Во сне и наяву

Во сне был огонь. Много огня, вездесущего и кусачего. Он жалил не так уж и больно, но едва Аврора делала шаг в сторону, собираясь отыскать выход из этого кошмара, пламя ревниво вскидывалось, пыталось коснуться волос и лица. В гудении его слышался смех, и Аврора принималась плакать, падая на колени. Она сидела в огненной клетке вот уже целую вечность. Не было ничего вокруг: ни земли, ни ветра, ни воды. Пол, стены, потолок – все было соткано из пламени, оставалось только удивляться, как можно дышать в такой круговерти искр. Но это был сон, Аврора прекрасно осознавала его и поэтому не удивлялась. Поначалу она боялась: пламя, хоть и игриво, но кусало ее за нос, обжигающими пальцами трогало за плечи, запястья, лодыжки, пробиралось под многочисленные юбки, словно собиралось лизнуть там, куда в обычной ситуации нет доступа никому. Рано или поздно Аврора научилась избегать прикосновений, и тогда у огня появилось лицо. Очень знакомое, очень недовольное и очень женское. Малефисент. Ведьма, заточившая принцессу сюда. Отнявшая время, любимых и дыхание. Возжелавшая сердце, но получившая лишь смех в лицо. Ведьмы не терпят отказов, Аврора сумела в этом убедиться на личном примере. А потом заставила себе перестать бояться, осознав, что огонь ничего не делает ей, пока она не принимается искать выход. Пламя не сразу догадалось, что Авроре сквозь него не пройти в любом случае. Оно было как живое: металось из стороны в сторону, запутывало принцессе ноги, выламывало руки, сдирало заживо кожу, превращало ее в угли и горестно вздыхало, словно сожалея о содеянном. Пару раз оно прошлось по лицу, Аврора тогда долго визжала от боли, трясущимися руками ощупывая напрочь сгоревшие щеки, оплавившийся нос и сожранные огнем губы. Выжженные диким жаром глаза вытекали, лениво и неохотно, но эта боль была уже за пределами понимания. Аврора теряла сознание, а, проснувшись, обнаруживала, что все на месте: и рот, и нос, и глаза. Это была очень страшная игра, однако, когда принцесса привыкла к ней, игра кончилась. Словно все так и планировалось с самого начала. Иногда Аврора засыпала, не понимая, как можно спать во сне. Но она это делала и сквозь становящиеся полупрозрачными веки видела, как огонь, смиряя себя, ползает вокруг нее. Чувствовала, затаив дыхание, как он лижет щиколотки утратившим пыл языком, поднимается выше, пробирается под платье. И вот тогда ноги раздвигались сами, а тело впускало в себя самого странного из всех любовников, какие только могли быть у Авроры. Здесь у Авроры было много возможностей для того, чтобы удариться в воспоминания. Сначала с содроганием, затем с любопытством, а после и вовсе с вожделением рисовались в воображении полные губы Малефисент, то и дело складывающиеся в довольную ухмылку. Когда-то давно, в иной жизни, ведьма имела наглость приходить к принцессе, трогать ее ноги прохладными ладонями и предлагать несусветное. Если бы Аврора знала, что за свои отказы получит тюрьму, полную красного цвета, от которого болят глаза, то дважды подумала бы прежде, чем жаловаться отцу. Малефисент хотела ее для себя, и, только став заложницей собственного кошмара, Аврора твердо уяснила: тело – всего лишь расходный материал. Какая разница, целовал бы ее Филипп или Малефисент? Ласкали бы ее руки мужские или женские? Она стонала бы одинаково, выгибалась бы и обхватывала ногами, теснее прижимая себе. Аврора любила Филиппа, несомненно. Но за вяло текущую опаленную вечность принцесса успела привыкнуть и полюбить мысль о Малефисент внутри себя. Хотя бы потому, что так ей, возможно, удалось бы вырваться из заточения. После бесконечности в огне согласишься продать не только тело, но и душу. Когда среди языков пламени вдруг стала проступать чья-то тень, Аврора подумала о том, что ведьма почуяла смену настроения и пришла, чтобы затушить кошмар. Принцесса вскочила на ноги, вытягивая шею, жадно высматривая Малефисент, готовясь позволить ей все и даже больше, только бы ведьма вытащила ее из этой жары. Платье на Авроре давно превратилось в жалкие тряпки, едва