Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ :) Следующие несколько дней Гарри с трудом мог бы назвать обычными школьными буднями. Беспросветная хандра, ставшая его почти привычной спутницей, иногда отступала, и на ее место приходила легкая незамысловатая надежда. Правда, стоило крохотному огоньку разгореться ярче, как окружающий мир быстро тушил его своими холодными водами. В Хогвартсе шли дожди. Относительно сухие первые месяцы осени сменились почти что потопом — выйти на улицу значило промокнуть до нитки за первую же пару минут. Из-за мрачного навеса плотных облаков, огромных, простирающихся до самого горизонта, атмосфера в замке казалась еще более напряжённой. Гарри уже переживал это однажды, он был готов к всеобщему презрению и недовольству, он их прекрасно понимал, но все равно невольно сжимался, когда сотни взглядов устремлялись к нему, стоило мальчику зайти в Большой Зал. Лишь внезапно открывшаяся способность так уходить в свои мысли, что все вокруг казалось неважным, спасала его. — Эх, — тяжело вздохнула Гермиона на одном из завтраков. Перед ней стояла тарелка овсянки, но девочка не спешила к ней притрагиваться. Рядом, на скамье, лежала ее школьная сумка, больше похожая на маленький чемодан: внутри, как Гарри знал, находились толстые тома, которые Гермиона читала на переменах. Право, история магического мира, история волшебных народов и существ, дополнительная литература по чарам, сведения о принятии новых законов и их отторжении — было просто удивительно, что такая молодая волшебница могла всерьез заинтересоваться подобными темами, зачастую кажущимися скучными и сухими даже взрослым волшебникам. Гарри все больше уверялся в том, что профессор Трелони была права, когда говорила, что мисс Грейнджер влекут только высохшие страницы книг, скрупулёзное изучение и точное мертвое знание. Рон демонстративно отворачивался в сторону, стоило подруге попытаться намекнуть друзьям, что неплохо бы изменить порядки в магическом обществе. Никто не хотел ее слушать, и от этого девочка выглядела несчастной. — Эх, — повторила она, когда ни Уизли, сосредоточенно нарезающий сосиску, ни Гарри, рассматривающий плавающий в его кубке с соком подозрительный волос, не отозвались на ее призыв. Гермиона, поджав губы и оглядев друзей, произнесла: — Вас никогда не интересовало расписание дня у домовиков? Днем они готовят, по ночам убирают целый замок... Когда же они спят? — Наверно, находят время, — устало произнес Гарри, опуская голову. Со стола пуффендуйцев на него с огромным презрением смотрела группа девушек. Они сидели рядом с Седриком, надежно пряча его от «недостойного взгляда Гарри Поттера, похитителя чужой славы», и недовольно поджимали губы, замечая внимание гриффиндорца. Гарри не было дела до их мнения, но все же его немного раздражала такая ревностная защита. — Но все же, — упорствовала Гермиона, — я никогда раньше не думала об этом, но домовики только и делают, что работают. Вы только посмотрите — пыль всегда убрана, постели застелены, еда готова... А ведь Хогвартс такой огромный. — Они убирают не везде, — Гарри припомнил, что однажды он находил пыльный, неубранный класс, в котором Малфой открыл ему небольшой секрет. Он постарался не думать об этом, чтобы лишний раз не подвергать себя соблазну обернуться и посмотреть на слизеринский стол. В последнее время Гарри позволял себе эту прихоть слишком часто. — Тебя не должно это волновать, Гермиона. Им это нравится. — Они просто легко внушаемы, — гнула свое девочка. — Когда-то и рабство считалось нормальным. Хотя почему — когда-то? — это и есть настоящее рабство! Я тут почитала: представляешь, они даже не могут выбирать, с кем продолжать свой род! Им запрещено влюбляться, потому что привязанность может повлиять на их верность. Разве это не ужасно? Почему никто не задумывался об этом?! Рон страдальчески застонал и уткнулся лицом в ладони. Гарри очень бы хотел повторить этот жест, но, чтобы не обижать Гермиону, стоически терпел разговор. Он уже приготовился к лекции о том, как легко внушить что-нибудь забитому, не знавшему другой жизни существу, но в этот момент в зал влетела стая сов. Птицы кружили под серым потолком, высматривая своих адресатов, а потом кругами спускались вниз. Гарри невольно засмотрелся на серо-бурую массу, зная, что для него письма в ней не найдется. Нужно было написать Сириусу о Турнире, пока крестный не прислал ему какое-нибудь гневное сообщение. Едва ли, зная о нависшей угрозе и тревожных событиях прошлого года, Блэк будет рад столь опасной авантюре. Перед Гермионой опустилась коричневая сова, уронившая на стол свежий номер «Ежедневного Пророка». Она дождалась, пока в мешочек на ее ноге опустят сикль, и взлетела, тут же пропав из виду. Гарри не думал, что в Пророке могут написать что-нибудь дельное сейчас, поэтому удивился тому, как вытянулось лицо Гермионы, когда та прочла заголовок. По правде, многие, кто получил утренний номер газеты, выглядели озадаченными и... довольными? Гарри, покрутив головой, увидел, как на лицах многих учеников начали цвести неуверенные улыбки, а Виктор Крам, буквально вырвав газету из рук какого-то слизеринца, с безумной жадностью принялся вчитываться в статью. — Что там такое? — спросил мальчик, подаваясь вперед. Гермиона пододвинула к нему «Ежедневный Пророк», и Гарри прочитал большой заголовок, пересекающий первую страницу: Геллерт Гриндевальд скончался в тюрьме Нурменгард! Читайте