Еще не время

Лайма приветствует Себастьяна мелким дождём, и уже одно это, по его мнению, достаточный повод для ненависти. В местном кафе даже коньяк в кофе не добавляют, и мысленный список «Почему этот захудалый городишко — отстой» незамедлительно пополняется еще одним пунктом. Уэс сидит напротив с блаженным выражением лица, глупо улыбаясь и причмокивая после каждого глотка из бумажного стаканчика. — Официально заявляю: это лучший. Кофе. В мире, — говорит он, и в ответ Себастьян морщится. Уэсу двадцать три — слишком юный возраст, чтобы устраивать путешествие по памятным местам своего детства; в идеале, считает Себастьян, такой возраст не должен наступать вообще. — Почему ты такой мрачный, Смайти? Улыбнись! Хотя нет, лучше не надо, — сразу открещивается Уэс от своего скоропалительного пожелания, увидев на лице друга оскал, который нельзя принять за улыбку даже с натяжкой. — Да что с тобой сегодня? — Напомни мне больше никогда не спорить с тобой на пьяную голову, — недовольно ворчит Себастьян, а Уэс издает легкий смешок. Себастьян думает, что смеяться над чужим горем, — на самом деле, очень гнусно со стороны Монтгомери. — Господи, это же будут худшие выходные в моей жизни. В этом захолустье вообще есть где развлечься? — Конечно, есть. Гей-бар, например, — возмущается Уэс. — Тебе понравится, поверь мне. — Не сомневаюсь, — Себастьян невероятным усилием воли сдерживается, чтобы не поинтересоваться, откуда такие познания о том, понравится ли ему в гей-баре, и хочет добавить еще что-нибудь язвительное, но не успевает. Потому что кафе плывет перед глазами и вертится каруселью: Смайт думает, что похмелье спустя три дня после попойки — слишком суровое наказание, и тут же собирается сообщить об этом Уэсу, но, присмотревшись, понимает, что перед ним сидит не его лучший друг. Этот парень настолько поглощен домашним заданием, что обзору Себастьяна представляются разве что загеленная тёмная макушка и прикрытое рукой лицо. Смайт легонько откашливается, пытаясь привлечь внимание незнакомца, но тот его словно не слышит. Себастьян озадаченно смотрит на него, а потом резко ударяет кулаком по столу. И снова никакой реакции, разве что рука у Себастьяна теперь немного побаливает. — Эй, это уже не смешно, — восклицает Смайт, обращаясь к парню. — Я с тобой разговариваю! Вместо ответа его молчаливый собеседник лишь безучастно убирает ладонь, позволяя Себастьяну получше себя рассмотреть. От бровей домиком и несчастного выражения лица, по всей видимости, целиком и полностью посвященных написанному в книге, губы Себастьяна невольно растягиваются в улыбке. — А ты ничего, — говорит Себастьян, впрочем, не особо надеясь быть услышанным, но его сердце делает кульбит, когда парень вдруг поднимает голову, словно реагируя на его слова и глядя на Себастьяна. Смайт радуется, что смог вывести этого шутника на чистую воду, но медово-карие глаза просто смотрят сквозь него так, будто его не существует. — Ты меня не слушаешь, — спокойно утверждает Уэс, возвращая Себастьяна к реальности. Смайт лишь растерянно вертит головой во все стороны, выискивая взглядом странного парня. — Где он? Куда он делся? — Кто? — непонимающе моргает Уэс. — Парень за нашим столиком, — раздраженно уточняет Себастьян, продолжая высматривать кого-то в толпе. — Здесь никого не было. Господи, Смайт, что же это за трава такая была, если тебя до сих пор не отпустило? Нет, не отвечай, я не хочу знать. *** Во второй раз это случается, когда Себастьян ужинает в Брэдстикс. Один, потому что Уэс радостно унесся на какую-то встречу в стиле «о-боже-боже-мы-сто-лет-не-виделись-ты-совсем-не-изменилась», и Смайт правда порой задумывается, как так получилось, что он вообще общается с этим радужным идиотом. Атмосфера здесь, как и в любом другом ресторанчике: тихая, ненавязчивая музыка фоном, снующие с подносами официантки, приглушенные разговоры за столиками. Сначала Себастьян совершенно не замечает изменений — до тех пор, пока ему в тарелку не приземляется