Стороны света

Юго-Запад (Альбус) Если последний песок в часах моей жизни просыпался на Астрономической башне, то стрелки моего личного компаса перестали вертеться здесь, на Кинг-Кросс, когда Гарри рассказал мне о смерти Геллерта. Я избегаю названия «потусторонний» Кинг-Кросс, потому что неизвестно, какая из сторон «та», а какая – «эта», да и поезд здесь вполне материальный. Именно на его подножку я ступаю сейчас. Две ступеньки – два шага – и два воспоминания о человеке, который когда-то был для меня миром. Стороной моего света. Только сумасшедший назовёт Англию южной страной, но в то лето она поистине стала таковой. И дело было не в изнурительной жаре, сжавшей остров в тиски ещё на Пасху – дело было в моём новом знакомстве. — Альбус, ты вообще слушаешь меня? – Гриндевальд помахал перед моими глазами рукой. — Ты согласен или нет? — Согласен, — кивнул я. — С чем? – тут же прищурился он. — Со всем, — честно ответил я. Он притворно вздохнул и вдруг толкнул меня в плечо. — Ты же не слышал ни слова! — Сказать по правде, да. Я задумался, Геллерт. Он притворно зло выругался по-немецки, и мне внезапно очень захотелось пить. Или окунуться в озеро. Или просто сбежать подальше, потому что рядом с ним можно было свихнуться от жары, от света, от этого золотистого сияния, которое, казалось, окутывает его и слепит любого в радиусе десяти метров. Конечно, он знал, какое впечатление производит на меня, да и на всех окружающих, кроме, пожалуй, Аберфорта. Даже Ариана, видевшая его пару раз, восхищённо и влюблённо на него смотрела. Молча, но не отрывая глаз. Конечно, ему всё это нравилось. И, конечно, он нагло и беззаветно этим пользовался. Наши идеи были утопичны и трудновыполнимы, но Геллерт говорил, что люди пойдут за нами, и в это нельзя было не поверить. Я же шёл за ним. За светом. За своим Югом, совершенно забыв о том, что самый «южный юг» — это сияющие льды, где человеку не выжить. Первое дыхание этого могильного холода я почувствовал после смерти Арианы и известия о побеге Гриндевальда. Шаг. Первая ступенька. После того лета я напоминал себе Кая из старой сказки – мальчишку с ледяным сердцем. А через много-много лет Гарри, ушедший на смерть, рассказал мне то, чего я не знал о Геллерте. О его смерти. О его смехе. Но почему-то больше всего меня тронул рассказ о краже палочки. И я словно увидел это своими глазами. Закатное солнце осветило мастерскую Грегоровича. Вокруг поблёскивали завитки золотой стружки и пахло деревом. Он сидел на подоконнике, и солнце светило на его волосы, и он был похож на сияющего феникса. Лёгкий взмах палочкой – и Грегорович оглушён. И прыжок из окна. И смех. Минерва всегда говорила, что я слишком лояльно отношусь к выходкам Мародёров и их наследников по шалостям – близнецам Уизли. Я беспечно улыбался и говорил, что они – блестящие ученики. Только сейчас я могу себе признаться в том, что они так напоминали мне молодого Геллерта – яркого, талантливого, безумного и игнорирующего все известные законы и правила. Я понял это, когда представил Геллерта, Геллерта-феникса, Геллерта-мародёра на окне мастерской Грегоровича. Освещённого солнцем Ангела Западного окна. Я делаю ещё шаг и отпускаю всё, что было. Геллерт смог сделать то, на что не способен Волдеморт – раскаяться. А это значит, что он может ждать меня на конечной станции. Я в это верю, и впервые за долгие годы смеюсь. Кинг-Кросс пустеет и замирает в ожидании следующего поезда. Северо-Восток (Геллерт) Когда-то я влюбился в этот город с первого взгляда. Сам родом из деревушки, затерянной среди альпийских вершин, впервые попав сюда, я как круглый деревенский дурак, только и делал, что оглядывался по сторонам с открытым ртом. Правда, я быстро прижился здесь и стал своим, проводя в городе все каникулы во время учёбы в Дурмстранге. Сейчас город умирал. Собственно, он был уже мёртв – захвачен, истерзан, изнасилован и поставлен на колени дикими русскими с Востока. Я пока ещё держался, хоть и безумно устал. Мы стояли друг напротив друга на Курфюрстендамм (Ку-дамм, как называл её я, давно считавшей себя берлинцем), над нами был защитный купол, чтобы никто не помешал дуэли, а вокруг собралась толпа трусливых