Последний приют

Последний приют. Запястья обжигал холод стали. Слипшиеся от какой-то дряни ресницы дрогнули. Открыть глаза удалось попытки с третьей – сквозь узкую щёлочку можно было видеть лишь сумрак вокруг да смутные очертания предметов. Нет, слишком плывёт всё, подёрнутое сизой дымкой – лучше смежить веки и прийти в себя после... А после чего, кстати говоря? Наверное, это можно было назвать глубоким обмороком, вызванным болевым шоком. Или по голове слишком сильно прилетело чем-нибудь тяжёлым, что тоже возможно – в памяти на этот счёт не осталось абсолютно ничего. Только губы, растянутые в приятной доброжелательной улыбке, и глаза. Наверное, в тот миг эти глаза, бывшие зеркалом истины долгие-долгие годы, убили что-то внутри. В них не было более того дружелюбия, огоньков беспокойства за своих товарищей, — да, товарищей! – спокойной мудрости. Тёплая, словно весна, сирень глаз вмиг превратилась в лавандовый лёд, незнакомый, обжигающий своей холодной чуждостью. Чужой. Чужой Бьякуран, не их. Кикё попытался пошевелиться, но едва не застонал от пронзившей всё тело острой боли. Похоже, те мóлодцы из Варии оторвались на нём на славу – после ещё одного крайне неудачного движения бывший Погребальный Венок вообще перестал чувствовать как затекшие ноги, так и заведённые за спину и скованные чем-то холодным, — быть может, наручниками, — руки. Захотелось сплюнуть накопившийся во рту прогорклый и омерзительный вкус, но тут же горло начала раздирать мучительная жажда, почему пришлось сглотнуть. Вторая попытка осмотреться оказалась куда более успешной, нежели первая – глаза уже слушались, хоть перед левым картинка и продолжала плыть. Не трудно догадаться, что светлую кожу украшает шикарный пурпурный синяк. Вокруг царил сумрак. Не непроглядная темень – по-прежнему можно было различить контуры стола, возле которого и лежал Кикё прямо на полу, пары стульев, шкаф, падающий сквозь окна серебрящийся лунный свет, играющий бликами на стекле серванта. Не густо – в том плане, что много эти предметы не скажут. Где он? Что стало с Бьякураном, какая судьба его постигла? И, что самое главное, почему ещё жив он сам? Отвечать на копошившиеся в голове, словно рой пчёл, вопросы никто не торопился. Кикё пытался считать громкое тиканье секундной стрелки, но очень быстро сбился. Может, прошёл час, по внутренним ощущениям мужчины, а может, даже два, хотя казалось, будто он лежит ничком, уткнувшись лицом в ворсистый ковёр, вдыхая в себя его пыль, будучи не в состоянии даже перевернуться на спину, так как малейшее движение отдавало нестерпимой болью, целую вечность. Лежит, как тряпичная кукла, старая, разорванная, никому не нужная, выброшенная на помойку. А именно это Бьякуран и сделал – спокойно избавился от тех, кто рос и развивался, как личность, под его крыльями, как избавляются от ненужного балласта, равнодушно пожертвовав даже маленькой капризной, жестокой не по годам и эгоистичной, но такой родной Блюбелл, которая, так же, как и все они, всего лишь хотела показать себя полезной. А теперь её кости тлеют где-то на том берегу. Глаза, уже успевшие привыкнуть к темноте, ослепил яркий электрический свет, заставляя зажмуриться. Тонкий от природы слух уловил шаги сразу нескольких пар ног – уверенную поступь, по-кошачьи мягкие шаги и ещё одни, обладатель которых замер возле двери. — Вроооой, очухался, кусок мусора. Открывай глаза, мразь! Мужчина инстинктивно зажмурил глаза ещё крепче, ожидая чувствительного удара ногой по рёбрам, в живот или в лицо, но ожидаемого физического воздействия не последовало – обладатель громоподобного голоса ограничился словесным оскорблением. Тогда Кикё рискнул открыть глаза, окидывая вошедших взглядом. Как он и думал – варийский капитан, Хранитель Дождя, безумный гений-Ураган с чёлкой, скрывающей половину лица, и странный мальчик-Туман. Кажется, его имя – Фран. Он стоял, прислонившись спиной к закрытой двери, и даже не смотрел в сторону пленника. — Бел, кончай ржать, — сделал попытку оборвать тихий шелестящий смех