на стр. 2. Гарри резко обернулся, взглянув на стол профессоров. Дамблдор сохранял невозмутимость, читая газету, — лишь хорошо знающий его человек мог заметить легкие морщинки около рта, говорящие о недовольстве волшебника. Директор то и дело наклонялся к профессору Голдману, чрезвычайно счастливому и довольному в это утро. Тот горячо шептал ему что-то на ухо, а потом, откинувшись назад на высоком стуле, окидывал зал жадным взглядом. Гарри видел, каким азартом горят голубые глаза мужчины: он словно ждал, чтобы кто-нибудь узнал его, запаниковал. Наверняка ему было скучно и тоскливо в замке, который стал его новой, чуть более свободной, но все-таки тюрьмой. Гриффиндорец никогда не забывал об опасности и подозрениях рядом с новым профессором, но все же какая-то его часть полагалась на слова Дамблдора, на его силу и мудрость. Но если директор не справится, если этот дьявол, получивший незаслуженный второй шанс, вырвется? Кто сможет остановить его? Гарри перевел взгляд на длинную статью, разбавленную черно-белыми нечеткими фотографиями. Один снимок он уже видел в доме Батильды Бэгшот и в книге «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора»: молодые Альбус и Геллерт, улыбающиеся в камеру, едва ли походили на величайших магов столетия. Другие фото были сделаны позже, в годы, ознаменованные для всего мира трагическими событиями. Гриндевальд, уже взрослый, но все такой же опасно-прекрасный, стоял на возвышении, а за его спиной реял размытый флаг, знак на котором Гарри не мог разобрать. Несколько фотографий, сделанных магловскими фотоаппаратами, располагались друг за другом: мужчина на них не двигался, не размахивал палочкой, а просто стоял в толпе, но выглядел при этом не менее зловеще. Только приложив усилия, можно было заметить некоторое сходство между красивым профессором и опаснейшим убийцей двадцатого века. Дамблдор хорошо постарался, наложив на своего друга отводящие глаз Маскирующие чары. Таких красивых, пленительных в своей холодной красоте юношей было немало, и никому не приходило в голову искать особые приметы в человеке, являющимся доверенным лицом директора Хогвартса. Гарри бегло пробежал взглядом по лицам остальных профессоров. Многие из них восприняли новость благосклонно, но не выразили особых эмоций на этот счет. Лицо мадам Максим напряглось, став чуть более резким, чем следовало: Францию сильней затронула та война, и директор Шармбатона наверняка слы­шала о ее ужа­сах. А вот Кар­ка­ров поч­ти с не­до­уме­ни­ем прос­мотрел га­зету, преж­де чем от­швыр­нуть ее в сто­рону и об­ра­тить­ся с вопросом к равнодушному Снейпу, который, в отличие от своих коллег, знал, насколько абсурдной была эта ситуация. — Гриндевальд умер, — произнес Рон, заглядывая Гарри через плечо и наискось читая статью. — О! Что? Тут написано, что он был... близким другом Альбуса Дамблдора? — Кажется, да, — Гермиона выглядела растерянной. Она не могла радоваться чужой смерти, хотя понимала, насколько ужасным был человек, заточенный в страшном Нурменгарде. Тень страха мелькала в ее глазах, и Гарри невольно задумывался о том, как бы подруга повела себя, если бы узнала, что этот волшебник сейчас преподает ей ЗОТИ. Гарри отложил газету в сторону. У него не было ни малейшего желания читать эту статью, красноречиво написанную специальным корреспондентом «Ежедневного Пророка» Ритой Скитер. Чистой воды фарс, обман, ложь — этого было так много вокруг него, что юноша чувствовал себя грязным. Он украдкой обернулся, глядя на чемпиона Дурмстранга, сидящего за слизеринским столом. Белизар Генчев выглядел на удивление равнодушным, расслабленным — он слушал Джованну, рассказывающую что-то, и помахивал в воздухе вилкой. Сидящий неподалеку от него Виктор Крам, напротив, был непривычно возбужден: наклонившись к одному из дурмстрангцев, он что-то объяснял, бурно жестикулируя. — Это хорошая новость, — сказал Рон. — Хотя о нем не было слышно столько лет. — Еще остались люди, которые пострадали от его террора, — заметила Гермиона. — Цели Гриндевальда были схожи с целями Сами-Знаете-Кого, и нам всем очень повезло, что эти волшебники не пересеклись. Когда два Темных Мага начали угнетать маглов и маглорожденных, общество взбунтовалось, но волшебники так слепы к... — О нет! — Рон вскочил на ноги. — Гермиона, ну, правда. Мы говорили о Гриндевальде, а не о твоих драгоценных гномах! — Это схожие ситуации! — Гермиона тоже вскочила. — Просто направленные в разные стороны! Людям свойственно не замечать бревна в своем глазу, Рональд Уизли! И попробуй догадайся, про кого я сейчас говорю! Гермиона, схватив свою сумку, быстрым шагом двинулась к выходу. Многие слышали ее громкие возгласы и теперь, оторвавшись от пугающей новости, разглядывали пунцовеющего Рона. Тот, сжав зубы и кулаки, смотрел подруге вслед, не двигаясь с места. А потом он вдруг развернулся так быстро, что чуть не заехал рукой Гарри по лицу. — Я не-на-ви-жу девчонок! — процедил он, плюхаясь обратно на скамью. — Ну ты видел? В чем я провинился? — Думаю, она просто хотела, чтобы ты понял ее идею, — как можно мягче сказал Гарри. — В конце концов, эльфы, гномы, гоблины и прочие народы и правда страдают от рук волшебников. — Ну а я-то тут при чем? Она так говорит, как будто я первый изверг в стране! — искренне возмущался Рон. — Да, мы выдворяем гномов, ну и что? Если не избавляться от них, то их станет больше, и они полезут в дом! Гарри не знал, что ответить на эту