Издевательство

Самое ненормальное – то, что ему это нравилось. И в этом заключалась вся суть, это и было той терпкой ноткой вкуса, которая превращала изысканное блюдо в шедевр. Именно ради этого всё затевалось, и если бы ему не нравилось, то это не имело бы смысла. Но ему нравилось, ему не могло не нравиться. Широкая ладонь по-хозяйски прошлась по внешней стороне бедра, сминая ткань брюк. Вот оно – ставшее привычным приветствие, и Джона накрывает холодным ночным воздухом, от которого напрягаются нервы и встаёт каждый волосок на коже. Дьявол носит белый костюм, и от него пахнет холодом. Эти дьявольские противоречия выглядят как хорошо замаскированное издевательство. Ночной Лос-Анджелес раскалён после жаркого дня, он весь сияет адским светом неоновых вывесок, с улицы доносятся едва слышные вой сирен и грубые голоса. А здесь, в комнате, блаженная тишина, прохлада, темнота, к которой глаза уже успели привыкнуть, и чужая рука на бедре. Если качнуться назад, то упрёшься спиной в грудь Дьявола. Если откинуть назад голову – положишь её ему на плечо. Отведёшь назад руку – коснёшься его бедра в ответном приветствии. Джон не делает ничего. Он стоит, неподвижно глядя на шкаф, до которого он не успел дойти, и ждёт, ждёт, пока стук сердца не заглушает все остальные звуки. Он бы хотел быть абсолютно неслышным и неподвижным, но его тело дрожит, его грудь поднимается от участившегося дыхания, по его виску стекает капля пота – и надо думать, Дьяволу всё это доставляет несказанное удовольствие. Ещё немного, и Джон сорвётся. - Здравствуй, - долгожданный шёпот, и Константин лишь слегка поворачивает голову, но этого достаточно, чтобы чужие губы оказались точно под ухом. Поцелуй невесомый, холодный, нежный – не поцелуй даже, мимолётное касание. Рука на бедре становится тяжелее. - Лю, - выдыхает Джон, и ему хочется улыбнуться, потянуться, обернуться, но он продолжает стоять. – Почему так долго? Когда двое знакомы достаточно давно, у них появляются общие шутки. Джону кажется, что он знаком с Дьяволом с самого рождения. - Дела, дела, - уже не шёпотом отвечает тот, и от его голоса всё становится как-то правильнее и привычнее. Напряжение исчезает, воздух разэлектризовывается. – Ты рад меня видеть? Раньше бы Константин ответил отрицательно. Ещё раньше – отшутился бы. Ещё раньше – пришёл бы в ужас от одной возможности такого вопроса. - Отчасти, - уклончиво отвечает он и прижимает чужую руку крепче к бедру. Дьявол за спиной бесшумно смеётся. Ещё немного, и Джон научится говорить на этот вопрос «да». - Уже лучше, - говорит Люцифер и, словно награждая, целует в шею. Теперь по-настоящему. Язык медленно скользит по замёрзшей коже, и Джон вслед за ним натягивается как струна, закрывает глаза и позволяет себе выдохнуть через рот. Язык не раздвоенный, не обжигающий, но дьявольски умелый и непристойно влажный. Дорожка мокрых поцелуев до уха, и Дьявол прихватывает зубами мочку – не больно, тягуче. Он вообще почти не кусается, и Джону поначалу это казалось странным. Ему вообще много что казалось странным в его поведении. Дьявол носит белое, говорит вежливо и не причиняет боль ради боли. И всё это выглядит как едва прикрытое издевательство. Рука с бедра перемещается на пояс, с него – на грудь; Джон уже сам поводит плечами, помогая стянуть с себя пиджак. Галстук давит, мешает дышать, и он чуть ли не с ненавистью впивается пальцами в узел, срывает его с себя, полностью оголяя шею, подставляясь. Дьявол ласково и успокаивающе оглаживает плечи, лопатки, бока, насмешливо-медленно тянет рубашку из брюк. Не целует, не касается кожи – дразнится. Он ждёт, когда Константин сам скажет это. Как будто ему нужны доказательства того, что Джон безумно хочет, хочет до умопомрачения. Как будто самое главное – то, что Джон сам на это идёт. - Давай же, - выдавливает он сквозь стиснутые зубы, расстёгивая пуговицы рубашки сверху. Люцифер проделывает то же самое снизу, с живота, только у него это выходит быстрее, потому что у него пальцы не трясутся. - Какой ты нетерпеливый, - смеётся он и прижимается ближе, почти обнимая. Джону страстно хочется ещё теснее, быстрее и горячее, хочется изогнуться так, чтобы почувствовать своего вечного ночного гостя всем телом, разгорячённым от холода. Но их руки встречаются на последней пуговице, и Константин поворачивает голову, на ощупь