Неспокойные воды (Troubled Waters)

Храбрец Горатиус сказал, Начальник римских Врат: «Смерть заберет любого в срок, Будь стар он или млад. Встречай её бесстрашно, Смотря в лицо кошмару, Ради седин твоих отцов И бога восхваляя. - Т. Маколей*** «Нейросвязь на уровне 100% и держится стабильно». До Стэкера донеслись слова Тендо Чои, но у него не было надобности их слышать. Чак рядом с ним застыл в молчании, его челюсти были сжаты, а за его впервые серьезным взглядом вихрилась буря эмоций, но Стэкер видел этот шторм – точнее, ощущал – словно бы по другую сторону огромной пустыни, и он знал, что молодой рейнджер держал дрифт под контролем. Они были дрифт-совместимы так же, как и любые другие два опытных пилота егеря – ключом было доверие, и между ними оно существовало – но по-настоящему совместимым Стэкер был лишь с Тамсин, и разницу он смог определить моментально. Он чувствовал, как Чак призывал на помощь все силы, чтобы не зацикливаться на этом контрасте, хотя Стэкер чувствовал, как тому страстно не хватало той более крепкой связи, которая у него была с Герком. Какая-то часть его подсознания в слепом отчаянии тянулась к привычному присутствию рядом разума своего отца. Чак бросил на него взгляд, а затем быстро отвернулся. Он испытывал неловкость от наблюдений Стэкера. Горя желанием показать себя, как и всегда, он – не столько с помощью слов, сколько при помощи мыслей – объявил: «Я справлюсь без него». Но под прикрытием этого заявления звучали еще два голоса, где-то глубоко внутри, крича и плача: «А что, если я не смогу?» и «А что, если я не хочу?». Стэкер попытался мысленно его обнадежить. Если что-то в операции «Ловушка» пойдет не так, то не потому, что Чак Хансен был не достаточно хорошим пилотом егеря, или потому что они вдвоем не могли двигаться и сражаться, как один. После разогрева Страйкера Эврики путем выполнения парочки пробных движений, Стэкер был полностью уверен – об этих двух вещах ему не стоит волноваться. Его желудок словно провалился куда-то вниз, когда группа вертолетов Сикорского вынесла Страйкера Эврику из Шаттердома. Стэкера, привыкшего к хаосу из мониторов и рабочих, раздражало то, что он находился вне командного центра и не имел достаточного доступа к информации. Глаза Страйкера были более чем бесполезны, когда он погрузился в гряду облаков. На дне моря всё будет еще хуже. Команда, несущая Бродягу, опередила их, и Стэкер мог видеть сквозь туман синие и красные огни впереди. Его охватило двуликое чувство спокойствия от того, что он мог видеть Мако, и тревоги за неё, подвергающую риску свою жизнь. И пусть Стэкер сказал Чаку, что он идет в дрифт пустым, но на самом деле, так не может никто. Чак его правильно понял: ни ранг, ни история натянутых отношений между упертым ребенком и его командиром не повлияют на их совместное пилотирование. Но выбросить из головы всё было невозможным. Стэкеру не хотелось признаваться – даже себе самому – что трехчасовое пилотирование Койота Танго ослабило его способность к ограждению информации, передающейся через нейронную связь. Еще тяжелее было признать то, что другие факторы – важность миссии, его неминуемая смерть, подвергающаяся риску Мако – влияли едва ли не сильнее, чем его психологические расстройства. Он знал, что Чак видел куда больше, чем ему хотел показать Стэкер. Но на предрассудки Стэкера Чак обращал внимание в последнюю очередь. Легким любопытством тот одарил лишь два поверхностных воспоминания Стэкера: его последний визит к Тамсин в госпиталь – тяжелые слова женщины, находящейся на грани смерти; и общие детские воспоминания о нем и Луне – брат и сестра лепили снеговика в тихий канун Рождества в Лондоне. Чак просмотрел их так же поверхностно, как человек рассматривает старые безделушки в магазине дешевых товаров – взвешивая вещь в руке, пробуя пальцами её поверхность, поворачивая её вправо и влево, вверх и вниз, рассматривая с каждой стороны. Странно, но Чак не испытывал никакого интереса к Стэкеру Пентекосту, и это, по всей вероятности, и было тем ключом, который поддерживал стабильность дрифта. На самом деле, Чаку было безразлично всё, кроме кайдзю и способов их убийства, своей собаки и родителей (и Стэкер был вообще не уверен, что между этими понятиями Чак проводил различия). Он никогда