яростную тираду. Гриффиндорец, признаться, никогда не думал о том, жестоко поступают Уизли с гномами в своем саду или нет: он принял это как должное еще в прошлый раз, когда впитывал знания о магическом мире, словно губка. Но, взвесив громкие аргументы Гермионы и непрошибаемость Рона, он пришел к выводу, что можно было бы придумать способы помягче. Однако сказать об этом приятелю было невозможно: тот был на взводе и весь горел, а любое несогласие привело бы к новой вспышке гнева. Гарри предпочел не встревать во все это и просто поднялся со своего места, вешая сумку на плечо. — Нам пора на зелья, — сказал он. Рон грузно поднялся следом и, шаркая ногами, двинулся к дверям. Он все еще бубнил что-то себе под нос. Напрасно Гарри надеялся, что спор его друзей утихнет. Гермиона, поджидавшая у кабинета Снейпа, демонстративно не смотрела на Уизли и подозрительно косилась на Гарри, словно не зная, считать его за «аморального угнетателя» или нет. Она жутко напряглась, когда он приблизился к ней. — Ты прости его, Гермиона, — виновато произнес Гарри, косясь на красного Рона, в свою очередь упорно смотрящего в другую сторону. — Правда. Я знаю, ты хочешь, как лучше, но Рон просто... никогда не думал об этом, вот и все. — Но это же элементарно и естественно, — покачала головой девочка. Кажется, слова Гарри обнадежили ее. — Ты же понимаешь, ну, — она чуть покраснела и краем глаза посмотрела на толпу слизеринцев, собравшихся около двери, — я знаю, что значит быть объектом насмешек и считаться недостойной. Как можно смотреть сквозь пальцы на чужие страдания? И одобрять это? Маглорожденные и чистокровные, эльфы и волшебники... Ты же понимаешь, Гарри? — Понимаю, — ответил юноша и тоже взглянул на слизеринцев. Малфой не смотрел на него, но Гарри все равно казалось, что Драко чувствует его взгляд и его внимание. Слова Гермионы задели что-то внутри него, и гриффиндорец совсем некстати подумал о том, что Малфой понятия не имеет, каково это чувствовать себя униженным и недостойным. Если бы он хоть пару недель пожил у Дурслей, не имея возможности пригрозить Дадли ни волшебной палочкой, ни гневом своего отца, то он бы понял, как больно окружающим получать его ядовитые и колючие насмешки. Но Малфой, маленький принц, этого не знал, и Гарри становилось грустно от мысли, что он, как и Гермиона в случае с Роном, будет биться об лед, пытаясь объяснить это ему. — На кого ты смотришь? — спросила девочка, заметив его увлеченность. Гарри покачал головой и уставился на запертую дверь кабинета зелий. Малфой возненавидит его еще сильней, если кто-нибудь узнает об их связи. — Я просто задумался. Он не успел пояснить, о чем именно задумался. В этот момент дверь распахнулась, чуть не ударив Невилла по носу, и на пороге возник профессор Снейп. Как всегда, мрачный, хмурый и недовольный, он посторонился, пропуская учеников в кабинет зельеварения. Студенты разбрелись по классу: Рон, все еще надувшийся, сел рядом с Гарри, подальше от Гермионы, которая на этот раз перебралась к Долгопупсу. Тот едва ли не светился от счастья — задание не будет завалено! Гарри заметил, как Малфой, протолкавшись вперед, занял соседний стол. Он ни словом, ни жестом не дал гриффиндорцу понять, согласен ли он на временное тайное перемирие, однако Гарри постоянно замечал на себе его быстро ускользающий взгляд. Задумчивый и печальный взгляд, который вызывал больше беспокойства, нежели понимания и смирения. — Итак, — начал Снейп, когда класс утих, — сегодня мы будем проходить Елейное зелье Григория Льстивого. Также его называют Дружественным настоем. Уровень сложности этого зелья легкий, однако неправильная последовательность приготовления может привести к неприятным последствиям. Кто скажет, что это за последствия? Естественно, в воздух взметнулась рука. Снейп, раздраженно поджав губы, кивнул Гермионе, и та, глубоко вздохнув, затараторила: — Если дать человеку выпить Елейное зелье, то он будет считать, что вы его лучший друг. Но при неправильном смешивании ингредиентов возможен побочный эффект, похожий на действие Непростительного Заклятия Империус: жертва зелья может впасть в безвольное эйфорическое состояние. — Сколько ненужной информации, мисс Грейнджер, — сухо произнес Снейп. — Я спросил лишь про побочный эффект. Но в целом верно. Выпив неправильно сваренное Елейное зелье, вы на несколько часов перестанете контролировать свой разум и свои поступки. И вашим заданием будет сварить его. Рецепт вы найдете на пятьдесят седьмой странице учебника. Гарри понятия не имел, как Рон собирается варить зелье без помощи Гермионы. Сам он еще лелеял надежду, что справится с относительно простым заданием, но у друга всегда были проблемы с этой точной, требующей внимания наукой. Однако Уизли, кажется, загорелся идеей доказать девочке свою самостоятельность: через несколько секунд он уже читал рецепт, задумчиво кусая губу. Гарри, понаблюдав за ним, тяжко вздохнул и взялся за собственное задание. Не сказать, что оно было легким, но все же гриффиндорцу казалось, что справляется он почти сносно. Настой должен был иметь розоватый цвет, а зелье Гарри было немного оранжевым — ничего страшного, почти похоже. Однако маринованные щупальца растопырника, которые он добавил сразу после трех капель сока акации, никак не желали растворяться и плавали в зелье, словно черви. Гарри они напомнили вермишель в супе, и его тут же замутило. Наконец, поставив зелье на огонь, гриффиндорец