни слова об этих типах». Конверт, который Десмонду Хаксли было поручено передать Уолтеру, умещался в ладони, а в записке, закодированной шифром, который использовало когда-то польское сопротивление, было всего пять слов. Памятуя о которых, Уолтер предпочитал стиснуть зубы и смириться с тем, что Айлендз отныне будет о нём не лучшего мнения. Лёд, на который ступил Уолтер, был не только опасно скользок, но и непрочен. Потому что завсегдатаем клуба «Мерривинклз» Уолтер вовсе не был. — У вас же бывают женщины. Айлендзу заметно не доставляли удовольствия ни откровенность разговора, ни, тем более, вызывающая у него отвращение тема. Уолтер охотно воспользовался возможностью смягчить впечатление: — Я и предпочитаю женщин. Но... как говорится, играю и в одни, и в другие ворота. Как-то захотелось новых ощущений. Поверьте, это было чистое любопытство, а не порочная зависимость. Я бы никогда не подставил из-за неё под удар свою организацию. — И в одни, и в другие ворота... — повторил Айлендз, словно вслух оценивая омерзительность выражения. — Скажите, вы не согласились бы постоять на воротах для меня? Не в каждой отчаянной схватке Уолтеру приходилось действовать с такой скоростью, с какой сейчас он лихорадочно перебирал десятки самых абсурдных вариантов, как ещё можно было понимать небрежно брошенную благопристойным сэром Хью Айлендзом реплику. — Простите? — дрогнувшим голосом переспросил наконец Уолтер. Айлендз поджал губы в демонстративном высокомерном молчании, давая понять, что дважды повторять предложение он не намерен. Нет. Только не Айлендз. Он же ещё и женат, помимо прочего — впрочем, конечно, наличие жены в подобном случае не аргумент. Ничего невероятного, если вдуматься. Самое яростное отрицание порождается неудержимой тягой. Но только не он, Уолтер. Только не с Айлендзом... Отказаться, как можно вежливее. «Поверьте, при всём уважении...» — хотя какое уж тут уважение. Найти отговорку, может, его привлекают только мальчики, не зрелые мужчины, бывает так... Вот только тогда у Айлендза будут основания подозревать, что Уолтер юлит со своей «склонностью». Если он сам один из... этих, то возможно уже заподозрил, что Уолтер ведёт себя не так, как среди них принято. Говорят, у них существует целая система условных фраз и знаков. Может, Айлендз уже пытался привлечь его внимание. И, не исключено, пожелает настоятельно уточнить у Хаксли, что понадобилось Уолтеру в клубе «Мерривинклз» на самом деле. Лёд, на который ступил Уолтер, был опасно скользок и тонок, но холодные глубины под ним страшили сильнее. — Простите, — повторил Уолтер уже с извиняющейся, не уточняющей интонацией. — Я просто... не ожидал. Где и когда вам будет угодно... повидаться? — Почему бы не прямо сейчас? У нас ведь есть время. «Totenkopf Ангелу смерти к лицу». Уолтер сжёг в камине записку, конверт, спешно выдранную из ежедневника страницу, на которой он расшифровывал анонимное послание, её кривые обрывки, следующую страницу, на которой могли остаться оттиски букв, пяти слов: «Totenkopf Ангелу смерти к лицу». Рассказать о послании сэру Артуру означало признаться, что десять лет назад он, Уолтер, не справился, как выясняется, с возложенным на него и Алукарда заданием. Не уничтожил врага до конца. И умолчал о том, что чокнутый фашистский майор предлагал ему перейти на сторону противника, о чём деликатно напоминала записка. Рядом два эти факта: предложение майора и побег кого-то из его ближайшего окружения — смотрелись достаточно подозрительно. «Я ничего не знаю, — испуганно отпирался Хаксли, когда Уолтер заявился к нему повторно. Флиртовать, на своё счастье, он больше не пытался. — Мне заплатили только за то, чтобы связаться с вами и передать конверт. Даже ответа передать не просили — я полагал, вы сами знаете, как с ними связаться». Уолтер не знал. Но интуиция подсказывала ему, что способ найдётся, стоит только пожелать всерьёз. Уолтер не желал. Его более чем устроило бы дальнейшее отсутствие вестей от беглецов. Если они будут настаивать, другое дело: значит, затевается правда нечто серьёзное. А пока что он утаил послание от Артура. Солгал Айлендзу, пытаясь замять эту