находя чужие губы. Их поцелуи всегда такие: порнографично-жадные, долгожданные. Дьявол умеет распалять так, чтобы его поцелуя жаждали, чтобы по нему изнывали. Джон с силой сжимает чужие холодные пальцы и почти намеренно выдирает последнюю пуговицу с мясом. Ему хочется повернуться к Люциферу лицом, но он не может. Смятая рубашка летит на пол. Дьявол целует шею, плечи, судорожно сведённые лопатки, оглаживает живот, грудь, мимолётно задевает соски. Джон дрожит от холодного воздуха, холодных прикосновений и от горячечного возбуждения. Утром у него наверняка снова подскочит температура: ночи с Дьяволом всегда болезненные, даже если не наполнены болью. Люцифер терпелив, аккуратен и бережен, и все эти ночи похожи на нестерпимо растянутое приручение несносного экзорциста. Константину некуда девать руки, поэтому он берётся за пряжку ремня. Привычным движением он расстёгивает его и замирает в ожидании. Больше ничего он сделать не может: он всё ещё стоит спиной к Дьяволу, а спускать для него брюки – это уж слишком. По позвоночнику скользнула капля пота, и Джон дёрнулся от этого ощущения, прижимаясь спиной и задом к Люциферу. - Тшш, - поцелуй в висок, и одной ладонью Дьявол давит на грудь, прижимает к себе, а вторую кладёт прямо на выпирающую ширинку. Джон шипит, цепляется в держащую его руку и запрокидывает голову назад. Всё по сценарию, самоконтроль летит к чертям. Люцифер умудряется ласкать через два слоя ткани, давить сильно, сжимать крепко, и всё это молча, спокойно и уверенно, а главное – нежно. Эта нежность душит Константина. В их первые ночи он не верил в неё, ожидал подвоха, удара в спину. С Дьяволом не должно быть так: должны быть боль, ужас и унижение, кровавые ошмётки вместо поцелуев, обстановка борделя вместо захватывающего вида собственного шкафа. Но у Лю всегда так – разговоры вместо ожесточённого боя, ласковая медлительность вместо взрывающего внутренности траха. Когда-нибудь он вообще заявится и вместо секса сядет пить чай. Но до такого он пока не дошёл, для этого этапа в их отношениях это ещё слишком явное издевательство. Член пульсирует, кровь стучит в ушах, и Джону кажется, что он может кончить прямо сейчас и прямо так. Это было бы слишком унизительно, поэтому он хватает Люцифера за запястье и настойчиво отодвигает. - Я слишком тороплю события? – смеётся тот, убирая руки и позволяя Константину наконец-то повернуться к нему лицом. Впрочем, в темноте всё равно мало что видно. - Сволочь, - шепчет ему в губы Джон, чувствуя большое облегчение от того, что наконец-то у него есть хоть какой-то повод выругаться. Этот поцелуй – его, и поэтому он сильный, глубокий и рваный, без нежности и без каких-либо мыслей. Он бы трахнул Дьявола, если бы не хотел так страстно быть им оттраханным. - Ты меня укусил, - удивляется Люцифер, прижимая пальцы к нижней губе. За окном проносится машина, и свет фар на секунду высвечивает его холодные улыбающиеся красные-голубые глаза. - Хватит этих нежностей, - фыркает Джон и трётся стояком о брюки Дьявола. Его самоуверенность дрожит вместе с его голосом, но это почти не заметно. - Да на тебя не угодишь, - в дьявольском тоне звучит какая-то знакомая стальная нотка, напоминающая о том, что он, в общем-то, если никто не забыл, Сатана. И это возбуждает так, что у Константина ноги подкашиваются. – Ладно, раз ты такой нетерпеливый… До дивана пять шагов, и за эти пять шагов Дьявол успевает снова поцеловать его, крепко взяв за подбородок, словно напоминая о том, кто тут хозяин. Джон покорно нагибает голову и целуется мягко, впуская в себя чужой язык и едва удерживаясь от того чтобы не застонать. Да, это уже понятно, спасибо: самое ненормальное в том, что ему это нравится. Нравится властность Люцифера, нравится ему подчиняться, и он хочет, чтобы его взяли сильно, жестоко и больно. Но ничего такого не будет – будет медленный размазанный холод, заставляющий внутренне выть от этой пытки нежностью. Гениально, Сатана. В следующий раз ему, вероятно, придётся просить, чтобы его отымели, а ещё спустя несколько ночей он будет умолять, чтобы ему сделали больно. Повинуясь ненавязчивым движениям, Джон становится на диван на колени, снова оказываясь спиной к Дьяволу. Диван недовольно скрипит, когда он прижимается руками и головой к его спинке, совершенно бесстыдно выпячивая зад. До чего же он дошёл. Право, было