Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ :з Это был павлин. Прекрасная птица воспарила к потолку Тайной Комнаты, поливая все вокруг себя чистым, ясным светом. Ее огромный переливчатый хвост походил на длинный плащ, оставляющий после себя дымчатый свет, он искрился и сиял, больно ударяя по глазам. Птица изогнулась в полете и начала опускаться — она даже не летела, парила, будто бумажный павлинчик, которого Гарри однажды смастерил. Патронус опустился на спину оленя, все еще стоящего неподвижно, и высокомерно взглянул на мальчишек. В изгибе его длинной белой шеи было что-то царственное, а его хвост, опустившийся почти до самого пола, был королевским одеянием. Даже хохолок на голове казался короной. Олень благосклонно посмотрел на своего спутника, качнул могучими рогами... И вдруг все исчезло. Свет пропал. Гарри и не понял, в какой момент они оба — он и Драко — оторвались от созерцания друг друга и взглянули на Патронусов. Но те исчезли, лишив их возможности любоваться и делать вид, что эта тишина, сотканная изо льда, ненастоящая. Но она была настоящей, тягучей, ощутимой и очень, очень страшной. Но Гарри почти не боялся. Он упал в темноту и пытался понять, где же он находится. Он смело посмотрел на Драко, ощущая, как мерзкий холодок ползет по его спине. Малфой тоже на него смотрел — смотрел так, как никогда ранее. Описать чувство, что проявлялось в его взгляде со временем, было невозможно: изумление, недовольство, страх, поражение... Единственное, что оставалось ясным, — он был напуган. Гарри напугал его, сделал то, о чем сам недавно говорил: выбил из безопасной зоны. Его поцелуй — он с содроганием произнес это слово про себя — заставил Малфоя вызвать Патронус. Создать прекрасного, гордого и холодного павлина, на которого он сам был похож. Драко медленно поднял руку. Гарри пристально следил за ним, ожидая, что сейчас эта узкая кисть отвесит ему пощечину или кулаком вопьется в щеку, но Малфой лишь коснулся уголка своих губ каким-то неверящим жестом, не отрывая взгляда от Гарри. Он будто пытался смазать его поцелуй или же намертво припечатать его в кожу. Какое-то время юноши стояли, глядя друг на друга, а потом Гарри, почти не контролируя свой язык, ляпнул: — Поздравляю. На лице Малфоя отразилось настоящее страдание. Морщинка меж его бровей стала глубже, он судорожно вздохнул, а его губы скривились. — Что? — глухо переспросил он, и голос его было не узнать. Он был таким слабым, почти надломленным, будто не оправившимся от шока. Драко казался разбитым — будто лед, которым он себя сковывал, треснул. — Это павлин, — Гарри кинул взгляд туда, где совсем недавно стояли сияющие Патронусы. Ему хотелось, чтобы они вернулись. В их теплом, чистом свете все казалось ему простым и совершенно обоснованным, но сейчас, когда темнота наступала и только Люмосы боролись с ней, Гарри думал, что он мог сделать что-то... неправильное. Он смирялся с тем, что Малфой может прямо сейчас развернуться и убежать, но в то же время какая-то часть его все это время надеялась, что этого не произойдет. Кто-то маленький, невинный, влюбленный и доверчивый внутри него подбирал крошечные кусочки мозаики — взгляды, улыбки, слова, поступки — и складывал из них свою наивную картину того, что чувства Гарри взаимны. Будто Малфой может броситься ему на шею, как когда-то сделала Джинни. Будто они будут стоять под омелой, как было с Чжоу. Но этого не было. Малфой не двигался. Он все еще просто смотрел и трогал свои несчастные губы. — Драко... — Гарри чувствовал себя неловко и неуютно. Напряжение, что было в нем, ушло, освободило место, и его пытались занять другие чувства. Там была и горечь, и сожаление, и страх, и апатия, и равнодушие... Множество. Он не давал им проникнуть в себя и боролся. Гарри шагнул вперед, и Драко тут же отшатнулся. — Не подходи, — шепнул Малфой, наконец убирая руку прочь. Его палочка вдруг оказалась нацеленной Гарри прямо в грудь — он так молниеносно передвинул ее, что гриффиндорец этого даже не заметил. — Я ничего тебе не сделаю, — Гарри демонстративно поднял руки. Им овладела грусть. Он не хотел, чтобы это так повлияло на Малфоя. Лучше бы тот злился и кидался на него с кулаками — молчаливый укор в его глазах был ужасен. — Прости, я так больше не сделаю. — Как? — Я не... — «Он хочет, чтобы я это сказал?» — не поцелую тебя. Лицо Малфоя вытянулось, и Гарри окончательно перестал понимать, о чем юноша думает. — Так ты меня поцеловал? — последнее слово Малфой произнес задушенным