принялся ждать. Чтобы скоротать время, он внимательно оглядел класс, стараясь выглядеть не слишком расслабленным, ведь Снейп ненавидел, когда на его уроках бездельничали. Хотя в этот раз зельевар был погружен в свои дела: он переписывал что-то из большой книги с пожелтевшими страницами. Волшебник выглядел усталым, изнеможенным, но все таким же упорным: несмотря на темные круги под глазами, он продолжал работать. Гарри догадывался, знал, что за труды изучает мастер зелий днями напролет. Все те же книги, те же поиски, все ради нее... Мальчик резко отвернулся, боясь, что черные глаза Снейпа поймают его взгляд. Рядом Рон воевал с бобами, которые никак не желали резаться. Стоило ему чуть сильней надавить на боб ножом, как тот выскакивал и начинал скакать по столу. Гарри шепотом посоветовал другу давить боб лезвием плашмя, чтобы сок шел лучше. Дело тут же пошло на лад. Но, как оказалось, гриффиндорец был не единственным студентом, знакомым с этой хитростью. За соседним столом Малфой с легкостью выжимал из бобов необходимую порцию сока и добавлял в свое почти готовое зелье. Гарри засмотрелся на его длинные пальцы с аккуратными ногтями, с легкостью и тщательностью выбирающие ингредиенты, отмеряющие нужное количество и откидывающие прочь остатки. Драко работал быстро и сосредоточенно — талант к зельеделию наверняка объяснялся влиянием Северуса, но Гарри все равно не мог не восхититься. А потом он вдруг понял, что видит отражение Малфоя в стекле темной банки, наполненной пеплом феникса. Видит его бледное лицо, светлые волосы, но не может рассмотреть размытые черты. Гарри все глядел и глядел на эту чертову банку, чувствуя внутри себя огонь гордости и довольства, ведь слизеринец, отложив серебряный ножичек в сторону, смотрел на него в ответ. Драко перестал избегать его взгляда. Значило ли это, что он решил что-то, или же это было тонким, нас­мешли­вым из­де­ватель­ством? Был спо­соб про­верить, ведь юно­ша сто­ял все­го в ша­ге от не­го, и, ес­ли бы Гар­ри за­хотел, он бы смог до­тянуть­ся до не­го ру­кой. Но Мал­фой, ско­рей, уда­рил бы его пес­том по паль­цам, чем поз­во­лил сот­во­рить такую глупость в присутствии их однокурсников и профессора Снейпа, который еще с прошлого года скептически относился к любым проявлениям их совместной деятельности. Но все же Гарри не мог перестать думать об этом. И он был почти рад, когда Малфой отвернулся и спросил что-то у Забини. Лишь тогда гриффиндорец смог вернуться к своему заброшенному зелью, уже наливающемуся желтизной от перегрева. Вздохнув, он снял котелок с огня и уставился на горячую субстанцию, которая упорно, всеми силами не желала становиться розовой. А ведь Дружественный настой можно было дать выпить Малфою, и тогда все смутные проблемы, что Гарри успел себе накрутить, просто испарились бы. Если бы, конечно, это было так просто. — Эй, Гарри, — позвал его Рон, вырвав из размышлений. — Ты случайно не знаешь, загустевшие комочки — это нормально? — Едва ли, — сказал гриффиндорец, разглядывая зелье приятеля. Оно было ярко-красного цвета, и в нем плавало нечто, напоминающее сопли. — Ты уверен, что сделал все правильно? Рон покачал головой и покосился на Гермиону, которая шепотом рассказывала Невиллу о свойствах маринованных щупалец. Ее настой был ровно того самого цвета, который описывался в учебнике. Конечно, зелье Долгопупса тоже было успешным, хотя едва ли он сделал для достижения этого результата хоть что-то. — Ваше время выходит, — предупредил учеников Снейп, когда до звонка оставалось совсем чуть-чуть. Гарри даже не стал беспокоиться и пытаться придать своему зелью более подходящий цвет. Он не помнил половины свойств используемых ингредиентов, поэтому едва ли мог понять, что он забыл. Но, когда прозвенел звонок и ученики, побросав учебники в сумки, принялись наливать зелья в пробирки, к нему подскочила Гермиона. Она придирчиво оглядела содержимое его котелка и безнадежно вздохнула. — Ты мог бы попросить меня о помощи. — Рон бы обиделся, — шепотом произнес Гарри, наполняя пробирку оранжевым зельем. — Может, ты все-таки... На лицо Гермионы набежала тень, и мальчик поспешил прикусить язык: в чем-чем, а в упрямстве его друзья стоили друг друга. Примирительно улыбнувшись, он отправился к столу Снейпа, чтобы отнести пробу, а потом, почти не глядя на зельевара, поспешил прочь из кабинета. И он даже не посмотрел на слизеринцев, когда те покидали подземелья, хотя любопытство снедало его. Любопытство и что-то еще. На маггловедении Гарри смог расслабиться. Рон повеселел и принялся рассказывать о том, что он собирается купить во время похода в Хогсмид, который был назначен за две недели до первого тура. Многие ждали этой вылазки с таким же нетерпением, с каким и соревнования: маглорожденные никогда не видели деревни, населенной исключительно волшебниками, и на магические лавки могли смотреть лишь в Косом Переулке, наполненном, в основном, товарами для учебы. В Хогсмиде же... Гарри, забросив конспект о паровом двигателе, закрыл глаза и представил, как он гуляет по снежным, словно сахарным улочкам Хогсмида. В руках у него пакет, набитый рождественскими подарками, а впереди еще посещение паба «Три метлы», где он в компании Рона и Гермионы выпьет по бутылочке сливочного пива. Можно еще зайти в «Кабанью голову», просто взглянуть на Аберфорта Дамблдора — старик не помнил об их знакомстве, но все же Гарри до сих пор ощущал благодарность. Брат всемогущего директора