лично не встречал Анджелу Хансен, но он без проблем узнал её в смеющейся блондинке, время от времени неподвижными кадрами проявляющейся в подсознании Чака – красные губы, сияющие глаза, запах лаванды. Приукрашенные картинки, тронутые налетом ностальгии и притупленной боли от потери. Её призрак свободно блуждал по памяти Чака, наряду с прыгающим Максом, чей виляющий обрубок хвоста и полный обожания взгляд заполнял каждый уголок этого склада воспоминаний. С другой стороны, Герк оставался силуэтом вдали – мираж, темная фигура, скрывающаяся за занавесками в маленькой комнатушке, где Чак спрятал его от любопытного взгляда Стэкера. Спрятал заранее. Полет к зоне высадки не требовал от пилотов управления егерем; как и всегда, это был момент, когда они затаивали дыхание, когда они обуздывали свои нервы. Но Чак делал ровно противоположное: без необходимости обращать внимание на внешний мир, он, слегка ослабив бдительность, погрузился во внутренний. кто ты? лучшим человеком лучшим человеком кто ты кто ты кто ты? Всё началось с изображения маленького мальчика. Маленькая копия летчика в парадной униформе Королевских военно-воздушных сил Австралии. я похож на папу как и ты Герк значит он точно мой тише ты как и папа как и папа я хочу как и папа боже помоги мне оба моих сына служат в армии Скотт тоже бедная ваша мать нет сын это ты это надо носить так Смех. На его глаза падает кепка. Информация в дрифте воспринималась так же, как и во сне: внезапно Стэкер знал всё без необходимости дальнейшего осведомления. Он знал, что эта сцена случилась ветреным летним днем, когда Чаку было шесть; он знал, что Чаку было известно о фотографии, которую Герк всегда носил в бумажнике; он знал, что потом они отправились за мороженым, и Чак сидел на коленях у Герка, и они наблюдали за чайками за окном; и он знал, что этот маленький мальчик больше всего на свете желал вырасти таким же, как его отец. Вначале Стэкер предположил, что это воспоминание появилось после просмотра фотографии. Он мог видеть, что её увеличенная копия висит в доме бабушки недалеко от лестницы, над столом с блюдом, полным леденцов – никогда никакого шоколада! – в комнате с бордовым ковром. Хотя он также видел, как относительно недавно Чак, с огромным удивлением, вытащил такую же фотографию из бумажника отца, замечая, насколько она была потрепана и помята, замечая отпечаток пальца в углу. Стэкеру потребовалось несколько секунд, чтобы понять, как это всё сочетается вместе: воспоминание Чака, наблюдающего за своим отцом, вспоминающим Чака, вспоминающего как свою находку, так и тот далекий день. Мизанабим - картина в картине, повторяющаяся бесконечно, воспоминание в воспоминании. Стэкер ощущал, как один и тот же момент передавался в дрифте от одного к другому, детали и реакция на них смешивались с каждым разом до тех пор, пока ни один из них больше не мог определить, кому принадлежало то или иное воспоминание, и оставалось лишь чувство бремени, маленькая курточка Королевских военно-воздушных сил и узкое изумрудное платье Анджелы, смотрящий на которое по росту находился как раз на уровне её груди, но который в силу своего возраста еще не мог оценить глубину выреза. Гордость, любовь, восхищение смешивались воедино – отец, который был богом, сын, который заставлял солнце сиять ярче, а цветы распускаться – и всё, действительно что-то значащее, это то, что друг для друга они были центром Вселенной. Ощущения мерцали, словно языки пламени на сильном ветру. Чак так и не смог выстроить чувство собственного достоинства на основании этого момента многолетней давности. Там был песок. Он не видел свои отношения с отцом так же ярко, как в тот день. Там был тлен. Если он не станет лучшим, то отец не будет им гордиться. Если он не спасет мир, тогда в её смерти не будет смысла. Но всё равно Чак цеплялся за изображение отца, сидящего на своей койке, смотрящего на потрепанную фотографию маленького мальчика в форме Королевских ВВС. Этот момент был для него солнцем, появляющимся из-за туч в неприятно холодный день. И лучами его была отцовская любовь – обнадеживающая, восстанавливающая, придающая силы. Мимолетная. Стэкер снова ощутил бессознательный порыв Чака в поисках Герка, в жажде обменяться воспоминаниями, как они делали всегда, в