***
Густав мрачно смотрел в стену, сжимая в руке толстостенный хрустальный стакан. Дорогущий огневиски — лучший, поставляемый Огденом лишь избранным счастливчикам, лениво колыхался, смешиваясь с тающими кубиками льда. Карл лежал грудью на столе, распластавшись в полном изнеможении: отходняк после переговоров был таким, что маги не могли найти в себе сил пошевелиться. Магов трясло, а ведь переговоры закончились два часа назад, они давно вернулись из солнечной Франции на промозглый остров, закопались в безопасном подвале и попытались приободрить самих себя достигнутым успехом, но все было тщетно. Карл с трудом оторвал лицо от полированной поверхности стола и покосился на начальство, сидящее в полной прострации. Мысли невыразимцев одолевали тяжелые и муторные, и выделялась среди них одна: не совершили ли они ошибку?***
Тот, кого когда-то давно нарекли Жилем, неторопливо прогуливался между розовых кустов, осторожно касаясь кончиками пальцев нежных лепестков. Розы Альба: белоснежные, с лепестками в два ряда, напоминающие пышный шиповник — олицетворение невинности. Дамаскские розы: цвета рассвета, заката и лаванды, покачивающие пышными махровыми цветками. Галльские розы: полосатые, более пышные, чем Альба, и красные, аптекарские, ставшие одним из символов Войны Алой и Белой розы. В этом саду цвели только старинные французские розы и лишь те, что так нравились Жанне. Жиль закрыл глаза, останавливаясь, впитывая ароматы, вспоминая такую хрупкую и такую сильную девушку, считавшую его своим братом. Этот титул был более желанным, чем звание маршала Франции. Он тогда был молод, силен и полон любви и восхищения той, что должна была стать надеждой Франции, посланным самими небесами чудом: дофин, нерешительное трясущееся существо, не смог воспринять от отца королевские секреты. Не помогло ни миропомазание, ни еще несколько попыток умирающего короля передать бракованному сыну дары Господа. Да и был ли дофин Карл сыном короля? Приближенные в этом сомневались. О, открыто никто ничего не говорил, но младший Карл был слишком не похож на старшего Карла: вялый, слабохарактерный, вечно колеблющийся, он тянул и так разрываемую на части настырными англичанами страну на дно. А Жанна… Жанна была олицетворением королевской крови: умная, хорошо — великолепно! — воспитанная, она цитировала жития святых и могла на равных спорить с теологами, она с изяществом носила мужскую одежду и не уступала в квинтине рыцарям! Твердость рук, отменный глазомер — девушка попадала копьем в мишень на щите на полном скаку, управляясь с боевым жеребцом так, что мужчины завистливо вздыхали. Она была стратегом и тактиком, вела себя в бою естественно, как рыба в воде, она одним своим появлением зажигала огонь в сердцах уставших и испуганных людей. Жанна была живым чудом, и исходящий завистью дофин с легкостью согласился на суд, бывший откровенным фарсом: англичане этого не скрывали. Им надо было убрать символ, приносящий победы, и они это сделали. Что с того, что потом ее честное имя обелили? Что с того, что признали блаженной, а потом и канонизировали? Что с того, что Париж был взят и Франция перестала быть похожей на лоскутное одеяло, расползающееся по швам? Династию это не спасло, Франция стала великой державой, но не настолько, насколько могла, да и произошло это гораздо позже, а сам Жиль… В попытках сначала спасти, потом вернуть из-за грани он потерял свою человечность. Жиль де Ре, гордый маршал Франции, недрогнувшей рукой возносящий хоругвь Жанны в небо, не боялся умирать. Он не боялся убивать. Единственное — он жалел, что не смог довести до конца дело своей жизни… Впрочем, он нашел свою цель после смерти от удавки палача. Потом Жиль навестил всех, причастных к гибели истинной наследницы трона его многострадальной родины, он загасил огни их жизней, как свечи, вот только Жанну это не вернуло. И уже не вернет, к сожалению… Он открыл глаза, похожие на ртутно-серебряные озера, и нежно погладил белоснежный бутон. Повел плечами, сведя на миг лопатки: одежда странно вздулась и опала, словно на спине попытались вырасти неучтенные конечности. Ветер шевелил подстриженные по средневековой моде волосы, трепал полы пальто: Жиль думал. Так неожиданно нанесшие визит маги стали даром небес: искоренив всех потомков убийц Жанны, он впал в депрессию, не зная, что и делать. Старые цели достигнуты, новые не определены… Решившие его использовать в своих интересах отродья скверны почему-то считали, что его можно купить. Жиль не препятствовал магам думать так, как им хочется: он не нанимался оправдывать чьи-то ожидания, тем более врагов. Но ему стало любопытно… Он начнет с малого: посмотрит.***