Хогвартса пытался помочь им, рискуя своей головой; он пытался вразумить Гарри, когда спрашивал у него, легкое ли дельце поручил семикурснику старый волшебник. Как жаль, что в прошлом он не ценил этих походов. Конечно, они вызывали у него эмоциональный подъем, но с приобретением Карты Мародеров, дающей возможность ходить в Хогсмид хоть каждый день, они потеряли свою прелесть. Гарри укорил себя: эти зимние прогулки за подарками были настолько волшебными, настолько невероятными, что он просто поражался — как можно было просто прохлопать их, проболтать, почти не запомнив! Сколько прекрасных, дивных, чудных моментов он упустил, потому что был занят какими-то глупостями! Юноша с недоумением уставился на лист перед собой. Мог ли он считать схему парового двигателя бесполезной глупостью? А зельеварение? Трансфигурацию? Если уж он собрался пожертвовать собой ради общего блага, но не мог придумать никакой достойной замены для его обычной, нормальной жизни, может, стоило всецело посвятить себя... «жертвенности»? Упражняться в магии, учить заклинания и проклятия, чтобы потом, на кладбище, унести с собой как можно больше Пожирателей Смерти. Улочка Хогсмида, стоявшая у Гарри перед глазами, сменилась картиной куда более кровожадной: в полутьме, развеиваемой лишь светом луны и вспышками искр, шла битва. И он, Гарри Поттер, был в ней, горел в ней, посылая проклятия во все стороны так уверенно, как будто он всю жизнь только этим и занимался. Он словно наяву увидел, как волшебная петля, вырвавшаяся из его палочки, обмоталась вокруг шеи Люциуса Малфоя, и тот, захрипев, упал наземь. А за ним, в развевающейся черной мантии, с гладкой змеиной кожей и горящими, словно пламя, глазами стоял сам Темный Лорд Волдеморт, главная угроза, главная цель... В памяти Гарри вдруг возник момент, никак не связанный с морем ужаса, что плескалось сейчас в его мыслях. Он припомнил свою первую встречу с мистером Олливандером и то, что сказал ему изготовитель волшебных палочек: «Тот-Чье-Имя-Нельзя-Называть сотворил много великих дел — да, ужасных, но все же великих». Том Реддл и был великим волшебником, который, к несчастью, пошел по пути, заведомо ведущему в самую темную из пропастей. Гарри почувствовал дрожь, прошедшую по его телу: ему не справиться с ним один на один. Его миссия — жертва, единственное, что он может сделать. Однажды он выстоял на дуэли с Волдемортом, но лишь благодаря связи их палочек, благодаря древним чарам, которые ничего общего не имели с умениями самого Гарри. Дамблдор учил его, но сейчас директор был постоянно занят, постоянно отвлечен, постоянно хмур. Гарри бы не рискнул просить его возобновить их занятия без веской причины, а простое желание чувствовать себя уверенней и сильней едва ли могло оторвать Альбуса Дамблдора от его, несомненно, важных дел. Но был еще один человек, который мог научить его магии, хоть как-то сравнимой с силой Волдеморта. Гарри ужаснулся: он собирается грудью кинуться на зеленую вспышку, но в то же время размышляет о том, как один Темный Лорд мог бы научить его уничтожению другого. И, что было еще страшней, от этих мыслей внутри него вспыхивало черное пламя, уничтожающее воспоминания о белоснежном Хогсмиде в канун Рождества. Наверное, это душа Тома Реддла внутри него тосковала по мраку, пороку, гневу и жестокости. Гарри не сразу заметил, что Рон тоже больше не пишет. Друг смотрел на него с нескрываемым опасением, почти страхом. В его чистых голубых глазах застыли неуверенность и непонимание. — С тобой все хорошо? — спросил Рон осторожно. Гарри кивнул. — А что не так? — Просто ты так смотрел... Так странно, — это было явно не то слово, которое мальчик хотел использовать, но он вовремя спохватился. Гарри без труда догадался, что Рон имел в виду: «Смотрел так страшно, так злобно...» — Прости. Просто мысли всякие в голову лезут, — Гарри стиснул кулаки под столом. Он не мог сосредоточиться, не мог работать сейчас — мальчик уж думал поднять руку и попроситься выйти, чтобы до конца урока проторчать у какого-нибудь окна, но в этот момент дверь приоткрылась. Колин Криви заглянул в класс, обшаривая его торопливым взором, и радостно улыбнулся, заприметив Гарри в углу. — Профессор Бербидж, Гарри Поттера вызывают наверх. — Наверх? — удивленно переспросила миссис Бербидж, оторвавшись от объяснений. — Зачем? У нас еще идет урок. — Мистер Бэгмен послал меня за ним, — с плохо скрытой гордостью произнес Колин. — Все чемпионы уже там. Кажется, их будут фотографировать. Рон вскинул голову, уставившись на крошку-гриффиндорца, скромно топчущегося у дверей, а потом почти равнодушно отвернулся. Профессор Бербидж кивнула Гарри и вернулась к лекции, в то время как мальчик, спешно запихав заброшенный конспект и учебник в сумку, постарался как можно быстрей покинуть класс. Он на прощанье коснулся рукой плеча Рона, но друг лишь кисло ему улыбнулся. Выйдя в коридор, Гарри первым делом наткнулся на до неприличия счастливого Колина. — Как здорово, правда, Гарри? — затараторил Криви, когда они двинулись к лестницам. — И удивительно! — Да, именно так, — вяло отвечал ему юноша, не вдохновленный идеей беседовать с мальчиком об удивительности сложившейся ситуации. — Куда нужно подойти? — О, я тебя провожу, — ловко вильнул Колин. — Кажется, вас фотографировать будут для Пророка. Обязательно просмотрю завтрашнюю газету! Слушай, а можно мне заснять тебя перед первым туром? И после? — Посмотрим, — уклончиво