76 голодные игры.

Жатва.

И вот, я просыпаюсь от кошмара Прим...       - Меня выбрали!!! - кричит она, захлебываясь слезами.       - Прим, я просила довериться мне, - нежно шепчу я ей, глажу её по белокурым волосам, и пытаюсь опять убаюкать.       - Я знаю, но меня выбрали, Китнисс! - она еле пробормотала эти слова.       - Утёнок, я обещаю, что ты будешь в целости и сохранности. Я же обещала быть всегда с тобой, - повторяю я. Сегодня я стану добровольцем, не надо было ей говорить про план, но хорошо, что она не поверила, и даже приняла это за сон.       - Китнисс...       - Тихо, ничего не говори, тем более, твоё имя вписано один раз, а там тысяча таких.       - Спасибо, Китнисс, - я обнимаю её и беру на руки.       - Спой мне, - ну вот, то же самое перед смертью сказала мне Руту, надо что-то спеть, так, чтобы уложить её, всего-то 5 утра.       - Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух. Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они. Я вспоминаю Руту, слёзы нахлынули в не очень хороший час, но я должна её допеть. Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух. Мой голос становится едва слышным: Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они. Прим уснула, я аккуратно кладу её на кровать, целую в лоб укрываю и иду в ванную, надо хоть как-то проснуться, спать я уже точно не буду. Я заплетаю косу, и выхожу на улицу, город ещё спит, хотя люди, работающие в шахтах, уже спешат на работу. Я направляюсь прямиком в лес, хочу поохотиться, для семьи Гейла и моей, хотя бы на пару дней. Я забираю лук и колчан со стрелами, и иду на поляну, сразу же подстреливаю 3 белок, и 3 пышных мясных индюшек. Пройдя вглубь леса, я наткнулась на стаю птиц, подстрелив ещё 4, я пошла на поляну, оставшиеся часа 2 я просто лежу и смотрю на поляну. Услышав шорох, я уже приручена Голодными играми, беру лук и целюсь прямо... В сердце Гейла...       - Ты чего, Кискисс? - от неожиданности он плюхнулся на землю.       - Прости Гейл, инстинкт... - неожиданно выдаю я.       - Я помню, ты же охотник, но чтоб так. - Подползает ко мне он.       - Гейл, я не про охоту говорю, у меня другой инстинкт, - пряча глаза, говорю я.       - Ну да, победитель голодных игр, как я мог забыть Кискисс, - я знаю этот тон - тон не доверия, он не верит мне. Ну и пусть.       - Не верь, - с безразличием в голосе сказала я.       - Китнисс, не начинай!- чуть грубо сказал он мне.       - Знаешь, Гейл, меня ведь и вправду могут там убить, я ведь и вправду хочу вытащить Пита и одиннадцатилетнюю Руту, даже ценой своей жизни, а тебе плевать? Знаешь, ты может, видишь меня в последний раз, говоришь - в последний раз, охотишься в последний раз, Хоторн, я от тебя такого не ожидала... - не успевая договорить, он целует меня, чтобы я замолчала, наверно.       - Это не последний раз, мы скоро встретимся, Кискисс, - он садится рядом, а я встаю и ухожу, оставив ему половину добычи. По пути к дому, я насобирала ежевики, её так любит мэр - отец Мадж, моей подруги.       - Привет, Китнисс, - говорит она мне, Мадж не высокого роста, голубоглазая, как и большинство жителей Шлака, тёмненькая, одетая в нежно-голубое платье, а на нем брошка, вроде золотая. Волосы аккуратно собраны в хвост, и завязанные яркой лентой.       - Привет, Мадж, это тебе, - я протягиваю небольшое ведёрко ежевики.       - Спасибо, - она протягивает деньги. Не удачный разговор, но мы и не были толком подругами, иногда могли сидеть в столовой и говорить, посмеяться, я большую часть времени проводила сама, или с Прим, а то и с Гейлом. Я - заядлый любитель математики, как и она, это наверно единственная тема, на которую мы могли спокойно говорить часами.       - Эй, Китнисс, - слышу крик сзади меня.       - Да? - бормочу я.       - Удачи на жатве, - неужели это Мадж? Дочь Мэра, которая никогда не испытает на себе, что такое быть трибутом, особенно, когда тебя не так волнует своя жалка шкура, тебя волнует жизнь, именно жизнь, дорогих и любимых тебе людей на арене.       - Спасибо, Мадж. - Я лишь кивнула в её сторону и впрямь искреннюю улыбку. Вот, я уже иду домой, по главной площади 12-го, тут во всю гудит подготовка к Жатве, скоро прибудет Эффи Бряк, и как всегда пьяный Хеймитч Эбернети. Что-то скажет про мою смелость, и упадет пьяный со сцены, а Эффи как всегда "дамы вперед: и пусть удача, всегда будет на вашей стороне". Потом, я пожму руку Пита, надеюсь, я не испытаю всё, что испытывала тогда на Жатве. Не хочу опять почувствовать боль сестры. Яркие цвета 12-го, яркие зеленые деревья, магазины которые работают вовсю, люди которые всё время куда-то спешат. Знать бы куда, что у них за дела, стать бы ими, теми, кто никогда не терял родного на играх, да и сами выжили в этом страшном мире, где правит Сноу. Я до сих пор помню его запах - запах роз и крови, запах вметший в память, запах смерти, и не верится, за несколько лет у него на плечах погибало больше 200 детей. Ни в чем не виноватых, которые просто хотели жить, и радоваться жизнью, но Сноу сломал её, сломал как я ножку белой розы. Как сломал мою жизнь, лишний раз, доказывая, что я пешка в его руках.       Кое-как, но я всё же добралась до дома. Я зашла, мама приодела утёнка и говорит мне:       - Твоё платье, я тоже приготовила, - с ноткой страдание. Я понимаю маму, я вспомнила себя тогда, после смерти Прим, я ни с кем не разговаривала, кроме Пита и психологов, я целыми днями просто сидела и перед моими глазами крутилась картина... *хвостик.** Лицо девушки* * бомба* *взрыв*. Не описать словами, что я тогда чувствовала, вот поэтому я понимаю маму.       - Спасибо, - я обняла её, и пошла одеваться, но перед этим душ. Я собралась, мама помогла с косой, я хочу быть собой, как когда-то сказал Пит: "я не позволю им изменить меня", и правильно, хотя меня они уже изменили.       - Какая же ты красивая, - говорит мне Прим. - Хочу быть похожа на тебя.       - Нет, утёнок, это я на тебя, - да уж. Мы выходим с дома, я иду впереди крепко сжимая руку Прим, мама где-то сзади, скорее всего, здоровается с соседями, ну ничего скоро все решиться. Все так же идут на площадь, в однотонной одежде: нежно голубые, даже ближе к белым с голубиной рубашки, светлые брюки, у девушек сарафаны голубого цвета, или рубашки с голубиной и светлая юбка. Вот и регистрация, они возьмут чуть крови с пальца что-бы узнать кто-ты, т.е. зарегистрировать. Я знаю, что Прим не боится крови, но почему-то она тянет меня назад.       - Ты чего, утёнок? - в недоумении спрашиваю я её.       - Я боюсь, это больно? - в панике спрашивает она, в её глазах страх, как когда-то в моих на первой для меня Жатве.       - Нет, не больно, пройди регистрацию, и иди к младшим, я тебя найду, - сказала я ей, и опустила к младшим. Я быстро прошла регистрацию, и даже, не ждала того, как женщина меня отпустит рванула в поисках Прим, Гейла и Пита. Я сразу нашла Пита, И Гейла, а вон и Прим и её утиный хвостик, на душе стало спокойнее. А вот и Эффи Бряк, нудный фильм, про то какой Капитолий всё-таки сильный, и вот, заветная фраза:       - Дамы вперед! Она внимательно рассматривает кувшин с именами, опускает руку, бултыхает там пару секунд и достает листик с именем...       - ПРИМРОУЗ ЭВЕРДИН! Ну вот, это чувство. Как-то раз в лесу, поджидая добычу на дереве, я задремала и грохнулась вниз с десятифутовой высоты прямо на спину – да так, что, казалось, весь дух из меня вышел. Я несколько секунд ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже пошевелиться не могла. И вот, теперь я испытываю то же самое: горло у меня перехватило, и я не в силах издать ни звука, а имя сестры все стучит и стучит молотом в голове. Кто-то хватает меня за руку, какой-то мальчик из Шлака. Наверно, я стала падать, и он меня поддержал. Я не понимаю, почему я опять испытываю всю эту боль. Я знаю, что доброволец это - я. Это ошибка! Этого не может быть! Имя Прим – на одном листке из тысяч! Я даже за нее не волновалась. Разве я не обо всем позаботилась? Разве не я взяла эти чертовы тессеры, чтобы ей не пришлось рисковать? Один листок. Один листок из тысяч. Расклад – лучше не бывает. И всё, всё насмарку. Как будто издалека до меня доносится ропот толпы – самая большая несправедливость, когда выпадает кто-то из младших. Потом я вижу Прим: бледная, с плотно сжатыми кулачками, она медленно, на негнущихся ногах бредет к сцене. Проходит мимо меня, и я замечаю, что ее блузка опять торчит сзади как утиный хвостик; и это приводит меня в чувство.       – Прим! – кричу я сдавленным голосом и наконец обретаю способность двигаться. – Прим! Мне не нужно проталкиваться сквозь толпу, она сама расступается передо мной, образуя живой коридор к сцене. Я догоняю Прим у самых ступеней и отталкиваю назад.       – Есть доброволец! – выпаливаю я. – Я хочу участвовать в Играх. И вот, это - Чудесно, - Эффи приводит меня окончательно в чувство, я всё правильно сделала. Я подбегаю к Прим       -Я же говорила Прим! - я вытираю её слёзы, - найди маму!       - Нет! КИТНИСС, НЕТ! Не уходи! - кричит она, вцепившись мне в руку.       - Прим, пусти! - уже говорю я сквозь зубы. Кто-то оттаскивает Прим от меня, я оборачиваюсь и вижу, как она брыкается на руках у Гейла.       – Давай, Кискисс, иди, – говорит он напряженным от волнения голосом и уносит Прим к маме. И вот, Эффи поторапливает меня на сцену.       - Как тебя зовут, дитя?       - Китнисс Эвердин, - всё, что я чувствовала тогда, всё это сейчас со мной, в мыслях пролетает фраза, мне придется пережить всё снова, я хочу заплакать, даже нет, кричать от боли, но я держу себя в руках.       - Могу поспорить это твоя сестрёнка? - морочит она. Я вижу Прим, она вцепилась в маму и смотрит на меня, а в глазах боль и единственная фраза "прости, что не поверила". Я выдавливаю из себя улыбку, специально для неё.       - Да.       - Это чудесно, давайте же похлопаем первому добровольцу 12-го дистрикта! - закричала Эффи в микрофон. К великой чести жителей Дистрикта-12, ни один из них не зааплодировал. Даже те, кто принимал ставки, кому давно на всех наплевать. Многие, наверно, знают меня по рынку, или знали моего отца, а кто-то встречал Прим и не мог не проникнуться к ней симпатией. Я стою ни жива, ни мертва, пока многотысячная толпа застывает в единственно доступном нам акте своеволия – молчании. Молчании, которое лучше всяких слов говорит: мы не согласны, мы не на вашей стороне, это несправедливо. Дальше происходит невероятное – то, чего я и представить себе не могла, зная, как совершенно я безразлична дистрикту. С той самой минуты, когда я встала на место Прим, что-то изменилось – я обрела ценность. И вот сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят. Теперь у меня действительно наворачиваются слезы. Но меня спасает Хеймитч, он встает со стула, и что-то бормочет в камеру.       - Вы трусы! Вы все трусы, а вот эта девчонка молодец, ведь она знает, на что идет! - и тут же падает со сцены.       - Ну что же, теперь мужчины, - мои уши не верили, что происходит, всё пошло не по плану, теперь у меня точно наворачиваются слёзы когда Эффи называет имя Трибута. Гейл Хоторн...