13 апреля, 7:20
Кап… Кап… Кап…
Монотонный звук, не прекращающийся уже несколько часов, заставлял терять себя, постепенно, капля за каплей, сводя с ума.
Сначала все было вполне безобидно: единственное, что испытывал Сиэль, слыша этот противный звук, – злость.
Но, чем больше времени проходило, тем сильнее он сосредотачивался на том единственном, что могло отвлечь от тишины, царящей в этом темном, сыром помещении. И тем сильнее становилось давление. Фантомхайв, не моргая, глядел в единственное окошко, не позволявшее небольшой комнатушке – всего пара шагов от стены к стене – погрузиться во мрак.
Кап… Кап… Кап…
Казалось, капли падали прямо ему на голову, вызывая неприятный зуд и физически ощутимый холод.
Этот звук – единственное, что спасало, отвлекало от обреченности, тихо, но неукротимо захватывающей сердце. Здесь, в маленькой комнате, не осталось места надежде.
Кап… Кап… Кап…
Трубы в подвале протекали, тяжёлые капли воды монотонно падали, ударяясь о каменный пол.
Навязчивое эхо давило, вместе с тем, вводя в некое подобие транса.
Немигающий взгляд подростка был совершенно бессмысленным, казалось, сознание Сиэля пребывало где-то далеко. Где-то, где жизнь всё ещё лениво идёт своим чередом, где…
С силой втянув сквозь зубы воздух, юноша откинулся назад, намеренно ударившись затылком о крупную, неровную каменную кладку.
Будто, и правда, темница в старинном замке, а вовсе не подвал несчастного завода. Кое-где на стенах в тусклом свете, идущем от двери, можно было разглядеть мох. Единственным выходом, а также окном «в мир» служила массивная, тяжёлая дверь. Прочная, наверняка дубовая. С небольшим окошком под потолком.
Может, всё дело было в освещении, но графу казалось, что мир вокруг словно выцвел. Даже тьма в его тюремной камере была какой-то серой. Умершей.
Кап… Кап…Кап…
С трудом сглотнув, юноша попытался прикрыть глаза, но что-то помешало. Он сам себе напоминал сломанную куклу, чье тело уже не может выполнять команд хозяина.
Фантомхайв, не отрываясь, смотрел в небольшое оконце. Там, снаружи, хорошо просматривалась ветхая, древняя лестница. Казалось бы: дунь – и упадёт. Но это только здесь, Сиэль знал: выше ступени совсем новые, едва ли не блестят, натёртые… воском?
По правде, в уборке граф разбирался плохо. Как бы там ни было, с каждым пролётом ступеньки становились всё более ветхими. Пролётов было девять, он считал. Оказывается, подсознание – страшная вещь, оно улавливает те мелочи, которые хотелось бы забыть. Навсегда.
Сиэль шумно втянул воздух через нос и на пару мгновений замер, силясь справиться с пляшущими перед глазами яркими кругами света. Наверное, не стоило так резко вздыхать, но Фантомхайв не имел никакого желания дышать воздухом подвала больше, чем того требовало глупое тело.
Воздух, под стать подвалу, был таким же тошнотворным, тяжёлым и затхлым. Он душил, будто гигантская змея, обвивался вокруг груди, сжимая кольца. Сиэль удивлялся, как его ещё не вывернуло.
Кап… Кап… Кап…
Парень чувствовал рядом какое-то шевеление, пару раз даже угодил рукой в паутинку, но, сколько ни вглядывался во тьму, увидеть ее так и не смог. Однако это уже не имело никакого значения. Ему было все равно. Лишь противный страх, пока ненавязчиво, шевелился где-то в глубине души.
Кап… Кап… Кап?..
10 апреля, 7:30
Для простых людей утро начиналось рано. Они вставали, едва первые солнечные лучи показывались из-за горизонта, и единственной их радостью была возможность полюбоваться невероятно красивым моментом – восходом солнца. Когда природа только-только просыпается ото сна и так прекрасна в своем невинном, полусонном состоянии.
В отличие от простых людей граф Фантомхайв вставал, когда дневное светило поднималось выше, показываясь из-за крон деревьев, окружавших поместье. «Счастливчик», - скажет кто-то, многие подумают, какие дела могут быть у высокородного ребенка, пусть даже главы рода?
