Тысяча голосов

Тысяча голосов. Пролог Говорят, что все мы приходим в этот мир не просто так. Говорят, будто у каждого есть своя миссия, свое предназначение, данное нам свыше, и будто каждый из нас - деталь в огромной мозаике мироздания, шестеренка в затейливом механизме жизни, незаменимая, по крайней мере до тех пор, пока не выполнит свою функцию... Я не знаю, так ли это. Я не знаю, правдивы ли эти слова. Людям не хватает жизни, чтобы выяснить это. Мне же не хватает вечности. Несмотря на мой несправедливо долгий срок на этой земле - у меня так и не появилось ответов. Кто я? Зачем я здесь? И какова же та миссия, что должна быть закончена, прежде, чем я наконец стану свободной... Во мне живет тысяча духов. От могилы к могиле они присоединялись к моему сознанию. Их мысли, их чувства, их души приходили ко мне, вырываясь из мраморных, украшенных статуями, золотом и драгоценными камнями склепов, принося на губах свои лирические эпитафии. Они рвались ко мне из безымянных могил, которые можно было спутать с горой камней, обозначенных лишь покореженными крестами из перевязанных веток, умоляя меня дать им имена. Они мчались ко мне, врываясь в мой разум, разрывая мои мысли. Они кричали тысячью голосов, кричали от боли и злобы, кричали от обиды и несправедливости. Несправедливости, что их жизни оборвались так рано. Они хотели вернуться, даже те, что жили больше тысячи лет назад. Они кричали и я кричала вместе с ними. Я кричала в унисон с тысячью, но лишь ей одной. И в этом крике отчаяния и ярости я хотела знать лишь одно - почему все они получили то, чего не желали, то, что причинило им страдания, то, что они отвергают... И то, о чем я молю уже несколько столетий. *** Я никогда не была живой. Теперь я это понимаю. Но легкость, беззаботность и жизнерадостность тех дней, дней моего детства, была сравнима с другой жизнью. У меня было все. Я была рождена в знатной семье, очаровательный ребенок богатых родителей. Я была красива тогда, но не понимала этого, пока не нашла свой портрет, столетия спустя. Ребенок с сияющей здоровьем кожей, орехово-болотными глазами, и рыжевато-каштановыми волосами, густыми и вьющимися, беззаботными волнами струившимися по хрупким плечам. У этой девочки было много друзей. Ее любили, она была желанным компаньоном в играх. Она любила танцевать и обладала нежным голосом, она вышивала яркие гладкие цветы и дарила их подругам. Они были так беззаботны тогда, эти дети. Все казалось подвластным их воле, все казалось простым и возможным. Они бегали по зеленой траве в ароматных садах семейного поместья, прятались друг от друга за стриженными кустами шиповника. Они пили чай из фарфоровых чашечек, отдыхая на шелковых скатертях, расстеленных в тени каштанов. Эта девочка когда-то смотрела на небо и оно было таким же как и сейчас, эта бесконечная бездонная синева над моей головой - она постоянна и в этом есть свое утешение. Но я была другой, мир был другим. Чего я никак не вспомню - так это момент, когда она пришла ко мне впервые. Когда она поцеловала мои глаза и разбила мой мир, как тот хрустальный шар, что стал моим окном в ее владения. Или же она всегда жила во мне? Когда я подбирала в саду мертвых птиц и слышала их последние песни - была ли она уже во мне, или было это лишь воображение? Впрочем, трещина по моему миру расползлась не сразу. Эти ужасные видения, что она даровала своим ядовитым поцелуем, были подконтрольны мне и вскоре я научилась использовать их себе на пользу. Я стала, как они называли это, практичной. Я знала жестокость мира и говорила о ней тем, кто желал увидеть конец пути до того, как сама тропа закончит виться под его ногами. Они приходили ко мне, осыпали меня дарами и золотом, их интонации были восторженны, умоляющи, почти влюбленны. Они были готовы отдать все, что обеспечивало им жизнь, лишь бы узнать о том, как она закончится и что ждет их после нее. Их не ждало ничего. Темная пустота и отчаяние, безмолвные крики и одиночество. Но зато ответ на первый вопрос всегда приходил четким, ярким и шокирующим. Они умирали на моих глазах снова и снова, а затем, когда мой взор возвращался в этот мир, я вновь видела их - сидящих предо мной, с глазами полными надежд на что-то невозможное. Наверное каждый из них ждал, что я скажу ему, будто он не умрет. Наверное каждый ждал, что он будет жить вечно. И каждый ошибался в своих ожиданиях... Я не знаю как я могла оставаться такой бесстрастной. Они с замирающим сердцем смотрели мне в глаза, а я видела, как эти глаза закроются в последний раз, и ни одной слезы не уронила я, их судьбы не касались моего сердца. Я никогда не выясняла, сбывались ли мои пророчества. Я и так знала, что их судьбы неизбежны. В это трудно поверить, но ту мою жизнь этот проклятый дар