Слежку Виктор почуял не сразу, к своему стыду, но почуял. Она была настолько профессиональной, что Виктор вообще сам удивился, каким образом он просек, что его пасут. Ситх склонялся тому, что Сила подала недвусмысленный сигнал о наблюдении. Виктор как раз вышел прогуляться по Кровавому переулку: людей посмотреть, себя показать. Ну и побаловаться кулинарными изысками — на него опять напала жорка. То ли перенервничал, и организм требовал заесть стресс, то ли этот самый организм затеял очередную перестройку, но жутко хотелось вкусного, сладкого, и чтоб порция — как тазик оливье на Новый год. И побольше. Подумав, ситх прошелся по переулку, устроив дегустационный рейд в компании телохранителя — второй остался присматривать за замком. Все шло просто великолепно, наевшийся до отвала Виктор щурился, разглядывая витрины. Ощущение мазнувшего по нему взгляда было поначалу проигнорировано: слишком мимолетное и равнодушное. Это были не невыразимцы: маги на глаза не показывались, разбежавшись по углам, как тараканы по кухне, и их внимание ситх ловил на лету. Нет, это был кто-то другой, уж слишком обезличенным был этот интерес. Если б не Сила — он так и остался бы в неведении. Виктор отметил это и вернулся домой, нагрузившись вкусностями. Следующие пару недель Виктор провел, медитируя, размышляя, составляя планы. Нападение невыразимцев чем дальше, тем больше выглядело логичным — для них логичным. Впрочем, очень многие властные структуры поступили бы так же — сильных и независимых никто не любит. Первая попытка провалилась, значит, они не могут ее не повторить. И раз на него не бросались с претензиями во время променада, значит, факт потери магов в стычке так и остался внутренним делом Отдела тайн. Вообще, чем больше Виктор узнавал про невыразимцев, тем больше его брови лезли на лоб от удивления. Этот Отдел был вещью в себе, маги, если туда попадали, часто словно пропадали с концами, забрасывая светскую жизнь. Они вели свои исследования, про которые обыватели знать не знали, пользовались невероятными привилегиями и были чудовищно высокомерны, воспринимая всех остальных как низший сорт и материал для исследований. В принципе, очень ситхский подход — что хочу, то и ворочу, и никто мне не указ. И окоротить таких можно только самыми радикальными средствами, по-хорошему они не понимают, считая слабостью. Виктор, поразмыслив, воспринял эту ситуацию как наглядный пример того, как поступать нельзя. И накрепко запомнил, чтобы самому не стать таким: считающим, что раз есть власть, то можно творить любую дичь, оправдывая каким-нибудь благом. Да, невыразимцы действительно стояли на страже, бдили и так далее: никто не отменял ни слуа с прочими фейри, с радостью готовыми сожрать — буквально — любого попавшегося на глаза смертного или сделать рабом; или обитателей темных планов, которых восторженные идиоты почему-то считают слабаками, готовыми подчиняться крутым призывателям. Не стоило забывать и о тех, кому могущество ударяло в голову, всех этих демонологов, доморощенных некромантов и Темных или Светлых лордов. Да и церковь бдила, и не только в Ватикане. И маглы, те самые пресловутые обыватели, и не только… Невыразимцы охраняли, устраняли угрозы и вообще держали этот хрупкий магический мир на плаву, вот только высокомерие магических Джеймсов Бондов зашкаливало, переходя все разумные и не очень пределы. Поэтому Виктор ждал следующего хода, и, судя по всему, маги его сделали. Оставалось только ждать. Виктор засел в замке, не выходя никуда, лишь изредка прогуливался, любуясь скалистым берегом и бурным морем, заодно занимаясь динамической медитацией. Неизвестный наблюдатель продолжал кружить вокруг, и Виктора пару раз аж трясло от непонятных предчувствий: он стоял на пороге каких-то глобальных перемен. Каких — непонятно, но явно неординарных. Еще через несколько дней Виктор, плюнув на все — поймать наблюдателя или даже просто понять, кто это, у него не получалось, — вновь прогулялся по Лондону, только на этот раз не магическому. Казалось, все в порядке: все так же сияли витрины, зазывали людей лавочники, бегали мальчишки — разносчики газет, и прогуливались добропорядочные обыватели. Но в воздухе просто висело напряжение — мир готовился к конфликту. Виктор забрел в шоколадную лавку — с бешеными ценами для избранных, заказал несколько конфет, чай и расположился в углу, развернув свежую газету. Напротив кто-то присел, ситх опустил газету и почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. Напротив расположился мужчина крепкого телосложения, среднего роста, с волевым лицом, обрамленным мягкой стрижкой, как на средневековых портретах, симпатичный, одетый добротно и дорого. На большом и среднем пальцах сияли золотые перстни с варварски огромными рубинами или шпинелями — массивные, грубоватые, явно очень старые, даже огранка камней казалась простой — единственное, что