Не твоя ошибка

Я устало прикрыла глаза, уже несколько раз пожалев о том, что проснулась. Надо мной склонялся бородатый мужчина с толстыми очками и с явным непониманием в голосе, в котором проскальзывала едва заметная нежность, которая, кстати говоря, не присуща докторам, он причитал о моей реакции на неожиданное выздоровление, на котором давно поставили жирный крест: — Я вас не понимаю, — тяжело вздыхал врач в ослепительно-белом халате, — вам радоваться нужно, а вы… — он махнул рукой. — Это не ваша ошибка, вам незачем корить себя. Пришла моя очередь вздыхать. Естественно, ошибка не моя, но почему расплачиваться должна я? Что же могла натворить двадцатилетняя девчонка, чтобы лежать здесь и судорожно хватать воздух ртом? Ошибка, конечно же, кроется за нетрезвым водителем, но не сложно догадаться, кто расплачивается за нее больше, лежа в белоснежной палате №13. Или какая там палата? — Я не хочу радоваться, — тихо ответила я после долго молчания, чувствуя, как предательские слезы обжигают покрасневшие глаза, — просто не хочу… — Глупая, — коротко обрисовал он мое нынешнее состояние. — Я пока покину вас, но не беспокойтесь, скоро явятся ваш отец — ему уже обо всем сообщили. — А мама придет? А друзья? — тут же всполошилась я, не обратив внимание на новость, связанную с приходом отца. — Я… — он занервничал. — Понимаете, ваши друзья сначала навещали вас, переживали, но… — доктор замялся, хотя ему не нужно было продолжать, ибо все стало ясно. Но я их не осуждаю. Не каждый выдержит такого рода испытания. Я бы, к примеру, точно не выдержала. — А мама? — я закусила губу от поганого предчувствия, накатывающего на меня. — Я… — его лоб поблескивал от пота. — Пускай обо всем вам сообщит отец, — он быстро вышел из палаты, скорее всего боясь, что я могу задать еще несколько нелицеприятных вопросов. Я быстро-быстро заморгала, чтобы комната не расплылась в моих глазах. Откинув длинные запутанные волосы в сторону, я провела, немного царапая кожу, указательным пальцем по бледной шершавой ладони с неглубокими впадинами — морщинами и снова глубоко вздохнула: то ли от осознания того, что дела мои хреновые, то ли от того, что дышать было сложно — что-то внутри давило на легкие. Через двадцать секунд, так и не дав мне отдохнуть, ворвался тот самый бородатый докторишка в очках из золотой оправы и, запыхавшись, выпалил: — Дорогая, я не думал, что он приедет так скоро, но за дверью стоит ваш отец! — он обратил на меня сочувствующий взгляд. — Он может войти? — Нет-нет, — прошептала я, чувствуя, как больно трескаются сухие губы, — не надо, прошу… Только не сейчас. Я боялась его видеть. У меня всегда было живое воображение, на столько живое, что иногда я путала реальность со своим удивительным вымышленным миром. Мне казалось, что сейчас в палату, немного прихрамывая, войдет беспомощный, измученный тяжкой жизнью, старик с влажными пугающе-печальными глазами, под которыми залегли синяки от прерванного сна. Кажется, тоненькие стрелочки на настенных часах показывали полчетвертого утра, хотя я не уверена, потому что у меня всегда, сколько я себя помню, было просто ужасное зрение, и при этом я упорно отмахивалась от очков. Хоть что-то у меня осталось от прошлой жизни. — Но почему? — удивился доктор, приподняв рыжие брови. — Вы ведь так долго не видели его. Бог сотворил с вами чудо, вы радова… — Я не хочу радоваться, — помотала я головой, — пожалуйста… — я спрятала лицо в ладонях и, всхлипнув носом, неожиданно расплакалась, громко взывая. Казалось, поток слез было невозможно остановить. Если это чудо, дарованное мне Всевышним, то я стану атеисткой и предпочту рационализм. А что бы сделали вы, проснувшись после двадцатипятилетнего сна?