ответил Гарри. Он мысленно поставил себе галочку всеми возможными способами избегать настырного фаната как перед туром, так и после. Хотя Колину ничего не стоило прицепиться к нему и ходить следом целый день, пытаясь разведать все подробности его жизни. Иногда Гарри даже думал, не пытался ли Криви пробраться в их командную душевую, примыкавшую к раздевалке. Основания для подозрений были: еще с прошлого года Оливер Вуд недобро косился на малютку с камерой и недовольно сжимал губы, когда тот появлялся на стадионе во время «просто игр». Гриффиндорцы подошли к одному из неиспользуемых классов. Из-за двери слышались голоса. — Удачи, — сказал Колин и, помахав рукой, двинулся обратно. Гарри смотрел ему вслед пару секунд, а потом открыл дверь. Он очутился в небольшой аудитории. Большинство столов были сдвинуты в конец, образуя в центре пустое пространство, а три поставлены перед доской и накрыты бархатной скатертью. Рядом с ними стояло пять кресел, три из которых были заняты веселым и лоснящимся Людо Бэгменом, Ритой Скитер и фотографом — лысоватым, тучным мужичком. Стоило Гарри появиться на пороге, как Людо мигом забыл про Риту, похожую на яркую хищную птицу, и устремился к нему. — А вот и четвертый чемпион! Входи, Гарри, входи! Не волнуйся, это просто церемония проверки волшебных палочек. Сейчас подойдут члены судейской бригады. Гарри только сейчас заметил, что у противоположной стены, у окна, стоят остальные три чемпиона. Прекрасная Флер с досадой смотрела на него, находясь к Седрику Диггори чуть ближе, чем принято просто знакомым, а Генчев Белизар в своей обычной молчаливой, но заинтересованной манере взглянул на мальчика из-под ресниц. Гриффиндорец тут же вспомнил все, что Малфой рассказывал об этом юноше. Наверное, и правда, стоило держаться от него подальше. Увлекшись разглядыванием своих соперников, Гарри совсем забыл про пышущего жаром Людо. — Специалист в этой области сейчас наверху с директором. После церемонии вас будут фотографировать. Познакомься, Рита Скитер, — Бэгмен жестом указал на волшебницу в алой мантии. — Она делает небольшой материал о Турнире для «Пророка». — Не такой уж и небольшой, Людо, — поправила его Рита, поднимаясь из кресла. Она приблизилась к Гарри и тут же впилась в него внимательным взглядом. Гриффиндорец давно уже не видел эту женщину, но она причинила ему слишком много плохого, чтобы один хороший поступок изменил его отношение к ней. Светлые волосы, затянутые в тугие локоны, массивный подбородок, очки, отделанные драгоценностями, и пальцы с ярко-красными ногтями, вцепившимися в крокодиловую сумочку, — все это вызывало в нем бурю раздражения. Он знал, что сейчас произойдет, поэтому постарался призвать на помощь всю свою невежливость вкупе со скользким очарованием. — Нельзя ли до начала церемонии взять у Гарри коротенькое интервью? — обратилась она к Бэгмену, не отрывая от Гарри глаз. — Самый юный чемпион, несомненно, прибавит статье живости. — Разумеется! Гарри, ты не возражаешь? Мальчик не успел отказаться. Дверь распахнулась, и в класс вошли профессор Дамблдор и мистер Олливандер. Они оба тихо посмеивались, словно старые друзья, и сверкали яркими глазами. За ними величаво следовала мадам Максим и семенил Игорь Каркаров, выглядящий так, словно его оторвали от невероятно важных дел. Рита с досадой защелкнула сумочку, которую уже успела открыть, и вернулась на свое место. Чемпионы заняли стулья, стоящие недалеко от двери, а судьи расположились за бархатным столом. Гарри, радуясь скорому избавлению от Риты Скитер, почти радостно улыбнулся Седрику, садясь рядом. Диггори неуверенно улыбнулся в ответ, и в его глазах вновь появилось что-то особенно притягательное. Несомненно, мисс Делакур заметила, как изменилось его лицо, поэтому с новым напором вступила в беседу: — А где ты бывал, к’гоме Б’гитании? — спросила она. Седрик неопределенно пожал плечами. — Я мало путешествовал, — ответил он, — но бывал в Румынии и Латвии. Флер едва заметно сморщила очаровательный носик. — Lettonie? Как инте’гесно, — сказала девушка таким голосом, что сразу стало ясно, что ничего интересного или хоть отдаленно увлекательного она в этом не видит. К счастью, разговор прервался, так как мистер Олливандер вышел вперед. — Мадемуазель Делакур, начнем с вас, если не возражаете, — мастер чуть поклонился. Флер легкой походкой подошла к нему и протянула палочку. Она была длинной и светлой, украшенной едва заметным орнаментом. — Хм, — протянул Олливандер и повертел ее в длинных пальцах как дирижерскую палочку. Из палочки посыпался сноп розовых и золотых искр. Мастер поднес ее к глазам и внимательно рассмотрел. — Ясно, — сказал он спокойно. — Восемь дюймов, не гнется, розовое дерево. Боже милостивый! Содержит... — Волос с головы вейлы, ma grand-mere, — с достоинством произнесла Флер, для наглядности взмахнув белоснежными волосами, тут же распавшимися волной по ее спине. Гарри заметил, что Седрик и Белизар не сводят с нее глаз. Но если пуффендуец всего лишь мягко любовался, то во взгляде дурмстрангца вновь появилась тёмная опасная нотка, отдающая жадностью. Это очень не понравилось Гарри, который невольно взял на себя обязанность дозорного. — Да... да, — сказал Олливандер. — Я никогда не использовал для палочек таких волос. Слишком уж они получаются темпераментные. Но каждому свое, и если она вам подходит... Мистер Олливандер пробежал пальцами по палочке, проверяя, нет ли царапин или каких