Попутчик

Над городом нависла бездонная синева бесконечных небес. Порыжели когда-то изумрудные листья, укрылись золотым покрывалом тоненькие паутинки улиц-проулков. В город пришла осень — багровая, румяная, алая. Одно из самых красивых и грустных времён года. Осень — это время замёрзших сердец. В окне мелькали гордые фигуры надменных высоток, вдавленные в землю панцири уютных пятиэтажек, бесконечные автобусные остановки с цветастыми толпами людей. Автобус мягко несся по серой реке асфальтовой дороги, скрипел старыми суставами дверей и поручней, с неохотой заглатывал новых, вечно спешащих куда-то пассажиров. До моей остановки оставалось семь песен. Семь разных мелодий, семь тем моего сердца и моей души. За это время двери проскрипят тридцать два раза, впуская людей с шестнадцати остановок. За всё моё время, проведённое в этом шумном, никогда не умолкающем городе, я запомнила это как нельзя лучше. За эти семь песен не должно произойти ничего сверхъестественного. Всё обязано оставаться на своих местах: в сердце - выкручивающая боль и жажда одиночества, в голове - сотни тысяч мыслей о звёздах, море, огне и бесконечности неба, а в ушах - подушка безопасности между мной и реальностью, тёмные кляксы наушников. Ну, и музыка, разумеется. Всё это восхитительное, чудесное, обычное, любимое и ненавистное мне течение жизни было нарушено одним-единственным вопросом: - Что ты видишь в звёздах? За окном всё так же продолжали мелькать бесконечные улицы каменных джунглей, шустрые насекомые-машины, муравьишки-люди. Мне это показалось таким странным и неправильным, что захотелось нарисовать эту реальность заново. Как минимум должно было рухнуть небо или взойти две луны, но всё оставалось возмутительно... обыденным. - Маяки надежды, - не раздумывая, брякнула я. Я продолжала смотреть в окно, даже не пытаясь повернуть голову к случайному собеседнику. Что-то внутри меня подсказывало, что нельзя этого делать. Что я потеряю что-то очень, очень важное, если сделаю это. Да и какая разница, с кем я общаюсь? До моей остановки осталось шесть с половиной песен. Тридцать скрипящих дверей. Мне показалось, что я никогда не должна видеть глаз этого человека - единственного в мире человека, задавшего подобный вопрос. - Как ты смогла прочесть мои мысли?.. - раздался непонимающий, растерянный голос. Парень? Да, мужской голос. У него, наверное, есть веснушки. У обладателя подобного голоса обязаны быть веснушки. - Я ответила лишь то, что думаю сама, - с лёгким ехидством произнесла я, касаясь кончиками пальцев холодного пыльного стекла. За ним — реальность, осень, люди, а я здесь слушаю ирландскую музыку и читаю чьи-то мысли. Я давно не рисовала. Интересно, получится ли у меня перерисовать заново этот мир? Определённо, именно это мне сейчас и нужно. - Ты единственный человек, кто думает о том же, о чём и я. Я печально улыбнулась. У него должны быть синие глаза. А ещё он высокий. Он должен быть высоким... Мир, мелькающий за окном, вдруг показался таким скучным и неважным. Голос, глубокий, как море. Как его синие глаза. Почему у него должны быть именно синие глаза?.. - Ты тоже единственный. Раньше я не знала, что можно приглушать музыку в наушниках ради голоса незнакомого человека. Что можно с ужасом ждать очередного скрипа дверей и отсчитывать их, как секунды до смерти. Что в автобусе - в обычном старом автобусе, полном людей, - можно найти кого-то, чьи глаза были бы похожи на море. - Ты веришь в судьбу? В сущности, я сделала самую обычную вещь на свете - обернулась. Но мир почему-то замер. У тебя и вправду синие глаза... А у тебя зелёные. - Я отвечу иначе. Я не верю в случайности. Темноволосый. Встрёпанный, скулы высокие, а глаза тёплые-тёплые, как солнечные зайчики. Высокий, сидит прямо напротив и разглядывает меня. Зачем он сел в этот автобус? С этой минуты я и вправду больше не верила в случайности. Мы никогда больше не увидимся. Я - всего лишь случайный попутчик, да? Мир продолжал мелькать в окнах с ошеломляющей скоростью, картинки