историю, и пойти на попятный теперь означало навлечь на себя подозрение в попытке государственной измены. Артур не сможет, да и не станет ограждать его от подобного обвинения. Айлендз будет уже не расспрашивать, а всерьёз допрашивать его в точно такой же допросной, которую потом придётся дезинфицировать с карболкой. Побои, электрошок, сыворотка правды — учитывая уровень допуска Уолтера к государственным тайнам, Айлендз предпочтёт перестараться... Уолтера прошиб ледяной пот. Он просчитался: теперь оставалось заплатить за промах либо достоинством, либо всем остальным. Собственные руки и ноги, когда Уолтер поднялся, впервые показались несуразно длинными, с небрежно ввинченными суставами. Он не имел понятия, с чего ему «прямо сейчас» начинать и как вообще эти извращенцы друг с другом общаются. Паника, что Айлендзу станет ясно: Уолтер занимается подобным впервые в жизни — не помогала, мягко говоря. Мелькнуло искушающее сомнение, что чистосердечное признание во лжи хотя бы самую малость улучшит его положение в сравнении с тем, что ожидает, если Айлендз обличит его самолично. — Как вы предпочитаете? — Уолтер старался придать голосу непринуждённый тон, будто всего-навсего уточнял выбор вина к обеду. Поставит ли его этот благопристойный лицемер на четвереньки? Или достанет просто перегнуться через стол и приспустить брюки, будто ожидая порки за проступок? — Вы знаете французский? — Только немецкий, — обескураженно ляпнул Уолтер, тут же готовый прикусить язык из-за слишком близко к истинному мотиву его действий оказавшегося признания. Айлендз недовольно поморщился и будто из угла губ выдавил пояснение: — Способ. Рот свело. Уолтер заставил себя кивнуть в ответ. «Способ» показался ему менее унизительным на фоне возможных и был хотя бы знаком — правда, с точки зрения того, кому это делали. Брезгливо припоминая смачный приветственный поцелуй Хаксли и Флэнагана, Уолтер склонился над сидящим Айлендзом, но стрельнувшая вверх из-за оправы очков бесцветная бровь и мелькнувшее выражение брезгливости остановили его. Худая рука легла на плечо — задубевшее от нервного напряжения тело не сразу почувствовало, что его толкают вниз. Айлендз явно давно не поднимал ничего тяжелее справочника «Кто есть кто». Правильно, со шлюхами не целуются. Уолтера вдруг как молнией пронзило злостью. Он способен не глядя заломить этому долговязому очкарику руки за спину и, без особого усилия удерживая их одной левой, пригнуть к столу его самого и отыметь так, чтобы надолго отбить желание искать любовных приключений за пределами ложа леди Айлендз. Криков отсюда никто не услышит — хотя Уолтер был уверен, что кричать Айлендз не станет, даже если выкрутить руки до растяжения связок, даже если оттрахать жёстко, до крови. Он скорее всю эмаль сотрёт в зубовном скрежете, но кричать, попав в унизительнейшее из возможных положение, не станет. Просто позже, безусловно, найдёт способ разделаться с Уолтером. Несчастному случаю с ним приключиться сложно; скорее всего, в ход пойдёт яд замедленного действия, который не обнаружит ни одна экспертиза. Лёгкое, не вызывающее беспокойство несварение через какой год внезапно окажется раком в терминальной стадии. И даже крайне опечаленный сэр Артур не заподозрит причастности своего лучшего друга. Раздражённый заминкой, Айлендз надавил сильнее, то ли не подозревая о нависшей над ним опасности, то ли, напротив, встречая её ответным напором. Уолтер покорно преклонил одно, затем другое колено, опустил взгляд на тонконосый начищенный ботинок, думая о яде замедленного действия, о техниках допроса и о том, что достаточно просто один-единственный раз пересилить свою природу, пододвинуться ближе, между приглашающе расставленных худых ног, и отвести от себя эту угрозу. Пуговицы на тёмно-серых брюках поддались легко, а вот спустить их и трусы в мелкую клетку было почти невозможно без участия Айлендза, но тот ни приподнялся, ни шелохнулся, чтобы помочь. Не до конца веря, что с ним действительно происходит этот абсурд, Уолтер приспустил бельё и извлёк наружу темноватый на фоне бледной кожи и светлых волос на лобке член, почти не возбуждённый. Облегчение