Заболел

РеУк осторожно ступает босыми стопами по ковру, стараясь не издавать ни звука, и постоянно оглядывается по сторонам, как шпион в каком-нибудь мультике. Именно мультике, потому что Вукки не забыл забавно сгорбиться, вытянуть шею вперед и прижать руки к груди, как собачка. Таким макаром Рё таки добирается до нужной комнаты, и парня охватывает неописуемый восторг. Такой восторг, который может появиться только от какого-нибудь пустяка или вообще без повода, а посему он такой особенный и сильный, как будто бы напоминает, что можно радоваться жизни даже без особых на то причин. Только потому, что он добрался до комнаты любимого и сейчас сможет прошмыгнуть к нему под одеялко, прижаться всем своим трепещущим существом к широкой спине, и нагло закинуть все-все свои конечности на тело бедного юноши, а потом утром сначала выслушать бормотание о том, какой РеУк какашка, потому что уже практически полностью лежит не такой уж и легкой тушкой на возлюбленном, а затем быть задушенным в объятьях, ведь они так давно не виделись. Целых три дня! Будь они прокляты эти шоу, если его нет на них. Все три дня Вукки изнывал в отеле без своего благоверного. Дверь – скрип. Черт. Проснуться же может. Вукки замечает какие-то движения. Не уж-то все-таки разбудил? Но парень просто подносит ладонь ко рту и сухо кашляет в нее. Настроение Рё тут же опускается на пару ступеней ниже, но пока еще не все потеряно. Шаг – кашель. Еще шаг – еще кашель. Чем ближе Вукки становится к любимому, тем больше понимает, что без него дела тут, видимо, шли не очень хорошо. Все-таки Реуку удается добраться до кровати Кю незамеченным. Следуя своему плану, Вукки проскальзывает под одеяло младшего и обвивает того руками со всей нежностью, на которую он вообще способен. И как только его пальцы смыкаются в замок на груди макнэ, тот начинает кашлять с новой силой, как будто бы именно это движение и послужило тому причиной. Беспокойство Ре смешивается со злостью. Почему, блин, всего три дня нельзя было позаботиться о себе? Ну, подумаешь, если Кю пофиг болеет он или нет, РеУку-то – нет, и поэтому КюХен должен хранить себя для него. Должен. — Вукки, — раздается слабый замогильный голос Кю. — Нет, блин, ХиЧоль, — все еще злясь, но уже меньше, так как услышал больной голос младшего, едко отвечает РеУк. — ХиЧоль, прости, но я теперь с РеУком…хотя…если он не узнает… — пытается шутить КюХен, но Вукки не смешно ни капли, потому что каждое слово произнесено с хрипотой, а сам Кю, как только что замечает вечный макнэ, очень горячий. КюХен наконец-то изворачивается и смотрит Вукки в глаза, а тот лишь тянется за выключателем. Кю пытается его остановить: парню до смерти не нравится выглядеть беспомощным, однако РеУку ничего не стоит отпихнуть тянущиеся к нему руки такого слабого сейчас младшего. Комнату озаряет тусклый свет ночника, и перед РеУком предстает просто картина маслом: опухшее лицо Кю, его красные глаза, сопливый нос, румяные щеки и ледяные руки, которые все же дотянулись до выключателя. Щелк-щелк. Щелк-щелк. Игра называется «Кому быстрее надоест включать/выключать свет», а Вукки-то ближе. В итоге Кю обессиливши опускает руки, при этом морщась, и потягивается, что стоит ему усилий: это видно по его напряженному лицу. — Какая температура? – укоризненно спрашивает хён. Кашель. — Не знаю, — бурчит себе под нос макнэ. — Что значит «не знаю»?! Ты вообще лечился? Или меня ждал, чтобы я тебя вылечил? – выкрикивает Вуки, но младший тут же затыкает его рот ладонью. — Ну, я не болел. Только вот сегодня начал. Да, я тебя ждал. Но не для этого, – макнэ расплывается в улыбке, и пытается подтянуться повыше, чтобы достать до Вукки, так удобно устроившегося полусидя на его постели. — В-у-у-к-и-и-и, я соскучился, — губки бантиком, глазки кота из Шрэка, слегка надутые щечки: ну прямо-таки сама невинность. А сам тянется за