менялись, как цвета в листьях клёна — рыжевато-бежевые пятиэтажки, алые щиты и вывески магазинов, деревья, усыпанные золотом. Реальность улетала из-под моих пальцев, а я не могла оторвать взгляд от морской синевы чужих-родных глаз. Шесть песен. Двадцать шесть скрипящих дверей. - А у тебя есть имя, девушка-что-угадывает-мои-мысли? Я закатила глаза в притворном возмущении, но не удержалась и рассмеялась в голос. - Знаешь... не настолько оно и важное - моё имя. Оно мне не нужно, по правде говоря. Птица. Просто Птица. Почему ты мне кажешься настолько родным? А ты - мне, девушка-без-имени? Я перебрала в уме ещё с десяток моих виртуальных имён и почему-то решилась выдать ещё одно. - Ну, или Альтра. Парень с морским ветром в глазах иронично склонил голову и искоса на меня посмотрел. - Мне кажется, или эти два ника связаны между собой? У тебя глаза - морские. Морские-морские. А ты - птица, что вечно скитается в морском просторе. Мы связаны. За окном промелькнул горячо обожаемый мною книжный магазин. Я с тоской вздохнула - никак не могу добраться до него. Ибо опять буду ползти из него, под завязку загруженная Стругацкими и Саймаком, и никто в целом свете не поможет мне донести эту невероятно тяжёлую ношу... Я улыбнулась пафосности этих мыслей. - Не кажется. Связаны. Альтра - сокращённое от «Альбатроса». Это птица такая, если ты не в курсе. - Это то ошеломляюще красивое создание с огромными крыльями? - мой случайный попутчик заблестел хитрыми глазами. - Эта птица создана для неба, для невероятных полётов. Но на земле её огромные крылья лишь мешаются,и она неуклюже ковыляет, словно искалеченный жизнью инвалид. - А ты романтик, - я притворно вздохнула. - Вымирающий вид. - Я иду по стопам несчастных мамонтов, что поделать? - синие глаза лукаво лучились. Я почти что тонула в этом свете - гораздо более ярком и тёплом, чем солнечный. И кто сказал, что перерисовать заново мир - невозможно? Стань моей душою, Птица... Дай на время ветер в крылья... - Ты слушаешь Мельницу? - парень, прислушавшись к доносящейся из моих наушников музыке, недоверчиво встрепенулся. - Это невероятно. У нас даже музыкальные вкусы одинаковы. Ирландская и Мельница. - Обожаю эту песню, - я улыбнулась, на пару мгновений нырнув во воспоминания. - Как-то искала новую ирландскую музыку - старую заслушала до дыр в аккордах - и наткнулась на «Королевну». Прослушала её, ткнув на случайную мелодию, и пропала. Вот натурально пропала, просто утонула в ней. Стой... А откуда ты знаешь про ирландскую? Теперь пришла очередь его очередь закатывать глаза. - У тебя музыка в наушниках на весь автобус играет, мой зеленоглазый гений, - юноша с лёгкой улыбкой откинул чёрную чёлку с глаз. Я замерла, очарованная этим жестом. - Даже те парни на задних креслах знают о твоих музыкальных пристрастиях. И водитель автобуса. Меня терзают смутные сомненья, что и люди на прошлой остановке тоже нырнули в мир невероятных ирландских мелодий. Боги, неужели ты настоящий? Таких, как ты, не бывает. Не может быть. Априори. Я - всё ещё случайный попутчик?.. Мы несколько секунд абсолютно серьёзно смотрели друг другу в глаза, а потом просто взорвались неудержимым, звонким смехом. Он ещё долго летал под потолком старого автобуса, сплетая наши голоса в одну-единственную мелодию. А потом в моих наушниках включилась четвёртая от начала отсчёта мелодия, и мой смех чуть было не перешёл в тихие слёзы. По какой нелепой, роковой случайности ты, парень, существовавший раньше лишь в моих мечтах, сел именно в этот автобус и именно на это сидение, и задал вопрос именно мне, мечтающей о том же самом?.. Я смотрела в морские глаза и видела в них свободу. Свободу от людей, от рамок, от... всего того, что сковывает души людей. Всю жизнь меня угнетала мысль о том, что, может, я сломлюсь со временем. Поддамся толпе, лишь бы не быть одинокой - ведь таких людей, как я, мало, чертовски мало. И с каждым годом становится всё меньше. И вот оно - немое предложение о свободе, о звёздах, о море, а