при мысли, что Айлендз не питает к нему тщательно скрываемой безудержной страсти, быстро сменилось досадой, что придётся вначале ещё и возбудить его; что Айлендз даже не особо хочет того, на чём настоял. Мелькнула надежда: может, он просто решил развеять собственные сомнения в «склонности» Уолтера, может, вот-вот отстранится и произнесёт: «Так и быть, довольно, Уолтер. Вы же не подумали, что я в самом деле?..» — но Айлендз только неуютно поёрзал, когда прохладные пальцы коснулись подвижной кожи члена. Руки повторяли то, что понравилось бы самому Уолтеру, что могли проделать машинально с ним самим и в сладком утреннем полусне — Уолтер только пытался отстраниться, не возбуждаться при мысли о самом себе, принимающем подобную ласку. Не хватало ещё прийти в возбуждение, будто он в самом деле извращенец, которым притворяется. Если он и и испытывал подспудное удовлетворение, чувствуя, как чужой член в руке твердеет, подёргивается, то только потому, что чем быстрее он пройдёт через этот порнографический кошмар, тем лучше. Этим же аргументом он, задержав дыхание, успокоил себя и когда Айлендз, сочтя, видимо, подготовку достаточной, нашарил его затылок и притянул ближе. Украдкой Уолтер бросил взгляд вверх. Айлендз совсем не смотрел на него, устремив рассеянный взгляд в зеркальную панель на стене. Уолтер ощутил себя даже не шлюхой, знатоком какого-никакого своего дела, а жалкой девицей, выкупающей себя из затруднительного положения. Захлестнуло возмущение, ропот, почему он не может сказать «нет», укрыться за покровительством сэра Артура — ах, да, он вынужден лгать Артуру тоже; нагромождая ложь на ложь, сам загнал себя в угол между широко расставленных худых ног, и оставалось только подчиниться давлению руки на затылок, ткнуться лицом в чужую промежность, охватить ртом вначале самую вершину возбуждённого члена. Зашипев: «Зубы!» — Айлендз дёрнул его за длинные волосы на затылке так, что слетела заколка, повисла, больно зацепившись за одну тонкую прядь. Не задумываясь, Уолтер послушно завернул губы и взял в рот заново, зажмурился, отключился от происходящего, сводя вынужденную близость лишь к ощущению неровной плоти во рту; сдержанно поелозил. Но тут, пробиваясь сквозь нежелание думать об этом, ужалило понимание, что нельзя позволить Айлендзу заподозрить, будто он в самом деле девица в затруднительном положении, а не извращенец, пользующийся удачно подвернувшейся возможностью. Осторожно сжав основание члена в кулаке, Уолтер взял в рот глубже, пустил в ход залегший было на дно язык, и ощущения нахлынули, будто прорвали плотину отрешённости: солоноватый пряный вкус, вдыхаемый через нос запах полдня проношенного мужского белья, тонкой болью где-то в районе макушки терзающая натянутая прядь, упругие кучерявые волосы под рукой, поле зрения, сузившееся до мятой полы белой рубашки, назойливо пытающееся о чём-то напомнить тикание часов под ухом, мелкий рубчик ткани на костлявом бедре, за которое Уолтер невольно придержался. Голова шла кругом. Совершенно поперёк его природы было принимать в себя, Уолтер был чересчур беззащитно открыт, чересчур вовлечён в надругательство над собой. Набежавшую слюну с чужим вкусом он, не позволяя ей протечь вязкой струйкой, невольно сглотнул, принимая чужое вторжение в самое нутро, не оставляя для себя ничего. Ничего, кроме тщательно схороненной, завёрнутой в маскировочную обёртку лжи тайны, скрытой от Айлендза, чей резкий вдох, когда рот Уолтера, глотая, сомкнулся вокруг члена теснее, Уолтер услышал, почувствовал напрягшиеся мышцы живота. Можно было только догадываться, уделяет ли Айлендз ему хотя бы время от времени беглый взгляд или так и смотрит рассеянно в зеркало, то ли зацикленный сам на себе, то ли воображая на месте Уолтера другого любовника: отосланного? Убитого? Сбежавшего, чем чёрт не шутит, в СССР? Леди Айлендз? Вряд ли почтенную даму можно склонить к таким вольностям. Уолтер едва сдержал нервный смешок, хотя Айлендз, которым был полон его рот, одобрил бы, пожалуй, толику дополнительных пикантных ощущений, с каких пор его заботит, что одобрил бы Айлендз, Уолтер желал бы выкинуть Айлендза из