И снова снегопад

Он часто вспоминал тот разговор. И даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть нарисованную воображением картину: ночь, тишина, сплошная стена снега, и двое замерли друг напротив друга... - Ты не сможешь игнорировать свои чувства, Антон. Уже не можешь, и поступаешь… неразумно. Да, сейчас он это понимает. Но тогда... Он столько и стольких уже потерял: Тигренок и Медведь, и Костя... Костю он убил собственными руками и сколько бы ему ни говорили, что так было необходимо, что по другому и быть-то не могло, вот только сердце никак этого понять не хочет. Оно устало терять. Как устал сам Антон. Больше всего на свете ему хочется покоя и тишины. Придти домой, обнять своих любимых девочек и забыть, хотя бы на время, что за окнами есть еще кто-то. Но даже такой малости он лишен. Как так случилось, что самый первый враг стал необходим? Нет, не как воздух, скорее как Сумрак: вроде и жить без него можно, но ведь тянет к нему, и уже не избавиться от этой зависимости. А ведь Светлый пытался. Светлый... Все же прав был Гессер - из Городецкого получился какой-то неправильный Светлый. Он пытался спасти свой брак, пытался все объяснить Светлане, надеясь на поддержку с ее стороны. Дождался. Холодного презрительного "Мразь. Ты променял нас с Надюшей на какую-то Темную тварь." В последнее время они со Светланой почти не разговаривают: оказалось не о чем, как будто и не было всех этих прожитых вместе лет. Просто чужие люди. Она так и не поняла, что выбора Антону никто не предоставил. Гессер сказал - на все воля Сумрака, он вас связал, он и разведет. Возможно. А пока нужно учиться жить. Без Надюшки, без семьи, без поддержки. И Антон жил, закапываясь в дела с головой, чтобы не думать, не вспоминать. Да только кто ж даст? - Если ты все понимаешь,- Антон говорит с видимым трудом.- то почему никак не оставишь меня в покое? Я никогда не приму все это как данность. - Я не могу. Ты дорог мне… Дорог. Что ж, Городецкий сполна оценил, что это значит. Не было никаких "нечаянных" встреч, мимолетных прикосновений, ночных звонков и прочей романтической чуши. Зато было ненавязчивое присутствие где-то на периферии зрения, как ускользающая тень, как мираж. Постоянный эскорт Темных на всех совместных операциях московских Дозоров. Вовремя пойманная машина с замороченным водителем. Удачно упавшая вывеска, придавившая пошедшего вразнос оборотня. Светлый бесился, провоцировал Темных, но все без толку: призрак Завулона буквально мерещился повсюду, остужая горячие головы подчиненных. А потом Антон уехал в Прагу. Сначала думал, что на месяц, не больше. Потом подвернулось одно интересное дело совместно с Инквизицией, и он остался еще на полгода. А после года полетели один за другим, не поймать. -Городецкий, я хотел предложить нам попробовать. Просто попробовать. Любовь ведь Светлое чувство. Разве ты вправе так легко его предавать, а, Антон? -Нет. Но и якшаться с Темным я тоже не собираюсь. -Не торопись. Я готов ждать тот день, когда ты сможешь принять меня так, как я принял тебя. Полностью и без остатка. -Ждать?!- удивление смешивается с сарказмом и травит собственное сердце. -Вечность.- совершенно серьезно подтверждает Всетемнейший.- Ведь она у нас есть. Да. Вечность. И ведь ждал. Нет, он не хранил Светлому верность. Да и кто этого требовал? Уж точно не Антон, ибо и сам был грешен. Особенно первое время, в Праге. А потом пришло Это. Никто не знает - почему. Никто не скажет - зачем. Оно просто возникло из вечного Сумрака и собрало свою дань. И погибла Великая Светлая, Мессия Света. Наденька. Надюшка. Его ласковое солнышко. Говорят, нет ничего страшней, чем хоронить своих детей. Врут. Страшно ЖИТЬ дальше. Он похоронил Надю, и вместе с ней свою надежду на то, что все еще будет... хорошо? Он не знает. Знает только, что тогда умерла не только его плоть и кровь, но и большой кусок его души. А вокруг говорили: "Так было нужно, во имя Света". Вот только он давно уже не верит, что Свет - это добро априори, а Тьма - лишь зло. Сколько крови пролито во имя Света, сколько жизней спасено, во имя Тьмы... Он запил. Не хотел никого видеть, огрызаясь из-за двери. И его оставили в покое. Все. Но только не Он. Завулон вытащил его за шкирку из квартиры, снеся все щиты, и порталом отволок к себе. Протрезвляющее и пинок в ванну. Потом так же волоком на кухню. В спальню и - на десерт - усыпляющее. Наутро, конечно, был скандал. Светлый ушел, громко хлопнув дверью. Восстановил щиты. Опять напился. Опять пришел Завулон. И все повторилось. Дату, когда они в первый раз проснулись в одной постели, помнят оба Дозора. Еще никогда Светлая и Темная сторона со времени подписания Договора не были так близки к новой войне. То, что устроили в центре Москвы два мага вне категорий, больше походило на Апокалипсис, чем на выяснение отношений. От Трибунала их спасло только личное заступничество старшего инквизитора Хенны. Городецкого Пресветлый отослал в Тибет: и подальше от Завулона, и нервы подлечит, поучившись особым духовным практикам местных монахов. Расчет Гессера оправдал себя. Городецкий вернулся спустя десять лет не то, чтобы просветленным (куда ж больше? и так Светлый вне категорий), но уравновешенным - точно. И даже смог снова работать с Темными, координируя совместные операции и налаживая связь между Дозорами. Понимание и принятие навязанной Сумраком связи пришло позднее. Наверное, он просто повзрослел. Или так сложились звезды. Только в какой-то момент Антон поймал себя на мысли, что уже не воспринимает Темного как врага. Завулон стал для него чем-то привычным, удобным, как любимые домашние тапочки. Городецкий даже начинал скучать, если не видел его несколько дней, хотя подобное не часто случалось. Все чаще встречи и обсуждения межведомственных дел переносились из офиса в уютные ресторанчики, а разговоры о работе заканчивались неспешной беседой о музыке, книгах, политике, да даже обычными сплетнями о знакомых. В какой момент влечение духовное переросло в телесное Антон не сказал бы, даже если бы от этого зависела его жизнь. Просто был взгляд: теплый, понимающий, иронично-горький, затягивающий. Просто рука потянулась к руке: неловко, небрежно, неосторожно. Просто вдруг отозвалось сердце: заполошно, нервно, неровно. А дальше - было все. Нервно-нежные пальцы аккордами по голой коже. Жадно-жаркие губы по дрожащим губам. Шорох-шепот сминаемых простыней. Стон-крик обладания и принадлежности. Нежность опустошения. Сонное довольство. Нега и успокоение. У них не было красивого бурного романа на фоне кокосовых пальм, заката и моря. Это все не про них и не для них. Их отношения складывались из долгих тяжких сомнений, попыток выбросить из головы и из жизни, бешенной гонки ОТ и К, понимания безысходности отрицания сложившейся ситуации. Но рано или поздно страсти отгорают, эмоции притупляются, и на смену беспокойному лесному костру приходит мягкий огонь домашнего очага. И снова снегопад. Так тихо, что слышно как хлопья снега ложатся на землю с тихим шорохом. Маленький домик в таежном лесу. Обычная заимка. Внутри двое. Большой камин, треск горящих поленьев, комфортные кресла, уютное молчание, отражение огня в бокалах коньяка...