Через сотни разъединяющих лет

- Хочешь помочь ему, да? – негромко спросила Нова, усаживаясь возле Белль в кафе. Белль подняла глаза. - Так очевидно?- попыталась она улыбнуться. - Очевидно, что вы поссорились, и несложно догадаться, почему. Увидела мельком чудовище, да? - с понимающей улыбкой спросила фея. Белль взглянула в чашку, прикусив губу. - Он не такой,- покачала она головой. - Он - другой. Он был другим, я знаю. И он мог бы вновь стать прежним, только… Он цепляется за свою магию, хоть она и делает все это с ним, - в отчаянии закончила она, взглядывая на фею. Нова изучающее смотрела на нее. - Что ты о нем знаешь? - внезапно спросила она. – Я не имею в виду Голда или Темного мага. Я говорю о человеке Румпельштильцхене. Ничего, верно? - Он никогда не рассказывал. - Но ты бы хотела узнать его? Белль озадаченно нахмурилась. - Что ты хочешь сказать? И Нова вложила ей в руку треугольный прозрачно-голубоватый камешек. - Возьми. Когда стемнеет, сожми его в руках и думай о нем. Это работает только с теми, кого связывают узы истинной любви,- пояснила она. – Иначе от желающих заглянуть в прошлое Темного мага отбоя не было бы. - Прошлое Темного мага? - Ты видела чудовище,- мягко ответила Нова. - А теперь взгляни на того, кем он был. Я не уверена, но… я думаю, это может помочь. Тебе, или ему, или вам обоим. Белль взглянула на чуть засветившийся на ее ладони камень и покачала головой. - Но… это же будет… словно я врываюсь туда, куда он не хочет впускать меня. - Нет. Камень работает иначе. Он покажет тебе только то, что Румпельштильцхен- Голд, -поправилась она машинально, - и так рассказал бы тебе рано или поздно. И… тебе это нужно. Вам обоим. Белль молча сжала камень в ладони. Дождалась вечера. *** Она стояла перед небольшой, убогой лачугой. И мужчина с ребенком подходили к ней медленными ( потому что он тяжело опирался на палку) шагами. Белль замерла, но через мгновение поняла, что для них она невидима: барьер времени с их стороны оставался непроницаем. Сердце безумно заколотилось, когда она взглянула на него. На Румпельштильцхена- такого, каким он был прежде. Через миг Белль ударила острая - острее, чем когда-либо - боль за него. Потому что он станет Темным магом( которого она любила) и потому что Темный маг был ( когда-то) таким. Он моложе, и дело не только в возрасте. Он моложе, потому что в нем нет жесткости, и закрытости, и холода, и недоверия, и власти, и опасности. Темный Маг был окружен страхом, отделен от всех своим проклятьем, и он настолько привык к этому, что единое ее прикосновение потрясало его. А Голд держал всех на расстоянии своей холодностью, сарказмом и непроницаемостью. Этот человек, она поняла сразу, был незащищен. Уязвим. И у него были карие глаза, но они казались светлее, чем глаза Румпеля, - они еще не были покрыты столетним слоем боли, потери и сожаления. На лице все же лежала тень грусти, но она была мягка, мирна. И, когда он взглядывал в лицо идущего возле него малыша, с плеча которого он не снимал руки, в его глазах светилась радость. Она вошла вслед за ними в дом, и мгновенно заметила, как он съежился от слов, которые швырнула в него темноволосая светлоглазая женщина ( мать Бэя, поняла она), едва он переступил порог. Он не ответил ни слова, просто погладил сына по голове и, хромая, прошел к своему колесу. Мальчик выбежал, и теперь женщина заговорила свободнее. Слова едва доносились до Белль, и прошло немало времени, прежде чем ей удалось что-то разобрать. - Посмешище… вечно забиваешься в угол… не могу больше так жить… Он что-то ответил, и Белль видела, как с каждой фразой он все ниже и ниже опускал голову. Жена обвиняла его в чем-то, и он знал, что она права. - Если бы только ты сражался, как все остальные - как мужчины,- с едкой горечью нанизывала она обвинение на обвинение. - Если бы не помчался домой, как трус, как твой отец…И не говори мне, что сделал это для сына! Он заслуживает лучшего отца, чем ты! Его пальцы замерли, руки упали на колени, и она видела, как они дрожат. Он молчит, но его затрудненное дыхание говорит вместо него. Говорит ей, Белль. Он медленно, скорбно прикрывает глаза. И она теперь все знает о его ноге и хромоте и той трусости, о которой он говорил в библиотеке. И это не стало для нее неожиданностью. Она знала, всегда знала, что он не был смел, - не на самом деле. Но это было неважно. Она знала, что ему многого не хватало: мужества, и отваги, и умения принимать правильные решения. Так же как ему не хватало помощи, и любви, и доверия. И ее. А он уже поднял дрожащие руки ( так, будто привык получать удары в лицо и, храня молчание, подниматься вновь) к колесу. Он прядет и прядет, а Белль смотрит на точные, мерные движения, на терпеливое