Весёлый, очень весёлый квартал
27 октября 2014 г., 18:50
- Ойран! Ойран! Ойран идёт!
Гулко брякали бубенцы, надрывалась флейта, стучали подошвы сандалий, блестели в свете факелов золотые нити, золотистые гребни и шпильки: госпожа Ширагику шла к своему покровителю.
Ширагику - гордость своего хозяина, она приносит ему по сотне серебряных монет в день.
Её верность удивительна: ни разу она не принимала ночью никого, кроме своего любовника, и даже днём позволяла себя посетить не более трёх раз, и только самым почтенным людям.
Один из них говорил - у Ширагику не только совершенно сбриты волосы на лобке, как положено всем юдзё, но и само причинное место чистое, как у десятилетней девочки.
А на лобке виден иероглиф ai - знак любовной клятвы, говорил другой: так, даже принимая посетителей, госпожа Ширагику даёт им понять, что верна своему любовнику.
Как это прекрасно!
Ойран Ширагику - гордость Ёсивары, и её покровитель всегда рад потратить на неё часть своего немалого богатства.
Вот и он показался у дверей дома свиданий: на голове алый берет из заморского бархата, одежды все из шёлка, пояс на животе парчовый, и даже шнуры на его накидке изготовлены не где-нибудь, а в Китае, девственными китайскими мастерицами.
Господин Мандзюэмон признаёт только лучшее - а уж отличать его от посредственного он научился, за семьдесят-то лет.
А как он романтичен!
Как целует руки своей красавице! Люди на улице замирают от восхищения: право, неловко видеть столь откровенные проявления чувств.
А девушки-товарки приникают к решетке между комнат, смотрят, как снимают с Ширагику её платья - одно, другое, третье, пока она не остаётся совсем голая, в одной красной нижней юбке.
- И как только она может казаться красоткой? Совсем дурнушка, когда голая! - шепчет одна.
- Грудь тяжёлая, как у роженицы, а бёдра - как у девчонки, - соглашается другая.
- И правда татуировка, гляньте-ка! - указывает третья, и Ширагику смущённо прикрывает кривой иероглиф ладонью.
Господину Мандзюэмону не до завистливых товарок: у него в кои веки желания разошлись с возможностями.
А Ширагику стоит, как восковая кукла, и ничего не делает, чтоб ему помочь, только смотрит.
- Она ж ойран, - поясняет старуха-смотрительница. - Ей так положено. Это вам, девки, подмахивать надо, поддакивать да раззадоривать. А ей надо быть как бревно в тряпках. Тоже работа, некоторым и такое нравится.
- Ой, кто это? - дёргает старшую сестрицу за рукав маленькая прислужница-камуро. - Я её не знаю!
Незнакомая девушка со смуглыми руками стоит у самой решетки - кимоно сикось-накось, волосы уложены так криво, что кажутся париком, а набелена-то, набелена! Что стена после ремонта.
- Да какое тебе дело? - сердито шепчет сестрица Кино. - Мало ли, может, новенькая, или просто днём работает. Девка как девка. Лучше молись, чтоб Тосигами-Отец-Жил смилостивился к господину Мандзюэмону: у него видишь, проблема. А ежели он сестрицу Ширагику не совокупит, заплатит только половину. Не видать нам тогда конфет.
А сама почему-то молится, чтоб Тосигами не то, что не помогал Мандзюэмону, а наоборот - наступил бы ему на член всем весом, так, чтоб и лебёдкой не подняли.
А Ширагику повернулась к господину спиной, стоит, смотрит на незнакомку.
Потом вдруг присела, подняла веер, перебросила ей, развернулась обратно - и вдруг упала.
Покраснела от удара левая грудь.
Из прически выпали три шпильки, рассыпались длинные пряди.
- Дрянь! - снова заносит руку Мандзюэмон. - Опять, да?
Сыплются на девушку удары, один другого сильнее, и ни следа мужской слабости не заметно - стоит у господина торговца, как у коня.
Старуха суетится, кричит - «Держи, лови вора, это Янаги, точно он!» - но незнакомки со смуглыми руками уже не сыскать: как ветром сдуло.
Разбежались и любопытные юдзё - кто ловить вора, кто по клиентам.
Остались только Кино и её младшая сестричка: слушать, как тихо плачет под господином Мандзюэмоном их Ширагику.
Смотреть сил больше не было.