шепотом, как будто кто-то в этом огромном зале мог их подслушать. Гарри вдруг заметил, что Драко более не выглядел таким бледным, хотя равнодушный свет Люмоса совсем не изменился. Просто Малфой покраснел. И Гарри был уверен, что его собственные щеки пылают, — он ощущал жар во всем своем теле и не мог сконцентрироваться на чем-то одном. — А ты думал, я упал и ударился о тебя губами? — откуда у него были силы на сарказм, Гарри не знал. Он словно растекался по полу, и медленно его эйфорическую пустоту от исполнения столь заветного желания наполняла нервозность. Ему нужно было, чтобы Малфой отреагировал, оттолкнул его или притянул ближе, а то, как Драко смотрел на него неуверенно и непонимающе, лишь сбивало все внутри. По тому, как Малфой неловко глянул вбок, он думал о чем-то подобном. Он не допускал, что Гарри мог наклониться и сознательно прижаться губами к его нежной коже? Это его пугало, отвращало? О чем он думал, когда стоял, будто разбитая кукла перед гриффиндорцем, и смотрел на него так, словно пытался найти ответы на все свои вопросы. — Но зачем ты это сделал? — спросил Драко после минутного разглядывания лица Гарри. Он видел его столько раз, что едва ли в нем было что-то особенное сейчас, но он все равно искал что-то. — Захотел, — просто ответил Гарри. — Захотел? Вот так вдруг захотел? — Малфой немного истерично усмехнулся. Он опустил палочку и расслабился. Вместо удивления пришло недоверие, подозрение и.... неприязнь. Гарри знал, что эта секунда настанет, но был к ней не готов: острый взгляд пронзил его насквозь и оставил такой липкий след, будто юноша стоял голым перед насмешливой толпой. — Да. — Почему? Почему? Гарри знал почему, но не был уверен, что он может это объяснить. Он мог показать Драко свои чувства, открыть их, но признаваться в них... Он бы не смог. Он просто не знал, что сказать. Но, если смолчать, отнекиваться... что Драко о нем подумает? Решит, что он несерьезен, что он сделал это лишь для того, чтобы напугать его, и что за этим крошечным действием не стоит ничего огромного и пугающего. — Ты красивый, — едва смог выдавить из себя Гарри. И он не солгал, это тоже было одной из причин. Малфой всегда казался ему красивым. — Этого недостаточно. Конечно, недостаточно. Если бы это было всем, что Гарри было нужно, он бы не стоял в этой страшной Комнате. Он хотел поцеловать его — хотел его — по причинам столь обширным, столь зыбким и многочисленным, что уместить их в одну фразу было чрезвычайно сложно. Гарри не мог выплеснуть все это, он стоял и беспомощно смотрел на Драко, глядящего на него все тем же неприятным взглядом. Невообразимая тоска вдруг овладела Гарри. Он запоздало понял, что это легкое прикосновение — он даже не ощутил его толком — могло оказаться единственным. Малфой держал в руках палочку, и гриффиндорец подозревал, что если бы он подался вперед, то Драко немедленно бы его остановил. Это значило, что настоящий поцелуй так и останется мечтой, чем-то невообразимым. Гарри не выдержал и взглянул на бледные губы, с которых столько раз сочился яд и которые он мечтал — как долго он мечтал об этом? — смять в грубом порыве. Он чувствовал, как пустота, пугающая его так сильно, сменяется томлением и отчаянием. Зачем, зачем он поспешил? Почему был так смущен? Нужно было схватить его, сжать в своих руках — тогда это было бы намного чувственней. Он мог это сделать и сейчас, конечно. У него тоже была палочка в руках, и ни для кого не было секретом, что он одолел бы Драко. Если бы он пожелал этого так сильно, с черным вожделением, то Малфой был бы его. Гарри применял Империус когда-то, он мог добиться... Внезапно перед внутренним взором Гарри появилось лицо Северуса Снейпа. Бледное, покрытое первыми морщинами, нахмуренное, с черными глазами, похожими на две засасывающие, угрожающие пропасти. Воображаемый Снейп смотрел на него с таким отвращением, с каким еще никогда не смотрел: как будто гриффиндорец был просто грязью на его ботинках, от которой он хотел, как можно скорее избавиться. «Ваш отец...» — произнес этот отвратительный зельевар, и Гарри вдруг с какой-то безграничной ясностью понял, почему Снейп так не желал подпускать его к Драко, почему он так боялся за него. Все из-за этой секунды, мгновения, когда Гарри ощутил в себе недобрую, своевольную силу, способную переступать через других. Снейп знал о ней, как будто ЭТО могло передаваться по наследству — Гарри склонен был верить. Сейчас он со страхом и отвращением мог понять, что, вероятней