Вперед в прошлое

В больничном крыле было очень темно. Тьма пряталась по углам, скрадывала силуэты предметов; мутные тени скользили по стенам, отражая движение облаков в небе и едва заметные колыхания прозрачных занавесок. Только места перед окнами были светлыми; они горели, будто огромные светлячки, — яркий, холодный, острый, но странно ранимый свет луны безжалостно разгонял мрак. Малфой стоял прямо в квадрате света. Он был высоким и тонким; его руки казались до странного длинными и безжизненными, а лунный свет затерялся в его волосах, сделав их похожими на паутину или на хрупкий лед. Его лицо было наполовину скрыто резкой, мучительной тенью, и, когда Драко вздрогнул от хлопка закрывающейся двери, Гарри услышал судорожный, рваный вдох, сорвавшийся с его губ. Это задело что-то внутри него. Ему казалось, что он ничего не сможет больше почувствовать, что он навсегда останется в черном тоннеле, где на одном конце стоит он, а на другом — Волдеморт, и вся его жизнь является лишь чередой шагов навстречу друг другу, но это было не так. Было что-то еще, чего Гарри не мог осознать до конца, что-то, что только сейчас возникло перед ним вместе с лунным светом. Малфой сделал шаг вперед, и Гарри смело посмотрел на него. Тяжесть, что поселилась в его теле, в его мышцах и разуме, жаждала быть выплеснутой, и Гарри почти ощущал, как она собирается в его движениях, в его взгляде. Она стала его частью, он мог управлять ей — только благодаря этой темной чужой силе он был уверен, что Джинни исполнит его волю. Она испугалась, он увидел это в ее лице; Малфой тоже его боялся. Почему? Что они видели в нем? Гарри не ощущал себя чудовищем, он был просто безмерно усталым, брошенным во тьму мальчиком, вынужденным либо раствориться во мраке, приняв его в себя, либо бороться с ним, раздирая тело в кровь. И Гарри боролся, его состояние этим вечером было следствием этой борьбы. Но и Малфой боролся тоже, бился с тьмой иного вида, не разрушительной и поглощающей: с тьмой в своей душе. Не дать тьме войти и заставить ее выйти — действия совершенно разные, но при этом сходные по своей значимости. И Гарри не знал, какое из них трудней, не мог их сравнить. Его чувства по-прежнему были закрыты, сжаты и с трудом проникали в сердце. Однако мысли его были почти прозрачны. Гарри вылил свое сонное зелье в вазочку с цвeтами почти сразу, как его оставили одного, и около часа он занимался лишь тем, что думал и пытался снять Заглушающие Чары со своей кровати, используя, к своему глубочайшему отвращению, ту самую палочку. С ними он будто задыхался. В последнем юноша преуспел, а вот думы его не пришли ни к одному стройному решению, кроме череды хаотичных выводов. И сейчас Гарри смотрел на Малфоя и тоже думал, не зная, что именно он чувствует. Мальчик помнил последнюю их встречу и то, что она сотворила с ним, помнил все хорошее и плохое, что было между ними, — пытался понять, что сделает Драко в следующую секунду. Гарри точно знал только одну вещь: он был горд Малфоем, несмотря ни на что. Драко стоял перед ним, похожий на привидение, дрожащий и такой печальный, и это все будто вселяло в Гарри надежду. Это затрагивало ту струну внутри него, до которой никто не мог добраться: ни друзья, ни Дамблдор, ни Волдеморт. Никто, кроме Драко, потому что только благодаря ему эта струна натянулась и зазвенела. Малфой подошел к его койке. Он выглядел совершенно больным, будто его лихорадило: он мелко дрожал, его руки были сжаты в кулаки. Из-за полумрака Гарри не мог разглядеть выражение его глаз, но он чувствовал, что взгляд Драко, будто игла, пронзает его. Малфой замер. Гарри ждал, и ему казалось, что Драко может сделать что угодно: расплакаться, закричать, развернуться и уйти... Он никогда не видел юношу таким, хотя, видит Мерлин, они были вместе в самых различных ситуациях. Малфой был... сломлен, его поникшие плечи и открытая невинность не хранили ничего гордого и надменного. Весть об отце сделала это с ним? Или же страх перед Лордом Волдемортом? Гарри не знал, он почти равнодушно смотрел в лицо Малфоя и ждал, когда тот сделает что-нибудь. И Драко сделал. Гарри не ожидал этого, отчего-то ему совсем не приходило в голову, что слизеринец может его ударить. Он успел заметить лишь вскинутую ладонь, а потом его голова мотнулась в сторону, а здоровая щека, не скрытая повязкой, вспыхнула болью. Мальчик охнул и не успел даже прийти в себя, как удар повторился: Гарри уставился на ширму, моргая. По его лицу прошла волна боли, и она, к его удивлению, была чистой, светлой. Она будто сорвала с него какую-то невидимую маску; юноша вздохнул, ощутив, как воздух охладил его легкие, проник в его тело, подобно живительной воде. Гарри приложил ладонь к своей горящей щеке. Он поднял на Малфоя взгляд и увидел в его огромных серых глазах смесь диких, яростных чувств. Драко походил на разбитую куклу, когда позволял свету обнажать свою слабость, но он вовсе не был сделан из фарфора. Он был твердым, крепким, в нем горел огонь, пусть он и скрывал его за своим привычным внешним видом. Сейчас в нем не было ни капли лжи и притворства, он отражал то, что чувствовал, и Гарри ощущал это. Страх, боль, муку, злость, ненависть, страсть и желание — это и был Малфой сейчас. — Ты — ублюдок, Поттер, — прошипел он, глядя на Гарри сверху вниз. Губы Драко подрагивали, сжимались, он прикусывал щеки с внутренней стороны, чтобы взять себя в руки. Гарри же не чувствовал внутри себя такой бури. Он только вспомнил о том, что сам горел недавно, выглянул за пределы своего купола и вновь нашел себя былого. Он пытался разобраться со всем этим и не мог, потому что происходящее вокруг сбивало его с толку. — Почему? — тихо спросил мальчик, продолжая поглаживать свою щеку. Боль от пощечин уже почти прошла; Малфой старался не ударить его, а скорей, показать свое желание нанести удар. — Почему?! — воскликнул Драко — и тут же резко замолк. Эта короткая заминка позволила Гарри присмотреться к его лицу, освещенному светом луны, повнимательней. Голос Драко был достаточно сильным и ровным, хотя юноша отчетливо видел влажные дорожки на его лице. Малфой запустил руку в карман и вытащил оттуда два комка бумаги. Он швырнул их Гарри на колени, а сам, совершенно обессиленный, опустился на его койку. Он закрыл лицо руками, и этот отчаянный, беспомощный жест совсем не вязался с его агрессией и обидой. Гарри послушно развернул бумагу: это оказалось его завещание и письмо, адресованное Драко. Он недоумевал, как эти вещи попали в руки слизеринца. — Где ты взял это? — А то ты не знаешь, Поттер, — Малфой потерял контроль над своим голосом, выпустив дрожащие, сломленные нотки наружу. — Фред и Джордж Уизли отдали мне это. Ты... — он чуть повернул голову, опустив руки. Его тонкие брови были нахмурены, а глаза блестели. Горечь и обида явственно проступили в его облике. — Зачем же ты им рассказал? Ты хотел надо мной посмеяться? Помучить меня? — слизеринец вновь задрожал. Драко, видимо, на самом деле думал, что Гарри желал причинить ему боль. Он верил в это, но продолжал смотреть на Гарри так слепо и открыто, будто обнажившись. — Разве я недостаточно страдаю? — Страдаешь? — Гарри невольно усмехнулся, и его смешок, будто удар, обрушился на Драко. Он не хотел заставлять Малфоя переживать это, но в этом не было его вины. Гарри не раскрывал секрета и не пытался наказать Драко. Он пытался сделать