Поверхностные и в корне неверные представления. Да, он мог вставать позже, однако у Сиэля никогда не было времени любоваться природой по утрам, он никогда не наслаждался видом утреннего неба, его игрой красок, нет. А вместо переливчатого пения птиц он каждое утро слышал голос дворецкого:
- Господин, пора вставать.
Его негромкие слова всегда сопровождались шорохом раздвигаемых штор и ярким лучиком солнца, который, прорвавшись сквозь стекло, всегда падал прямо на него, слепя глаза.
Сиэль недовольно морщился и садился на кровати, опускал ноги на пол, ожидая продолжения привычного утреннего расписания.
- Сегодня на завтрак вас ждет французский киш с лососем. В качестве десерта приготовлены круассаны и бриошь. Что удовлетворит ваш вкус?
- Бриошь… И их было бы достаточно, - Сиэль сонно хмурится, сдерживая зевок, который совсем не соответствует его положению дворянина, и неохотно встает с кровати.
- Что вы, Господин, - Себастьян приторно-сладко улыбается и ловко, почти не касаясь, одевает на него рубашку, застегивает пуговицы, столь невесомо, что заметить почти невозможно, - плотный завтрак – основа хорошего самочувствия. Вам предстоит трудный день.
- Трудный? – Сиэль напрягся. Да-да, дворецкий выполнял все его приказания, но граф никогда не забывал: прежде всего Себастьян – демон… и он никогда не упустит случая понаблюдать за его мучениями. Даже если они произрастают из сущих мелочей.
- Совершенно верно. После завтрака вам придется отложить все запланированные занятия и ознакомиться с письмом от Ее Величества.
Фантомхайв облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Учиться он любил, но всему должен быть предел. Нет, граф понимал, что ему необходимы все эти занятия для вращения в высшем обществе, вот только… ни на одного подростка вместе с уроками не ложилось управление компанией, обязанности цепного пса Королевы и… месть. Сиэль попросту не мог выбросить что-либо из этого списка и поэтому, порой, ему приходилось тяжело.
Но гордость не давала показать подобной слабости. Не давала попросить лишнюю минуту передышки.
Себастьян улыбнулся, но ничего не сказал по поводу очевидной радости графа. В конце концов, ему тоже было интересно. Вот только ожидания демона касались совсем других вещей. Письмо означало очередное дело, наверняка связанное с чьей-то смертью. Или смертями. А демону всегда нравилось смотреть, как его юный граф реагирует на чужую гибель. Нравилось, как трепещет его душа, разрываемая противоречивыми эмоциями. О да, это были восхитительные моменты! Самые острые и самые любимые.
Себастьян быстро закончил утренние ритуалы, и вскоре по комнате поплыл аромат утреннего чая, который к тому времени успел настояться.
- Дарджилинг, - констатировал Сиэль, не торопясь отпив совсем немного, наслаждаясь чуть терпким вкусом и лениво ковыряясь в пироге. Есть он не хотел.
Несмотря на первое облегчение он, как и демон, прекрасно понимал, что письмо может быть связано с очередными убийствами.
Наконец, допив чай, но так и не съев ни кусочка, Сиэль решительно отодвинул тарелку.
- Давай письмо.
Как ни странно, Себастьян не стал спорить. Они слишком долго находились в поместье, где единственным развлечением были идиоты, желавшие обдурить графа. Но этого было мало… слишком мало, чтобы развеять его скуку.
Сиэль долго и вдумчиво вчитывался в ровные, четкие строки и, лишь запомнив их наизусть, небрежным жестом протянул письмо Себастьяну. Тот не замедлил воспользоваться приглашением. И чем дольше он читал, тем шире становилась улыбка на его лице. Кажется, им действительно предстояло хорошее развлечение. Но для начала…
- Действительно, интересное дело. Но пока нам известно только место преступления, до него можно добраться за несколько часов. Прикажете собрать вещи и заложить экипаж?
- Да, - Сиэль, прищурившись, смотрел на демона, - однако, у нас слишком мало данных. Поэтому ты навестишь полицейский участок и выяснишь, что они успели накопать. Здесь говорится, что убийства происходят каждый год. Мне нужна информация по каждому из них.