выбивалось из образа благообразного почтенного джентльмена. Он не выглядел англичанином — не тот типаж, да и чувствовался лоск, до которого современным денди как до Луны, однако казался человеком. А вот Сила показывала совершенно другую картину: напротив Виктора сидело сотканное из света, плоти и теней мощное существо, за спиной которого раскинулись огромные крылья, звенящие кинжалами перьев. Пряди волос шевелились протуберанцами, глаза затягивали, как две черные дыры. Светящиеся существа мы. Следовало признать, что старый сморчок Йода был абсолютно прав. Вторая мысль была не настолько позитивной: внимание гостя сконцентрировалось многотонной плитой, черты лица, совершенные до отвращения, на миг поплыли и вновь застыли. Крылья щелкнули, складываясь, и Виктор понял, кто перед ним. Сидящее напротив чудовище было настолько прекрасным, что видеть это было невыносимо, особенно по контрасту с окружающим миром. — Всяк ангел ужасен, — непроизвольно прошептал Виктор, и Жиль де Ре улыбнулся, блеснув зазубренными акульими зубами.***
— Приветствую, — златоглазый нелюдь, вокруг которого клубилась первородная тьма, уважительно наклонил голову, Жиль кивнул в ответ. — Позвольте представиться — Виктор Марка, лорд Сит-ари. — Ги, граф де Краон, — тонко усмехнулся нефилим, по губам ситха пробежала ухмылка. Граф. Разумеется. Ведь со смертью Жиля род Монморанси-Лаваль потерял прямого наследника, титул перешел к ближайшей родне — Краон и Монморанси, постепенно вымершей, поделившей титулы графов де Бриен и сеньоров д’Инграм и де Шанти, ну а в настоящее время остались лишь Краоны — остатки некогда могучей и многочисленной семьи. И то Краоны остались лишь в магическом мире: многочисленные войны и революция даром не прошли, и слава у них была… не ангельская. — Позвольте принести вам глубочайшие соболезнования в связи с вашей потерей. Глаза Жиля на миг превратились в два бездонных провала, он медленно кивнул, молча разглядывая собеседника. Когда к нему неожиданно приперлись лаймы, захотевшие ни много ни мало нанять давно отошедшего от дел древнего отшельника-малефикара для убийства подозрительного магика, Жиль слегка удивился. Нет, не тому, что англы захотели загрести жар чужими руками — их привычная тактика, — а тому, что пришли к нему. Краоны, чьим именем он представлялся — сентиментальная память о давно умершем отце, — давно превратились в захудалую семью отшельников, о которых предпочитали вспоминать через раз и совсем не в связи с родством с бароном де Ре. Некогда процветающая магическая ветвь рода Краон потеряла не только магловскую родню, но и состояние, земли, а также влияние. Зато приобрела славу спесивых нелюдимых малефикаров, готовых проклинать все, что на глаза попадется, лишь из-за того, что утром встали не с той ноги. Ну или за плату. В обществе появлялись крайне редко, дружелюбием не отличались, поэтому Жиль в их редкие и нестройные ряды вписался как родной. Хотя… Он и есть родной. Жиль удивился, что лаймы не справились сами, — на островах своих чернокнижников хватало. Но… Жиль взял невозвратный задаток, обещав взамен подумать, и начал наводить справки: слишком обтекаемо говорили невыразимцы — уж этих гадов нефилим чуял, невзирая на любую маскировку. Заодно посмеялся: англичане расточали комплименты, звенели золотом, сулили разные блага, а сами не могли заглянуть за гламур: Жиль появлялся в обществе в виде безумного сухого морщинистого старика, считающего себя пупом земли, несмотря на дыры в мантии, от которого несло Тьмой так, что все живое в ужасе разбегалось с его пути или падало замертво. А еще нефилим чуял их презрение — высшие существа вынуждены иметь дело с разумным навозным червем. Одна из причин его так и не угасшей за века ненависти. Жиль смотрел на сидящего перед ним магика, явно видящего его, а не его маску, размышляя о том, что и раньше не собирался исполнять заказ англичан, а теперь тем более не будет. В конце концов, он обещал подумать. Он и подумал. Остальное — по отдельному тарифу.***
Виктор потом долго обдумывал неторопливую беседу с нефилимом под дегустацию шоколада и тихо радовался тому факту, что смог произвести на Жиля положительное впечатление. В дебри психоанализа сверхъестественного существа, которому уже пять веков, ситх, естественно, не лез, но хватило и просто вежливых соболезнований. И самое главное — искренних. Виктор действительно испытывал сочувствие к Жилю: видеть дорогу к могуществу, получить в руки чудо — и все потерять, не имея возможности получить второй шанс. Да еще таким образом! Если принять за рабочую версию, что дофин Карл не был сыном короля, а Жанна, наоборот, являлась носительницей королевской крови, то понятно, почему возродить династию после ее смерти было невозможно. Кроме того, ситх не поскупился, снова