его счастливым. Он готов был умереть за него. — Ты вовсе не страдаешь, Драко. — Ты так думаешь? — Драко сидел, сгорбившись, и больше на Гарри не смотрел. Его безжизненные руки, похожие на лапы птицы, лежали на коленях. — Думаешь, я чувствую себя прекрасно? Прекрасно — когда я должен выбирать между тобой и всем моим миром? Когда я вижу тебя с другим каждый день? Когда ты не слушаешь меня, рискуешь всем? Когда я понимаю, что ты чуть не умер, а моими последними словами могли быть слова о том, что я тебя ненавижу? Когда вся школа узнает, что тебя изувечил мой отец? Или когда я понимаю, что ты, мерзкий придурок, знал, что умрешь, ты собирался умереть, мать твою, и все, что ты мог мне сказать — это твое дурацкое «прости», и попросить меня о поцелуе? — Малфой зажмурился и зажал себе рот рукой, какое-то время сдерживая свои чувства. Он убрал ладонь, только чтоб продолжить говорить, и его голос было не узнать: — Ты считаешь, это — не страдание? Гарри не знал, что он должен сказать. Нечто защемило в его груди, скулы свело горечью. Гриффиндорец делал все как лучше, и все равно причинял Драко боль. Он не хотел. Он ведь любил его. В его жизни все было наперекосяк, и люди, приближающиеся к нему, заражались этим проклятием. — Мне жаль, — это было правдой. — Жаль! — Драко вскинул руки. Он схватил один из листков и принялся рвать его на мелкие кусочки, будто вовсе не контролируя свои пальцы. — О чем ты вообще думал, Поттер? — Гарри увидел, что он плачет. Гарри не мог видеть слезы Малфоя, это выворачивало все в его груди. — Что я ничего не почувствую, когда узнаю, что ты умер? Или что я буду радоваться твоей метле? — Ты сказал, что ненавидишь меня. — И ты мне поверил? — Малфой отбросил мелкие обрывки прочь. — Как ты мог поверить в это? Гарри сжался под напором его голоса. — Нет, — сказал он. — Я не поверил. Драко резко вздохнул. — Зачем ты это сделал? — он поднял руку и нежно, осторожно коснулся повязки Гарри. Невозможно было поверить, что это тот же человек, который несколько минут назад источал гнев. Драко обессилел и перестал сдерживать себя. — Почему ты хотел умереть? — С чего ты взял, что я хотел? — Гарри мог прижаться к ладони, касающейся его лица, но... Он не мог. Между ним и Драко стоял Волдеморт, который с легкостью мог дотянуться своими костлявыми руками до Малфоя. Он мог узнать о чувствах, что Гарри испытывал, и использовать это. Гриффиндорец ощущал, как печаль, которая с легкостью проникала сквозь остатки его отчужденности, омывает его изнутри. — Ты написал завещание, Поттер, — Драко убрал свою руку, будто прочитав его мысли. — Я заподозрил неладное, когда ты набросился на меня... под трибуной, — он отвел взгляд. — Это было похоже на прощание. Малфой ждал, что Гарри скажет ему что-нибудь, но гриффиндорец молчал. Он смотрел, как Драко закусывает губу, как блестят его зубы и белки глаз, как двигаются его губы... — Я догадался, что происходит с тобой, — тихо произнес Драко. — Я так долго думал об этом и так хотел понять. Ты вовсе не предсказываешь будущее, — его взгляд обжег гриффиндорца, — ты его уже переживал, да? — Гарри шумно втянул носом воздух, и это подсказало Малфою, что он прав. Его глаза расширились, он оперся рукой о кровать, наклоняясь вперед. — Неужели, правда? Как это произошло? Ты использовал маховик? — Я не знаю, — признался Гарри. Теперь это было неважно. Волдеморт все знал. — Мне просто приснился сон, оказавшийся правдой. — Мы были врагами, да? — Драко наклонился еще чуть ближе. На его лице не было страсти, скорей, доверчивость и волнение. Он будто хранил секрет, который хотел рассказать Гарри и который не мог больше держать в себе. — Да. До самого конца. — И почему ты