* * *
Он пролетал мимо морозных гор, не понимая, что творится с морем внизу: в разгар жаркого лета шумные воды заледенели. Что за чуднáя штука! С высоты Эренделл казался белым пятнышком — и ни одного зеленого пятна. На сердце у Джека было неспокойно. Метель накрыла Эренделл, и, поскольку сам Джек был к этому непричастен, ему не составило труда догадаться, кто мог призвать сюда зиму раньше срока. Во дворце царило странное оживление. Никем не замеченный Джек сновал среди людей, заглядывал в окна, подслушивал разговоры... Эльзы не было нигде, но ее имя везде звучало. «Королева Эльза». Королева. На троне сидеть, знал он, веселья не так уж много. Значит, Эльза все-таки вышла к людям. И случилась беда, понял Джек. Эльзы не было в королевстве; она сбежала; она одна. Ее нужно тотчас же отыскать. Но долго искать не пришлось. У верхушки высокой горы сверкало удивительное сооружение. Джек не мог не заметить этого сияния — холодного, блестящего отражения ледяных граней. Это был настоящий дворец целиком изо льда. Его размах и красоты поражали воображение — и ни одной неправильной линии! Гордыми шпилями замок стремился ввысь, к закрытому тучами солнцу. Посреди леса, посреди белой снежной пустыни, за пропастью, вдали от людей... Это могло быть только ее убежище. Прекрасное и отчужденное, как и она сама. Босой ногой Джек шагнул к дверям. И они, как по волшебству, распахнулись перед ним. — Здравствуй, Джек. Эльза не встречала его, но голос ее слышался сладким эхом во всем дворце. Оставив свой посох у дверей, мальчик отправился искать хозяйку. И чем дальше шагал Джек по ледяным изукрашенным залам, тем ближе он слышал ее. — Я так рада, что ты пришел. Все бесцветно. Лед кругом — прозрачен. Бесцветен ее тон и прозрачны чувства. Джек остановился, лишь когда увидел в одном из залов — самом большом, и просторном, и очень холодном — настоящий ледяной трон. Сложив чинно ноги, выпрямив спину, Эльза сидела на троне и смотрела на него синими глазами. Ее небрежная коса, сверкающий наряд, осанка, улыбка... Все говорило об одном: она свободна. Она сама себе хозяйка. И сама себе королева. Королева снегов, раскинувшихся вокруг дворца. — Подойди поближе, — сказала Эльза. И Джек подошел. — Сядь рядом. Джек сел у подножия трона. — Давай поиграем. Джек взял с пола ледяные кубики. На них были нацарапаны буквы. И он занялся составлением слова. Это было ее любимой игрой. — У нас впереди целая вечность, — произнесла королева Эльза, наклоняясь к нему и касаясь его волос. — Мой милый Джек... Ты видишь? Я наконец свободна. Если бы ты знал, как я счастлива... Ну же, я подарю тебе весь белый свет. И пару новых коньков. Поцелуй ее был холоднее всего, что знал очарованный Ледяной Джек.Часть 1
31 декабря 2013 г. в 00:02
Эльзу мучили сны. Сменяясь одно за другим, сновидения — пестрый ворох нечетких образов и едва различимых лиц — ложились тяжкой ношей у нее на сердце. И тогда принцесса металась в душном плену подушек и одеял, в бреду и бессилии.
Она видела королевский дворец, свой дворец, погруженный в вечную мерзлоту. Все кругом было сковано льдами: коридоры, огромные залы, опочивальни... Парадные двери и окна вмерзли намертво в толстые стены. И из этой ловушки не было выхода. Одиноко, испуганно Эльза бродила по бесчисленным комнатам, поднималась сотнями лестниц, надеясь (быть может, получится!) выбраться; выше, выше, на крышу, под голубое небо, к ясному солнцу!.. Но ее путь кончался у очередных дверей.
Она звала мать и отца и сестру — пусть откликнется кто-нибудь! Голос ее тонул в очарованной тишине. По углам выла вьюга. Эльза была одна.