сделал лишь краше. Моя леди-мать считала, что меня прокляли, она приглашала священников и жрецов, но те лишь разводили руками. Она много плакала, но в итоге она примирилась с тем, какой я была. Примириться ей помог мой лорд-отец. Он гордился моим даром, какой бы странной ни была эта гордость. Он говорил, что это знак силы, что я избрана Богом и что Бог позволяет мне больше чем остальным в знак своей благосклонности. И окружающие нас разделили его мнение. Наша семья приобрела большее влияние, не говоря уже о деньгах, которые приносили мои пророчества. Потому и я сама воспринимала свои возможности с той необдуманной невероятной беспечностью, присущей лишь молодым. Все изменилось, когда я умерла впервые. Лихорадка не оставила в живых никого из нашего поместья. Трое моих сестер погибли в один день, больная мать была безутешна и отказывалась хоронить их без священника, который был слишком ослаблен болезнью, чтобы провести обряд. Затем я помню лишь невыносимый жар и одновременный озноб. Помню мокрые от холодного пота волосы моего отца, когда он наклонился над кроватью и хриплым голосом спросил меня, переживем ли мы эту болезнь. Я боялась, я боялась спрашивать ее, но не могла отказать отцу. Ориентироваться было трудно, перед глазами полыхало пламя, а в ушах гудела метель. Лихорадка сбивала мои чувства, жар застилал мой взор. "Не молчи, Кробелус, не молчи, прошу тебя" - его голос эхом звучал и ветер повторял его вопрос безудержным воем. Я хотела ответить, но из горла вырвался лишь хрип. Я слышала его крик, он удалялся, словно я падала куда-то вниз. Я слышала, как крик сорвался на плач и участвовала, как он прижал меня к себе, и его руки были льдом среди охватившего меня пламени. Я хотела ответить на его объятие, хотела утешить его, но поняла, что больше не могу управлять своим телом. Я была слишком слаба, чтобы пошевелиться .. Мои веки были слишком слабы, чтобы даже вздрогнуть, а сердце слишком слабо, чтобы сделать еще один удар. Я поняла, что это конец, но мое сознание никак не уходило из моего тела. Я была готова встретить пустоту, которая даст свободу моему сознанию, которая даст мне вечный покой... И мне казалось, что она пришла. Окружавшие меня звуки стихли, свет погас. А потом короткий резкий удар по груди вырвал меня из мрака. Еще один. Еще. Нет, это не были удары извне, эти удары исходили из моей грудной клетки. В горло ворвался воздух. Затхлый и гнилой холодный воздух. Веки дрогнули, кажется к ним вернулась сила. И я открыла глаза. Вокруг меня лежали холодные тела. Шок поразил мой разум, я лежала, одна из сотни сложенных рядами трупов. Дыхание вновь сбилось и я резко встала. Мое тело было онемевшим, слабость болезни еще не покинула его, но тот пережитый мной страх был слишком силен, он гнал меня прочь оттуда. Я уже знала, что никто из нашего поместья не выжил. Слезы резали мои сухие щеки своими влажными лезвиями. Я бежала прочь, но лишь позже я поняла, что я хотела убежать туда, откуда я только что вырвалась, вернуться в то состояние небытия и забвения, из которого меня вырвал удар собственного сердца. Я была единственной выжившей в эпидемии, уничтожившей несколько богатых поместий и крестьянских деревень, выкосившей целый регион. Разбитая морально и уже никогда не восстановившая свою физическую форму, я была вынуждена жить дальше. Я продолжила свое дело, и уже спустя год я жила в собственном доме, вновь не зная отказа в мирских потребностях. Но я больше не интересовалась мирским. Мои глаза потухли и больше не отражали свет. Я никогда не чувствовала в себе сил, слабость бежала по мне от кончиков пальцев. Я теряла красоту, но это уже не беспокоило меня. Все свое время я посвятила пророчествам. Так я чувствовала себя ближе к ней. Ближе к тому месту, где я должна была быть. Я должна была умереть вместе с моими сестрами. Порой мне казалось, что я слышала их шепот. Они говорили мне, что они со мной, что на самом деле - мы вместе. Я не понимала этих слов, сходила с ума от их ласкового шепота. Я вновь и вновь пыталась увидеть во снах, в видениях то, что ждало бы меня в мой смертный час. Но она, моя темная покровительница, молчала, не открывая мне ничего. Лишь голоса моих сестер говорили мне, что я должна успокоиться, смириться, что на самом деле - я с ними, а они со мной. День ото дня я понимала, что я лишняя в этом мире. Мое сердце больше не знало любви, а для всех кто меня знал, я была лишь тенью, посыльной, переплывавшей реку Стикс и возвращавшейся с противоположного берега, приносящейся неизменно мрачные вещи. Все эти смерти, что я видела, ранили мое сердце. Но мои тусклые сухие глаза уже не могли пролить слез. Люди плакали у меня на коленях, как они плакали и раньше. Но если раньше я успокаивала их прикосновением