изменил свое мнение? Гарри задумался. Он не мог точно вспомнить того момента, когда начал иначе думать о Малфое. Ненависть к нему давно уже покинула его, и с самого начала Малфой был лишь помехой, назойливой мухой, мешающей ему. Но потом все изменилось: Драко оказался ближе, чем следовало, и Гарри увидел то, чего не видел никогда. Ему казалось, что юноша постоянно представал перед ним чуть более чувственным, чем в прошлый раз; если бы Рон и Гермиона увидели его глубокие глаза, дрожащие раскрытые губы, сияющие белоснежные волосы, услышали бы его красивый голос, способный быть не только холодным и язвительным, они бы изменили свое мнение о нем. — Ты меня заставил. Малфой пристально разглядывал его лицо. Он больше не злился, а Гарри больше не был зажат внутри себя. Было что-то новое, ранее спрятанное и запретное, и никто не знал, как подступиться к нему. — Скажи мне, — шепнул Драко, — ты рассказал им? Своим друзьям? Рассказал о том, что мы делали? Гарри замотал головой. Ему казалось невероятно важным убедить Драко в том, что он не предавал его. — Я никому не сказал, — шепнул тот в ответ. — Ни за что бы не сказал. Они сами увидели нас, когда я относил тебе книгу в начале года. — Начале года? — Фред и Джордж не выдали нас и никогда этого не сделают. Малфой вдруг усмехнулся. Он склонил голову и посмотрел в сторону двери. Легкая тень страха вернулась на его лицо, но ее быстро поглотила смиренная обреченность. — Я знаю кое-кого другого, кто расскажет всем, — его дыхание сбилось, а рука, которой он опирался о кровать, напряглась. — Джинни не расскажет, — Гарри потянулся ему навстречу. — Она будет хранить этот секрет. — Почему ты так решил? — Она не захочет стать моим врагом. Малфой открыл рот, но ничего не сказал. Он долго смотрел Гарри прямо в глаза, думая о чем-то, а потом вдруг всхлипнул и подался вперед. Всего за долю секунды гриффиндорец прокрутил в голове все свои чувства, все решения, к которым он пришел... Гарри отвернулся, не дав Драко приблизить свое лицо к его. Малфой не удивился. — Почему? — едва слышно произнес он, и его дыхание защекотало ухо Гарри. Он шептал, и по коже юноши бегали мурашки. — Я больше не могу сражаться с этим. Я больше не хочу видеть, как ты умираешь, и знать, что я ничего не могу сделать. — Нельзя. Волдеморт вернулся, — Гарри повернул голову, отклоняясь назад и глядя на слизеринца. — Не тот, что был в Тайной Комнате — он настоящий монстр с белой кожей и красными глазами. И твой отец служит ему, теперь, когда он участвовал в этом, — Гарри опустил взгляд на свой перевязанный торс, скрытый синей пижамой, — он поднимется в его глазах. Волдеморт будет использовать его, он придет в ваш дом и будет совсем близко к тебе, — Малфой вздрогнул и попытался отстраниться, но Гарри схватил его за плечи. Гриффиндорец поднял руки и обнял лицо Драко ладонями. Его пальцы ощущали подсыхающую влагу на его щеках, гладкость чистой фарфоровой кожи и острую неровность шрама. Драко, будто завороженный кролик, смотрел на него, видя где-то в глубине Гарри взгляд того, кого боялся больше всех на свете. — Нельзя, чтобы Волдеморт узнал о том, что есть между нами. Я был глуп и эгоистичен, когда пытался добиться тебя; я думал, что он умрет сегодня. Но он сбежал, он будет мстить, и ему нужен я. Если он узнает, насколько мы близки, то без труда захватит тебя и будет угрожать мне. И тогда... — Гарри представил эту ситуацию и не мог найти никакого выхода, кроме одного единственного. — Тогда он станет непобедим. Нижняя губа Драко обиженно дрожала. Он смотрел Гарри прямо в глаза, не пытаясь отстраниться, и слушал. Слизеринец боялся, но терпел; силы, которые он раньше тратил на борьбу с