тряхнул мошной и получил разной степени достоверности слухи и сплетни многовековой выдержки, просеяв которые с изумлением понял, почему за якобы безродной Жанной шли самые родовитые дворяне Франции, которых не смущало даже то, что если Орлеанская дева и была дочерью короля, то явно незаконнорожденной — многоженство церковь одобрила лишь один раз, ненадолго и то только потому, что черная смерть выкосила чуть ли не две трети населения Европы. Явно не тот случай. Все дело в том, что Жанну считали наследницей всех трех королевских династий Франции — Меровингов, Каролингов и Капетингов. Каким образом такое получилось и кем в таком случае была ее мать — настоящая, а не та крестьянка, что приходила в суд как свидетельница, — ситх не знал и знать не хотел, но если в этом диком слухе было зерно истины, то понятно, почему повторить чудо невозможно. Впрочем, рыть в этом направлении не хотелось: Жиль все помнил, забывать не собирался, а уж прощать — тем более. Это было видно. Ситх после разговора долго приходил в себя — уж очень высокого полета птицей был его собеседник, Виктор вообще радовался, что ушел из лавки на своих ногах, целый, невредимый и без отсроченных подарочков типа проклятий. Но слухи заставили его шевелить извилинами, и следующий разговор прошел гораздо веселее. Виктор шагал по берегу, пытаясь проветрить закипающую от анализа поступившей информации голову, а поразмышлять было над чем. После эпидемии, скосившей гоблинов, маги развернулись во всю ширь своих хапужных душ. Ведь зеленошкурые не просто были банкирами, держащими всего один — или целый один — банк. Они полностью контролировали все финансовые потоки обитателей острова, крепко держа магов за нежные места когтистыми лапами. А это означало, что они держали под присмотром абсолютно всех обитателей магического мира Оловянных островов. Вон, когда Виктор захотел открыть счет — гоблины и глазом не моргнули, зато как взбесились, когда денежки забрал. А если вспомнить, что зеленокожие сумели пролезть и за пределы Великой Британии, то становится понятно, почему в семье Ротшильдов, во всех ее ветвях: Неапольской, Французской и Австрийской — произошел просто-таки мор, выкосивший три четверти из них. Почему в Америке ополовинились Морганы и Рокфеллеры — тоже банкиры. И почему так быстро очухались от кризиса англичане. Каждый маг имел счет в банке — и неважно, откуда этот самый маг приперся и какого он происхождения, поэтому переход финансовых потоков из рук в руки дал экономике огромный толчок. Исчез монополист, душащий ростки бизнеса по собственному разумению, за последние пару месяцев ситх видел массу открывшихся мелких магазинов, кафешек, производств… Невыразимцы явно списали все или почти все долги магов, особенно свои. Кроме того, использование золота в качестве платежного средства гарантировало, что инфляция будет минимальной — если не зарываться и не чеканить монеты с облегченным весом. И многое, многое другое… Экономика сейчас расцветет, а значит, Виктора ждут еще покушения. Невыразимцы не пойдут на попятную — слишком много факторов сошлось, даже то, что ситх уволок свои богатства в другую страну, и то играет против него, недаром решили нанять специалиста, и не их вина, что специалист оказался со своими тараканами. Они же не знали, что перед ними нефилим, имеющий зуб на англичан. Размышления прервались неожиданным появлением Жиля: благообразный джентльмен просто возник рядом с Виктором, невозмутимо шагая и постукивая изящной тростью. Ситх только скрипнул зубами и напряг щиты, прячущие мысли, сами собой свернувшие к истории Жиля. Завязался тихий и вежливый разговор, благо никого живого вокруг не наблюдалось и не ощущалось. Никаких пространных разглагольствований о погоде — только философия. Жиль получил отменное образование, еще будучи человеком, а уж сейчас, прожив пять веков и заработав невероятный опыт, нефилим так и вовсе являлся очень тяжелым и опасным собеседником. Приходилось отслеживать каждое произнесенное слово, а еще держать щиты, контролировать эмоциональную сферу и думать, что и как можно произнести. Жиля интересовало все, причем допрос он вел так ненавязчиво, что Виктор был в полном восторге и обалдении, что не мешало ему в свою очередь задавать каверзные вопросы. Невыразимцы не появлялись и не мозолили глаза, притихнув, Жиль, которого явно распирало от возможности поговорить с тем, кто четко знает, кто он, и не бежит с воплями прочь, оказался не против продолжить общение. Естественно, Виктор не мог не поинтересоваться делами давно минувших дней, и нефилим поделился подробностями — ведь он был очевидцем. — К сожалению, прошлого не вернуть, — вздохнул Жиль, от которого исходило странное смирение. — Все происходит по Его воле. Виктор кивнул, даже не собираясь