Уходи и не возвращайся

Румпельштильцхен обещал новую жизнь. Румпельштильцхен обещал, что все забудут прошлое. Румпельштильцхен обещал «долго и счастливо». Регина Миллс швыряет в стену чашку с остывшим кофе, брызги добавляют крапинок на светлый костюм, а в спину несется монотонное: – Ну что ты делаешь? Тебе до выхода на работу всего десять минут, ты не успеешь переодеться. Как на тебя посмотрит Сидни? Кстати, о Сидни – он неплохая партия, ты не думала о том, чтобы принять хоть одно его приглашение на ужин? Генри, конечно, ничего не говорит, но я уверена, что ему нужен отец. Кора сидит на диване и не может закрыть рот. А может быть, и не хочет его закрывать. Регину трясет: она помнит все, что сделала ее матушка в Сказочном Мире. Она знает, что Кора ничуть не изменилась, разве что лишилась магии, с помощью которой ей было так удобно управлять дочерью и мужем. И понимание всего этого выворачивает Регину наизнанку. Она думала, что здесь, в Сторибруке, в чужой вселенной у них все будет хорошо. Что мать, наконец-то, станет матерью, а не кем-то вроде торгового агента, которому надо повыгоднее продать свой товар. – Хватит! – рявкает Регина, разворачиваясь к невозмутимой Коре. – Убирайся отсюда! Бери билет на автобус до Бостона и уезжай! Сил моих нет больше видеть тебя в этом доме! Регина не знает, что там – за границей Сторибрука. Она не выходила ни разу и не хочет, потому что предполагает: ничего хорошего там нет. И никогда не будет, во всяком случае – для них всех. Но автобус в Бостон ходит исправно, кто-то всегда ездит туда. Возвращаются ли они? Регине хочется, чтобы Кора не вернулась. Она желает ей навсегда исчезнуть из Сторибрука и поэтому не замечает, какой мимолетной тоской наполняются глаза матери в тот момент, когда дочь хлопает дверью, уходя на работу. День тянется бесконечно. Регина постоянно прокручивает в голове утренний разговор, думает о том, что можно было сказать все не так, не в такой форме, и уже почти готова попросить прощения, когда в офис входит Грэм. Глаза шерифа чуть покраснели, он мнется на пороге и отчего-то не смотрит на мэра. – Что случилось? – раздраженно бросает Регина. Сердце ничего ей не подсказывает, и она лишь злится, что мужчина отвлекает от работы. Грэм подходит ближе. – Авария на границе города, – тускло говорит он. – Бостонский автобус. Миллс поднимает глаза от бумаг. – Что? – глухо переспрашивает она, хотя в том нет никакой нужды. И они бегут вдвоем к полицейской машине, которая тут же завывает сиреной. Кора умерла. Сгорела, не сумев выбраться из салона. Она лежит сейчас в машине скорой помощи, едва прикрытая голубой простынкой, и Регина, как ни силится, не может опознать ее. Но Грэм сказал, что там больше не было женщин. – Все хорошо, мама, – шепчет Регина, сжирая взглядом лишенное черт и кожи лицо. – Видишь, я, наконец, не нуждаюсь в тебе. Ступай. Возвращайся домой. Она чувствует облегчение, говоря те слова, что давно хотела сказать, и продолжает говорить, не сразу замечая, что грудь Коры приподнимается во вздохе. – О, господи! – Регина отскакивает, с ужасом глядя, как бывший труп пытается открыть глаза и пошевелить несуществующими губами. Это неправильно. Она отпустила ее. Она простилась с ней. Коре нельзя возвращаться. Рука сама берет маленькую подушку, лежащую рядом с Корой, и опускает ее на лицо женщины, закрывает нос, рот, все, через что может поступать воздух. Никаких слез, вообще ничего: Регина стоит, глядя в одну точку, и душит свою мать, так некстати решившую вернуться к жизни. Хватит. Никаких больше возвращений для нее. Только не в этом городе. Регина свободна. Она хочет быть свободной и будет. Никто не знает, что сделала мадам мэр, и она выходит из машины с прямой спиной и пустым взглядом. Грэм думает, что ей плохо, и пытается поддержать, но Регине хорошо. Она сделала то, что давно должна была сделать. Именно так. Дорога до дома занимает целую вечность, и Регина снимает туфли еще в машине. Идет босиком по дорожке с мелким песком и чувствует себя счастливой. Ровно до того момента, как, открыв дверь, слышит: – О, милая, ты дома! Я не успела сегодня на автобус, ты ведь не будешь против, если я еще одну ночь побуду здесь? Кора широко улыбается ошалевшей от ужаса дочери. Регина пятится назад, пока не чувствует дверную ручку, впившуюся в бедро. Она была свободна целый час.