ярко-розовый воздушный шарик, а слух не улавливает знакомую мелодию. Смайт поднимает голову, чтобы обнаружить, что весь зал украшен сердечками, шариками и фонариками, на сцене уже вовсю отплясывают три девушки с микрофонами, а за их спинами красуется огромная надпись «Хижина Шугар». Он осматривается, пытаясь осмыслить, когда же успел попасть на тематическую вечеринку, посвященную Дню святого Валентина, и — господи, от розового у него рябит в глазах — видит, что его недавний «глюк», пританцовывая на ходу, пробирается к сцене. Себастьян позволяет себе пару секунд полюбоваться обтянутой чёрными джинсами задницей этого парня, который, между тем, уже занял свое место на сцене у микрофона и присоединился к девичьему трио. Себастьян задним числом думает, что пора бы ему паниковать, махать руками и лопать шарики (но это просто потому, что они мерзкого цвета), но у паники нет шансов: «глюк» (да, он будет продолжать называть его именно так за неимением других вариантов) исполняет свою партию, и, если честно, песни B-52 еще никогда не были так хороши. Присутствующие в зале лавируют паровозиком между столиками, и Себастьян подавляет желание к ним присоединиться, подозревая, что это будет выглядеть очень нелепо, и, в общем-то, он прав, потому что из этого фееричного по всем меркам видения его выдергивает голос официантки. — Не желаете еще чего-нибудь? — мило улыбается она, и Смайта внезапно накрывает то разочарованное ощущение, когда тебя с утра разбудили, не дав досмотреть сон, и ты точно знаешь, что пропустил всё самое интересное. — Счёт, пожалуйста, — ворчит он, отмечая, что аппетит у него пропал начисто. Когда он возвращается домой (то есть, технически это, разумеется, дом Уэса), сам Уэс еще не вернулся, а его родители в гостиной смотрят телевизор, поэтому Себастьяну удается проскочить мимо них, буркнув слова приветствия, в ответ на которое оба отвлеченно и синхронно кивают, и подняться на второй этаж. «Боже, храни Уэса с его незапароленным ноутбуком и iTunes», — думает Смайт, вбивая в поиск запрос «В-52 - Love Shack» и торопливо барабаня пальцами по столешнице в ожидании. Скачав желаемую песню, Себастьян ставит её на повтор и, откинувшись на спинку кресла, закрывает глаза. *** В третий раз это уже совершенно не смешно, вот что. Мало того, что Уэс потащил Себастьяна с собой «посмотреть школу, в которой он учился» (кто вообще приходит в школу после её окончания?), так еще и сопровождал всё это буйное в своей унылости действо совершенно излишними подробностями. — Это комната хорового кружка, — полным энтузиазма голосом вещает Монтгомери, и Себастьяну дико хочется снять с полки трофейный кубок за победу на Национальных соревнованиях и легонько приложить им друга по голове. В профилактических целях. — А на этой фотографии мы с нашим руководителем, мистером Шустером, — пока Уэс рассматривает застекленный шкаф с призами и грамотами, лицо Себастьяна приобретает страдальческое выражение, а когда друг поворачивается к нему, он даже, кажется, успевает изобразить неподдельное любопытство. Мимы обзавидовались и рыдали бы горькими слезами, наблюдая за этой картиной. — Тебе совсем неинтересно? — чуть улыбается Уэс. — С чего ты взял? — спрашивает Себастьян, пытаясь звучать оскорбленно, но ему это не совсем удается. — Я вижу твое отражение в стекле, Смайт, — объясняет Уэс, и Себастьян изо всех сил пытается сделать вид, что его здесь нет. — Еще какие-нибудь достопримечательности? — Только спортзал, — невинно отвечает Уэс, и Себастьян тяжело вздыхает. — И что там? — Ничего. Кроме воспоминаний о крышесносном сексе с Сантаной Лопез, конечно же. Спортзал МакКинли Хай выглядит обычно. Ничего выдающегося, если забыть о том, что именно здесь Уэсу дала главная стерва школы, Сантана Лопез. Внимание Себастьяна почему-то сразу же привлекает боксерская груша в конце зала. Сам он никогда не занимался боксом: музыкантам вообще этот вид спорта противопоказан, но сейчас он не может удержаться и протягивает руку, чтобы