жажде почувствовать его успокаивающее присутствие рядом, а жажде контакта. В жажде передать разуму Герка то, чего не могли сказать губы. ты знаешь что не о чем говорить, мой сын мой сын мой сын вещи, которые я не произнес вслух мой сын это мой сын не о чем говорить не произнес не произнес не произнес это мой сын жалею о всём, чего я не сказал не сказал не сказал о всём, чего не сказал жалею жалею жалею жалею жалею это мой сын мой сын МОЙ СЫН. Чак отрывисто вздохнул. Затем постарался взять себя в руки. Стэкер окинул его неуверенным взглядом. - Что бы вы ни хотели мне сказать – я не желаю это слышать, - произнес Чак вслух, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на другого. Затем небрежно добавил: - Сэр. Стэкер кивнул, покусывая губу. Он чувствовал, что должен был что-то сказать мальчишке, но он еще не решил, что: критику или ободрение. Он оставил затею, как и ожидание того, что Чак проверит его разум на предмет мнения Стэкера. Большинство солдат хотело знать, что в действительности думали о них их командиры. Но он уже быстро понял то, что должно было быть ясным в самом начале: единственным значащим мнением для Чака было мнение Герка. - Две активные цели по-прежнему в квадрате острова Гуам. Кодовые имена – Сканнер и Райдзю. Оба четвертой категории. Объявление вернуло их внимание обратно к миссии. Голос отца воодушевил Чака, а имена кайдзю вернули ему жажду крови; Стэкер мог чувствовать его желание зарядить им по парочке хуков, которыми так славился Страйкер Эврика. - Надеюсь, вы сможете поддерживать темп, - добродушно поддразнил Чак. Стэкер улыбнулся в ответ. - Это не будет проблемой. - Это не категория один. - Я прекрасно об этом осведомлен, мистер Хансен. Чак ухмыльнулся, устремляя взгляд вперед. - Егери, время задраить люки и отправится вплавь, - сообщил им Тендо, когда вертолеты зависли над местом высадки. Чак занялся броней Страйкера, пока Стэкер напомнил обеим командам, что это точечная бомбардировка, а не побоище. - Вы их задерживаете, - обратился он к Райли и Мако, - а мы пробираемся к Разлому. Он мог чувствовать водоворот сомнений в голове у Чака. То же самое испытывал и он сам. Стэкер освободил Эврику от вертолетных троссов, и она с оглушающим плеском опустилась в воду, начав погружение длиной в семь тысяч метров ко дну в почти полной темноте. Чак, как и Стэкер, нервничал от непривычного окружения. Какое-то время они просто в удивлении смотрели на ледяную черноту, одновременно необъятную и сжимающую в тиски. Но Чака находил успокоение в знакомой пилот-капсуле Страйкера, и Стэкер едва ли не умилялся той любви, которую испытывал Чак по отношению к машине. Но когда взгляд австралийца переместился на пункт управления второго пилота, и вместо Герка он увидел там Стэкера, по его мозгу пробежала волна протеста. Стэкер терпеливо вздохнул. Дуэль с той частью подсознания Чака, которая продолжала отвергать его, словно какой-то трансплантат, начинала ему надоедать, но ведь парень до этого дрифтовал лишь с Герком, на протяжении шести лет, и они были вместе в этой пилот-капсуле меньше дня назад, сражаясь с Громилой и Отачи. То, что он сопротивлялся этому нейронному мосту – то, что для его разума Стэкер был незваным гостем – было вполне понятно. Они погружались уже пять минут, и Стэкер предполагал, что это была лишь треть пути, так что у Чака еще хватало времени обуздать своих демонов. Дрифт – это как море. Он может быть спокойным, а может быть штормовым. У тебя нет твердой почвы под ногами, но ты можешь управлять им, если сохранишь хладнокровие, ибо в противном случае тебя размозжит о камни. Но Чака, растерявшегося от того, что отца нет рядом, увлекла быстрина. единственной причиной того, что мы сегодня вообще разговариваем единственной причиной того, что мы сегодня вообще разговариваем это потому что мы дрифт-совместимы единственной причиной того, что мы разговариваем что-нибудь очень глупое ты знаешь меня нам не надо говорить вслух увидимся в дрифте, пап Не будучи в состоянии полностью изолировать мысли своего отца, Чак ловко увертывался от наиболее эмоциональных воспоминаний и фокусировался на отдельных, самых что ни на есть посредственных моментах. Стэкер увидел, как они проводили свободное время в своей комнате. Чак бросал Максу мяч, Герк