Бегом, подобрав тяжелые юбки, в тронный зал... касаясь руками обледенелых стен, словно вслепую... Эльза путалась в веренице входов и выходов. Переваливалась через сугробы, шла сквозь пургу и метель... Из теней к принцессе тянулись крючковатые руки — всего лишь мертвеющие ветки деревьев, и она цеплялась за них подолом. Она шла сквозь стеклянный шиповник. Шипы мерцали; стволы деревьев кидали на Эльзу алые взоры.
Но до зала она всегда добиралась. Изо всех своих малых сил Эльза толкала массивные двери, а порывистый ветер толкал ее в спину.
И за дверьми ее ожидала вечно одна и та же картина: и отец-король, и мать-королева, и сестренка-принцесса, и старый дворецкий, и экономка, и слуги, и повара... все-все-все они глядели на Эльзу неживыми глазами, навечно застывшие ледяными скульптурами. И тишина. И одна лишь Эльза.
И бесконечное, тягостное чувство вины, в котором она тонула.
Выдираясь из цепких объятий снов, Эльза просыпалась в своей кровати, в милых ее покоях. Всякий раз принцесса дрожала как осиновый лист. То был не озноб, ведь ее тело холоду неподвластно... То был страх. Эльза кусала до крови бледные губы, спускала с постели тонкие ноги, накидывала халат. Она садилась, безмолвная, у окна. И от ее дыхания стекло покрывалось морозной наледью — тонким витым узором.
И тогда она плакала. Плакала и ненавидела себя и свое проклятье.
Порой она представляла, что за многие-многие мили от замка не было ни души... Что она в высочайшей башне, закрывшаяся от мира. Башня была бы ей домом, но не темницей. Не будь ее странного, неудобного дара, она бы, как сотни других принцесс, играла бы в игры, смеялась, шутила, пела... Совсем как Анна, ее дорогая сестра.
Но для проклятой Эльзы полное уединение — это предел мечтаний... И никаких замков ни на дверях, ни на истерзанном сердце. Добровольное отшельничество куда лучше, чем заточение против воли. Ей не пришлось бы скрывать свой дар — и ненавидеть его. Ей не пришлось бы плакать.
Предел мечтаний...
Но порой крошка Анна скреблась в двери опочивальни, и всякий раз Эльза внутренне обмирала: мечта таяла на глазах, но ледяной узор на стекле не таял.
Так проходили дни. Проходили ночи. Пролетали сезоны. Эренделл омывало морем и обдавало бризом. Швартовались и отплывали суда, улочки заносило желтыми листьями и укрывало снегом.
Тринадцатая зима Эльзы слегка припозднилась, но все равно наступила. Шальной ветер принес с стороны океана снегопад и белую изморозь. Эльза сидела у секретера, прилежно писала свои уроки, но перо в этот раз не слушалось, то и дело скользило в пальцах. Принцессе хотелось бы снять перчатку — так ведь будет намного удобнее, — но она не решалась. У изголовья ее постели оттаивал молочный кувшинчик, за который она спросонья, еще не остыв с ночного кошмара, схватилась голой рукой. Пара перчаток от раза к разу становилась ее лучшим другом — и злейшим врагом. Ее броней и кандалами одновременно. Эльза почти уже не печалилась. Она ощущала одну лишь скуку, и это по-своему было неплохо. Принцесса знала: если будет грустна, то и в комнате у нее (а не только на улице) пойдет снег.
Устав, она отложила перо. По обыкновению, подошла к окну, взглянула на Эренделл. С вечера ничто не предвещало зимы. Небо было безоблачным. Ветер крепчал, сквозняк насвистывал в щелях между рамами. Эльза в домашнем платье, сложив на груди руки в перчатках, глядела на улицы. Там суетились жители города, добрые и славные подданные. Они обрядились в мех и теплые сапоги. Они радуются зиме.
У Эльзы на сердце был только сквозняк.
Иногда на нее находили припадки ярости. Ей хотелось рыдать, биться в стекла, как птице в клетке. Она была еще очень юна и от этого непостоянна. Но ей нужно было бороться с яростью и обидой. А не то быть беде.
К ней приходила мать и усмиряла ее отчаяние ласковым прикосновением. Пусть приходила она ненадолго и только изредка, но Эльзе от этого становилось легче.