всего, испытал его отец когда-то давно, перед тем как поддаться и взять желаемое. Совершить насилие. Но Гарри не собирался поддаваться. Если бы вдруг он сделал это, то потом — оставшиеся два месяца — он не видел бы света, не видел бы ничего хорошего, и утопал бы в своей тьме и своем раскаянии. Душа Волдеморта в нем рычала, рвалась, она — только она — желала увидеть страх и обречение на фарфоровом лице Малфоя, как будто чужая боль могла затмить ее собственную. Гарри боялся проявления Тома Реддла внутри себя. Драко будто знал о его мыслях. Он вновь выглядел испуганным и дрожал, его палочка была направлена Гарри прямо в лицо. Он не мог знать, лишь догадываться, видеть что-то на лице гриффиндорца — может, на долю мгновения его перекосила злоба. Но Малфой знал о силе, что есть у Гарри, о его способностях, о его мощи. Он вполне мог его бояться. Или любить. Потому что Малфой любил темную, властную силу, к которой так тяготела вся его семья. — Я ничего тебе не сделаю, — повторил Гарри. Его слова заставили Драко сделать еще один шаг назад. Он ему не верил. — Обещаю. — А что ты... можешь мне сделать? — спросил Малфой, будто поднося палку к замершей змее. Гарри было неприятно ощущать это, волна страха и неприязни накрыла его, вызвав в груди боль. Что-то невыносимо тянуло внутри, страдало, давило, и все из-за того, что Малфой смотрел на него, как на врага, хотя недавно глаза его сияли. — Ничего, — Гарри опустил глаза. Он все испортил, это так. Он ничего не мог поделать, и стену, которую Малфой желал построить, воздвигнули его руки. — Прости. Какое-то время они молчали. Драко его разглядывал, и отчего-то из его образа ушел страх. Гарри казалось, что на лице слизеринца появляется неуверенное любопытство, как будто он подкрадывается к чему-то интересному, но опасному. Малфой медленно начал опускать свою палочку, а складка меж его бровей разгладилась, вновь сделав его лицо растерянным. Он приоткрыл губы, будто пытаясь сказать что-то, потом снова сжал. — Что с тобой происходит? — наконец вновь заговорил он. — Тебе нельзя было так делать. — Почему? — равнодушно спросил Гарри. Он смотрел на острый кончик волшебной палочки, ожидая, когда тот перестанет быть направленным на него. — Я же не девчонка, — Малфой хмыкнул себе под нос. Гарри внимательно посмотрел на него, пытаясь прочитать его эмоции и его чувства, но потерпел поражение. Взгляд Драко оставался для него загадкой. — Это неважно. Не для меня и не сейчас. Малфой поморщился, и это лишь подтвердило догадку Гарри: он был прав относительно чувств слизеринца на столь необычную тему. — Интересно, — голос Драко вдруг стал таким противным, манерным и холодным, будто он проглотил слизняка, — так все про тебя и Диггори правда? Наступила очередь Гарри недовольно приподнимать бровь. Он сделал шаг в сторону, желая сдвинуться не столь с места, сколько с ненавистной мертвой точки, в которой Малфой не дает ему шевельнуться. — При чем тут он? — раздраженно спросил Гарри. Думать о Седрике не хотелось — только не когда рядом был Драко. Это вызывало странное противоречие в мыслях: Малфой был желанен, но до ужаса недоступен, а Диггори, будучи одним из самых привлекательных и добрых парней в Хогвартсе, с трудом мог пробиться к гриффиндорцу. Гарри стиснул свои плечи ладонями — ему не нравилось все это. — А почему бы ему не быть? Кажется, он постоянно с нами. — Прекрати ревновать, Драко, ты что угодно сведешь к теме Седрика Диггори, — довольно резко отозвался Гарри. Он принялся ходить туда-сюда прямо как Малфой недавно, пытаясь достигнуть умиротворения. Ему нужно было спокойствие, потому что его внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Он не хотел быть напряженным и сорваться, он хотел уйти из Тайной Комнаты, свернуться клубочком на своей кровати и заснуть навсегда. — Я не ревную, — твердо произнес Драко, но Гарри было уже почти наплевать на то, что за демоны гложут Малфоя. Он вымотался и будто высох, его мрачные мысли прошлись тяжкой волной по телу. — Хорошо, — послушно согласился Гарри, кидая легкий, почти прощальный взгляд на лицо слизеринца. — Пойдем обратно. Я заставил тебя вызвать Патронуса. Ты достиг своей цели. Я больше не хочу здесь находиться. Он удивился тому, какую реакцию вызвали его слова. Малфой вскинулся, как будто Гарри толкнул его, и взглянул на него пораженно и неверяще. Пару секунд Малфой просто смотрел, а потом резко повернулся и зашагал к выходу. Его спина была прямой, будто деревянной, и Гарри это совсем