- Как прикажете, мой лорд, - демон улыбнулся, по его губам зазмеилась привычная усмешка. О да, он исполнит приказ в точности. Вот только и без него он мог бы сказать куда больше. Но граф Фантомхайв должен научиться задавать правильные вопросы и отдавать верные приказы, если желает добиться от него максимального результата. А пока же демон может развлекаться, наблюдая за мучениями своего юного хозяина.
***
В этом году начало весны радовало необычайно теплой и солнечной погодой, удивительной для начала апреля. Даже яблони в парках решили порадовать красотой своего цветения, привлекая прохожих яркостью цветков и сладким ароматом. Хотя обычно их было не видно из-за более высоких и могучих собратьев.
Ветер легонько, ласково, будто поглаживая, шевелил молодые листочки. Но не только им доставалось внимание этого переменчивого господина. Он то резко поднимался вверх, то плавно падал на землю, спускался по стволам деревьев к земле, туда, где были люди. Потом, тихим шуршанием листьев обозначая свой путь, осторожно подбирался еще ближе, чтобы поиграть с русыми волосами молодого человека, лежащего под яблоней.
Со стороны могло показаться, что юноша – лет двадцати, не больше – просто спит. Его лицо было безмятежным, с застывшим навеки выражением счастья, руки трогательно сложены на груди. Можно было подумать, что он просто спит, если бы не рваная рана на животе. Земля вокруг пропиталась кровью, от которой воздух вокруг приобрел тяжелый, странный, присущий только местам преступления, аромат. И даже ветерок, пробирающийся через деревья, не мог целиком избавить людей от этого мерзкого аромата.
Фред Аберлейн почесал затылок. Не то, что бы его смущал некий недокоплект убитого – у того было вырвано сердце – или удручал тот факт, что на него повесили дело маньяка, который уже год, как по расписанию, появляющегося с тремя жертвами в течение, буквально, одной-двух недель. Нет-нет, он не злился, в конце концов, это дело вешали на всех и каждого в отделе, меняя следователей каждый год. Просто, пришло его время. Может, всё и выгорит, кто его знает. Но, что действительно злило Аберлейна, так это присутствие ребёнка на месте преступления.
Ведь именно этим делом было приказано заняться цепному псу королевы. Сиэль не обращал на недовольство следователя ни капли внимания, пристально рассматривая убитого. Всю нужную информацию дворецкий ему доставил еще по пути сюда. Теперь он знал многое. И о том, что жертвами всегда становятся работники завода (или их семьи, или же просто знакомые), расположившегося неподалеку, и о том, что на руке убитых всегда находится странного вида татуировка – небольшой, кельтский, скорее даже скандинавский символ. Сиэль внимательно изучил найденные Себастьяном рисунки и записи по делам. Что самое необычное, начались эти убийства с момента, когда завод заработал, то есть продолжались уже больше восьми лет. Каждый год в окрестностях появлялось три трупа, и округа снова стихала.
Сейчас у них на руках был один мертвяк, еще два должны были появиться в течение двух недель. Времени было мало.
- Себастьян, я хочу увидеть руку покойника, - Сиэль, даже не глядя на дворецкого, подошел ближе к трупу, не обращая внимания на запах и бурый цвет земли.
Демон не стал усмехаться, хотя чувствовал азарт, но его глаза сверкнули, прежде чем он подошел и, опустившись на корточки, закатал рукава рубашки умершего парня, открывая руки. На правой красовалась странная татуировка. Словно мозаика, она была собрана, сшита тонкими чернильными линиями. Наполовину луна, наполовину солнце… Тату – единственная деталь, различная у всех жертв.
Сиэль выглядел холодным и равнодушным. В какой-то мере, так оно и было. Его сердце стало черствым после гибели родителей, а многочисленные смерти, которые он видел по долгу службы, лишь усилили его безразличие.
Безразличие показное, настоящие чувства были запрятаны так далеко, что Фантомхайв и сам мог о них только догадываться. Но знал о данном факте лишь демон, тонко чувствовавший душу, с которой был связан контрактом.
Фред же… просто смотрел на этого ребенка, вынужденного заниматься подобной работой и не мог поверить, что граф действительно вот такой – холодный и отстраненный. Неживой.
Молодости свойственны пыл и страсть, поспешность суждений, порой даже глупость. Подростки пробуют, учатся на ошибках, в конце концов, у кого всё всегда выходит с первого раза?! Так было всегда. Юность была самой счастливой порой в жизни почти каждого человека. Вот только Фантомхайв не относился к большинству даже в этом.