читал за столом. Стэкер вынужден был признать, что его всегда интересовало, как же ведут себя эти двое наедине, поэтому он погнался за воспоминанием. Между ними повисло уютное молчание. Молчание двух людей, которые знают друг о друге всю подноготную. Но все же ощущалось какое-то напряжение. Нечто скрытое. Стэкер не был уверен: или это казалось ему лично, или это были ощущения Чака. - Тут письмо от твоей бабушки, - объявил Герк. Чак скривился. - Письмо? Почему она не последует примеру остальных и не пообщается онлайн? - Зато против фанатских писем ты ничего не имеешь. - Среди фанатской почты часто обнаруживаются дамские трусики. - Хорошо, я скажу бабуле, чтобы в следующий раз прислала тебе свои. Последовала пауза, а затем Чак – непроизвольно, конечно же – разразился хохотом. Шутил Герк с совершенно непроницаемым выражением лица, но при виде хохочущего сына его губы тоже расплылись в улыбке. - И время от времени она присылает мятные чипсы, - напомнил он. В тот самый момент Макс выплюнул покрытый слюной красный мячик на полотенце в ногах койки Герка. - Ой! – моментально отреагировал Герк под возобновившийся хохот Чака. – Пошел оттуда! Плохой пес! – пожурил он с той терпимостью, которую никогда не выказывал своему ребенку. – Ты его этому научил, - обвинительно проворчал Герк. Но увидеть конец разговора Стэкеру не разрешили – вереница мыслей настоящего Чака снова сменила направление, гонясь за воспоминанием, связанным с полотенцем, и Пентекоста накрыла новая волна образов: Герк, только что из душа, с повязанным вокруг бедер полотенцем – мокрый, мускулистый, безупречный; Герк несколькими минутами позже, копающийся в шкафу в поисках белья; снова то же самое, но в другой день. Чак отделался от этого воспоминания и усиленно принялся думать о чем-то более безвредном: конструкция егеря, деревья, животные, еда. Как же я хочу пиццу чертовы герои не получают даже последнего обеда хотел бы увидеть кита пусть он проплывет мимо но нет здесь не надо здесь Кайдзю Блу или еще что похуже. Его усилия спрятать, подавить воспоминания были поспешными и топорными, но они действовали. Глядя на такие навыки, Стэкер задался вопросом, а не всегда ли тот так делает. И, конечно же, ту единственную вещь, которую, по мнению Стэкера, надо было бы скрыть, Чак и не думал прятать – его мнение о самом Стэкере: не бывал в бою уже давно да и прежде в егере первого поколения конечно хороший пилот но не этого десятилетия отменить апокалипсис да что вы говорите? дерьмовая речь никто даже не заплакал. По радиосвязи послышались несколько слов, которыми обменялись Мако и Рейли, смысл которых нельзя было понять без контекста их дрифта, и это вернуло Чака обратно. После того, что довелось пережить Райли Беккету, Стэкер был далеко не уверен в его способности к созданию успешного нейронного моста. Стэкер бы не выбрал его при других обстоятельствах. Потерять второго пилота, своего брата, да еще и находясь в дрифте… Это ломает тебя так, что нельзя ни описать, ни измерить, ни сравнить. Стэкер до сих пор мог слышать его мучительные крики, до сих пор мог видеть полубезумный взгляд. Переживший всё это был последним человеком для дрифта с Мако… Но они были хорошей командой – приспосабливающейся, креативной, поддерживающей друг друга. Предвкушая раздражение со стороны Чака из-за похвалы пилотам Бродяги, Стэкер оглянулся на своего напарника, но парень находился в ужасе, воочию наблюдая за муками Райли Беккета, крики которого, словно сломанная пластинка, повторялись снова и снова. не смог не смог не смог не смог даже простой дрифт без него это уже плохо прощай чертов мир или как-то так вот дерьмо не смог не смог не смог не смог рад что это я он не нуждается во мне так как я нуждаюсь в нем не соглашается но я знаю что это правда хотя это будет ударом для него Макс будет скулить и будет ждать он не поймет и у папы останется лишь пустота хорошо нет я не об этом если мы умрем мы должны умереть вместе так было бы нормально лучше лучше лучше и нормально это чересчур чересчур то было бы правильно а это нет Каркас Егеря был прочен, но даже он скрипнул под давлением воды. С каждым метром отдаления от поверхности эта затея казалась билетом в один конец. Чрезмерно практичный Чак уже усвоил эту реальность, и колеблющийся