не понравилось. Драко же не мог обидеться на него. Точней мог, но не сейчас, не когда Гарри отпустил его. Что-то заныло у Гарри в груди, и он с тоской опустил взгляд. Ему вдруг захотелось заплакать, но это было жалким желанием. Он разглядывал камни под ногами, думая о том, что завтра ему будет очень стыдно смотреть на Малфоя, поэтому не заметил, что Драко остановился. Гарри почти налетел на него, не успев вовремя поднять взгляд. Лицо слизеринца вдруг оказалось так близко, что он растерялся и разом позабыл все свои мысли, будто наполнившись грустным сероватым туманом. — Я не... — начал Драко и тут же осекся. Он подумал секунду и тяжело вздохнул, не находя в себе сил. Его щеки все еще пунцовели, глаза блестели, и не было больше ни страха, ни растерянности в его лице. Только неуверенность, смущение, будто он пришел к не слишком приятному выводу. — Мне это неприятно. — Что именно? — Все это, — Малфой повел подбородком. — То, что ты сделал. И почему ты это сделал. И как ты... — Я понял, — оборвал его Гарри, — понял. Я больше никогда тебя не поцелую, хорошо? Ты можешь не волноваться. Если ты скажешь «нет», я к тебе не приближусь. Он не знал, что сказать и чего Малфой требует от него. Все было слишком сложно. Драко опустил лицо, страдальчески застонал. — Я не могу так. — Я ничего у тебя не прошу. — Тогда почему ты так на меня смотришь? — Малфой вдруг повысил голос, и его слова эхом разлетелись по залу. — Как будто ты собрался умирать и это последнее, чего ты хочешь. Ты просто невыносим. — Это то, чего я хотел десять минут назад. Это и есть свобода: исполнять свои желания в ту секунду, когда они появляются. И, — Гарри вздохнул. Он думал об этом, и он... знал это. Он старался не анализировать то, что произошло с Патронусом, но сейчас это было сложно — сейчас, когда Драко снова был близко. И то наивное существо в нем ожило и напомнило, как сладко Драко вздохнул и как мгновенно в нем родилось светлое стремление. Только благодаря этому. Благодаря поцелую, — ты тоже этого хотел. — Что? — Малфой отшатнулся. Гарри ровно смотрел на него, не отводя взгляда: силы вдруг вернулись к нему. Он хотел увидеть это. Подтверждение или отрицание. — Я думаю, у тебя получилось вызвать Патронуса, потому что это было и твоей свободой. Малфой удивленно уставился на него, но он не выглядел сбитым с толку. Скорей напряженным, сжавшимся, готовым ударить, будто Гарри смог задеть что-то чувствительное внутри него. — Но это неправда. — Тогда почему ты остановился? Мы вроде бы собрались уходить. — Может, я хотел дать тебе шанс все исправить? — немного высокомерно, но от этого почти жалко произнес Драко. Гарри усмехнулся. Малфой совершил ошибку, позволил ему вновь напирать — гриффиндорец знал, какой силой он обладает и какое влияние может оказывать на этого юношу перед собой. Он с легкостью мог вспомнить волну своей недавней воли, ударившей в Драко и заставившей его создать своего павлина, и наполнить себя неким подобием уверенности. Точней, это было абсолютным, железным смирением с решением Малфоя: что бы тот ни выбрал, что бы ни сказал, Гарри готов был принять это. — Я ничего не хочу исправлять, — мягко сказал он. Несмотря на все то сожаление, что мучило его сердце, Гарри, и правда, был счастлив, что очередной тяжелый камень упал с его шеи. — Я думал, ты хочешь быть моим другом. — Я солгал, — это тоже было ложью, но Гарри знал, что нужно сказать, чтобы снова увидеть это выражение на лице Драко. Смесь удивления, недовольства, но в то же время затаенного триумфа. — Так ты мне ответишь? Почему у тебя получилось? К тому же, — он совсем забыл об этом, — ты обещал рассказать, что за воспоминания ты использовал. Малфой поджал губы. Он мастерски изображал раздражение и желание поскорей избавиться от сложившейся ситуации, но не двигался с места. С каждой секундой Гарри все больше понимал, почему Драко стоит перед ним, но это вовсе не удовлетворяло его желания. Он смог поймать его, напугать, зацепить, и, как он сам недавно утопал в своем слизеринце, так и Малфой не мог оторвать его от себя. Это отражалось в глазах Драко, в его внутренней борьбе и в том, как он то рвался кинуться прочь из Тайной Комнаты, то снова смотрел на Гарри почти голодным взглядом. Может, он даже никогда еще не целовался. И, может... Гарри боялся поверить в это, но все-таки он всегда был особенным для него. Малфой преследовал его долгие годы, он метко бил по всем людям, что окружали Гарри, уничтожая все, что тот любит. Если смотреть на