прикрывающие наготу: возрождалось лишь тело, платье же становилось гаже и дырявее раз от раза. Принцессе было все равно: есть ли разница, в чем ходить, если чувствуешь только жар, а избавление от одежды не помогает охладиться? Сейчас Авроре казалось, что Малефисент прекрасно знает, в чем встретит ее узница, а потому и вовсе не было смысла смущаться. Авроре хотелось выйти отсюда. Любой ценой. И то, что придется раздвинуть ноги перед женщиной – совсем не такая ужасная плата, как думалось раньше. Тень скользнула вперед, и Аврора напряглась, чуть вскидывая подбородок. А затем разочарованно выдохнула, разглядев сквозь отчего-то забесновавшееся пламя чужое лицо. – Ты кто? – крикнула принцесса, пытаясь перекрыть вой огня. Она смотрела на смуглую девушку в странных мужских доспехах. Глаза незнакомки были раскосыми и такими же черными, как и гладкие волосы. Правая рука уверенно сжимала длинный меч. – Он сейчас нагреется, – попыталась предупредить Аврора, а через мгновение гостья с легким вскриком выбросила оружие прочь. Аврора присмотрелась: на ладони незнакомой девушки с ужасающей скорость вздувался безобразный огромный пузырь, заполненный жидкостью. Кожа вокруг него покраснела, обварившись, и выглядела ужасно. – Здесь нет воды, – бесхитростно поведала Аврора. – Я догадалась, – проворчала девушка, баюкая раненую руку. Аврора какое-то время с интересом следила за гостьей, затем спросила, хмурясь: – А ты как сюда попала? – Понятия не имею, – отозвалась незнакомка, не сходя с места. Пламя множеством мелких языков облизывало ее высокие сапоги. Аврора подумала, что в такой обуви здесь, наверное, жарко. – Это мой сон, – сообщила она буднично. – И я тебя не знаю. Как ты можешь мне сниться? Ей было любопытно услышать ответ, но не так, чтобы слишком сильно. Все эмоции ушли на ожидание Малефисент, а эта незнакомка… Быть может, ведьма послала ее вместо себя? Проверить, готова ли пленница выйти на свободу? Мысль о хитром плане Малефисент взбудоражила обычно спокойное сердце Авроры. Она даже сделала шаг вперед, порывисто и стремительно. – Кто ты? – настойчиво спросила принцесса. Ей безмерно захотелось коснуться девушки: кошмар был не только огненным и жарким, но еще и безмерно одиноким. Сердце не обманешь, пусть даже Аврора долгое время убеждала его в том, что сможет обходиться без людей. Не смогла. Потянулась, возжелала, попросила одним только взглядом. – Я Мулан, – хмуро ответила девушка, все еще держа на весу больную руку. – И я… я не знаю, где я. Голос ее сделался растерянным. Аврора довольно улыбнулась. – Я же сказала – это мой сон. Мой кошмар, – поправилась она. – Малефисент заточила меня сюда. Ты знаешь Малефисент? Аврора не думала, что Мулан скажет ей правду. И точно – девушка только покачала головой. А еще казалось, что известие о сне совсем не взволновало ее. Правильно – она ведь и так наверняка знает, что это такое вокруг и зачем. – И ладно, – легко согласилась с очевидной для себя ложью Аврора, подступая еще немного ближе. – Нам вовсе необязательно говорить о ней, так? Необязательно. Ведьма же все равно наблюдает – не может не наблюдать. Пламя взревело где-то за спиной, опалило волосы, больно стегнуло по спине, жарко выдохнуло на ухо какую-то угрозу. Оно не делало так слишком давно, и Авроре стало страшно. Страх отдавал привкусом застарелой крови и сладковатым запахом зажаренного человеческого мяса. О, этот запах Аврора давно научилась отличать от всего остального – ведь так пахла она сама, когда умирала в беспощадных объятиях огня, спеша возродиться через пару мгновений. Что ей следует сделать? Видение пронеслось вдруг перед глазами: пламя жадно набросилось на Мулан, опрокинуло ее на спину, навалилось сверху, вылизывая лицо, сдирая кожу, обнажая моментально чернеющие щеки, ткань которых так легко расползется под пальцами, если надавить. Принцесса знала – помнила – это ощущение: она сама с безумными криками погружала пальцы в поджарившееся лицо, сходя с ума от осознания. Сердце Авроры зашлось от существующего лишь в ее голове крика, разрывающего барабанные