Увидеть Сторибрук и умереть

Эмма Свон понятия не имела, сколько времени она уже провела в этом городе. Дни сливались с ночами, закаты были одинаково красными, а рассветы – безудержно серыми. Все в Сторибруке было присыпано пылью и пахло затхлостью, хотя Генри и уверял, что с приездом в него Эммы время очнулось от многолетней спячки и поспешило вперед. Письмо от сына явилось полной неожиданностью. Давно забывшая свое прошлое, уверившая себя в том, что так будет лучше для всех, Эмма, по случайности заглянувшая в почтовый ящик в свой день рождения, несколько вечеров подряд читала и перечитывала строки, написанные детской рукой. И с каждым разом в ней крепла уверенность, что все, что делается, делается лишь к лучшему. Стоит ли отказываться от того, что второй раз предлагает судьба? Сторибрук, указанный в качестве обратного адреса, оказался маленьким городишкой, одним из многих, разбросанных по Америке. В любое другое время Эмма могла бы проехать его насквозь и не заметить, разве что остановиться на заправке. Но здесь жил ее сын, поэтому она припарковала «жука» возле нужного дома, решительно одернула куртку и прошла к белой двери. Теперь она хотела бы забыть тот вечер. Забыть свое решение увидеться с сыном, забыть его радостные глаза и несчастное лицо красивой женщины, открывшей Эмме дверь. Регина Миллс – так звали мать ее сына. Это звучало слишком странно, «мать моего сына», Эмме пришлось повторить слова пару десятков раз прежде, чем она смогла смириться с мыслью: у Генри уже есть мать, нужна ли ему еще одна? В своем письме мальчик сообщал, что его приемная мама – мэр Сторибрука, злая и жестокая. Еще Генри писал о том, что Регина – королева из сказки про Белоснежку, и что город находится под проклятием, но эту часть письма Эмма читала меньшее количество раз. Гораздо больше ее волновало то, насколько хорошо Генри живется с приемными родителями, ведь об отце он ничего не упоминал. Отца не оказалось. Регина нехотя поведала об этом Эмме, когда смирилась с тем, что Свон никуда не уйдет. Они сидели тогда вдвоем в гостиной, изучая друг друга, принюхиваясь, присматриваясь. Никто не хотел портить отношения первой, и переброс фразами был вынужденной мерой. Регина говорила правду: она любила сына. Эмма, с детства умевшая распознавать вранье, и хотела бы сказать Генри, что он прав насчет отношения матери, но отчетливо понимала, что не скажет. Она не считала себя вправе отбирать ребенка у Регины, особенно если учесть то, что сама официально отказалась от него и обещала не искать. Теперь ее могли выпроводить из Сторибрука в сопровождении полиции и даже вручить повестку в суд, озаботься этим вопросом Регина. Но мэр ничего такого не предпринимала и не собиралась, поэтому Эмма сидела в Сторибруке и все ждала чего-то, какого-то знака, который указал бы ей, что следует делать дальше. Она уже много раз порывалась вернуться в Бостон, но Генри в последний момент убеждал ее остаться, твердя, что только Эмма Свон сумеет до конца разрушить проклятие, сковавшее Сторибрук. Разумеется, Эмма не верила ни в какие проклятия, тем более – сказочные. Пару раз она пыталась мягко сказать об этом Генри, но тот настаивал, и Свон оказалось проще притвориться, что она внимательно слушает сына, чем насильно открыть ему глаза на реальность. Они гуляли по улицам города, наслаждаясь осенним солнцем, и Генри, указывая на того или иного прохожего, рассказывал Эмме, кем они были в прошлой жизни. Так Эмма познакомилась с Белоснежкой, Прекрасным Принцем, Говорящим Сверчком и Охотником. Ах да, была ведь еще Злая Королева… Город пригибал к земле. Эмма сидела по ночам в своем номере в маленькой гостинице, смотрела в открытое окно и почти физически чувствовала, как воздух этого места пытается расплющить ее. Было трудно дышать, слезились глаза, слышались странные звуки, а в коридоре, когда Эмма однажды ночью вышла из комнаты, проплывали странные тени. Поначалу Эмма приняла их за причудливую игру лунного света, но, присмотревшись, увидела лица и очертания фигур. Волосы на затылке встали дыбом, холод сжал сердце, Эмма втиснулась в маленькую нишу, забыв, что могла бы надежно укрыться в номере. Она хотела бы закрыть глаза, но не сумела, и все смотрела с ужасом, как призраки скользят мимо нее, время от времени задевая пустым взглядом. Эмма не знала ни кто они, ни что им нужно, а вдова