это без призмы слепой надежды, без предвзятости... Он хотел, чтоб Гарри остался один, стал тем, кем был давным-давно в Хогвартс-экспрессе: маленьким одиноким мальчиком, готовым довериться любому, кто протянет ему руку. Возможно, Малфой желал, чтобы это была его рука, чуть сильнее, чем Гарри думал. — Я не могу сказать. — Ты обещал. — Не теперь. — Почему? Малфой досадливо поморщился. Гарри попытался заглянуть ему в лицо, а его руки сами собой приподнялись в желании коснуться и удержать, но слизеринец отворачивался и не ловил его взгляда. — Это невозможно. Если мой отец узнает, если хоть кто-нибудь узнает... Гарри почти разозлился. Как он не любил, когда Драко начинал говорить о своем отце и упорствовал в своих убеждениях. Он знал, что это есть в Малфое и неизгладимо влияет на его жизнь, но, когда Люциус невидимой тенью вставал между ними, принуждая Гарри бороться с воздухом, с нереальными и ни на чем не держащимися выводами, борьба становилась невыносимой. — Никто ничего не узнает, — резко сказал он и, поддавшись мгновению, схватил Драко за плечи и встряхнул. Малфой ойкнул и уставился на него так, будто Гарри сделал что-то невообразимое. — А даже если ОН узнает, то что он может сделать? Ты его единственный сын, и едва ли у него будет новый. Он не лишит тебя наследства, не убьет, иначе вся его философия рухнет! — Он сделает что-нибудь с моей памятью и отправит в Дурмстранг! — Малфой схватился за его руки, чтобы отцепить их, но не смог этого сделать. Гарри был заворожен им и словно окаменел. — Мне... мне нравится в Хогвартсе, мне нравится то, что происходит со мной здесь. Я не хочу потерять все это. — И я не хочу. — Ты ничего не потеряешь. Ты же всемогущий Гарри Поттер. — Мои друзья перестанут со мной общаться, если узнают, что я стою тут с тобой. Они не слишком тебя любят, а я больше всего на свете не хочу потерять их. — Но, если бы тут был не я, все было бы хорошо. Гарри улыбнулся. Он чувствовал, как сопротивление отступает. Его будто сковывало теплым льдом, прикосновение которого манило и притягивало. Он и думать забыл о тянущей пустоте и о боли и, встав на привычную дорожку, ощутил силу собственного напора. Малфой сдавался, будто его притискивали к стене: даже пытаясь бороться, пытаясь сделать то, что он считал важным, Драко уступал. — Но только ты здесь. И я тебя не предам. Малфой наклонил голову, исподволь глядя на Гарри. Его глаза потемнели. — Ты говорил, что не тронешь меня. Гарри тут же отпустил его плечи, но рук не убрал, застыв в нерешительном жесте. Малфой по-прежнему держался за него, и гриффиндорец чувствовал, что, если сейчас прохладное и гладкое тепло покинет его ладони, он более не сможет подойти так близко. Его снедало странное чувство опасности, которое и будоражило его, и раздражало. Он был так близко — так близко, — но полностью положился на решение Драко. Единственное, что у него осталось для себя — возможность говорить и убеждать. — А ты говорил, что расскажешь свои воспоминания. — Значит, мы так и будем тут стоять? — пальцы Малфоя сжались чуть сильней, и Гарри полюбил это чувство. Он потянул свои руки обратно и вместе с тем Драко тоже подался вперед. — Мне нравится тут стоять. Как и тебе. — Если... — голос Малфоя снова стал тихим и почти заговорческим. Вся его красноречивость пропала куда-то, как будто он растерял все свои слова, — ...если ты, а я.... — он опустил лицо и покраснел. — Не могу найти слов. Ненавижу тебя за это, Поттер! Ты такой придурок. — Ну спасибо. — О, заткнись, — Малфой отпустил одну его руку, и через мгновение Гарри ощутил его холодные пальцы в своих волосах. Он с трудом сдержал рваный вдох — странное, дрожащее наслаждение резко прошибло его тело. Драко смотрел на его волосы почти черным, безумным взглядом. — Молчи, понял? Только один раз, и это только потому, что я.... что ты меня заставил. И это вместо моего обещания. И ты не будешь меня расспрашивать. И.... больше никогда ко мне не подойдешь. И... — Почему? — Потому что это неправильно. — Все, что ты чувствуешь, правильно, Драко, и никто не вправе решать за тебя. — Я ничего не чувствую, — он и сам в это не верил. Он был чувствительным, тонко ощущающим все происходящее. Острая струна, которой можно порезать запястья и из которой можно извлечь божественный звук. Гарри печально улыбнулся. Он подошел вплотную к своему влечению, но, коснувшись его грудью, ощутил каменный холод. На его пути рушились стены, но последняя из них, которую Малфой крепко держал перед собой, не