своей головы в прямом и переносном смысле, но не мог не следить за ним чутко, более чутко, чем искренний любовник. Прильнув лбом к животу за тонкой рубашкой, чья пуговица упиралась Уолтеру в лоб, предплечьем — к худому бедру, Уолтер намеревался отстраниться, едва почувствует, что дело идёт к концу, довести Айлендза до разрядки рукой. Однако в решающий момент Айлендз сам неожиданно приподнялся и, опершись свободной рукой на стол, подался вперёд. Уолтер едва не потерял равновесие, Айлендз прижал его голову к себе и — лишь кулак Уолтера, обхватывающий основание члена, не позволил ему вбиться прямо в глотку — несколькими резкими толчками кончил, выплеснулся так глубоко, что у Уолтера не было возможности не сглотнуть. Что-то попало в горло, Уолтер раскашлялся, едва Айлендз отстранился, оставляя частичку себя в лёгких, в выступивших от кашля слезах. Вязкая субстанция сползла по пищеводу, затвердевая на свёртке тайны, будто остывающий сургуч. Уолтер так и остался на полу, переводя дыхание, не решаясь поверить, что самое отвратительное позади. Возможно, существовал негласный этикет, как ему вести себя сейчас, но вряд ли мелкие огрехи вызовут сомнение в его «склонности» сейчас. Айлендз скупыми движениями очистил себя широким носовым платком и кинул его Уолтеру. Тот с силой вытер рот и подбородок, ведомый жгучей необходимостью, прежде чем накатило осознание, для чего тот же самый платок только что использовал Айлендз. Протянутую обратно собственность Айлендз брезгливо проигнорировал; Уолтер швырнул платок в мусорную корзину под столом, будто тот жёг ладонь раскалённым углём. С заметным нетерпением Айлендз поднялся. Его снова безупречный вид оскорблял Уолтера едва ли не сильнее всего. Мстительно хотелось оставить на нём хоть какое-то компрометирующее свидетельство: белесую каплю на начищенном ботинке, влажное пятнышко на брюках, неаккуратно заправленный край рубашки — но Айлендза отличал лишь нехарактерный румянец на щеках, да и тот можно было бы списать на сотню метров быстрой ходьбы, и синий след от химического карандаша на губе. Уолтеру даже не надо было оборачиваться к зеркалу, чтобы догадаться, что он выглядит далеко не так презентабельно. Подобрав заколку, он поправил, как мог, волосы, одёрнул рубашку и жилет. Понадеялся, что выпуклость под брюками спадёт хотя бы до не так бросающейся в глаза, если о ней не думать. Ни Айлендз, ни он не проронили ни слова. Уолтер не нарушил молчания, даже когда они покинули допросную камеру, и Айлендз, приоткрыв дверь в смежную тесную комнатушку, жестом поманил Уолтера ближе. Панель фальшивого зеркала отсюда просматривалась, как стекло. На конторке у дальней стены, шурша, крутилась бобина с магнитофонной лентой. Что-то сухо щёлкнуло: фотоаппарат с автоматическим затвором периодически фиксировал всё, что происходило в камере за стеклом. Сводящее с ума тикание в голове мешало ясно мыслить. Уолтер не возмущался и не спрашивал: «Почему? Что вам от меня нужно?» С охватившим его вымотанным безразличием он ясно понимал, что если Айлендз желает до поры, до времени изводить его молчанием, то и на вопрос не ответит; а если пожелает объясниться, и так ясно, что Уолтер сейчас не может этими вопросами не задаваться. Почему, в самом деле? Намекает на шантаж? Перед кем его, Уолтера, очернять? Перед Артуром? Артур не считал «склонность» таким уж несовместимым со службой в «Хеллсинге» пороком и держался в стороне от затеянной его приятелем «охоты на ведьм». Конечно, он будет не слишком приятно удивлён, но быстро превратит пикантное известие в повод для насмешек всего-навсего... Более того, для репутации Айлендза эти снимки и записи куда губительнее. — У меня в отделе, — нарушил вдруг молчание Айлендз, — завёлся крот. Сэр Хью тронулся умом, неуютно заподозрил Уолтер. Зато это всё объясняло. — Предатель, — добавил Айлендз мягко. Лёд провалился, студёный холод сковал все мышцы Уолтера, замораживая шоком. Только по-прежнему хотелось жалобно спросить: «Зачем?». Зачем было ломать комедию, если правда была известна Айлендзу с самого начала? Понятно, впрочем, зачем — для удовлетворения своих извращённых прихотей. — Информация