Фреда не волновало то, что граф без разрешения начал исследовать труп – в конце концов, все возможные улики давно собраны, они каждый год остаются неизменными. Куда больше его волновало лицо подростка, в котором он безуспешно пытался найти хоть какой-то намек на чувства. А еще… вспоминал себя в его возрасте.
Фред был хорошим следователем, тем самым, что стремится помочь каждому, в меру своих возможностей. И сейчас он был уверен, что не должен проходить мимо, хотел попытаться сделать что-то для юного графа. Что-то, что помогло бы ему понять, насколько это прекрасно – совершать ошибки, чувствовать, а не думать… жить.
Неловко задев яблоню ботинком, мужчина крякнул и подошёл к графу.
- Он скончался несколько часов назад, от чего, правда, ещё непонятно. Бедолага…
- Бедолага? Его никто не заставлял идти работать именно на этот завод, – граф скривил губы. Словно не замечая такой мелочи, как ошарашенный взгляд инспектора, он продолжил в своей излюбленной манере. – Ему ведь живьём вырвали сердце, не так ли?
Инспектор вздрогнул. Подобная осведомлённость юного Фантомхайва просто пугала. Холодная, расчётливая осведомлённость. Бездушная. Аберлейн дёрнул плечом и резче, чем намеревался, пробурчал:
- Ещё не выяснили, - и тут же добавил, уже более спокойно, но не менее зло. – Но, должно быть, так и есть.
Дальнейший разговор не задался: Фантомхайв просто развернулся и ушёл, сопровождаемый дворецким – своей верной тенью.
Ранее Аберлейн не сталкивался с Цепным псом Королевы, но из рассказов Рендала смог составить о нём весьма… нелестное мнение. Однако сейчас, глядя вслед уходящему парню, он понимал, что ощущает вовсе не обещанные злость или раздражение.
О нет, инспектор Аберлейн ощущал только грусть.
***
По возвращению в участок, Аберлейн долго и нудно заполнял отчёты. Бумажки мужчина не любил, но работа обязывала, а потому жаловаться не приходилось.
Закончив, Фред хотел навестить свою невесту, благо обеденный перерыв позволял, но знакомый пообещал быстро (а главное инкогнито) закинуть его к заводу. Конечно, можно было подождать официальной бумажки и сделать всё по протоколу, ведь добытые нелегально улики не учитывались в деле, но Фред решил поспешить. Многие незначительные моменты стираются из памяти людей быстрее, чем вскипает чайник, да и, к тому же, кто захочет делить информацией со стражем правопорядка? Кто расскажет всё, ничего не утаив? А простому любопытствующему… журналисту растрепят в пять минут и совершенно бесплатно. Времени на нежности просто не оставалось, медлить было нельзя, и мужчина, скрепя сердце, лишь послал любимой записку.
Поездка оказалась продуктивной: хотя о самом рабочем Аберлейн ничего и не узнал, ему в руки (точнее, в уши) попала довольно интересная, требующая осмысления информация. Оказалось, что хозяин завода раз в год, примерно через неделю после совершающихся убийств, устраивал масштабные ежегодные празднования. То ли чей-то день рождения, то ли ещё что… но одна любознательная сплетница, из тех, что просто не могут держать рот на замке, поведала Фреду о том, что эти самые празднества более всего напоминали языческие. И практически на каждом можно было встретить уйму различных символов, излишне походящих на те, что выжигались с внутренней стороны на запястьях жертв.
Мужчина, окрылённый находкой (и искренне не понимающий, отчего же его предшественники не догадались сделать то же), направился прямиком в участок, где провёл бессонную ночь, копаясь в архивных записях. Ему удалось узнать, что, судя по срокам, эти убийства были ничем иным кроме как летним жертвоприношением у скандинавов, праздником, имевшим достаточно странное для понимания название – Сумарблот. Непонятно, правда, от чего убийств было несколько, но маньяки редко довольствуются одной жертвой за год. Конечно же, его подняли на смех с его «теорией всеобщего заговора», но Фреду было как-то всё равно. Настолько, что утром он, едва покончив с обязательной порцией макулатуры, направился обратно, на завод, где совершенно случайно столкнулся с юным Псом Её Величества.