огонек надежды начал меркнуть. надо было сказать больше сказать что-то больше тупые гребаные слова легче без них я знаю но знает ли он знает ли он надо было сказать что-то больше надо было обнять черт черт черт черт черт возьми себя в руки что ты как ребенок малый тебе должно быть стыдно «Я хочу к маме/папе» - во время пилотирования с этой темой сталкиваешься очень часто. Стэкер пожалел Чака и специально обратился к Герку за информацией, просто чтобы сын услышал его голос: - Сержант Хансен, какова наша глубина? - 6350 метров, и продолжает расти, - их окружил твердый, хрипловатый голос Герка и приятный, знакомый австралийский акцент, льющийся из наушников. – Точно по плану. Внешне Чак метал взглядом молнии в сторону Стэкера: старший пилот даже не подумал скрыть то, что он прекрасно осведомлен о состоянии напарника, как и свою мотивацию в обращении к Герку. И Чак был смущен и, вдобавок, обижен на самоуверенность Стэкера и ту возникшую между ними тесную связь. Но в глубине души он испытал удовольствие при одном лишь звуке отцовского голоса, и в его душе зазвучал на намек на благодарность. Когда егеря опустились на дно и всколыхнули мул и песок, видимость стала еще хуже. Донный осадок окружил их облаком. - Мутный, как суп, - прокомментировал Чак. Райли сообщил, что переходит на аппаратное проецирование окружения, и после кивка Стэкера Чак последовал его примеру. Они пробирались через ил с трудом, но Стэкер проявил себя отлично, сразу же найдя нужный ритм с Чаком. - Полмили до обрыва. Мы прыгнем. Разлом в трех тысячах метрах ниже. Чак содрогнулся от осознания угнетающей глубины Марианской впадины, и здесь Стэкер был с ним согласен. - Полмили? Да я на дюйм вперед ничего не вижу! – проворчал Чак. – Как мы, по-вашему, доставим бомбу? Тендо объявил о движении – «засекли самого быстрого кайдзю» - слева от Бродяги, но ни один из четырех пилотов по-прежнему ничего не видел. Стэкер вслепую отслеживал атаку Райдзю на Бродягу через диалоги между Тендо, Мако и Райли. Следом появился Сканнер, но Райли сказал Стэкеру и Чаку просто бежать к обрыву. Он не мог. Не мог оставить Мако. Не мог оставить Бродягу сражаться один на один с двумя кайдзю – самыми большими из когда-либо виденных, самыми быстрыми, в благоприятном для них окружении. Он не мог оставить малышку. - Мако…, - прошептал он. черт возьми так и знал что это произойдет семейная драма но только не в моем егере сопляки план есть план Страйкер самый быстрый вот так тебе папа отправил меня на смерть а теперь твой черед вот так тебе вот так тебе вот так тебе Чак был далеко не так терпим к семейной драме Стэкера, в отличие от того, что испытывал Стэкер по отношению к Чаку. Он прокричал: - Это наш шанс, сэр! Конечно, он был прав. На кону стояло слишком многое. Именно так. Таков был план и вот настал нужный момент. Если они останутся, то Мако всё равно умрет, как и все остальные. «Вы видели, как они сражались с Громилой и Отачи. Они справятся», - обратился к нему Чак через дрифт. Стэкер не верил, что тот говорил это серьезно, но давить на парня не стал. Он уступил, и они двинулись вперед. Но даже скорость Страйкера Эврики не шла в сравнение с быстротой плывущего Сканнера. Кайдзю нагнал их и накинулся на Страйкера. - Он пытается добраться до заряда! – со злостью заметил Чак. Они смогли ловко выскользнуть из хватки кайдзю и уклонялись от челюстей Сканнера почти весь путь до обрыва. Чак первый заметил, что они оторвались от преследования. Он почувствовал прилив надежды, но Стэкер быстро вернул его на землю: - Погоди. Он останавливается. Почему он останавливается? - Мне плевать. У нас сто метров до прыжка! Течения, создаваемые подводным рельефом, уносили ил прочь, и перед их глазами внезапно раскрылся чуждый, внеземной пейзаж: ощетинившиеся скалы, магматические гейзеры и демоны апокалипсиса. - Прыгайте сейчас же! – торопил их Герк. Стэкер нехотя согласился, и они снова двинулись вперед, пока их радиосвязь не взорвалась настоящим адом. - База, Сканнер оставил преследование. Мы менее чем в ста метрах от прыжка в Разлом. Что у вас там происходит? – спросил Стэкер. Задыхаясь от бега, доктор Гайслер и доктор Готтлиб принялись объяснять, что проход через Разлом активируется только посредством ДНК кайдзю. - Вам придется