оспаривать данное утверждение — он не идиот — или требовать подтверждений. — Остается только молиться и слушать Его… — Он ведь говорит с вами? — тихо спросил Виктор, покосившись на погрузившегося в меланхоличный транс собеседника. Для постороннего они выглядели как два достойных представителя высшего общества, а в Силе… В Силе рядом с Виктором шел пылающий светом ангел, задумчиво складывающий крылья. Жиль усмехнулся. — Да. — И что Он говорит? — Верь. — Не надейся? — Надежда — глупое чувство, — Жиль прищурился, любуясь серыми тяжелыми волнами. — Она разбивается, угасает, вспыхивает и тает. Вера? Вера, в свою очередь, гораздо более определенная. Она или есть, или ее нет. Вера движет горами. Вера… творит чудеса. — Но чудеса не повторяются, — проницательно отметил ситх. Жиль кивнул: — Не повторяются. Но приходят в свое время. — Именно поэтому вы не смогли вернуть Жанну? Жиль замер, по спокойному лицу пробежала судорога. Крылья распахнулись во всю ширь — не менее пяти метров! — хлестнув Виктора, который с трудом удержался от гримасы боли: в последнее время он чувствовал себя окруженным невидимым шлейфом, и этот самый шлейф словно обожгло раскаленными прутьями. Дав себе слово разобраться, что происходит, ситх выдержал разом потяжелевший взгляд нефилима. — Истинное воскрешение — прерогатива Господа нашего, — выдохнул взявший себя в руки Жиль. — Только Он может вернуть к жизни. Я, к стыду своему, не понимал тогда эту истину. Не хотел понимать. Считал в гордыне своей, что смогу вернуть надежду своей многострадальной родины. Увы… — он покачал головой, возобновив движение вперед, — я не понимал, что мало возродить тело. Главное — драгоценнейший дар небес — душа. Жанна ушла, она там и не вернется более, разве что в дни Страшного суда… Как все праведники. А заменить ее… Нет. — Она действительно была королевской крови? — не произнесенные слова повисли в воздухе. Жиль вздохнул: — Да. Она исцеляла золотуху наложением рук. Виктор вспомнил приписываемые истинным королям мистические способности и кивнул. Исцеление входило в перечень. — А Карл? — Нет, — злорадно блеснул акульими зубами нефилим и вновь помрачнел. — Я перестал пытаться, когда осознал и заплатил за свою глупость. Виктор остановился, переосмысливая историю. Если он правильно разыграет карты… Если информация правдива… Такой союзник — на вес даже не золота. А чудеса действительно происходят вовремя. И не имеет значения, почему так разоткровенничался нефилим. — Возможно… — осторожно начал ситх, — вы подошли к решению не с той стороны? — Что вы имеете в виду? — насторожился Жиль. — Вы пытались и не смогли вернуть Жанну. Это действительно невозможно — душа ушла в лучший мир. Но… может, вернуть величие сумеет ее потомок? — У Жанны не было детей, она была невинна! — нахмурился Жиль. — А ее родители… Невозможно! — Имея веру с маковое зерно… — улыбнулся ситх, — можно двигать горами. Если у вас сохранилась хоть небольшая частичка ее тела… Можно с Его помощью привести в этот мир ее прямого потомка. Сына… Или дочь. В глазах нефилима забилось пламя, под ногами начал плавиться песок. Виктор стоял, сдерживая дрожь, и мысленно возносил молитву, благодаря за то, что в свое время пришлось изучать проблемы клонирования и искусственного зачатия. Жиль хлестнул крыльями и исчез. Виктор выдохнул, едва не рухнув на мокрый холодный песок. В присутствии нефилима его трясло от нутряного страха, и ситх не стыдился это признать. Лишь полный идиот будет считать, что страх надо искоренять. Ни в коем случае! Нет страха — нет инстинкта самосохранения, призывающего к осторожности, нет осторожности — вляпаешься в ловушку. Другое дело, что нельзя позволять страху управлять собой, но в разумных дозах он жизненно важен для выживания. Жиль явно взял перерыв «для подумать», и ситх горячо поддерживал данное начинание. Надо было тщательно обдумать, чем грозит — ему — его же инициатива. В том, что Жиль согласится, он не сомневался: слишком велико искушение получить законного монарха. А в том, что Жиль будет пробивать потомку Жанны дорогу к трону, не было никаких сомнений. Кроме того, он и сам не удержится от попыток вернуть свое положение. Ведь Жиль был пэром Франции, стоял на вершине, он водил войска в бой и одерживал победы, причем в тяжелейшие для страны времена: в то время Франция была нищей и задрипанной тряпкой, которую рвали на куски все, кому не лень. Сейчас? Пик могущества Франции тоже давно прошел, она потеряла в результате Первой мировой войны все, что смогли урвать короли и Наполеон, президенты пыжатся, остатки недобитой аристократии и прослойка нуворишей тоже пыжатся, вот только от этого надувания щек толку никакого. Франция сейчас — ателье моды, а не великая держава, как было при короле-солнце или при