А иногда принцессе никого не хотелось видеть. И тогда она снимала свою перчатку и прикасалась к двери. Латунный замок обмерзал. Эльза читала — и никто, ни один человек не мог к ней войти. Не мог увидеть, что она смотрит остановившимся взглядом в одну и ту же страницу и плачет при этом, а слезы стынут льдинками у нее на щеках.
Итак, в эту зиму, в этот морозный день Эльза разглядывала уличные огни. Вечерело. У нее на столе горела свеча, но этому пламени было не согреть холодного воздуха в келье принцессы.
Эльза вдохнула всей грудью, прикрыла глаза. Она молчала... и слышала с нижнего этажа радостные восклицания Анны, которой купили новые теплые рукавицы.
Неожиданно Эльза взялась за тяжелую раму и приоткрыла окно. Ворвавшийся ветер почти притушил свечу. Принцесса протянула тонкую руку навстречу снегу, и пара-другая снежинок спланировали ей на ладонь. Они походили на белоснежные хлопья, ничем не отличаясь при этом от ее, Эльзы, колдовского снега.
Воздух был свеж.
— Как хорошо... — вырвалось у нее. Как хорошо, что она и ее горожане могут дышать одним и тем же воздухом.
Она поспешила прикрыть окно... Но не успела. Синие глаза пораженно распахнулись: она видела человека, и он будто летел по воздуху!
Точно-точно! Полу-очерченный силуэт, худой и долговязый, возник перед ней. Это призрак, решила Эльза, стоя ни жива ни мертва. Ведь люди никак не могут лететь по воздуху. Это призрак... или, быть может, колдун?
В руках у него была длинная узловатая палка. Взмахнув ею, худой парнишка (он приблизился, и принцесса смогла рассмотреть получше) напустил на ехавшую по дороге тележку снежные завихрения. Мигом толстяк-возница спрятал нос в ворот, укрываясь от налетевшей метели.
Парнишка смеялся. И весьма заразительно.
Смеялся он до того момента, как повернул свою голову и увидел застывшую от изумления Эльзу, которая, без сомнения, уставилась прямехонько на него.
На лице у этого чудака возник немой вопрос. Он подлетел поближе. Эльза, прикрыв рот ладонью, отступила от подоконника. Она не могла поверить своим глазам.
— Ты меня видишь? — спросил не то призрак, не то колдун, паря возле ее окошка.
Эльза робко кивнула. Но тут же взяла себя в руки. Сощурившись, она окинула его недоверчивым взглядом:
— Кто ты такой?
И тогда этот юноша (абсолютно седой, запоздало отметила Эльза, и к тому же бедно одетый) нагло уселся на подоконник и произнес:
— Можешь звать меня Джек.
Вид у него, вот ведь какая штука, был настолько же удивленный. И... радостный?
— Ты меня видишь, — повторил он уже с другой интонацией. — Ты меня видишь! — воскликнул он голосом, полным радости.
— Тише, тише! — взмолилась Эльза, боясь, что его могут услышать в замке.
— О, не волнуйся так, — махнул рукой этот странный Джек. — Никто даже не узнает, что я здесь. Никто никогда не знает. Только ты меня видишь и слышишь. Ты кто такая?
— Я — Эльза... — но тут же она опомнилась и сделала реверанс, держа осанку по этикету. — То есть... Мое имя — Эльза, и я наследная принцесса королевства Эренделл. Очень рада знакомству.
Она проделала это с напускным самообладанием, что не укрылось от незваного гостя.
— Твое высочество, получается... Ну а я — просто Джек, — хохотнул тот. — Без титулов, без званий и без короны. Неизвестного роду-племени... увы.
— Как же так получилось? — Эльза все-таки не смогла скрыть своего интереса. — Ты тоже... проклят? — добавила она с замиранием сердца.
— Вот уж не знаю! — развел руками парнишка, положив свою палку себе на колени. — Что значит «тоже»?
— Я все видела.
— Ты имеешь в виду...
И тогда Джек вскинул кончик своего посоха, а Эльза подняла глаза. Тонкая корочка льда теперь покрывала золоченую люстру.
Отчего-то на глазах у принцессы появились слезы.
— Ты умеешь, совсем как я.