авроров со всего континента, даже не пытавшихся этот купол пробить. Не для этого они здесь были – их миссия должна была быть куда более приятная и безопасная – забрать мой труп или отправить меня в тюрьму. Короткой передышкой после череды безумных заклинаний воспользовался Альбус. — Что же ты вышел против меня один, Геллерт? Помнится, когда-то ты мечтал об армии инфери. Это, случайно, не они? Взгляд такой же пустой, – он кивнул на группу белокурых людей в чёрной форме с двойной руной «Зиг», стоявших поодаль за стеной защитного купола. — Это мои слуги-магглы, — нахмурился я. – С помощью которых, кстати, я завоевал почти всю Европу! — А до Англии так и не добрался. Боялся? — Кого, тебя? – я расхохотался. – Так ведь и ты, Альбус Персиваль, долго ждал, прежде, чем пытаться меня остановить. Почему так? Он молчал, и я восторжествовал. Я хорошо его узнал за то далёкое лето прошлой жизни. — Молчишь? А я знаю ответ. Ты боялся узнать, кто убил твою драгоценную ненормальную сестрёнку. Так вот, Дамблдор, это… Он не дал мне договорить, швырнув невербальное заклинание, которое я легко отбил. — Это был я. И я нисколько не раскаиваюсь – Ариана своей смертью дала мне потрясающую отсрочку перед встречей с тобой. Я думал этой фразой добить его. Но он лишь поднял на меня глаза, в которых были слёзы. Великий Дамблдор плакал. — Слава Богу, — прошептал он, и я понял, что проиграл. В тот же момент. Против меня был не сильнейший волшебник мира, против меня была возвращённая жизнь. Я оглянулся вокруг себя, и на миг в светловолосой девочке, которую прижимала к себе плачущая над чьим-то телом женщина, мне почудилась влюблённая в меня тихая Ариана. Моя отсрочка и мой Рок. Альбус уверенно держал перед собой палочку, когда я вскинул свою, но дуэли не суждено было закончиться величественно для моего рыжего англичанина. Лёгким взмахом я ликвидировал защитный купол и бросил Альбусу под ноги свою волшебную палочку. Последнее, что я сказал, когда меня уводили авроры: «Не дайте этому городу погибнуть». Жаль только, рассмеяться в последний раз не хватило сил. *** Северный ветер сегодня особенно холоден. Или это я уже настолько стар. Охранникам запрещено со мной разговаривать, но до меня частенько доносятся обрывки фраз, из которых я умело складываю мозаику событий всех этих долгих лет. Мой город и моя страна выжили и поднялись с колен. В Англии объявился новый Тёмный Лорд. Вот это, помнится, меня порядком насмешило. Ходили слухи, что он держит в страхе весь остров! А у моих ног лежала Европа… Тёмный лорд исчез после того, как у него не вышло убить годовалого мальчишку. Почему я не удивлён? Все эти тёмные выскочки чаще всего полные идиоты. Тёмный лорд вернулся. Кажется, я начинаю жалеть несчастную Англию. Альбус Дамблдор погиб. А я жив. И кому повезло, непонятно. Он просто прилетел – страшный, как мои эсэсовцы с похмелья. Что это я так иронизирую перед лицом смерти? А что ещё делать долгие годы сидения в одиночке, как не оттачивать мастерство иронии и самоиронии? В обратном случае и свихнуться можно. Правда, я знаю, что я сейчас тоже не красавец – дряхлый старик с ревматизмом. Просто стало интересно, как за таким уродцем пошли волшебники? По-моему, этот Тёмный лорд всё привык решать убийствами. Не ответишь – убью. Ответишь, узнаю, у кого палочка – тоже убью. Это он так пытался меня запугать. Геллерта Гриндевальда. Как я могу рассказать, что он на моём месте жаждал бы смерти? Как я могу рассказать, что за эти годы смерть стала для меня желанной гостьей, которая всё никак не хотела любезно ответить на моё приглашение? Как я могу рассказать, что верю в существование Той стороны и встречи на ней с теми, кто нас любил? И как я могу рассказать о слове, которого, похоже, не было в лексиконе этого Тёмного выскочки? Раскаяние Я понял это ещё тогда, на разрушенной Ку-дамм, среди моей агонизирующей Германии, которую я год за годом убивал руками моих белокурых инфери в чёрной форме. Стоящий передо мной волшебник был сродни этим магглам с пустым взглядом. Сил нет, но их должно хватить на то, чтобы встать перед этим выскочкой. Сказать, что Старшая палочка никогда ему не достанется. И рассмеяться в последний раз…