корсиканце. Колонии утеряны полностью, лишь в Канаде еще теплятся остатки ностальгии, бюджет в минусе, безработица, обнищание и невероятный снобизм. Дескать, мы такие утонченные и вообще круче всех. Предложить восстановить монархию — а Жиль размениваться на мелочи не будет — все равно что взорвать ядерную бомбу. Этот ребенок не нужен никому на первый взгляд — и абсолютно необходим всем. Аристократия — старая и новая — захочет заполучить звонкие титулы и прилагающиеся к ним привилегии, про обязанности никто из них и подумать не захочет: недаром Монте-Кристо купил титул графа, ведь герб на дверцах придает вес и расчищает путь. Слишком сильна тоска обуржуазившейся Франции по блеску дворцов и нарядов, чтобы об этом ни думали. Следующей ухватится за золотую возможность церковь: плевать на протестантов, Париж стоит мессы. Ватикан не оставит потомка Жанны без внимания: во-первых, это возможность продемонстрировать, что Святой Престол не будет повторять старых ошибок. Во-вторых, это возможность отомстить за авиньонское пленение пап, и последующие попытки Филиппа Красивого и его потомков влиять на глав церкви. Рим такую оплеуху не простил, а наличие альтернативного центра власти в Авиньоне — тем более. Святой Престол лишь один, седалищ, пытающихся на него усесться, — гораздо больше, а значит, они тут же решат показать: смотрите, вот истинно католическое чудо, склонитесь и повинуйтесь! Сразу же пойдет наступление на англиканскую церковь, которая отделилась от Рима при Генрихе VIII, убившим этим решением целое стадо зайцев. Дескать, вот, смотрите, может, короли Британии и имеют длинную родословную, а вот как дело обстоит с одобрением их правления свыше? Как там с божественным благословением и дарами? Есть еще или потерялись где-то по дороге? А? Сразу усилятся позиции орденов, начнется миссионерская атака по всем направлениям. Тамплиеров, естественно, никто возрождать не будет, но остальные поднимутся на этой волне. В результате осложнятся отношения между государствами, и англы не удержатся от решения проблемы радикальным способом. Это они быстро. Естественно, ничего не выйдет — Жиль не допустит. Со слухами и прочим пиаром бороться будут другие, а нефилим всегда рядом, он не выпустит подопечного из поля зрения. Естественно, когда маглы облажаются — люди против полубожественного создания — это даже не смешно, в ход пойдет тяжелая артиллерия. А именно — маги. Как где, а здесь и сейчас монархи крепко держат магов за вымя. Вассалитет — это вам не баран начихал, эта штука покрепче цепей. Маги могут считать себя пупами земли, но есть вещи, с которыми и они вынуждены мириться. В крови греющих трон есть толика волшебства, и именно она не дает обитателям волшебного мира окончательно распоясаться. Король отдаст приказ, маги отсалютуют, попробуют исполнить распоряжение и… И вот тогда начнется самое интересное. Они тоже облажаются, потому что божественное благословение — это не шутка. Магия против него не катит. Никак. А вот Жиль не осрамится и покажет наглецам разницу в весовых категориях. Войну объявлять не станет, но показательную порку устроит. В этот момент в игру вступят все, кто давно точит на англов зуб. А таких… Британцы всем мозоли оттоптали, никого не пропустили. Сейчас тридцать первый год, скоро тридцать второй наступит. Гриндевальд самоустранился, но это не значит, что знамя, отброшенное за ненадобностью, не подхватили другие. Движение за права чистокровных — как будто у них что-то отбирали — заглохло, но ненадолго. Опять начались смутные шевеления. Причем не только среди волшебников — некий истинный ариец со звучным именем Адольф как раз уверенно штурмует Рейхстаг. С боем еще не взял, но позиции продвигает, на этот раз сам, а не с помощью магов. Хотя… Долго такое положение дел сохраняться не будет. Возможности начать войну и под шумок обделать свои делишки никто не упустит. Ведь война — это жертвы. Тысячи и миллионы жизней, океаны энергии. Что, Фламель откажется продлить жизнь? А сиды или слуа — просто пожрать вволю? Получить рабов? Вырваться на свободу? Положение магиков крайне спорно. С одной стороны — уважение, хвастовство наличием в родословной крови сверхъестественного существа, ведь это способности, склонности и прочее. С другой… Презрение. Существа поэтому и существа, что не люди. Вернее… Не маги. Это Виктор испытал на собственной шкуре. Да, маги улыбались, показывали хорошее отношение и посылали дары. Но они же тут же начали строить планы по его уничтожению, и ничего не дрогнуло. Ни совесть и хоть какая-то признательность, ни даже рациональные соображения банальной выгоды. Магик — это существо. Вот она, та простая и обыденная причина, лежащая в основе конфликта. Виктор сообразил это только сейчас, к своему стыду. Невыразимцы будут продолжать пытаться стереть его с лица земли, аристократы лишь наблюдают и не вякают. И поэтому он поможет Жилю. Не по доброте душевной, а из расчета на сотрудничество, которое будет крепким и долгим. Поэтому он клонирует Жанну — про сердце, бьющееся среди углей костра, Виктор не забыл. Поэтому он будет следить за разгорающимся конфликтом и направлять его в нужную сторону. Ведь если нефилим получит свое чудо, он начнет наводить свои порядки во Франции, а значит, прижмет распоясавшихся алхимиков и прочий сброд. И для Виктора в таком сотрудничестве — сплошная польза. А приближающаяся Вторая мировая… Может, и случится, но при совершенно других условиях.***