я... я сижу и не в силах на него согласиться. Всё слишком идеально; так не бывает. Может, я обязана быть всю жизнь одинокой и независимой, лишь бы остаться самой собой; может, я должна просто выбежать из автобуса прямо сейчас, ничего не объясняя, не оставив даже номера телефона, чтобы... чтобы всю оставшуюся жизнь тосковать по неисполнившейся мечте? Ведь именно тоска сделала меня той, кто я сейчас. Именно минуты душераздирающего одиночества были полны переломных моментов, роковых мыслей, понимания вечных истин. Тишина и пустота полнее любых слов и фраз; именно в тишине мы начинаем слышать себя, ибо больше ничего, кроме нас самих, не остаётся. Именно поэтому современное поколение не любит оставаться в одиночку - внутри слишком тихо и пусто для того, чтобы тишина стала вдруг священной, яркой и наполненной. - Судя по твоему задумчивому виду, ты сейчас изобретаешь вечный двигатель, искусственный интеллект и разворачиватель всяческих упаковок в одном механизме, - усмехнулся мой случайный попутчик, бесцеремонно разрушив торжественный чертог моих философствований. И, видит небо, я впервые была этому рада. - Я не понимаю лишь одного. Зачем изобретать разворачиватель упаковок? - с лукавой усмешкой приподняла я левую бровь. - А разве тебе никогда не хотелось, чтобы кто-то другой разрывал за тебя жутко склеенные упаковки? - искренне удивился парень и поднял преисполненный страданием взгляд к небу, которое с грехом пополам заменял пыльный автобусный потолок. - О боги, неужели вы создали такого ленивого идиота всего лишь в одном экземпляре?.. Автобусные боги остались равнодушны к такому трогательному крику души, зато я, уткнувшись лбом в собственные колени, от души рассмеялась, изредка всхлипывая. Что-то внутри меня заставило поднять мутный от слёз взгляд на юношу - и я не меньше сотни раз поблагодарила тех же автобусных богов за это «что-то». Он сидел напротив, немного печально улыбаясь, и смотрел на меня. Просто смотрел, разглядывал, скользил тёплым-тёплым взглядом, отчего мне стало немного неловко. Совсем чуть-чуть, для галочки. - А у тебя тушь размазалась, - тихо сказал он, протянул руку к моему лицу и едва-едва, бережно, словно даже слегка недоверчиво провёл кончиками пальцев по моей щеке. Вряд ли именно таким жестом стирают коварно потёкшую тушь, которой и нет-то в моей косметичке. Но сейчас мне было совершенно всё равно. Когда синеглазый парень отнял руку, внутри что-то слегка обожглось о горечь сожаления. Моя кожа ещё долго хранила на себе тепло его касания, до боли нежного и, вопреки всем законам подлости, совершенно не пошлого. Я сидела, тихонько застыв в приступе острого, волшебного восхищения, не в силах пошевелиться. В наушниках началась предпоследняя мелодия, нежная, трогательная панихида по светлой, так и не наступившей любви, и я вдруг поняла, что порой музыка способна улавливать чувства слушающих её едва ли не лучше, чем сами слушающие способны улавливать свои чувства. За окном мелькала золотая осень, и умирали кружащиеся в своём собственном дожде листья, а реальность сворачивалась вокруг меня умиротворяющим коконом, сотканном из печальных улыбок родного незнакомца. Он мягко перевёл взгляд за окно и плавным жестом указал на что-то: - Смотри, Птица. Солнце заслонило облако в виде альбатроса. Я посмотрела в ту же сторону, что и он, но увидела лишь очередную облачную вселенную, раскинувшую свои крылья вокруг искристо-бледного, осеннего светила. Где-то в небесном мире просвечивались морские волны и кипящая на их гребнях пена. Я улыбнулась - мы с ним оба слишком люди. Видим лишь то, что хотим видеть... Мой взгляд против моей воли вернулся к мореглазому юноше. Он смотрел на что-то за окном - на что-то, невидимое мне. - Вне реальности, - почему-то сказала я. Мой попутчик обернулся, растерянно глядя на моё лицо. И что в нём такого интересного, из-за чего его глаза теплеют, а глубинный налёт тоски уходит вдаль? - Что? - переспросил мой попутчик, неосознанно поправив несуществующие