теплых рук, то теперь моя кожа была холодна как мрамор и больше не могла принести успокоение. Я смотрела в небо, столь же синее, что и в моем детстве, но оно лишь вновь будило во мне тоску. Ничто не могло принести мне утешения, кругом лишь видения боли и страдания... Кровь покидала мои запястья, сначала рассыпавшись алыми бусинами, а затем струясь атласными лентами. Теперь я вновь вернусь во тьму, где уже не будет мыслей, где меня наконец оставит вечная слабость, где за мной перестанут гнаться призраки прошлого и видения сотен смертей больше не смогут преследовать меня. Я шагнула в ванну, чтобы горячая ароматная вода не позволила нанесенным мною ранам предательски затянуться. Я даже, впервые с момента трагедии, ощутила удовольствие... Я очнулась в омерзительно холодной и липкой жидкости. Меня не искали, меня не нашли, меня не спасли. Смерть просто выбросила меня обратно, словно я была недостойна ее. Я кричала, кричала что было сил, я не могла удержать эту боль, эту обиду и это отчаяние. И они присоединились ко мне. Я слышала их голоса, преисполненные той же печали. Голоса тех, кто сам оборвал свою жизнь, тех, чьи тела остывали вместе с водой, голоса женщин, растворившихся в алом пятне страданий, которые они не смогли пережить. И среди них я могла различить голоса моих сестер, они не кричали в унисон, но шептали мне слова утешения... И тогда мой рассудок был окончательно разбит. Смерть стала моей единственной целью, но она отказывалась от меня, она не хотела сжалиться надо мной. Мои пророчества приносили мне золото, которое я тратила на самые смертоносные яды, но они дарили мне лишь несколько часов забвения, а затем меня, словно косточку от яблока, выплевывало обратно в жизнь. И со мной возвращались все новые голоса. Клиентов становилось все меньше. Меня стали бояться... И боялись до тех пор, пока не решили избавиться от меня, объявив меня ведьмой. Когда я поднималась на эшафот толпа смотрела на меня, замерев от ужаса. Ветра не было, ни один тончайший лист не дрожал на слабых ветвях окружавших нас деревьев. Мир словно замер. Но мои волосы, уже потерявшие цвет, развевались, словно бы в них играл морской бриз, синие вены просвечивали через мою кожу, придавая ей синеватый болезненный оттенок, да и кровь в них уже давно стала прозрачной и жидкой как вода, холодной, как лед, как слезы. Они дали мне последнее слово, но мне было нечего сказать. Я лишь надеялась, что они смогут забрать мою жизнь. На мою шею накинули петлю, я была слишком благородной, чтобы меня сожгли. Мужской голос произносил какую-то напыщенную речь, но я слышала лишь крики душ, которые следовали за мной повсюду. И когда наконец представление перешло к кульминации боль от веревки затянувшейся на шее дала мне надежду, что я больше не вернусь... Но я вернулась, вернулась до того, как толпа ушла от эшафота и крик ужаса пронесся по их рядам, когда из моих глаз полился бледный зеленоватый свет. Я закричала, закричала от самого сердца... И с этим криком вырвались на волю те души, что все это время были в моем сознании. Бесплотные создания, сгустки зеленоватой энергии, озлобленные на мир и свою судьбу, они ворвались в толпу людей, которые только что встречали радостными криками то, что они считали смертью ведьмы. Теперь шум толпы превратился в какофонию визгов, духи врывались в тела людей, причиняя боль, заставляя страдать, сводя с ума. Часть душ, обладавшая наименее похожими на плоть чертами, подхватила меня, чтобы я больше не болталась на веревке. Кто-то взбежал не эшафот и перерезал веревку ржавым ножом, умоляя остановить убийство, обещая сделать все, что я захочу. Но я не могла ничего сделать. Души не отпустили меня, я так и осталась висеть в воздухе, хотя веревка уже не держала меня. Я не могла произнести ни слова. Но самым главным и пугающим было то, что я не испытывала ужаса, глядя, как духи разрывали тех, кто еще недавно желал моей смерти.. Я развернулась и ушла оттуда, ни сказав ни слова. Души последовали за мной. Остались ли среди тех людей живые? Я уже не узнаю. Голоса душ вели меня куда-то, тысячью шепотов указывая мне путь. И я шла за ними. Они были всем, что у меня осталось. А я была всем, что было у них. Во мне живет тысяча душ. От могилы к могиле, от смерти к смерти они присоединялись к моему сознанию, дополняя меня. Они ворвались в мой разум, разорвали мои мысли. Они кричат тысячью голосов, кричат от боли и злобы, кричат от обиды и несправедливости. Несправедливости, что их жизни оборвались так рано. Они все еще хотят вернуться, вернуться в тот мир, в котором лишь они удерживают меня. Но лишь я могу произнести то, что хотят сказать они тысячью голосов. А значит вновь и вновь я буду возвращаться, и они никогда не будут забыты в этом мире...