поцелуем, зараза. И в прямом, и в переносном смысле. РеУк уклоняется от губ макнэ и выскальзывает из-под одеяла: — Иж чего захотел! Заразить меня решил! Лежать - бояться, — с этими словами Вукки выходит из комнаты, оставляя Кю наедине с его бациллами. Пока РеУк путешествовал от кухни до ванны и обратно, парень все мысленно сокрушался насчет своей тяжелой судьбы: вот только минут пять назад он мечтал прижаться к своему любимому парню, обнимашки-целовашки и так далее, как бы приторно это не звучало, а сейчас на нем больное дитятко, на которое смотреть-то жалко, не то чтобы там целоваться – рассыпется же, или растечется в сплошные сопли. Эвил-младший же лежал, восстанавливая собственную гордость: ну, подумаешь, чихает немножечко, что, теперь игнорировать его можно, что ли?! Он же не старушка-перестраховщица какая-нибудь, чтобы чуть что, так сразу лечиться. Простуда – вообще не болезнь. Бывало и хуже. А ноющие кости, не позволяющие лишний раз пошевелиться – это так, фигня. Пока макнэ обдумывал речь на тему: «Почему я такой классный, раз не лечусь нефига», РеУк уже вернулся и, прежде чем Кю успел начать свой хорошо приготовленный доклад, всунул ему в рот лимон. Кю поморщился и выплюнул. Прямо на кровать. Слюни-сопли – этого мало, надо еще и пищу туда. Ага. РеУк усмехается и, взяв в руки дольку, опять пихает в рот противному младшему. Тот отчаянно сопротивляется, но замечает на подносе хёна мёд, печеньки и чай, обделяя вниманием лекарства и градусник, открывает рот, поворачивая голову, дабы старший не воспользовался ситуацией, и спрашивает: — А это мне? — Нет. ХиЧолю, — все еще язвит РеУк. Кю не выдерживает и поворачивает голову, чтобы, взглянув на Вукки полным ярости взгляда, прошипеть: — Да что ты заладил: ХиЧоль-ХиЧоль, вообще уже, — и вот именно сейчас ему в рот опять прилетает кислый лимон, а губы зажимают рукой, чтобы он не мог снова выплюнуть, и Ре произносит, с блаженной улыбкой на губах: — Жуй-жуй, красавица. Следя за каждым движением КюХена челюстью, Вукки уже начинает перекладывать нужные лекарства с подноса на кровать. Кю заканчивает жевать,и морщась спрашивает: — А это было обязательно? — Ага, в воспитательных целях. А теперь открывай ротик, будем пить лекарства. Кю сжал губы и интенсивно замахал головой, думая, что таким образом сохраняет свою репутацию мачо-эвил макнэ. — К-ю-ю-ю, давай без вот этого, а? А потом печеньки с медом и с горячим чаем поешь. А? Давай? Присев на край кровати, говорит РеУк, который сейчас действительно чувствует себя так, как будто бы присматривает за пятилетним мальчиком. — Не-а, а что мне за это будет? – начинает получать кайф от своей болезни Кю. — Как что? Только что же сказал: чай с печеньками будет. Давай, Кю, быстрее. — А ты меня поцелуешь? – загоревшись своей идеей, спрашивает КюХен. — Ты хочешь, чтобы я тоже заболел? Кю опускает голову, понимая, что хён прав: если заболеет РеУк, будет куда хуже, чем пока болеет он сам. Но парень не может просто задавить в себе это желание, потому что они не виделись несколько дней. КюХен просто принимает таблетки, отказываясь от чая, весь такой грустный и понурый – действительно больной: раньше его согревала мысль о Рё, а сейчас, юношу как будто изолировали от всего мира. КюХен упирается взглядом в печеньку обмазанную тягучим медом, уже собираясь ее отшвырнуть куда-нибудь подальше, но видит перед собой улыбающегося Вукки и решает все же принять от него угощение-лекарство. А когда парень уже почти прожевывает сладость, он чувствует, как губы РеУка прикасаются к его собственными, слизывая остатки меда, и Кю начинает улыбаться прямо в поцелуй. Такой сладкий, но с привкусом лекарств поцелуй. На следующий день, Вукки сваливается с температурой, а Кю следит за ним как тюремщик, не позволяя даже телевизор смотреть, так как это вредно, особенно больным. Да, эвил-макнэ страшен в своей заботе.