Жиль ворвался в кабинет, рывком распахнул дверки шкафчика. Серебряный реликварий тускло блеснул в свете магических светильников. Нефилим осторожно взял его в руки, промчался в маленькую домашнюю часовню и рухнул на колени, задирая голову. Потолочные росписи изображали стоящую на костре девушку, одетую в простое рубище кающейся грешницы. Дым и пламя окутывали ее ноги, но девушка смотрела в небо, на ее лице проступило блаженство, а не мука, и из туч на бритую налысо голову лился божественный свет, и ангелы простирали к ней руки и крылья. Стены были покрыты изображением сердца, истекающего кровью в углях, архангелов в доспехах и с регалиями. Жиль подполз на коленях к алтарю, поставил на него реликварий… и разрыдался. Впервые за долгие-долгие годы в груди пойманной птицей рвалась на свободу надежда. Бывший барон, бывший маршал, бывший человек плакал, прижимаясь к алтарю, целовал реликварий и горячечно шептал молитвы. От нервного напряжения Жиль впал в экстаз, он не видел и не слышал окружающий мир, вместо этого ему казалось, что головы касается узкая девичья ладошка, и тонкие пальцы, пахнущие елеем и миррой, а также ладаном, ворошат волосы и ласково касаются щеки. Он слышал невесомые шаги, доносящийся издалека серебряный голос Жанны, и вокруг пахло розами, которые она так любила. Очнулся Жиль полностью опустошенным, но в удивительно бодром состоянии духа. Он чувствовал себя обновленным, заново родившимся, а главное — у него вновь появилась достойная цель. Не банальная месть: когда потомки тех, благодаря кому Жанна попала на костер, закончились, нефилим, исполнивший первую часть мести, даже не мог понять, стоит ли осуществлять вторую: развалить Англию как государство. С одной стороны, вроде бы не мешало, с другой… руки опускались. А теперь и подавно этим заниматься не хотелось. По сравнению с возможностью получить прямого потомка Жанны все остальное казалось таким мелким и не стоящим внимания! Жиль встряхнулся, пробормотал благодарственную молитву и твердо встал на ноги. На реликварий устремился полный огня и веры взгляд. Плевать на выгоду и прочее, плевать на страны и их глав. Да на всех плевать! Сначала он воспитает потомка Жанны. Все равно, кто это будет — мальчик или девочка… Не имеет значения. Это будет ее дитя, и Жиль воспитает его как своего собственного ребенка. Лучше! Он из шкуры вылезет, но сделает все, чтобы ее ребенок рос в любви, заботе и имел все, что необходимо. Чтобы никто не смотрел косо, не строил планы на него, как на нечто неодушевленное. Если понадобится, он вырвет свое сердце, чтобы осветить путь малыша. И только потом, когда ребенок вырастет, когда у него появится опыт и свое мнение, вот только тогда он решит судьбу Франции. Достойна ли она этого чуда? А пока… — Я согласен. Этого хватит? — Да.***
Виктор изумлялся самому себе: вот какого хрена влез с головой в эту трясину? Какие черти укусили его за задницу, чем он думал и вообще думал ли? К примеру, о последствиях… Интриган недоделанный. На столе стояла запечатанная колба с кровью: сочного рубинового цвета, насыщенная кислородом. Живая. Ситх смотрел во все глаза, ошарашенно качая головой, — вот как это? Живая кровь умершего пять веков назад человека! Впрочем, человека ли? Жанна была признана блаженной, осененной божественной благодатью, а это уже совсем другой уровень. Совсем. Естественно, сердце он и в глаза не видел, но крови нефилим принес достаточно: в сосуде из чистейшего горного хрусталя, стоившего бешеные деньги, абсолютно инертного к магии и внешним воздействиям. Хрустальная колба еле видно светилась, и ситх ощущал легкое покалывание в подушечках пальцев, когда касался притертой пробки: этот факт не ускользнул от его внимания. В голове тут же замелькала разные мысли, ситх помнил, как больно жгло касание полуматериальных крыльев Жиля — есть над чем подумать. Виктор знал, что геноцид гоблинов выйдет ему боком, но как-то подспудно надеялся, что не так быстро. Наивный. Стоило признать, ошибся. Впрочем, он не жалел, и вернись он в прошлое — поступил бы так же. Однако, на тему шлейфа тьмы он подумает завтра, а пока надо