желала сдаваться. Гарри жался к ней, давил на нее и не мог пройти, но у него оставалась и другая возможность. Взять эту ужасную стену приступом. — Хорошо, — шепнул он, — я сделаю все так, как ты просишь. Только дай мне... один раз. И он это сделал. Они это сделали. Гарри просто подался вперед, прижимаясь к тонким губам, о которых он так мечтал. Вся страсть, все желание, все чувства, что у него были, он постарался вложить в этот порыв, в это признание. Его руки сами собой оказались на поясе Драко, на его узкой талии, где его движения были ограничены резкой линией ремня, и замерли там, удерживая и прижимая. На Малфое не было его извечной брони, и он казался почти... мягким. Гарри больше не падал в пропасть, не таился во тьме — он был там, где находился, в Тайной Комнате, у подножия страшной колонны. Ощущение незыблемости, вечности этого мига захватило его, и боль, которую причиняли пальцы Малфоя в его волосах, отошла на второй план, уступив место триумфу. Гарри задрожал от нахлынувшего на него ощущения легкости и возможности абсолютно всего; он сильней притиснул к себе слизеринца, наслаждаясь одним его безвольным присутствием и податливостью. Глаза Драко были так близко, что Гарри мог посчитать каждую светлую, изумленную крапинку в них. Драко тяжело дышал, не размыкая своих губ и будто не зная, что нужно делать, — не зная почти наверняка. А потом до него словно дошло, что этот миг принадлежит не только Гарри, что они оба притиснуты к этой страшной стене с двух сторон и их тянет в камень, где когда-нибудь, пройдя сотню мучительных секунд, они встретятся. Малфой встрепенулся, словно птица, и с какой-то злобной жадностью вцепился в ответ в губы Гарри. Он закрыл глаза, его руки больше не были застывшими и причиняющими боль — они притягивали и ласкали. Гарри ощущал себя довольным котом, ему хотелось мурлыкать. — Тише, — шепнул он, отстранившись на мгновение и тут же вновь прижавшись к чужим губам. Малфой издал странный звук, недовольный и почти протестующий, когда почувствовал прикосновение влажного языка, но его губы разомкнулись, а пальцы еще сильней вцепились в волосы Гарри, почти выдирая несчастные черные пряди. Драко едва не кусал его, с неловкой страстью пытаясь получить все и сразу и не зная, как это сделать: его напор, жар казались неожиданно притягательными, и Гарри не променял бы их даже на ласки самого опытного любовника. Даже просто касаться, обнимать его было бы счастьем, а влажное прикосновение его рта и вовсе лишало воли. Гарри не сразу понял, что они больше не стоят на месте. Таинственным образом они начали двигаться, толкаться, и в какой-то момент за спиной Малфоя оказалась колонна, на которую он с радостью оперся. Гарри жался к нему так отчаянно, так близко, обвив своими ненасытными руками, что Драко, верно, было больно. Он трепыхался, будто мотылек, но так слабо, что в искренность его желания не верилось. Малфой вытянулся, с какой-то жертвенной открытостью позволяя трогать себя, проникать в свой горячий рот и касаться ровных зубов, горячего неба и будто обезумевшего языка. Он вдруг начал мотать головой, мыча что-то невразумительное и протестующее. Нечто напугало его, и он резко повернул голову, прерывая их битву. Гарри осоловело смотрел на него. Его лицо горело, и губы сильней всего — он целовался с ним, Господи. Секунду назад. Он хотел еще. — Что? — сипло спросил он. — Павлин... — дыхание у Малфоя сбилось, а взгляд был шальным, безумным и почти злым, будто его раздражали мысли, не дающие ему покоя, — ...почему павлин, я не понимаю... — Понятия не имею, — Гарри попытался вновь поцеловать его, не желая говорить о каких-то там павлинах, но его попытка была встречена резким поворотом головы. Он — упрямый — не остановился, и с особенной жестокостью к самому себе мимолетно поцеловал нежное место на белой шее слизеринца. Он даже не мечтал добраться до него, и с каждой секундой, проведенной в этом болезненном объятии, его желания раскрывались, будто цветок. Теперь уже было недостаточно смотреть, и Гарри жалел о данном обещании: ему хотелось целовать Драко каждую секунду, что у него осталась. Он бы предпочел, чтобы Волдеморт убил его прямо сейчас — зеленый луч в спину, — в момент, когда ощущение абсолютного счастья затопило его. — Это все из-за тебя, — горько шепнул Малфой, — столько мучений из-за тебя... И эти твои волосы, — он резко потянул Гарри за волосы, заставляя ойкнуть и податься назад, — ненавижу их, Мерлин, ненавижу. — Драко, что?.. — Молчи, молчи, — Малфой