бы лучше, если б его просто каждую ночь насиловали. - Отличная поза, - говорит Люцифер и широко проводит языком по блестящей от пота спине. И наконец забирается пальцами под брюки и трусы, сжимает горячие бёдра и стаскивает эти проклятые мешающие тряпки до колен. Джон сжимается от холода. Дьявол наваливается вперёд, проводит руками по рёбрам, точно согревая, и Константин елозит голой задницей, трётся и выгибается под ласками. Когда его губ касаются пальцы, он даже не ждёт, когда они толкнутся внутрь – сам засасывает их, облизывает, мысленно благодаря хотя бы за то, что сегодняшней ночью он будет лишён всех прелестей подготавливающего римминга. И всё же пальцы растягивают его непереносимо медленно и плавно, то расходясь в стороны, то двигаясь вперёд-назад. Джон знает, что если сейчас он потянется к своему члену, то получит шлепок по руке и приказание сидеть смирно, но он не знает, почему он даже не пытается. Вторая рука Дьявола бесцеремонно и порочно мнёт и так разгорячённую облапанную задницу. Когда Люцифер входит в него, Константин стонет в голос. Тело восторженно вздрагивает от заполненности с примешанной к ней долгожданной болью: как бы Дьявол ни старался, без неё никуда. Впрочем, он и сам то ли устаёт держать контроль над самим собой, то ли вознаграждает Джона за послушание, и сразу задаёт быстрый темп, врываясь в тело мощными глубокими толчками, чуть полностью не выходя из него. Бёдра неосознанно подаются навстречу, член ноет от сдерживаемой разрядки. Но нужно терпеть и держать себя в руках, чтобы не кончить в первую же минуту этого недёшево доставшегося секса. А это трудно, потому что в этом Люцифер хорош. Джон утыкается головой в сложенные руки, дышит сквозь зубы со свистом и старается думать о чём угодно, кроме того, как ему сейчас хорошо. Чёрт побери, как же ему хорошо. А Дьявол сзади ухитряется даже дышать бесшумно, так что слышны только шлепки тела о тело и хлюпанье растраханной за все эти безумные ночи задницы Джона Константина. Джон смаргивает выступившие на глаза слёзы и закусывает руку, чтобы не стонать слишком откровенно. Впрочем, о том, как он умеет стонать, Люцифер получил достаточное представление в первую ночь, так что уже поздно строить из себя невинность. Константина трясло от приближающегося оргазма, а перед глазами плыли разноцветные круги. Казалось, достаточно ещё чуть-чуть, и его накроет, и всё растворится в опустошающем круговороте наслаждения. Но разрядки всё не было, не было, не было, и Джон не знал, виноват ли в этом Дьявол или он сам. - Помочь тебе? – голос Люцифера холодный, спокойный, и если бы не одна важная деталь, то Джон бы мог усомниться, что это вообще он сейчас пульсирует внутри его тела. Эта деталь заключалась в том, что несмотря на весь холод, дьявольский голос был нежным. И это выглядело как абсолютное, явное и неприкрытое издевательство. - Что? – шепчет Джон севшим голосом, когда чужая рука обхватывает его член, движется вниз, с силой сжимает у основания, потом снова вверх – и он кончает, забрызгивая руку Люцифера и старую диванную обшивку. Дьявол, как обычно, следует сразу после него, но Джон этого уже не замечает, дрожа в послеоргазменной истоме. Когда он приходит в себя, то обнаруживает, что лежит на диване, головой на коленях, обтянутых дорогой тканью белого костюма. Брюки с трусами всё так же были стянуты, придавая картине совершенно непристойный и почти унизительный вид. Бёдра были холодные и липкие от вытекшей спермы. Люцифер ласково перебирал его волосы. - Ты всё не веришь мне, Джонни, - Константин слышит его холодный голос, смотрит в холодные глаза и прижимается щекой к холодной ладони. – А ведь всё, чего я хочу – это чтобы тебе было хорошо. Джону хотелось хмыкнуть и отвернуться, а ещё лучше встать и закурить. Но Люцифер наклонил голову, и он, повинуясь внезапному порыву, ухватил его за плечи, приподнялся, и был утянут в очередной дьявольски-нежный поцелуй. - Значит, чтобы мне было хорошо? Да ты просто прелесть, Лю, - бормочет он, обессиленно опускаясь обратно на колени и вымученно улыбаясь. - Чтобы тебе было хорошо, - задумчиво повторяет тот, убирая со лба Джона слипшиеся от пота пряди, - со мной. И если это было издевательством, то настолько хитро спрятанным, что Джону его никогда не разгадать. Хотя бы потому, что ему это действительно нравилось.