подобного рода не имеет самостоятельного стратегического значения, — Уолтер с трудом отвлёкся на продолжавший говорить тихий голос, — и представляет ценность только в качестве материала для шантажа. Если она попадёт не в те руки, скрывать её не станут. Стало быть, не составит труда отследить, куда она попадёт. А к этой записи имеет доступ крайне ограниченное количество лиц. Непрекращающееся тикание в голове вдруг стихло. — В этой допросной крайне неудобно расположен выключатель системы записи. Никому не покажется странным, что по ходу крайне личного общения я случайно его задел. У меня в отделе завёлся крот. Предатель. Информация подобного рода... отследить... крайне ограниченное количество лиц. Для репутации Айлендза эти снимки и записи куда губительнее. — О, — неопределённо выдавил Уолтер, не решаясь поверить, что Айлендз подразумевал шокировавшей его репликой исключительно внутренние проблемы своего ведомства. Айлендз смотрел на него со странным беспокойством. — Скажите, я ведь не допустил никаких заметных провалов? — Простите? — Я действовал достаточно убедительно? Никто, прослушивая эту запись, не заподозрит, что мне ранее не доводилось вступать в контакты подобного рода? Я слышал, среди таких, как вы, существуют свои правила поведения, различные условные знаки. По мере волнами подступающего понимания Уолтеру всё сильнее хотелось свернуть Айлендзу шею. Нет. Трахнуть и свернуть шею. — Нет, сэр Хью, — ограничившись ноткой мстительности, ответил он. — Вы вели себя как заправский посетитель клуба «Мерривинклз». Профессиональное удовлетворение Айлендза было подпорчено сомнительностью комплимента. — Я понимаю, что было бы уместнее предупредить вас заранее и обговорить все детали. Но в разговоре эта тема всплыла совершенно неожиданно, и я решил рискнуть и импровизировать. — У вас получилось блестяще. Скользнувшая по лицу Айлендза тень свидетельствовала, что при всей преданности делу желал бы он, чтобы у него получилось менее блестяще. — Вы — один из редких людей, на кого я мог положиться в таком щекотливом деле. И не будучи вашим начальником, я мог не беспокоиться, что субординация помешает вам отказаться, если моё предложение покажется вам неприемлемым. Но, в конце концов, как я слышал, в вашей среде не принята особая разборчивость в партнёрах? — Я не принадлежу к этой среде на сто процентов, — не сдержался Уолтер. Айлендз с неубедительной рассеянностью заметил: «Действительно», — и направился обратно к своему кабинету. Уолтер искренне желал, чтобы компромат ударил по Айлендзу побольнее. Чтобы снимки попали в руки его супруги, а ещё лучше — чтобы доступ к ним и к записи получили все члены Совета Круглого стола. Уолтер посмотрел бы, как Айлендз с таким же румянцем вынужден будет объясняться, как он думал об Англии, грубо трахая дворецкого Артура Хеллсинга в рот. А ещё Уолтер молился, чтобы, не получив ответа, чудом спасшиеся фашисты больше не искали контакта. Потому что Уолтер ни за что не сможет признаться ни одной живой или неживой душе, что получал информацию о них раньше и какой ценой ненароком её скрыл. Предательство разливалось по венам ядом замедленного действия. — Сожалею, — добавил вдруг Айлендз, — если я оказался немного не в вашем вкусе. — Как для вас, я всегда готов сделать исключение. Уолтер не был уверен, случайно ли Айлендз употребил слово «вкус». Также как не объяснил бы внятно, почему он ответил «всегда готов». — Хью! — радостно встретил их в приёмной Артур, откладывая в сторону газету. Мисс Бейли с недопустимо пренебрежительным видом строчила на машинке. — Где тебя черти носили? Если бы я знал, что ты так задержишься, то успел бы соблазнить твою строгую секретаршу прямо у тебя в кабинете. — Это было бы возмутительно, Артур. Не представляю, что бы мне пришлось сделать в ответ. У Уолтера хватило выдержки прочистить горло только после того, как за обоими джентльменами захлопнулась дверь кабинета. Мисс Бейли прервала ровный стук печатания и подняла на него невинный взгляд. — Вы хорошо себя чувствуете, мистер Дорнез? Может, вам принести воды или достать леденец от горла? Или лучше свежий носовой платок?