мотал головой, выглядя при этом совершенно убито. Его губы покраснели и казались израненными, в глазах горело что-то настолько ужасающее, что Гарри побоялся его спугнуть. Он просто сильней прижал Драко к себе, крепко обхватив его руками, и уперся лбом в его плечо. Его сердце колотилось как бешеное, а тело ломило, будто он целый час упражнялся. Мысли разбредались и сходились только на одном конкретном желании: оставаться в таком положении как можно дольше. Раньше Гарри понятия не имел, от чего отказывается, и сейчас, коснувшись своей мечты, он не мог представить, что потеряет это превосходное ощущение. Ему казалось, что вся его жизнь была перевернута с ног на голову лишь для этой секунды, когда он обнимает своего бывшего врага и борется с желанием заскулить ему в шею. Какое-то время они просто стояли так и дышали. Грудь Малфоя вздымалась, как после долгого бега, и Гарри всем телом ощущал эти судорожные вдохи. Он знал, что сейчас — сейчас — что-то произойдет, что-то сломается, потому что он получил больше, чем рассчитывал. Он будто попал в водоворот совершенно нереальных вещей, добрался до самого запретного плода, какой только можно придумать, и сейчас некая высшая сила скинет его с небес на землю. В его случае высшей силой был Малфой. Слизеринец напрягся, его руки уперлись Гарри в плечи и одним сильным толчком он разорвал их объятие. Это было жестоко — холод тут же вновь опустился между ними. Драко смотрел в сторону. Его скулы были алыми, а глаза блестели. Однако ярче всего былo видно его горькое разочарование, отразившееся в его мгновенно сжавшихся губах и расширившихся крыльях носа. Гарри с болью смотрел на него, и счастье, мгновение назад наполнявшее все его тело, испарялось. Малфой оттолкнул его и не желал даже смотреть, переживая что-то невообразимое в своем ужасном внутреннем мире: Гарри не знал, как ему помочь. Он никогда в своей жизни не бывал в ситуации более непонятной, чем эта. — Драко, — он протянул к нему руки в жесте почти беззащитном, почти молящем, как будто еще пара капель унижения может изменить мнение Малфоя. Как будто он сдастся, кинется к нему, как было минуту назад, и уже не разомкнет своих рук. Гарри совсем не к месту подумал, что ничего лучше этих тонких пальцев, ласкающих его волосы, на свете нет. — Я никогда не смогу поцеловать Асторию, — Малфой поднял лицо к потолку, упираясь затылком в мрамор колонны. Его взгляд как будто помертвел, но был влажным, будто от слез, — или Панси, или кого угодно. Кошмар. — Драко... — Что будет с моей матерью, если она узнает, что я тут вытворял? — спросил он у невидимого собеседника на потолке. — Позор... Она так разочаруется во мне. Я даже могу это представить... У нее такие глаза иногда, такие глаза, — он взглянул на Гарри, чуть наклонив голову, — прямо как у тети Беллы на фотографиях. А отец... Что со мной не так? — Ну, хватит, Драко, — Гарри смело шагнул к нему и попытался взять за руку, но Малфой резко рванул от него в сторону. На его лице появилось непередаваемое выражение муки. — Не трогай, — он с трудом выдохнул эти слова. — Я больше не хочу. Мне стыдно. — В этом нет ничего стыдного, — Гарри все еще был под впечатлением и словно не в себе, поэтому ему было тяжело вновь пытаться что-то доказать Малфою. Он устал доказывать. — Это лишь говорит о том, что ты... — Нет, нет, — Драко замотал головой, — хватит. — Даже если я замолкну, ты все равно будешь знать и помнить, что тут было. И что твой Патронус появился... — Я сказал, заткнись, Поттер! — Малфой так резко повысил голос, что Гарри невольно отпрянул от него. — Ты обещал, что будешь молчать, так молчи. Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, и не желаю это выслушивать. Ты ничего не изменишь, и я не хочу ничего менять. — Почему? Почему ты так боишься просто отпустить себя, даже здесь, куда твой отец никогда не доберется? — Потому что я не хочу. — Потому что ты трус! — Если и так, — Драко почти кричал, и его глаза неистово сверкали, как будто он собирался заплакать, — если и так... Просто забудь, Поттер. Ничего не было. Просто... интерес. И это никогда не повторится. Найди себе... кого-нибудь другого. — И ты будешь не против, если я найду себе кого-нибудь другого? Седрика? Малфой замер и посмотрел на него удивленным взглядом, странно напоминающим взор Полумны Лавгуд. Пару секунд он моргал, а потом ядовито-злое выражение вернулось на его лицо. — Мне плевать. Делай со своим Диггори что угодно, только не лезь ко мне, — Гарри