Лукас, хозяйка гостиницы, лишь засмеялась, когда постоялица попыталась посоветовать ей вызвать охотников за привидениями. Эмме же было не до смеха: она банально боялась теперь оставаться одна в своей комнате, и предпочитала бродить по пустым улицам Сторибрука, возвращаясь в гостиницу лишь под утро и забываясь беспокойным сном. Город мучил ее. Портил кровь и щедро одаривал головной болью. Выживал, ничуть не скрывая своих намерений. Стали приходить дурные сны, в которых Эмма видела какой-то замок и мужчину с женщиной. Лиц было не разглядеть, они казались смутными, размытыми пятнами. На руках у женщины был ребенок. Кажется, он плакал. Или то плакала женщина? Эмма просыпалась разбитой. Глотала чашку кофе, виновато улыбалась вдове на замечание о том, что следует больше спать, хватала куртку и убегала. Дорога до мэрии занимала около получаса пешком, за это время Эмма успевала убедить себя в том, что она все делает правильно. Хозяйка города была под стать Сторибруку: с тяжелым и темным взглядом, с бесконечным шлейфом горьковато-сладких духов, от запаха которых было не избавиться до самой ночи, она садилась за стол всякий раз, как Эмма, приглашенная секретарем, входила в кабинет. Затем привычно спрашивала что-то о погоде, о самочувствии, о том, когда мальчика вернут домой после прогулки, и замолкала, принимаясь разбирать бумаги. Эмма смущенно переминалась на пороге, понимая, что обе они стесняются друг друга, не зная, о чем говорить. Генри мог бы объединить их, но только больше разводил по углам. Эмме не нравилось это, она хотела бы дружить с Региной, а пока получалось только враждовать, да и то не слишком умело. В тот вечер голова болела сильнее обычного. Уничтожив полную пачку анальгина и добившись лишь дополнительного головокружения и тошноты, Эмма вдруг схватилась за мобильный и набрала сына. – Хочешь, – спросила она возбужденно, когда Генри снял трубку, – мы уедем отсюда сегодня? Ответом послужил счастливый вопль и крики о том, что надо сейчас же бежать собираться. Договорившись встретиться у гостиницы через час, Эмма отключила телефон и без сил упала на кровать. Она никогда не пыталась увезти Генри. Никогда не спрашивала об этом у Регины. Потому что это было само собой разумеющееся: сын остается с той матерью, которая его воспитала, так как та, которая его родила, оказалась слишком слабой. Иногда Эмма думала, как хорошо было бы показать Генри Бостон, увезти его из Сторибрука, насквозь пропахшего чем-то ржавым и кислым. Но понимание того, что Регина никогда не одобрит этой затеи, сводило на «нет» все подобные размышления. Эмма понятия не имела, что дернуло ее сделать такое сегодня. Она посмотрела на свои руки – те тряслись. В голове все еще гудело, и не хотелось думать о том, что сотворит Регина, когда узнает, что ее сына нет дома и, более того, в городе. Час тянулся бесконечно. По коридору снова засновали призраки, когда Эмма, наконец, торопливо заперла номер и, спустившись вниз, осторожно положила ключ, записку и деньги за остаток месяца на стойку, за которой обычно стояла вдова Лукас или ее внучка Руби. Подхватила свою неизменную куртку и пакет с теми вещами, что успела здесь купить, и выбежала прочь, жадно глотая ночной воздух. Сторибрук будто бы понимал, что Эмма Свон собирается покинуть его. Что-то свежее разливалось в подступающей ночи, слабый ветер ласкал разгоряченные щеки, пробирался под одежду и обнимал на прощание. Эмма радовалась, что уезжает, и точно такую же радость излучал Генри, прибежавший к «жуку» спустя пару минут после того, как Свон туда села: вот что значит маленькие городки, дети здесь могут спокойно гулять после наступления темноты. – Она еще не вернулась с работы, – выпалил в ответ на безмолвный вопрос Эммы Генри, пристегиваясь и ерзая на сиденье. – Поехали же, ну! Старательно не думая о Регине и о своем поступке, Эмма с силой нажала на педали. Машина, взревев, сорвалась с места, запетляв по узким улицам. Эмма понятия не имела, сколько миль было до выезда из города. Она просто гнала со всей дури, почти не глядя в зеркала, не сбавляя скорость на поворотах, и Генри повизгивал от удовольствия, не забывая держаться за все, что только попадало под руку. Начался дождь. Сильный, словно Сторибрук хотел смыть все следы пребывания Эммы Свон на своих улицах. Перед очередным поворотом Эмма глянула все же в