С небывалой, невиданной прежде смелостью она стянула надоевшую перчатку и взмахнула рукой...
В четырнадцатую зиму Эльза снова повстречала своего удивительного гостя. Джек подружился с принцессой... но весной он исчез, и никогда еще теплые месяцы не тянулись для Эльзы так долго. Ей все чаще казалось, что Джек был всего лишь сном. С ним было не так одиноко, и его потеря стала бы невыносимой.
Но уже в первую вьюгу он постучал в окошко. Принцесса с закрытыми глазами сидела посреди комнаты, прямо на полу, подобрав под себя юбки и ноги в бархатных башмачках. Она держала обнаженные руки перед собой и глубоко дышала. Но, услышав стук, встрепенулась и не сдержалась: пальцы дрогнули — обледенел ковер.
Принцесса вскочила на ноги и распахнула окно.
— Я смотрю, ничего не изменилось, — улыбнулся Джек, забираясь внутрь.
«И ты тоже», — говорила ее улыбка.
«Милые мама и папа... Каждую зимнюю ночь меня навещает он...» — выводило перо. Вслед за этим Эльза комкала очередной листок.
Джек приходил к ней только ночами. Днем, говаривал он, было множество важных дел. Девушка знала, что ее друг от души веселится на улицах Эренделла, устраивая снегопады и снежные горки, заставляя замерзнуть свежее пиво в таверне, намораживая узоры на стеклах, кидаясь снежками в прохожих... В общем, развлекаясь без устали. Сама Эльза читала, вышивала (говорят, вышивание гладью укрепляет сосредоточенность) и каждую минуту ждала возвращения Джека. Он играл с нею в разные игры, обсуждал с нею всяческие занятные вещи («Ты разве не слышала о той лесной девушке с длинными-длинными-длинными волосами?») и занимал ее, скрашивая досуг. Эльза спала все меньше, но отчего-то не уставала. У нее появился друг, который делал ее счастливой... Какой тут сон?
Джек был холодом. А холод всегда ей был по душе.
В ночь пятнадцатой зимой Эльза и Джек играли в шахматы. Она учила его простейшим ходам с помощью ледяных фигурок, которые он сотворил, не моргнув и глазом. Принцессе такие тонкости пока еще не давались. Она вообще перестала снимать перчатки. Сердце ее отчего-то билось то тише, то чаще, и смеялась она так странно... Но все же смеялась. Случалось, что стул, на котором она сидела, промерзал до основания... А стоило ей ненароком топнуть ногой, как светлый паркет покрывался сугробами. Однажды Джек предложил сотворить побольше сугробов и устроить катания, как по горкам. Эльза резко отмела это предложение. И, прежде чем он обиделся, рассказала ему об Анне и о том, почему она, Эльза, прячется в своей комнате столько лет.
— А ты не думала, что твоя Анна может скучать по тебе? Эй, убери своего коня, так нечестно! — бурчал парнишка.
— Все честно, — отвечала принцесса, переставляя фигуры. — А сестре без меня только лучше. Она пока еще этого не понимает, но уж я-то в этом уверена. Я — чудовище, Джек.
— Не знаю, не знаю, — качал Джек белой своей головой. — Ты просто боишься, а с любым страхом нужно бороться! Отпустить и забыть его, словно и не было. Вот будь у меня сестра, я бы с ней — с родным человеком! — не расстался ни за какие коврижки.
Эльза коснулась его плеча. Ее жест был теплым, но глаза — холодны.
Больше Джека никто не мог коснуться... тем дороже была для него ее тихая поддержка.
— Но пока у меня есть ты, — добавил он, и Эльза заметила, что щеки у него покраснели. Он был милый мальчик. Чрезвычайно милый.
Если слуги и слышали, как принцесса — одна в своей комнате — говорит ночами сама с собой, то виду не подавали.
А в шестнадцатую зиму Эльза все-таки сумела создать три ледяных фигурки. Они были не так изящны, как у Джека, но зато совсем не таяли. Лучше всего у нее получались кубики. Эльза царапала на прозрачных гранях разные буквы и составляла слова. Она могла заниматься этим целыми днями — и целыми днями молчать. Да и с Джеком в последнее время разговаривала неохотно, хотя очень радовалась ему.