светловолосого принца Скуало, но тот проигнорировал замечание, продолжая посмеиваться себе под нос. Его смех... Он действовал как-то угнетающе. Будто слышишь шёпот смерти. Если бы Кикё мог, он бы ударился головой об стену. Он почувствовал одну простую вещь – он сломлен. Сломлен не врагами, но фиолетовым льдом глаз единственного человека, которому он готов был помочь подняться до самых небес, дабы тот сиял ярче любого бога. И смех этого сумасшедшего блондина бередил черепки безжалостно разбитой души. Было больно – вместе с душой, с доверием, с восхищением, с искренней любовью, в грязь были втоптаны ранее несгибаемая воля и гордость. А больше у него и не было ничего – только чувство собственного достоинства и вера в человека, которому эта вера и даром не нужна. — Да заткнёшься ты?! – вновь вспылил сереброволосый Дождь, замахиваясь на принца рукой-протезом, словно на нашкодившего мальчишку. – Не вижу ничего весёлого! — Да ты взгляни на него, ши-ши-ши, — Бельфегор, успокоившись, отпрянул подальше от обнажённого клинка. – Я не могу смотреть на него спокойно. На червяка похож. Кожу головы опалило болью – Скуало, присев на корточки, вцепился в бирюзовые волосы поверженного неприятеля, заставляя его приподнять голову, всматриваясь своими хрустально-прозрачными глазами в его прищуренные от яркого света потухшие и уже безжизненные синие. — Толку нам от такого ничтожества? – бросил он, с силой впечатывая Кикё щекой в ковёр, позволяя необычного цвета кудрям выскользнуть из цепкой хватки. Потрошитель в ответ лишь вновь засмеялся своим раздражающим шипящим смехом. Хотелось попросить его замолчать, но мужчина не стал открывать рта. Все слова уже давно сказаны, его песня спета. Если у этих варийцев нет другого развлечения, кроме как поглумиться над сражённым и сломанным человеком, пусть. Он стерпит – рано или поздно, но им надоест, и тогда придёт спасение в виде тёплого дыхания смерти. — Никакого. – Бельфегор как-то совершенно нехарактерно для себя пожал плечами. – Принцу скучно, разбирайтесь тут сами, а я к себе. — Ладно, — ворчливо откликнулся Скуало, поднимаясь на ноги и отряхивая руку так, словно испачкал её в грязи. – Пусть до утра валяется, потом пришлю Леви, чтобы прихлопнул да труп выкинул. Пошли, ты должен мне партию в шахматы. А будешь опять сбивать меня замечаниями не к месту – получишь по своей королевской морде! Кикё устало прикрыл глаза, радуясь тому, что шумная компания наконец-то ушла. Теперь свет на его будущее пролит, осталось терпеливо дождаться восхода солнца, чтобы отправиться туда, вслед за Дейзи, за Блюбелл... За всеми остальными, кто верой и правдой служит своему Богу, оказавшемуся коварным Дьяволом. Почувствовав на себе пристальный взгляд, мужчина чуть шевельнулся, вновь поднимая горящие, будто обожженные, веки. Мальчишка не ушёл со всеми – он остался стоять у двери. Поймав взгляд пленника, иллюзионист выпрямился, отстраняясь от двери, и опустился на корточки прямо перед бывшим Погребальным Венком. — Падать всегда больно, особенно с такой высоты, — произнёс Фран, не сводя внимательного взгляда цепких аквамариновых глаз с лица Кикё. Его ладони покоились на коленях, и вообще выглядел он весьма расслабленно, будто и не в одной комнате с могучим противником находится, пусть и со скованными руками. Хотя, принц был прав – он жалок. Похож на дождевого червя, размазанного по асфальту чужим ботинком. Лучше бы ему дали сдохнуть там, на поле боя, чем тащили сюда, издеваясь до последнего. – Знаете, — руки соскользнули с колен, обнимая их и устраивая подбородок на тыльной стороне правой ладони. – Босс велел передать Вам, что Вы отныне Хранитель Облака Варии. Наверное, что-то отразилось на лице Кикё, потому что мальчик пояснил. — У Вас есть выбор, конечно же – дожить до рассвета и попрощаться со всеми нами или... мне продолжать? — Не нужно, — неожиданно хриплым голосом отозвался мужчина. Что за дурацкая игра – дать человеку, уже простившемуся с жизнью, понять, насколько он ничтожен, опустить, разбивая последние осколки