сделать так, чтобы Разлом принял вас за своих! - И как, черт возьми, мы должны это сделать? – спросил Чак, который, как и Стэкер, чувствовал полнейшую безысходность. Как они и опасались, ответ был один: кайдзю-экспресс. В этой теории не приходилось сомневаться после того, как ученые вошли в дрифт с мозгом кайдзю. Двое пилотов обменялись фаталистичными взглядами. - И так было ясно, что шансы неравны. Как сказала бы моя бабушка: хватая змею, ты знал, что она укусит, - профилософствовал Чак. В тот момент Стэкер восхищался Чаком Хансеном – не как пилотом, а как человеком. У него была вся жизнь впереди – молодой, умный, красивый, герой – что это могла быть за шикарная жизнь! Он хотел жить – он хотел вернуться к дяде, бабушке и дедушке, к своей собаке, к своему отцу. Он хотел жить, дышать, любить в мире, свободном от кайдзю. Но пока миссия не была доведена до конца, он был тверд и решителен. Стэкер подумал, что для него самого это было легче – ведь он всё равно умирал – но Чак принимал смерть с той же самоуверенностью, что и Маршал. Как и напарник, он боялся одного: провала. - Сэр! Я вижу третью сигнатуру, появляющуюся из Разлома! – закричал Тендо за секунду перед Герком. Стэкер тяжело вздохнул. Тройное явление. Готтлиб оказался прав. - Какой размер? Какая категория? - Стэкер, это категория пять. Раньше таких не было, - мрачно ответил Герк. Стэкер снова тяжело вздохнул. Чак вслушивался в голос отца, замечая мельчайшие изменения тембра и проявления чувств. Стэкер чувствовал его разочарование и – одновременно с этим – гордость за способность отца держать нервы и эмоции под контролем. Иногда тебе хочется, чтобы твой отец не был таким суровым парнем. Иногда тебе хочется услышать его отчаянные страдания. Но тебе не дождаться такого от Геркулеса Хансена. Чтобы услышать нечто подобное тебе придется довести его до белого каления, но и то это будет лишь злость. А этого никогда не было достаточно. Категория пять, поднимаясь из Разлома, одним своим видом внушал ужас: громадный, что твоя гора, гладкий и уродливый. - О боже. - Большая сука, - заметил Тендо с присущим ему красноречием. - Не используй это слово. Называй лучше Слэттерн*, если надо, - неодобрительно проговорил Стэкер. Тендо последовал указаниям. Райли предложил сражаться в стандартной формации для двух егерей, но он не успел даже закончить говорить, как Райдзю снова атаковал Бродягу. Стэкер и Чак были слишком заняты отступлением под натиском Слэттерна, чтобы думать о какой-то там двойной стратегии. Но кайдзю только лишь приготовился для главной атаки: Стэкер едва успел предупредить Чака о подготовке к столкновению, когда Слэттерн с силой швырнул их на скалу. Пилотам и машине потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Медленно открыв глаза, Стэкер увидел лишь искры, капли воды и безумный крик Чака: - Пусковой механизм поврежден! Мы не можем сбросить бомбу, сэр! – быстрыми, точными движениями он проверил остальные элементы управления. – Оружие по-прежнему в порядке. Но корпус поврежден! Половина наших систем не работает, сэр! Его мысли были менее членораздельны. Страйкер! Блять блять блять блять там было три кайдзю и механизм заело твою блядскую мать Прежде, чем они смогли что-то предпринять, Слэттерн атаковал снова. Он оттащил Страйкера еще на пару сотен метров от впадины, лапы монстра крепко держали беспомощного и неподвижного егеря. Но на мгновение тот ослабил хватку, и этого было более чем достаточно для Стэкера и Чака, чтобы вогнать клинки Страйкера в мягкую плоть у основания лап. Они быстро провернули клинки и, с помощью мощного удара, отшвырнули его прочь. Светящаяся лазурная кровь облаком окружила кайдзю, и тот яростно заревел. «Отлично сработано», - подумал Стэкер и Чак кивнул ему в ответ. Эта тактика боя напомнила Чаку о том, как он и его отец сражались годом ранее против Мятежника в Лос Анджелесе. Образ смеющегося Герка, полного адреналина, промелькнул через дрифт. Невольно, Чак с такой силой погрузился в это воспоминание, что на какой-то момент рядом с собой Стэкер увидел Герка – самодовольного и получающего радость от битвы. Когда они вернулись в Шаттердом, Герк хлопнул сына по спине на виду у всех, а затем протянул ему бутылку пива. Чак задыхался от воспоминаний. Количество