неровностей. — Орхидеус! — воскликнул он. Из палочки выскочил букет орхидей, и он протянул их Флер. — Мистер Диггори, ваша очередь. Флер полетела на свое место, по пути одарив Седрика улыбкой. — А-а, узнаю свое изделие, — заметно оживился мистер Олливандер, беря палочку Диггори. — Прекрасно ее помню. Содержит один волос из хвоста уникального экземпляра жеребца-единорога — около двух метров в холке. Чуть не проткнул меня рогом, когда я дернул его за хвост. Четырнадцать дюймов, ясень, хорошая упругость. Регулярно ее чистите? — Вчера вечером полировал, — смущенно улыбнулся Седрик. Гарри тут же вспомнил, что неплохо бы почистить и собственную палочку, сплошь покрытую отпечатками пальцев. Но рядом сидела Флер, презрительно-высокомерно глядящая на мальчика, и он оставил все как есть. Мистер Олливандер выпустил из палочки Седрика серебристую спираль дыма, остался доволен, а потом вызвал Генчева. Тот, держа спину невероятно прямо, вышел вперед и протянул мастеру свою палочку. Тот осторожно, двумя пальцами, взял ее. — Хм, творение Грегоровича? Прекрасный мастер, хотя стиль весьма своеобразен. Что у нас тут? Жесткая, двенадцать дюймов, уральский вяз, да, а внутри... — Олливандер помрачнел. — Никогда не использую зубы, но Грегорович славится своей экстравагантностью. Не ошибусь ли я, если скажу, что этот зуб принадлежит японскому острорылому? — Не ошибетесь, — Белизар чуть приподнял брови, и в развороте его плеч появилось что-то гордое. — Мой дед лично его убил. Мистер Олливандер создал несколько больших пузырей, похожих на пузыри от жвачки, и вернул палочку Белизару. Юноша, криво ухмыльнувшись, вернулся на свое место. Гарри внимательно вгляделся в палочку, что Генчев держал в руках: она была совершенно обычной, и ничто не говорило о том, что внутри находится редкое вещество. Мальчик не знал, как выглядит японский острорылый дракон, но был уверен в том, что его убийство в некоторой степени преступление. Однако раз Белизар так уверенно говорит об этом... — Так, кто у нас остался?.. — Олливандер обвел взглядом чемпионов и уставился на Гарри. — А, Поттер! Гарри поднялся и протянул свою палочку мастеру. Тот с легкой улыбкой принял ее, разглядывая, словно интереснейший экспонат. В уголках его мигом вспыхнувших серых глаз собрались лучистые морщины. — Я помню эту палочку, — почти мечтательно произнес мистер Олливандер. — Как будто бы я изготовил ее только вчера. Конечно, он должен был ее помнить. Перо феникса, что ушло на изготовление сердцевины палочки Гарри, было братом пера, находящегося в палочке Лорда Волдеморта. И было огромной удачей, что Рита Скитер не знала об этом нюансе, иначе просто взорвала бы газеты своими сенсационными статьями о родстве знаменитых волшебников. Олливандер изучал палочку Гарри дольше всех. В конце концов, оставшись довольным результатом, он выпустил из нее фонтан вина и вернул владельцу. — Благодарю всех, — сказал Дамблдор, стоящий рядом с судейским столом. — Можете идти на обед, так как урок почти закончился... — А снимки, Дамблдор, снимки! — засуетился Людо. — Всех чемпионов вместе и каждого в отдельности. — Я бы еще хотела побеседовать с ними, — произнесла Рита Скитер, не отрывая от Гарри пронзительного взгляда. — Несомненно, мнение участников оживит статью. Никто не стал возражать, хотя Гарри очень надеялся, что Дамблдор позволит чемпионам самим решать, давать интервью или нет. Едва ли в этот раз что-то изменится: Прытко Пишущее Перо настрочит про Гарри такую околесицу, что все в школе непременно уверятся в том, что он сентиментальный охотник за славой. Переживать это унижение еще раз было бы очень неприятно, поэтому, следуя указаниям фотографа и занимая отведенное ему место, мальчик мысленно продумывал план побега. Улизнуть от Риты и всячески ее избегать будет лучшим решением. Фотографу пришлось-таки изрядно потрудиться, чтобы создать композицию для снимка. Мадам Максим заслоняла всех, какой ракурс ни возьми, а ему отойти некуда, чтобы великанша попала в кадр. В конце концов ей пришлось сесть, а все остальные встали вокруг. Каркаров наматывал на палец козлиную бородку, чтобы получился еще один завиток. Фотограф желал выдвинуть на первый план Флер, но Рита опередила его, поместив в центр Гарри. Рядом поставили Седрика, который осторожно опустил руку мальчику на плечо. Гриффиндорец никак не отреагировал на этот жест, продолжая с фальшивой полуулыбкой смотреть на фотографа, хотя на мгновение ему показалось, что его плечо обожгло горячей волной. Избежать интервью Гарри не сумел. Рита Скитер, видимо, поставила себе серьезную цель вытрясти из него все подробности, поэтому, как только его снимок был готов, она, отпустив Генчева Белизара, утащила гриффиндорца за стол. Усадив мальчика в кресло, специальный корреспондент «Ежедневного Пророка» достала из крокодиловой сумочки чистый пергамент и свое знаменитое Прытко Пишущее Перо. Пососав кончик ядовито-зеленого пера, она поставила его на пергамент и улыбнулась Гарри, сверкнув несколькими золотыми зубами. — Так-так, — ее улыбка стала акульей. — Гарри, что побудило тебя стать участником Турнира? — Я не хотел... Он заметил, как Прытко Пишущее Перо дернулось и застрочило что-то. Гарри чуть наклонил голову, читая перевернутые строчки. Юный чемпион смутился, как только речь зашла о его новой славе... — Не обращай на перо внимания, Гарри, — приказала его обладательница. Испытывая непреодолимое отвращение, Гарри перевел взгляд