перепонки. Принцесса быстро коснулась правого уха, кривя губы: так и есть. Снова. Галлюцинации часто мучили ее раньше, и после них оставались следы. Кровь на пальцах можно было вытереть лишь о бедро, Аврора так и сделала, видя, что Мулан никак не реагирует на происходящее. Не пойдет. Так совсем не пойдет. – Помоги мне… – принцесса не знала, зачем прошептала это вдруг: Малефисент услышит, через пламя или просто так, и отомстит. Не выпустит, сожжет заживо и не позволит воскреснуть. Аврора не понимала, что сходит с ума, медленно и верно. Не удивлялась тому, что не сделала это раньше, ведь вечность ее была заполнена совершенным безумием. Не понимала она и то, зачем опустилась перед Мулан на колени, не сводя взгляда с лица девушки. – Помоги… Даже если она послана Малефисент, может быть, искренняя просьба тронет ее сердце? Огонь неистовствовал. Аврора со страхом чувствовала, как срываются с ее плеч последние намеки на одежду: пламя решительно нацелилось оставить свою пленницу голой. Расправившись с остатками платья, огонь лизнул было горячую кожу и отступил вдруг. Стало совсем жарко, принцесса поняла, что задыхается. Нельзя было медлить! Мулан не успела отшатнуться, когда почти сошедшая с ума от одиночества принцесса схватилась за пояс на кожаных штанах гостьи, дернула, срывая пряжку, и пустые ножны, звякнув, упали к ногам. Аврора нервно облизнула губы, старательно стягивая с Мулан то, что должно было неминуемо помешать. Она не умела ублажать женщин, не знала, что лучше для этого подходит, но язык ее, столь же горячий, сколь и огонь вокруг, смело коснулся нежной плоти между ног, едва принцесса рухнула на колени. Малефисент должно понравиться. Обязано. Мулан почти не сопротивлялась, и Аврора долго не могла понять, почему. На самом деле, волновало это ее не слишком сильно: происходящее – всего-навсего сон, незваная гостья исчезнет из жизни и из памяти, как только принцесса проснется. Во рту стало солоно, Аврора поспешно утерла мокрый подбородок и только тогда подняла взгляд. Жар ударил в лицо, вырываясь из живота Мулан. Аврора завизжала, падая на спину, закрываясь руками, стараясь тут же выбросить из головы то, что увидела. Руки Мулан были разведены в стороны, огонь обвил прочными путами запястья, содрал с них кожу, которая обгорелыми лохмотьями падала теперь вниз. В животе, от которого старательно отводила глаза снова начавшая сходить с ума Аврора, зияла почти идеально ровная дыра, обугленная по краям. Ни крови, ни кишок, только запах жареного мяса. Мулан не кричала. Нечем было: огонь добрался и до лица. Аврора отчетливо увидела, как сожрав губы, пламя с силой хлестнуло девушку по щеке, выбивая глаз, который тут же повис на кровавой нити, болтаясь из стороны в сторону. Принцесса омертвела: она чувствовала на языке вкус Мулан и боялась, что пламя может наказать ее за своеволие. Зачем Малефисент наказывает свою слугу? Или таким образом она показывает, как опасно связываться с ней и не выполнять требуемое? Сон кончился внезапно. Вот Аврора закрывала руками голое тело, пытаясь спрятать его от кусачих поцелуев огня, а вот она сделала резкий вдох, открывая глаза и садясь на каменном постаменте. Ее платье было в целости и сохранности, разве что немного усыпано землей и сухими листьями. Аврора не хотела думать, почему все кончилось. Ей просто мечталось никогда больше не засыпать. Сердце выскакивало наружу, и принцесса положила ладонь на грудь, намереваясь его успокоить. Тщетно. Филипп маячил рядом. Радостный, возбужденный, он рвался обнять любимую, вернувшуюся к жизни, но все внимание Аврора отдала человеку, снявшему шлем за плечом принца. Черные волосы, раскосые глаза и смуглая кожа. Живая и невредимая. – Это Мулан, милая, – поспешил пояснить Филипп, неправильно расценив взгляд Авроры. Мулан едва улыбнулась, но Аврора не смогла ответить ей тем же. И невольно облизнула губы, сглатывая, отчетливо понимая, что все же сошла с ума. – Прекрати, – пробормотала она, обращаясь к Малефисент, будто та могла услышать ее. На щеке Мулан красовался почти заживший ожог.