зеркало и чуть не закричала от ужаса. Машина Регины мчалась за ними. Черная, низкая, взбивающая колесами столбы воды, она догоняла «жука», рвущегося вперед изо всех сил. – Черт, это она! – Генри тоже заметил автомобиль Регины и теперь нервно ерзал, подначивая Эмму прибавить газу. Эмма и была бы рада выполнить его просьбу, но педаль уже вдавилась в пол до предела. Как Регина сумела так быстро догнать их? Мелькнул знак, оповещающий о том, что до выезда из Сторибрука осталось двести ярдов. Окрыленная невесть чем, Эмма пригнулась, прижимаясь грудью к рулю так, словно это помогло бы ей передвинуть стрелку спидометра еще на пару делений. Отчаянный визг шин оглушил на мгновение, Свон не успела понять, как так случилось, что машина Регины оказалась перед ними, а не позади. Не было времени для раздумий, нога сама ударила по тормозам, а руки крутанули руль в сторону. Но избежать столкновения не удалось: «жук» врезался в заботливо подставленный бок черного автомобиля, подтолкнув его и проехав вместе еще какое-то расстояние. Из изувеченного движка повалил дым, ремень безопасности, кажется, сломал Эмме пару ребер перед тем, как порваться. Ткнувшись носом в руль так, что брызнула кровь, Эмма вывалилась из машины точно в руки Регины Миллс. – Вернитесь сейчас же в город! – шипение заполнило голос мэра. Сливаясь с шелестом дождя, бьющего по лицу, слова были едва различимы, и Эмма, часто моргая и пытаясь закрыть покалеченный нос ладонью, подняла голову, сквозь муть в глазах рассматривая злую Регину. – Отпустите его, – сказала она совсем не то, что могла бы сказать. – Он не любит вас. Дайте нам с ним шанс. Эмма не была уверена, что она заслуживает шанса, но это было единственным, что пришло на ум. Регина, которая, как оказалось, все еще держала Свон, в бешенстве оттолкнула ее от себя. – Вы не понимаете! – сорвалась она на крик, не видя или не желая видеть, как тяжело Эмма валится на мокрый асфальт и тут же садится, не в силах удержаться на разбившихся коленях. – Вы не можете его увезти! Не можете! Регина кричала что-то еще, вода стекала по ее красивому лицу, искаженному гневом, но Эмма ничего не слышала. В ушах у нее шумело, руки тряслись, голова гудела так, словно в нее засунули целую трансформаторную будку. Невыносимо болели ребра, хотелось лечь и не вставать. Кровь вытекала из носа и смешивалась с водой на дороге. Генри выбрался из машины в тот момент, когда Эмма уже смирилась с фактом, что вот сейчас она умрет, а Регина так и будет орать что-то, но уже над ее трупом. Сын бросился на Регину орлом, наскочил, не обращая внимания на дождь, вынудил попятиться и замолчать. Во всяком случае, до Эммы уже не доносился женский голос. Заставив себя кое-как подняться, Эмма встряхнула головой, пошатнулась и услышала: – Ты ненавидишь меня! Ты ненавидишь всех! Ты хочешь, чтобы все было только так, как ты пожелаешь, чтобы Сторибрук всегда был проклят, чтобы люди не вспомнили, кто они такие! Ты злая, злая, злая!!! Генри истерил и топал ногами, разбрызгивая воду, и размахивал руками, крича что-то еще. Ошарашенная Регина только молча отступала назад, выражение лица ее становилось все более несчастным. Кривящиеся губы выдавали готовность заплакать. Возмущение поднялось внутри Эммы волной. Она собиралась сказать мальчишке, чтобы он немедленно прекратил, что это его мать, что никто не позволял ему так говорить про нее, что пора прекращать свои бредни, но в этот момент Генри подскочил к ней, ухватил за руку и поволок вперед, к едва заметной белой линии, очерчивающей границу города. – Идем, идем! – не переставая, кричал он, не обращая внимания на просьбы задыхающейся Эммы остановиться, потому что ей больно. Дождь лил все сильнее, ребра не прекращали болеть, от этой боли затошнило, перед глазами все поплыло. Регина подхватила Эмму в тот момент, когда та уже собиралась упасть вновь и, возможно, даже на Генри. Мальчик, не поняв, что делает мать, кинулся на нее, силясь оттолкнуть, думая, что та пытается их вернуть в Сторибрук. Возможно, так оно и было, но для Эммы было важнее всего то, что Регина помогала ей держаться на ногах. В процессе борьбы с Генри случилось так, что женщины оказались лицом друг к другу. Огромные, расширенные глаза Регины встретились с глазами Эммы, и читался в них только страх. Непонятный, невероятный страх. – Я прошу вас, – с трудом шевельнулись