решить, как будет происходить клонирование Жанны. Жиль настоял именно на этом варианте: он не собирался скрещивать чистую кровь своего личного божества с кровью какого-то смертного, пусть и благородного, или сверхъестественного существа. Даже своей. Виктор его понимал: представить, чем может аукнуться смешение генов Жанны с нефилимом, он попросту не мог, мозги буксовали и логика с фантазией отказывали. Прошерстив свои знания, ситх признал, что почти ничего не подходит, а для того, что подходит, нет оборудования, поэтому пожал плечами, забрал колбу и ушел к себе — медитировать. Раз Сила подсказала, как извести, почему бы ей не подсказать, как создать жизнь? На следующие несколько недель ситх перевел замок на осадное положение, предупредил телохранителей его не беспокоить и погрузился в медитацию, питаясь лишь водой. Что сказать… Аскеза повлияла на него благотворно. Виктору казалось, что Сила смотрит на него как на нечто неожиданное, искренне удивившее, причем положительно. Вихри Силы касались тонкими пальцами, поднимали за подбородок, заглядывали в душу. Ситх впал в своеобразный транс, в котором к нему приходили знания — с такой легкостью и готовностью, что становилось страшно. Создавалось впечатление, что этого ждали, и теперь на Виктора вывалили подробности целой череды ритуалов: очищающих, подготавливающих, созидательных и благодарственных. Оставалось лишь запомнить, перенести на бумагу и исполнить. Через две недели оголодавший ситх напился овощного бульона, разложил перед собой бумаги и принялся систематизировать полученные во время медитаций знания.***
Рослый блондин, коротко стриженый, одетый в простую монашескую рясу, подпоясанную веревкой, сошел с борта парома, легко затерявшись в толпе обывателей. Казалось бы, должно быть наоборот, уж слишком рослым и широкоплечим был монах, но взгляды словно обтекали его, долго не задерживаясь, таможня пропустила легко и быстро, а затем он словно растворился в толпе, и никто не видел, как он вошел в неприметную дверь под потрепанной вывеской, скрипящей на ветру. Еще через час монах уже спокойно спал в отдельном купе комфортабельного вагона, и никто его не беспокоил до конца поездки, словно не замечая плотно закрытую дверь. Выйдя в пункте назначения, монах уверенно направился прочь со станции, ласково улыбаясь пытающимся его соблазнить благами цивилизации зазывалам, и настырные мальчишки, вцепляющиеся в потенциальных клиентов гостиниц и пабов как клещи, тут же теряли интерес, стоило монаху слегка пошевелить пальцами. Он уверенно прошел сквозь толпу, свернул в переулок и шагнул в густую тень. Через секунду монах исчез, появившись через милю в тени дерева, и снова исчез, чтобы вновь появиться в тени под скалой. Он направлялся только к ему одному известной цели так, что казалось, его тянет туда, как магнитом. Солнце не успело сесть, а монах уже стоял на пригорке, рассматривая виднеющийся вдали, среди острых пиков скал, замок. Он повертел головой, пошарил в котомке, достал из маленького мешочка кусок кожи, и примитивная карта, начертанная бурыми чернилами, под взглядом монаха взбугрилась, обретая рельеф и глубину, четко и в мельчайших подробностях показывая замок и его окрестности. Монах изучил карту, сложил кожу, начавшую крошиться по краям, обратно в мешочек, спрятал его в котомку, осмотрелся и присел на ближайший валун. Бледно-голубые, практически прозрачные глаза с точками зрачков уставились на замок. Монах забормотал молитву, тихо защелкали бусины розария из простого темного дерева, блеснул металлический крест. Монах помолился, намотал четки на правую руку, спрятав в рукаве, встал и пешком направился к замку, совершенно не торопясь. Навалившиеся сумерки путешественника не испугали, он шел и шел, и лишь луна, изредка проглядывающая в прорехи в облаках, блестела в радужках глаз.***
Виктор тяжело выдохнул, развалившись на толстом ковре. Расчеты ритуалов шли долго и мучительно, но главное было готово: все схемы, все перечни, все требования были четко структурированы, изложены внятным языком и записаны тщательно и без ошибок. Оставалось лишь собрать необходимое и приступить. Покосившись на часы, ситх с трудом отскреб себя от ковра и потащился в ванную, а затем в спальню, жуя на ходу. Рухнув на кровать, Виктор натянул на себя одеяло, отрубившись через секунду, успев только подумать, что осчастливит Жиля вердиктом завтра. Или вообще послезавтра. А пока — спать. Где-то в глубине кольнуло беспокойство, слегка напрягшийся ситх попытался проверить окружающее, но усталость вырубила его в момент. А искра настороженности, не получив подпитки, погасла.***
Монах стоял в тени возле скалы, практически сливаясь с ней, и тихо шептал молитву, перебирая четки. Не сегодня. Но завтра отродье тьмы будет искоренено.