— Ты растешь, а я нет, — вздыхал Джек, наблюдая за ней с подоконника. — Почему так?
— Мне ли знать, — пожимала плечами Эльза. — Я расту и взрослею. Но я боюсь взрослеть.
— Быть взрослым здорово! — возражал ей Джек. — Взрослые, правда, странные люди, но им столько всего открыто!
— Например?
— Ну... Они могут идти, куда им угодно. Путешествовать, — перечислял ей друг.
— Путешествовать можешь и ты.
— Они еще и воевать могут. Видел я как-то войну — вот уж недетское дело! И не такое уж и веселое, — помрачнел вдруг Джек. — И что они в этом находят...
— Как бы там ни было, я ничего этого не смогу, — ровным голосом сказала принцесса.
— А это еще почему?
— Мне нельзя показываться, забыл?
— Ой, да брось! — Джек спорхнул на пол и уселся рядом с ней. — Ты же принцесса! Неужели тебе не хочется повеселиться? Хочешь, прямо сейчас отправимся вниз, на улицы? Поиграем в снежки? Покатаемся на коньках?
— Я не могу пойти с тобой, Джек, — Эльза отвела взгляд. — Я ни с кем и никуда не могу пойти.
А в следующую секунду она вскрикнула: зачарованный Джеком снежок угодил ей в затылок, а сам юноша парил под потолком и хохотал от души.
В прежние зимы Эльза бросалась снежками в ответ. Она уворачивалась от его «снарядов», пряталась за надежной кроватью и метко целилась...
Но теперь она молча встала, стряхнула снег, поправила свою строгую прическу и села за письмо — очень скучное занятие, как полагал Джек.
Но в семнадцатую зиму она таяла в его объятиях.
Бледная, похудевшая Эльза плакала. Вьюга пела скорбную песнь погибшим в море.
Джек сидел рядом и обнимал ее хрупкие плечи. У него не хватало слов. Но разве были нужны слова?
Пожалуй, что только два.
— Отпусти и забудь, — шептал Джек. — Отпусти... забудь...
Восемнадцатой зимой он наткнулся на наглухо запертое окно. Он долго и неотрывно глядел сквозь стекло, как Эльза часами стоит перед зеркалом, глядя в собственные глаза. Высокая, стройная, грациозная, она не двигалась с места и будто на что-то решалась.
Джек постучал, но Эльза и головы не повернула. У него чуть было не остановилось сердце: неужели теперь и она его не видит?! Он бы выбил стекло своим посохом, но почему-то не стал. Он видел: его принцесса будто сама ледяная фигурка. Гордый, бесстрастный ферзь.
Она выросла. Джек обиделся и ушел.
Но девятнадцатой зимой он нет-нет да и заглядывал к ней. Она всякий раз спала, и Джек мог беспрепятственно наблюдать. По подушке струились ее светлые волосы, под подушкой лежали обе руки. Она была очень мила во сне. Пожалуй, милее любого спящего ребенка; Джек, подглядывая в окна, перевидал многих таких детей. Однако Эльза частенько кусала губы во сне, и одеяло ее сбивалось. Ей снилось нехорошее. Джек смотрел и не вмешивался.
Но однажды... однажды она не спала. «Чем она занимается?» — недоумевал Джек, заняв свой обычный наблюдательный пост. Эльза мерила шагами свою поскучневшую, давно опостылевшую ей комнату и нервно комкала платок. Перчаток на девушке не было, и платок мигом заледенел; Эльза отбросила его в сторону, упала на колени и разрыдалась.
С потолка свисали блестящей гирляндой сосульки и сыпался снег. Все кругом было в наледи.
У секретера принцессы висел портрет. Джек знал изображенного человека — это почивший король, отец Анны и Эльзы, — но прежде не знал портрета. Раньше его здесь не висело... А теперь король взирал на свою бедную дочь добрым, но непреклонным взглядом. Джек никак не понимал чувств Эльзы, гадая, что происходит с нею. Его принцесса стала ему чужой. Больше она не подпускала к себе никого — и даже его, Джека. Он чувствовал себя отвергнутым и обманутым, вновь никому не нужным.
Но все равно не сводил с нее взгляда.