Мимоза

На самом деле она смешная. Нет, конечно, нельзя говорить об этом вслух, никто и не поверит и не поймет, что это о ней, она отважная, смелая, порой резкая, с кем-то грубовата, где-то излишне упряма, что тут смешного? Но то как она морщит нос, щурясь на солнце, как макает горбушку хлеба в горячий чай, как трепет по холке старого приблудного пса, которого, кстати, сама же и пригрела, и вылечила, и с которым делится своим скудным пайком, право вызывает улыбку. Но главное как она пахнет, если бы вы могли различить и разложить на составляющие этот её аромат, как это делает он, вы бы поняли почему именно она так тянет, так привлекает его к себе. А пахнет она весной. Не титанами как Ханджи, не мылом как Ривай и уж конечно не крепким алкоголем как Гергер, а самым что ни на есть прекрасным и нежным цветком ранней, только пробудившейся весны, - мимозой. Не сказать чтобы Майк прям так уж любил мимозу, он и нюхал-то её когда-то в далеком детстве, когда они с родителями ещё жили на юге, а позже, переехав на запад, уже не встречал этого маленького желтого ароматного деревца, забыл уже, казалось, этот запах, но когда-то, теперь кажется что уже тысячу лет назад, встретив её, тут же вспомнил этот тонкий и нежный весенний аромат. Она и похожа была на весну: эти светлые чуть волнистые волосы, серые, как ранее весеннее небо, глаза, прозрачная, как истончившийся на речке лед, кожа. Она и была его весной, и в свои почти сорок он искреннее был в этом уверен и уверял в этом старого друга Ирвина, а тот смеялся и припоминал их совместные походы по борделям после выпуска и регулярные загулы по возвращению из экспедиций, мол, окстись, дружище, дело уж на осень пошло. - Ты не понимаешь, - отвечал Майк, - я тебе о чувствах, а ты мне о борделях. Приземленный ты человек, командор. - Боже, ну что ты с ним возишься! Что ты творишь! Саму скоро не видно будет, совсем истончаешь. На. – И протянул кусок хлеба. - А кто его покормит? Он не кот, мышь не поймает, и он не виноват, что тут только служебных держат, всем надо выживать. - Тебе тоже. - Меня ты подкармливаешь, – и улыбается, морща нос, ну смешная же, право. - Пользуешься моим званием и тем, что меня с кухни не гоняют. Когда-нибудь настучат Ирвину, и я по шее отхвачу, ему плевать на старую дружбу, продовольствие рассчитано на всех, собаки наравне с людьми не учитываются. Вскидывает глаза, тут же темнеющее как предгрозовое небо: - И черт с тобой! Не носи ничего больше. Я и не прошу никогда! – И слезы зазвенели в голосе. Ну приехали, титанов рубит пачками и не плачет, руки сбивает в кровь на тренировках и не плачет, а тут из-за старой собаки разреветься готова. - Ну… а черт… прости… Ну в самом деле, ну знаешь же, что я не выношу… да Боже ты мой! – схватить и пересадить к себе на колени, накрыть форменным плащом, что ещё тут можно сделать, пусть поплачет уткнувшись в сгиб между шеей и плечом. Всем нужен выход эмоций, а по возвращению из последней экспедиции им ещё ни разу не удалось остаться наедине, не вот так вот на улице, во дворе штаба, а в его комнате, на жесткой зато достаточно широкой кровати. Столько было работы, писанины, совещаний, посвященных анализу прошедшей вылазки, что невозможно выкроить и часа, хорошо если удавалось хоть чуть-чуть поспать. Не было возможности сбросить эти дикое, невыносимое напряжение самым естественным на свете и самым радостным, самым приятным способом, так вот теперь плачет по самому пустячному поводу. Ну пусть так, хоть и не выносит он её слезы. Зато можно обнять, прижать к себе, вдохнуть поближе этот давно уже знакомый, но как прежде будоражащий, волнующий запах, поцеловать в волосы, висок, маленькое ушко… - Перестань, Майк, – шепчет, чуть всхлипывая, - увидят. - Пусть, – целует высокую скулу, целует мягкую щеку, уголок губ, – пусть. Приходи сегодня, я больше не могу. Всхлипывает что-то, то ли да, то ли нет, то ли «ты вообще охренел, майор». - Разрешите обратиться! – Боже правый, за её всхлипами шагов не расслышал и запаха постороннего не учуял за этим её ярким весенним благоуханием. – Командор вызывает Вас к себе. - Свободен, – отпускает рядового кивком головы, а она слазит с колен и смущается как будто их впервые застукали и не за невинным поцелуем, а за болеем горячим проявлением чувств. - Иди уже. - Иду. Не забудь: сегодня, после отбоя, не придешь - сам за тобой явлюсь. - Ещё не хватало. Иди, у меня тоже ещё дел куча. Поправляет форменную куртку, ворот рубашки, делает стремительный рывок по направлению к штабу, он только и успевает, что схватить тонкую кисть и прижаться губами к теплым длинным пальцам, прошептав: - Сегодня. Я буду ждать, Нанаба.