лицо. «Это помогает мне забыть"... Прядильное колесо внезапно вертится все быстрее и быстрее, и вот, все меняется перед ее глазами. *** Белль оглядела полутемный, накуренный трактир. Мать Бэя со смехом осушила стакан и бросила на стол кости. И Румпель - снова с той мягкостью, которая в этом мире и этой жизни сквозила в каждом его движении, жесте, взгляде - что-то сказал ей, а она громко рассмеялась. Сидевший возле нее мужчина задал ей вопрос. - Никто, всего лишь мой муж. Новый взрыв хохота, и она видела, как он вздрогнул от него, как смятенно перехватил посох, и отведя глаза, словно прячась от смеха, вскоре вновь посмотрел на жену, умоляя взглядом уйти отсюда, вернуться домой. В нем не было ни капли негодования на нее- только принятие и терпение. Сердце Белль сжалось, когда малыш Бей подошел к отцу, и она увидела, как Румпель положил ему руку на плечо тем оберегающим, любящим жестом, который она уже видела у него раньше. И ей отчаянно хотелось вырваться, броситься к нему, остановить все это. И сквозь боль за него, обжигающее негодование, пробивалось удивление- как они могут быть так слепы? Как.. могут так поступать с ним? Стены таверны раздались- она была на борту корабля. *** Она видела, как он бесшумно поднялся с постели сына. Она, стиснув руки, смотрела, как он шел к двери, и, казалось, хромота никогда не приняла ему столько боли, как сейчас. Дважды он останавливался, судорожно вдыхал, прикрывал лицо свободной рукой, и опять шел . Наконец он почти ощупью выбрался из дома, проделал еще несколько шагов и упал, уже не беспокоясь о шуме, на колени. И до нее донеслись сдавленные рыдания. Рыдания человека, который сказал своему сыну, что его мать мертва. ( И умолчал о том, что это случилось по его вине). Сухие, бессильные, безнадежные слезы. *** Когда она вновь увидела его, она узнала их: скорбную линию у рта, потухший, неподвижный взгляд. Что-то в нем сломалось в тот день, когда он не смог защитить жену, в тот день, когда выбрал сына. Она знала, что он научится жить с этим, как научился жить со многим. С насмешками и случайно пролетающими на его пути комками грязи, с полуленивыми толчками, которые отбрасывали его с дороги, с тем, что нет никого, кто кинул бы ему дружелюбное слово или просто протянул руку. Он научится. Он научился. И шло время, и подрастал сын, и Румпель менялся, на его лице появлялись новые линии, а та искорка оживления, которая еще мерцала в нем до ухода жены, потухла навсегда. *** Ночь была темна. Темная ночь, и шли по дороге двое. И человек, остановивший их, жестоко, глумливо посмеивался И отчаянный страх наполнил глаза Румпеля- она знала этот страх, прочла в его глазах, когда он в шахте думал, что не успел спасти ее. И сейчас он пытался сделать то же самое для своего сына; если он вообще когда-нибудь переставал делать это. Стражник швырнул ему в лицо то слово, которое преследовало его здесь всю жизнь. Трус. И он угрожал забрать Бея. И велел Румпелю поцеловать его сапог. И Румпель просил его. Как просил пирата. Как больше никогда никого просить не станет Слезы обжигали щеки, раскаленным железом перетягивали дыхание. Белль рвалась к нему, через границы времени, как много лет спустя будет рваться через прутья железной решетки, а еще раньше через его отвергающие ее слова, через его неверие, что кто-то сможет полюбить его, через собственную неуверенность, через страх, что не справится, - рвалась к нему, чтобы коснуться, помочь, взять за руку. Объяснить, что это не было поступком труса, что не все в его жизни всего будет так… что есть свет… Просто держаться за него и помочь ему собрать осколки. Потому что больше он уже не сумеет сделать этого для себя. Никогда. Пока не упадет ему на руки с лестницы неуклюжая девушка. *** И теперь она увидела так много. Она увидела все. Шрамы, следы, оставленные пережитой болью, которые сможет она прочитать через много лет в его глазах, руках, молчании и словах,- она видела, как они ложились на него, как зарубцовывались… И за все это время она ни разу не слышала его голоса. До этого часа. Темного, темнее, чем был путь через лес. - Я хром. У меня нет друзей. Единственное,что у меня есть - это мой сын. Если его заберут, то я истинно, истинно стану прахом. Белль не шевелилась. Словно отчаяние в его голосе, в измученных глазах, заледенило и ее сердце, навсегда улеглось там болью за него. Так и было. И спустилась тьма – пора возвращаться. Пора пробуждаться, пора встретить человека, о котором она столько узнала. Которого любила. И когда рассвет Сторибрука коснулся ее, она все еще слышала его голос: "Я истинно стану прахом". Но случилось иначе. Он, терпеливый, добрый человек с мягкими карими глазами и сердцем, наполненным любовью, стал - Темным магом.