собой, теперь уходили на борьбу с ужасом и кошмаром. — И что же нам делать? — беспомощно спросил он. Гарри отпустил его лицо, сожалея о потерянном тепле. — Я не знаю, — ответил юноша. — Но ты должен использовать окклюменцию каждую секунду, что ты проводишь дома. Не попадайся ему на глаза, забудь обо всем, что мы делали, думай о том, что ненавидишь меня. — А что потом? Мы не сможем друг к другу приблизиться? — Нельзя этого делать. Ты можешь пострадать. Все мои близкие находятся в опасности. — Но ты не прогоняешь их, — Драко тут же горячо заговорил: — Я не боюсь, я больше не боюсь. — Никто из них не живет в тылу врага, — безумная, искрящаяся мысль вдруг пронзила мысли Гарри. Он быстро задышал, глядя на Драко и пытаясь понять, есть ли хоть крошечный шанс, самая маленькая возможность, что его горячее внезапное желание осуществится. — Но... — он схватил Драко за руку и крепко сжал его пальцы, — ...Драко, ты можешь перейти на нашу сторону. Дамблдор позволит тебе это сделать, и тогда ты будешь в безопасности. Ты сможешь быть тем, кем хочешь, и нам не придется ничего скрывать, — он тараторил так быстро, будто боялся, что Малфой сейчас испарится. — У меня есть дом, где ты можешь жить; это волшебный дом, там нет никаких маглов. И деньги у меня есть. Я даже отдам тебе свою комнату, она, правда, гриффиндорская, но делай с ней что хочешь, а сам я могу жить с Роном... Малфой не пытался вырвать свою руку и просто пораженно смотрел на Гарри круглыми глазами. — Поттер, ты, — он запнулся, будто не веря услышанному, — ты просишь меня перейти на сторону Дамблдора? Переехать к тебе? Жить в доме Уизли? — Это не дом Уизли. Это мой дом. Я жил там этим летом, — Гарри знал, что Малфой не согласится. Надежда, которая осветила все в нем, которая заставила его сердце распухнуть до небывалых размеров, угасла. Он опустил голову на грудь. — С Уизли? — Нет, — его голос стал тихим, и Малфой почувствовал это. Его пальцы вдруг сжали руку Гарри в ответ. — Они приедут ко мне этим летом. Вы бы смогли найти общий язык. Свободной рукой Малфой коснулся его подбородка, заставляя поднять лицо. Он с горькой, но ласковой усмешкой глядел на него. — Ты же знаешь, что я не могу, — тихо и грустно сказал он. — Я не могу оставить мою семью. — Ты можешь спасти свою мать. Думаю, ее любовь к тебе сильней, чем преданность Волдеморту, и Дамблдор позволит ей сбежать с тобой. — А мой отец?.. — взгляд Драко уперся в повязку на щеке Гарри. — Он, правда, сделал это с тобой? — Твой отец оставил мне шрам на лице, потому что посчитал, что я как-то причастен к твоему ранению на первом курсе. Прости, но Люциус Малфой — чудовище, и когда-нибудь я убью его. Драко пораженно открыл рот и шумно вдохнул, но не смог выдавить из себя ни гнева, ни возмущения. В его лице вдруг появилось нечто такое, отчего все внутри Гарри вновь приподнялось, наполнившись надеждой. Малфой сомневался, он думал о том, чтобы согласиться, сдаться... Он уже не был мальчиком, слепо верящим своему отцу, его глаза открылись, и сейчас все, что он видел, росло перед ним, меняя его. Внутренние муки ярко выражались на лице Драко, отпечатывались в напряженном рте и мечущемся взгляде. Он глядел то на Гарри, то куда-то в сторону, белые зубы сжимали губу, почти выдавливая из нее капли крови. Гриффиндорец не мог наблюдать за тем, как его свет, то, что могло вытащить его из пучины тьмы и держать на поверхности, качается на тонкой нити, готовой в любую секунду оборваться. — Пожалуйста, — шепнул он. Драко перестал метаться. — Ты же пришел сегодня. — Я.... не знаю, — слабым, сиплым голосом произнес Малфой. — Подумай, Драко, — Гарри отпустил его руку. — Подумай, пожалуйста. У тебя еще есть время.