болезненных повреждений, нанесенных Слэттерну, вряд ли было бы приоритетом в обычном сражении, но само доказательство того, что этот великан не такой уж непобедимый вселяло драгоценное чувство триумфа. Но торжествовали они не долго: на них нёсся Сканнер, да и сам Слэттерн был живее всех живых. Просчитывая их следующий ход, Чак прокручивал в голове возможные атаки, предугадывая их результат и возможную контратаку Слэттерна. Он перебирал свою мысленную картотеку на кайдзю, сравнивая их строение со Слэттерном и Сканнером, вспоминая, какие удары они получали и как они были убиты, но всё закончилось тем, что он перешел на свою драку с Райли, вероятно из-за того – мрачно подумал Стэкер – что это была первая драка, будь то в егере или вне его, которую он проиграл. Несколько секунд он со стратегической точки зрения размышлял о том, как позволил Райли выкрутить себе руку, и о том, как он мог этого избежать, но эта ясность мыслей растворилась в мозаике воспоминаний, узко сфокусированных, особенно ярких. Стэкер лишь начал изучать работу и строение мозга Чака Хансена, но интенсивный курс был уже позади, так что он мог сразу распознать признаки мысленной регрессии. Он уловил первый падающий камешек, но ему не хватило времени, чтобы предотвратить последовавшую за ним лавину. - Эй! Эй! Довольно! Чак не мог видеть своего отца, но он услышал его голос. Давление ослабло, Райли его отпустил. эй остановись ты рейнджер ради всего святого почему бы тебе не начать вести себя подобающе кто ты почему почему я не воспитал тебя лучшим человеком почему бы тебе не вести себя соответственно Отец, удерживающий его на месте. Отец, схвативший его за курточку, обеими руками. Тепло рук отца, он мог чувствовать их тепло сквозь футболку. Его отец, дергающий за курточку. Пальцы отца, случайно скользнувшие по основанию шеи, когда тот схватил его за воротник. не замечай не реагируй не смотри не думай не вспоминай не вспоминай Отец, удерживающий его на месте. Он хочет кинуться вперед и еще разок двинуть Райли в его самодовольное лицо, но отец намеренно сжимает сильнее его ушибленную руку, чтобы отрезвить его. Чак сдерживает болезненный вскрик. Ему это нравится. Его это возбуждает. дурацкий Райли расхаживает здесь словно он наш чертов спаситель я самый лучший это всё что у меня есть папа хочет быть его лучшим другом дурацкий чертов Райли он нас всех погубит хочу вернуться из этой миссии я люблю свою жизнь хочу вернуться Пальцы, скользящие вдоль его шеи, локоть у его бицепса, обе руки. Отец рычит ему на ухо: «Остановись. Ты же рейнджер, ради всего святого. Почему бы тебе не вести себя соответственно?» Он отталкивает его. Он вспоминает это в следующем дрифте. Он и его отец, связанные друг с другом в Страйкере, беспомощно наблюдающие с «волшебной мили»** за тем, как Громила и Отачи сражались с Вэями и Кайдановскими, и он замечает, что его отец замечает, как он снова и снова прокручивает это в голове. Переживая это снова и снова. Не драку. Ему нет до неё больше дела. Но касание. Отец, сдерживающий его. Отец, держащий его. Пальцы отца и дыхание отца на его шее. Герк застигнут врасплох. Взволнован. Вначале его реакция – чистые сомнения, затем – осторожность и предусмотрительность. Чак сжимает зубы, но не выдает ничего. Другие воспоминания, более старые воспоминания – меньше деталей, меньше красок – нахлынули потоком. Моменты прикосновений, обмена взглядами. Одни и те же упущенные возможности. Чак пытается отпрянуть. Он отталкивает своего отца в прошлом, отталкивает Стэкера в настоящем. Он отталкивает свои собственные сожаления. надо было обнять его черт Его раскаяние было почти что осязаемым. То, что увидел Стэкер, наконец-то объяснило ему, почему Чак так сопротивлялся неизбежности их дрифта. Стэкер дал понять, что ему все равно. Осуждения своего напарника негативно влияют на нейромост. Именно это помешало Герку и Скотту. Дело было не в том, что Скотт сделал, а в том, что его поступок разрушил равенство и доверие между ними. Их дрифт стал болезнью. Чак нуждался в его поддержке, и сейчас, в шаге от финала, он её заслужил. - Держитесь, Страйкер! Мы идем к вам. Бродяга слабо поднялся на ноги, все еще пытаясь прийти в себя после потери руки. С ними говорил Райли, он хотел им помочь, но Стэкер знал, что