на Риту. — Почему ты решил бросить в Кубок свое имя? — Я его не бросал. Я не знаю, как мое имя попало в Кубок огня, — твердо солгал он. Рита Скитер вскинула густо очерченную бровь. — Тебе ничего не будет, Гарри, не бойся. Мы все знаем, что ты нарушил запрет. Но, пожалуйста, не волнуйся. Наши читатели любят бунтарей. — Но я и не думал ничего нарушать. Я не знаю, кто... — Что ты чувствуешь перед состязаниями? Взволнован? Нервничаешь? — Я не знаю... Да, наверное, нервничаю, — сказал Гарри. Внутри него что-то екнуло. Он не просто нервничал. Порой он до дрожи в коленях боялся течения времени. — В прошлом несколько чемпионов погибло, — жестко произнесла Рита. — Ты об этом подумал? — Говорят, в этом году будет не так опасно. Между тем перо на пергаменте все строчило и строчило, скользя туда-сюда, туда-сюда, как на коньках. — Разумеется, ты и раньше сталкивался со смертью, — она пристально смотрела на него. — Что ты тогда испытывал? — М-м, — потянул Гарри, не зная, что бы такое придумать. — Я не помню. — Может, полученная в детстве травма тебя подстегнула? И ты захотел как-то себя проявить? Подтвердить свою славу? Не потому ли ты поддался искушению... — Не поддавался я никакому искушению, — начал сердиться Гарри. — Ты помнишь своих родителей? — сменила тему Рита. — Нет! — Как тебе кажется, они бы обрадовались, узнай, что их сын — участник Турнира Трех Волшебников? Гордились бы тобой? Беспокоились? Или бы это им не понравилось? — Откуда мне знать? — разозлился Гарри. Он понимал, что его ответы все равно никак не повлияют на то, что Рита напишет про него, но все равно с трудом подавлял желание высказать ей все в лицо. Видимо, внутренняя мука отразилась на его собственном лице, потому что Скитер вдруг с интересом подалась вперед, а Перо замерло, закончив фразу о слезах, застывших в его изумрудных глазах. — Ты думал об этом? Рассуждал? — М-м, наверное, — с трудом выдавил Гарри. — Как думаешь, тебе хватит сил победить? — Я не знаю... — В прошлом ты уже вершил великие дела, которые увековечили твое имя в истории. Каково это быть самым знаменитым подростком в Британии, во всем мире? — Ну-у... — Рита не давала ему и слова вставить, засыпая вопросами. Гарри не успевал следить за Пером, уже покрывшим пергамент плотными строчками. — Это довольно неприятно. — Неприятно? Слава тебя тяготит? — Иногда. — А что насчет твоих друзей? — вновь сменила тему Рита. — Как они восприняли твое возведение в чемпионы? Расстроились? Обрадовались? Позавидовали? — Удивились... — Я слышала, многие ученики агрессивно восприняли то, что ты стал четвертым чемпионом. Как ты считаешь, оправданно ли это? — Думаю, что нет, так как... — А твои отношения с Седриком Диггори? Ходили слухи, что вы близкие друзья, это правда? Соперничество не повлияло на вашу дружбу? — Нет, мы все еще общаемся... — Думаю, на сегодня достаточно, — раздался рядом спокойный голос. Гарри поднял глаза и увидел профессора Дамблдора, с любезной строгостью взирающего на корреспондентку. — Гарри уже опаздывает на обед. Рита прищурилась, но перечить не стала. За секунду и пергамент, и перо пропали в ее сумочке. Гарри не стал задерживаться и слушать, о чем будут разговаривать директор и Скитер. Схватив свою сумку, оставленную рядом со стулом, он пулей выскочил в коридор. Там мальчик отдышался, с огромным облегчением осознавая, что мучение закончилось, и поспешил к лестницам. Однако, спустившись до второго этажа, Гарри замер, заслышав голоса. В этом не было бы ничего странного, если бы один из голосов не принадлежал профессору Голдману, которому в эту секунду следовало находиться на обеде вместе с остальными преподавателями, а второй... Мальчик прижался к стене и прислушался. Нет, он не ошибся. Это был Белизар. — ...вы. — Самонадеянный и безрассудный мальчишка, — в голосе Гриндевальда сквозило восхищение. — Думаешь, тебе хватит сил? — Это вы мне скажите, профессор. — Что ж... Я подумаю. Приходи вечером. Гарри сорвался с места и кинулся по лестнице вниз. Он совсем не хотел попасться чемпиону Дурмстранга или профессору Голдману. На первом этаже он юркнул в боковой коридор, отходящий в сторону от пути к Большому Залу, и спрятался за доспехи. Ему нужно было отдышаться. И обдумать то, что он только что услышал. Генчев Белизар, по словам Малфоя, был ярым сторонником убеждений Темных Лордов. Но как он смог догадаться об истинной натуре хогвартского профессора? Это казалось почти нереальным, ведь взрослые волшебники из Министерства, директора старинных школ не узнали того, кто в свое время доставил им столько проблем. Чары Дамблдора были надёжными, и едва ли у Генчева хватило бы умения развеять их. Но все же Белизар разговаривал с ним. Правда, совсем не украдкой, посреди коридора, где каждый мог их услышать. Гриндевальд бы не допустил подобного, значит, их разговор был совсем о другом... Гарри чувствовал смятение. И азарт. Как будто бы перед его глазами замелькал призывной красный флажок. Некстати ему вспомнились мысли, напугавшие его во время маггловедения. Может, в них было больше разумного и правильного, чем ему показалось сначала? И если у него будет предлог, чтобы прийти к этому красивому, но безумному профессору, то тогда может появится и возможность разузнать побольше о странном поведении одного из чемпионов. «Малфою бы это понравилось», — подумал Гарри, выходя из-за доспехов и направляясь в Большой Зал. Слизеринцам нравилось искать выгоду в любой ситуации.