прикоснуться кончиками пальцев к чёрной коже. Ему не дает этого сделать звук ударов, эхом разносящийся по залу. Себастьян отворачивается, выискивая глазами Уэса. — Эй, ты это слышал? — спрашивает он, обращаясь к Монтгомери, но так и не дожидается ответа, а звук, тем временем, становится только громче, и в какой-то момент Себастьян понимает, что его источник — боксерская груша за его спиной, хотя он готов поклясться, что рядом с ней никого не было, кроме него. И Себастьян, кажется, догадывается, что увидит. Точнее, кого. Уже знакомый ему незнакомец мутузит грушу так, словно между ними какие-то личные счеты. Себастьян мысленно записывает еще один факт в свой список под названием «Что я знаю об этом парне?», и на данный момент он достаточно короткий: учится, поет, танцует, боксирует, сексуален во время всех перечисленных действий. Себастьян наблюдает за тем, с какой яростью его «глюк» наносит удары, как пот стекает с вьющихся тёмных волос вниз по шее, как напрягаются мышцы на руках. Смайт даже жалеет, что Уэс не трахнул Сантану Лопез в душевой, тогда самому Себастьяну точно было бы обеспечено очень горячее зрелище. — Слышал что? — орет ему на ухо Уэс. — Ты случайно не трахал Сантану в душе? — вопросом на вопрос отвечает Себастьян. Уэс только привычно закатывает глаза. *** — Тебе надо отвлечься, — заявляет Уэс однажды вечером. — Что? — переспрашивает Себастьян, снимая наушники. — Говорю, тебе надо отвлечься. Сидишь тут, постоянно слушаешь эту дурацкую Love Shack. Сходи в «Скандалы». — Мило, что ты заботишься о моей личной жизни, Уэсли, — ухмыляется Себастьян. «Скандалы» не сравнятся ни с одним гей-клубом Нью-Йорка, но Себастьян готов признать, что именно в этом их очарование. Он начинает с бутылки пива возле барной стойки, присматриваясь к танцполу, когда замечает подозрительно знакомую спину в толпе. Смайт торопливо расплачивается за выпивку и направляется к парню, про себя думая: «Пожалуйста, пусть он будет настоящим». Он легко касается плеча незнакомца, и тот поворачивается к нему. Себастьян всматривается в его лицо и разочарованно вздыхает. Просто похож. — Я обознался, — бросает он, и, немного подумав, добавляет, — но ты тоже подойдешь. *** — Ты ждешь меня прямо как ревнующая женушка, — устало смеётся Смайт, тихо прикрывая за собой дверь в комнату. Уэс отрывает взгляд от книги. — Ты… трезв, что ли? — удивленно спрашивает он, и Себастьян утвердительно кивает. — Тогда позволь тебя осчастливить: мы завтра уезжаем. Рад? — Еще как, — тихо отвечает Себастьян, растягиваясь на своей кровати и глядя в потолок. *** В Нью-Йорке всё прекращается, и Себастьян не уверен, доволен он или расстроен по этому поводу. С одной стороны, это значит, что с его головой всё в порядке («А вот это спорное утверждение!» — завопил бы Уэс из соседней комнаты, услышав подобное), но с другой, он был бы не против еще раз взглянуть на свое «видение». Ближе к октябрю его настолько выматывают учеба и работа, что думать о чем-то постороннем совершенно нет сил: по будням Себастьян превышает свою дневную норму кофе примерно в два раза, по понедельникам — в три, зато по выходным отсыпается за всю неделю, и даже Уэс старается его напрасно не будить. После столь приятного для него двенадцатичасового сна Себастьян обычно уходит в отрыв, что вполне закономерно объясняет троекратное превышение дозы кофе по понедельникам. Утром он спешит на занятия, пытаясь на ходу пить кофе и при этом не обжечься. Затея не имеет успеха, Себастьян отвлекается и тут же врезается в прохожего. — Простите, — резко произносит Смайт, а потом поднимает взгляд на незнакомца. Несколько секунд он просто таращится, и, нахмурив брови, понимает, что уже видел его раньше. — Чёрт, — выдыхает он. «Я ведь тебя всю жизнь искал», — проносится в его голове, и, судя по ответной ухмылке, Себастьян подозревает, что сказал это вслух. — Привет, — широко улыбается парень и протягивает руку. — Меня зовут Блейн. На занятия в тот день Себастьян так и не попадает.