бы поверил в то, что Драко настолько неприятно, если бы не нотки горечи в его голосе и уверенность гриффиндорца в своих мыслях. Малфой чувствовал что-то к нему. Поэтому он таскался с ним в Выручай-Комнату и просил научить его вызывать Патронуса. Чтобы быть рядом. По той же причине, что и Гарри. Только у него не было сил это признавать. Гарри злился на него за это. Он знал, что это эгоистично и не совсем честно, но ему причиняло боль то, что Малфой прячет самого себя за этими страшными фасадами убеждений. Он был настоящим — страстным и влюбленным — несколько минут назад, и вот уже снова его лицо перекошено злобой и болью, а с языка готовы сорваться болезненные слова. Ему все равно, что Гарри не может смотреть на него такого, потому что он боится этого Драко Малфоя. — Я знаю, что за воспоминания ты использовал, — сказал Гарри, толком не понимая, откуда в нем взялось столько жестокости, а его слова, несомненно, были снарядами тяжелых катапульт, направленных на то, чтобы разрушить чужие стены. Малфой вздрогнул. — Ты выглядишь жалко, когда пытаешься убедить меня, будто ты ничего не чувствуешь. Ты чувствуешь, Драко, и только то, что ты пытаешься это отрицать, причиняет тебе боль. — Ты причиняешь мне боль. — Потому что это я был в твоих воспоминаниях, не так ли? — Гарри шагнул вперед, и Малфой тут же отшатнулся в сторону, отскакивая от колонны и делая пару шагов к выходу, где на полу валялись их метлы. — И твой Патронус... Ты тот еще гордый павлин, весь в отца, но это... И я узнал, я узнал, что значат эти дурацкие птицы, которыми были наши записки! И тебе это просто нравится, да? Ходить по краю, в постоянной опасности, рискуя то выдать себя, то все потерять? И ты поэтому ходишь в Тайную Комнату — чтобы еще сильней ощутить эту связь, эту опасность раскрытия? Не знаю, что тут произошло в твоей голове, но я думаю, ты раньше меня понял, что происходит. А потом... Ну, конечно, из-за чего ты еще мог ссориться с Седриком? Он тоже знает? Я не мог представить, что... Ладонь Малфоя несильно хлопнула его по щеке, заставляя замолкнуть. Драко стоял рядом и смотрел на Гарри странным взглядом. На его лице застыло холодное выражение презрения и боли, как будто юноша еще не определился, что за чувство гложет его сильней. Гриффиндорец уставился на него почти оскорбленно — его прервали в момент, когда маленькие, крошечные моменты отношения Малфоя раскрывались перед ним, словно бутоны на рассвете. Он так и не смог сказать это быстрое, немного жалкое слово «влюбился». Не только он. В него. — Ты ничего не понимаешь, Поттер, — прошипел ему в лицо Драко, — это только у тебя все просто и приятно. Ты такой же, как твой любимый Диггори: «О, Малфой, ты так боишься самого себя, ты с ним играешь, бла-бла, ты ничего не сможешь сделать, ты предашь его, ты такой злой, о, драгоценный Гарри, наш любимый Поттер, Поттер Поттер Поттер...» — передразнил он тонким и писклявым голосом, похожим на скобление по стеклу. — Не смей говорить мне, что ты понимаешь, что я чувствую. Ты делишь свой мир на белое и черное, а я никогда не стану тем светлым образом, который ты себе навоображал. То, что происходит со мной — настоящий ад, и в нем вы с Диггори совсем не ангелы. Учите друг друга, потому что я вас обоих ненавижу. Малфой развернулся и быстрым шагом направился к метлам. Его спина мелко дрожала, а кулаки были стиснуты. Может, он плакал, но Гарри не видел его лица, — он беспомощно смотрел ему вслед, и в его голове грохотало «...то, что со мной происходит — настоящий ад...». Он горько усмехался: Малфой ничего не знал про ад. Они не могли понять друг друга, потому что их секреты, их тайны и нежелание показывать свои слабости стояли между ними и крайне редко уступали. Они были эгоистами, и, сколько бы Гарри ни уверял себя, что это не так плохо, он видел, что каждое его посягательство ранит Драко. А каждый барьер Малфоя ранит его. «Человек сам должен решить, вырываться ему или нет», — прозвучал у него в голове голос Амели. Она дала ему мудрый совет. Драко не желал вырываться, он выбрал тоску и внутреннее противоречие. Он выбрал борьбу со всеми и с самим собой одновременно — в его жизни не былo ни капли мира. Гарри просто тоже нужно было выбрать что-нибудь. И он смотрел в спину убегающего Малфоя и думал, что ему нужно найти Седрика, нужно найти искру тепла и прижаться к ней, потому что Драко будто выпил его до дна, забрав все силы и весь жар своим ненавистным поцелуем. Гарри продал бы душу за еще один его поцелуй.