движениями руководит Мако. Мако… Несмотря на то, что это против плана, несмотря на то, что он все равно умирал, она по-прежнему пыталась спасти его. - Нет! Бродяга, мы отказываемся от вашей помощи! – Стэкер выкрикнул так сильно, как только мог. – Вы поняли? Держитесь от нас как можно дальше! – затем он обратился к Райли, ибо он мог послушаться там, где преданно любящая Мако воспротивилась бы. – Райли, слушай меня. Вы знаете, что вам нужно сделать! Бродяга атомный! Доберитесь до Разлома! Райли согласился, но Бродяга не сдвинулся с места. Стэкер снял шлем. Ему он больше был не нужен, и такая свобода была единственной оставшейся для них радостью. - Мако, послушай, - тихо произнес он, обращаясь только к ней одной. – Ты справишься. Я всегда буду с тобой. Ты всегда можешь найти меня в дрифте. Ему хотелось обнять её. Ему хотелось поцеловать её в висок и смахнуть её слезы. Ему хотелось держать её так крепко, чтобы она навсегда запомнила это объятие. Ему хотелось еще раз взглянуть ей в глаза, чтобы в его собственных она увидела уверение в том, что никакая смерть не помешает ему присматривать за ней. Чак знал, что его отец услышал похожие слова. До встречи в дрифте, пап. Почему-то ему казалось правильным, что он продолжит свое существование в том месте, где его сможет найти только отец. Чак уже знал, к чему клонит Стэкер – он тоже стащил свой шлем и небрежно отшвырнул в сторону – но для командного центра они решили обсудить это вслух. - Что мы будем делать, сэр? - Расчистим путь для леди. Тендо сразу понял, что к чему: - Они подорвут заряд, - негромко обратился он к Герку, хотя все, включая Мако, могли его слышать. Сканнер только что поравнялся со Слэттерном, и Чак точно понял, как ему высказать свое мнение. - Мой отец всегда говорил… Он говорил: если видишь шанс – не упускай его! – Чак считал, что это звучит настоящим советом мудрого человека, и мысль о единственном шансе уничтожить врага его даже радовала. Хансены знали, как давать жару, с некоторой долей юмора подумал Стэкер, но он не смог, в отличие от Чака, выдавить хоть какую слабую улыбку. Нечестным было то, что ему придется забрать с собой этого подающего надежды молодого воина. Но спасательная капсула была выведена из строя – покорёжена, разбита, оффлайн. - Сделаем же это! – Чак встретился с ним взглядом. – Мне было приятно служить, сэр, - он сказал это от чистого сердца. Стэкер смог лишь серьезно кивнуть в ответ, по его телу разлевалась горечь вины, когда он думал о Герке, о своем друге, который из-за кайдзю потерял дом и жену, и в схватке с врагом поставил на кон всё, включая свою жизнь. И который должен теперь наблюдать смерть единственного ребенка в финальной битве. Пусть Чак не был уверен в своей важности для отца, но Стэкер видел достаточно – как в дрифте, так и вне его – чтобы знать твердо: Чак был для Герка всем. Стэкеру не нужно было говорить больше ничего. Они знали. Чак знал, что Стэкер его уважал, Райли знал, что Стэкер ему доверял, а Мако знала, что Стэкер её любил. А в скорости и кайдзю узнают мнение Стэкера. Он и Чак подготовили бомбу к детонации, и он чувствовал, как все, наблюдавшие за ними, переживавшие за них, затаили дыхание. - Sensei, aishitemasu, - выпалила Мако в последнюю секунду, её голос дрожал от слез. Чак почувствовал горечь ревности и обиды. Он ждал, что его отец скажет что-нибудь. Он знал, что тот не произнесет ни слова, но всё равно ждал. Тишина была мучительно-жестокой, терзая и калеча его. Но Геркулес Хансен никогда не знал, какие слова надо сказать, или когда их надо сказать. Он не мог сказать мало, потому что чувств было слишком много, но он не мог сказать и чего-то большего, потому что не знал, кем он был. Но Стэкер знал, и знал это Чак. В своем отце Чак любил всё. «За них», - Стэкер кивнул Чаку. – «За мир». __________ Прим. переводчика: * - Слэттерн (англ. slattern) – карга, сварливая баба, неряха. ** - «волшебная миля» - 10-мильное расстояние до побережья. Считалось, что если кайдзю перейдет этот рубеж, то его нападение на город уже не удастся предотвратить. *** - отрывок поэмы из сборника стихотворений Томаса Маколея "Легенды Древнего Рима". На русский его творчество не было переведено (а жаль), поэтому я прошу прощение за отсутствие у меня поэтических талантов.