губы, и с таким же трудом Эмма расслышала просьбу. Она хотела ответить, но в этот момент Генри, отчаявшись вырвать Эмму из рук Регины, толкнул их обеих с такой силой, что женщины, не устояв на мокрой дороге, упали. Прямиком за черту города. Неловко вывернув ноги, не сдержав крик от новой боли, прошившей грудную клетку, Эмма, принявшая на себя весь вес Регины, почувствовала вдруг, как тот же страх, что владел мэром, подступает к ней. До невозможно захотелось вывернуться, уползти как можно дальше, свернуться в глубокой норе и закрыть глаза, чтобы не видеть всего того, что могло прийти из Сторибрука. Регина поднялась в тот момент, когда что-то действительно двинулось на них. Давя желание разрыдаться, Эмма смотрела, как темно-фиолетовый туман срывается с асфальта, поднимается, словно пар, скручивается в немыслимые фигуры и распадается для того, чтобы собраться вновь. Что-то страшное было в нем, зарождающееся в самой глубине и неуклонно скользящее вперед, к тем, кто был пока не в его власти. Не в силах больше смотреть на него, Эмма перевела взгляд на мэра. И застыла, прошитая новым ужасом. Регина таяла. Она стояла, вытянув руки вдоль бедер, мертвенно бледная, с волос ее срывался клочьями точно такой же туман, что поднимался над Сторибруком. Сглаживалось лицо, расплывались черты. Эмму поразило то спокойствие, что читалось теперь во взгляде Регины: будто и не она всего лишь мгновения назад умоляла их вернуться. – Не смотрите, – шепот донесся до Эммы вместе с ветром, когда начали исчезать руки Регины. – Не смотрите… Но Эмма смотрела, не в состоянии отвести взгляд, испытывая смущение, которое стало так привычно делить на двоих. – Мама! – истошный вопль взрезал непрекращающийся шум дождя, и Генри, стоявший за чертой, стремительно перебежал ее, кидаясь к Регине. А потом зажмурился, обняв мать так крепко, что едва не уронил вновь. Земля дрогнула. А потом еще раз и еще, и туман дрогнул вместе с ней. Рванулся было вперед, но натолкнулся на невидимую преграду точно у городской черты, и забился яростно, заметался, раскидывая бесформенные руки, будто пытаясь дотянуться до людей. Эмма отпустила взгляд Регины, смотря, как бледнеют краски леса, скрывающего город от путников. Она готова была поклясться, что видит, как размываются дома и улицы, как падают лицом вниз случайные прохожие, тающие вместе со своей темницей. И когда крики понеслись от Сторибрука, крики осязаемые, имеющие форму серебристых привидений, голос Регины вновь произнес: – Не смотрите, Эмма. И Эмма послушно закрыла глаза. Что-то грохотало вокруг, сжималось и разжималось, шипело, тряслось и кололо щеки. А когда все кончилось, когда тишина сдавила виски, воспользовавшись закончившимся дождем, Эмма увидела, что Регина стоит, целая и невредимая, и Генри все еще обнимает ее, словно боясь отпустить. Машина мэра исчезла, посреди дороги стоял только разбитый и грустный «жук». Откуда-то Эмма знала, что и Сторибрука больше не существует. Что Генри, выйдя за пределы города, спас только тех, кто очутился здесь вместе с ним. Регина, осторожно высвободившись из рук сына, подошла к Эмме и присела рядом на корточки. – Нам нужно уходить, – очень серьезно сказала она. – Здесь больше нечего делать. Вы сможете идти? Поколебавшись, Эмма кивнула, а затем, с помощью Регины и Генри, осторожно поднялась на ноги, принимаясь потихоньку шагать вперед. – Чертов город, – с чувством бормотала она. – Полный злобы и чужой боли, он пытался отыграться на мне! Это было слишком мистически, слишком невозможно, и именно поэтому Эмма поверила, наконец, в рассказы Генри. Регина молчала, глядя куда-то вперед. Эмма остановилась, вынудив остановиться и остальных. Повернулась, глядя назад, будто надеясь что-то увидеть. – Вы расскажете мне все, что случилось и почему, – произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь, и это не прозвучало вопросом. – Да, – помедлив, отозвалась Регина. – А теперь идемте, Эмма, подальше от этого проклятого города. Она сказала это так, что Эмме почудилось, будто мэр и сама была счастлива избавиться от того, что растворилось во времени. Возможно, это действительно было так. Эмма обняла их обоих, – Генри за плечи, а Регину за талию, – и сказала, улыбаясь, оставляя за спиной всю темноту Сторибрука: – Бостон ждет. И я могу заверить вас, что уж в нем ни у кого не станет болеть голова!