гордости, сравнить с червём, чтобы тут же предложить такую должность? Это значило многое. Держаться в старой жизни больше не за что, всё дорогое уничтожено, стёрто в пыль и рассеяно над океаном, океаном, чьи волны Кикё так любил. Это значило... Найти новый смысл жизни... Но вот так встать в один миг плечом к плечу с бывшими врагами? — Почему мне об этом говоришь именно ты? — Очередная хитрая уловка Бел-семпая, я так полагаю. Он же псих. – Фран пожал плечами, доставая из кармана крохотный ключик, сверкнувший в темноте – ключ от наручников. – Я честен, как видите. Но на самом деле всё просто – когда-то у меня тоже был такой выбор. – На второй ладони блеснуло аккуратное кольцо с гербом Варии и гравировкой облака. Чем дольше Кикё смотрел в спокойные тёмные глаза иллюзиониста, тем отчётливее понимал, что в изумрудных радужках плещется не только спокойствие и уверенность в своих словах и действиях, но и, пожалуй, сочувствие. Жалость мужчине не нужна, ни под каким предлогом. Но сочувствие... Может, это не так уж и плохо, когда маленький мальчик, совершенно не похожий на тебя, не переживший столь тяжёлое предательство, просто по-человечески понимает его? — И я тоже падал, Кикё-сан. — Что? Какого чёрта? Врааай, ты жульничал! — Не нервничай, ши-ши-ши. Это же шахматы, как я могу здесь жульничать? Фигура белого коня со стуком опустилась на клетчатую доску. — С чего ты взял, что этот цветик-семицветик послушает Франа? – поинтересовался капитан, задумчиво окидывая «поле сражения» взглядом. — Я же гений. — Бел, ты что-то от меня скрываешь? – капитан с подозрением покосился на довольно ухмыляющегося принца, но в этот момент дверь гостиной распахнулась, пропуская иллюзиониста, а следом за ним — избитого, но твёрдо стоявшего на ногах Кикё. Плюнув на неоконченную партию, Скуало поднялся из кресла, направляясь к бывшему члену семьи Милльфиоре, и замер в какой-то паре сантиметров от него, безбожно нарушая личное пространство, пристально глядя в глаза. И Хранитель Облака не отвёл своего взгляда, твёрдо встретив тяжёлый взгляд ртутных глаз. То, что и хотел увидеть мечник. Вария не нуждается в сломанных людях — ей нужны лидеры и бойцы, полыхающие изнутри тем огнём, что толкает человека идти вперёд по жизни. Сила. — Сними эти идиотские пидорские серьги, ты варийский офицер, а не девка с улицы. Кикё вполне мог бы возмутиться – Потрошитель таскает на голове вполне себе женскую диадему, про Хранителя Солнца вообще лучше не вспоминать, но вместо этого мужчина покорно снял золотистые серьги, на долю секунды зажимая их в руке, чтобы тут же разжать пальцы, позволяя украшениям упасть в подставленную руку. Пусть эти серьги станут символом Кикё, одного из Погребальных Венков. И теперь, когда их нет, он встанет на ноги, он склеит свою душу, залижет раны, и будет жить. Будет жить без Бьякурана – без его улыбки, его взгляда, его идеалов. Дешёвых идеалов, на которые очарованный величием этого человека Кикё и повёлся. Но теперь всё будет по-другому. — Учти, это, — Скуало кивком указал на ладонь, на которой блестели серьги, – твоё обещание. — Как Ваше – вот эти лохмы, да, капитаааан? – протянул Фран, двумя пальцами берясь за одну из снежно-белых прядей и задумчиво рассматривая. Последовавшие за этим разборки мужчина не слушал, пропуская мимо ушей отборный итальянский мат, шипящий смех, внезапно переставший вызывать такое раздражение, попытки оправдаться, принадлежащие обладателю меланхоличного голоса. В действительность его вернула картинка того, как руки принца, пока Скуало отвернулся, сомкнулись на миг на талии иллюзиониста. И тогда Кикё понял – этот мальчик действительно мог понять его. У каждого в жизни есть свой идеал, ради которого падаешь и поднимаешься вновь, разбивая руки и ноги в кровь, но продолжая упорно идти. Воздух со свистом прорезало что-то, сверкнувшее в горящем в гостиной свете. — Хей, не расслабляйся, ши-ши-ши, — велел Бельфегор, с широкой улыбкой посылая в нового офицера, на пальце которого красовалось кольцо Облака, следующий нож.