очки. - Прости, там, за окном, такая живая осень... - Нет, ничего. Можно я буду называть тебя Морем? - спросила я, хитро прищурившись и облокотившись на стекло. Где-то за пределом моего мира началась последняя песня, и сердце, испуганно сжавшись, превратилось в одну большую подушечку для иголок. Только чувствующую. - Можно, - тепло улыбнулся юноша. - Море и Альтра - звучит, правда? - Звучит... - согласилась я, положила голову на руку и почти что растаяла, отрешившись от шумной толкотни, царящей в автобусе перед очередной остановкой. «А в его душе вспыхивают сверхновые...» - подумалось мне. - «Вспыхивают, взрываются, гаснут, и появляются новые - поэтому в нём столько тепла». И пусть подавится собственным галстуком тот чудак, что назвал звёзды - всего лишь шарами раскалённого газа. Я, не замечая ни подходящей к концу мелодии, ни суетливых людей, ни рыжей осени, с нарастающей тоской неумело скользила по чертам его почему-то далёкого силуэта нежным взглядом. Скоро нас разнесёт шумным миром по разным берегам-улицам, и эта вспышка-откровение останется лишь в пыльном углу моей памяти, куда не проникают солнечные лучи реальности. Если я, конечно, не выволоку его за руку из этого автобуса и не нареку своей собственностью. Своим личным морем. Но какое я имею на это право?.. Я и взять-то его за руку не могу - реальный мир слишком пронизан правилами и законами. Фотография, закованная в душащую рамку. Мой взгляд зацепился за знакомый книжный, что уютно располагался на моей остановке, и на какие-то мгновения мне показалось, что ничего этого не было - ни юноши с глазами, в которых заперто море, ни шумного автобуса, и я проснусь, уткнусь взглядом, застланным слезами, в родной потолок, понимая, что это самый прекрасный сон, что когда-либо мне снился. Горло жгло, опоясанное раскалённым обручем неудержимой печали. ...И я не выдержала, рванулась вперёд, судорожно вцепилась в его рубашку дрожащими пальцами, ощутив аромат бриза, которым были пронизаны его тёмные волосы - на пару мгновений сознание поплыло, ослеплённое горечью, нежностью - да куда мне разбираться в этих чувствах?.. - Море, ты слышишь? - я ещё сильнее вцепилась в него, ощутив под пальцами неприлично тёплую кожу. - Море, если это и вправду ты, тот чёртов идиот, которого я ждала, искала в тенях, в чужих откровениях, в ночных небесах, если это ты... - моё дыхание сбилось, пронизанное неожиданным ощущением его горячих рук на моих плечах; юноша дышал слишком быстро, словно его сердце - это птица, бьющаяся на свободу, - если это ты, то всё сбудется. Ты не веришь в судьбу, но поверь мне. Поверь мне. Если это ты, моё Море, то мы встретимся. Слышишь? В этом автобусе, на незнакомой улице, чёрт бы побрал эти слова, никак не могу найти нужных. Мы встретимся. И так же резко отпрянув от него, я, не видя ничего от слёз, солёной печалью затуманивших взгляд, в несколько огромных шагов протолкнулась сквозь толпу. Реальный мир встретил меня взвизгами машин, голосами людей, неожиданной яркостью небес, хитросплетением улиц... - Мы встретимся, мы обязательно встретимся, - шептала я самой себе, шагая по залитому солнцем проулку. Со всех сторон горело золото осенней листвы, я то и дело спотыкалась о бордюр, почему-то лезший мне под ноги, и умершие листья прощально шуршали печальную мелодию рыжего мира. Всё произошедшее утонуло в памяти, восхитительная сюрреалистичность стёрлась о наждачную бумагу резких, жестких мыслей, и лишь морские печальные глаза мелькали перед внутренним взором. Если и вправду каждый человек кому-то предназначен... то не может же он потерять свою половинку просто так, из прихоти судьбы или глупых рассуждений одной самоуверенно-одинокой девицы? Где-то вдалеке замаячил мой дом, высотка с невыносимо уютной крышей и стёртыми кнопками в лифтах. Видишь, Птица? Незнакомо-родные души могут жить в одном доме. Море... Как ты можешь быть настолько нереальным?.. ...И в глазах потемнело от невозможности происходящего. На меня дохнуло морским ветром проклятой судьбы.