Dum spiro, amo atque credo (Пока дышу, люблю и верю)

Две недели спустя. Я вылил последние капли средства, оставленного мне Зоргеном, на ладонь и с силой натер грудь и спину. На полноценную маскировку не хватало, но я точно знал, что все равно пойду этой ночью за растяжки. Вот уже несколько дней я ходил в леса один, без Михаэля, пытаясь сэкономить сосновый настой. Ротбауэр со свойственным ему прагматизмом предлагал развести его стотравом, уменьшив концентрацию, но увеличив количество. Но я не мог рисковать, в том числе, и жизнью помощника, на свой страх и риск оставшегося со мной. Кроме Ротбауэра в Раце осталось двадцать человек. Если бы клятые захотели снова занять крепость, это не составило бы им ни малейшего труда, но они ушли в леса, утащив с собой выживших в битве «неистовых» и их командира. Я не был уверен, что хоть кто-то из них до сих пор жив. Я никогда даже не слыхал, чтобы клятые захватывали живых заложников. Порождения тьмы слишком кровожадны и звероподобны, но они оставили Рац, хотя по их логике должны были обосноваться в теплых стенах и напасть на Люпинию. С такой мощью, какую мы с Зоргеном видели в лесах, клятые могли истребить всех жителей приграничья и продвинуться к Альдеринку. Однако они удивили меня, отступив обратно под покров елок и сосен. Почему? Это я и хотел выяснить. Я не понимал логики зверей, слишком долго вытравливал из себя все животное, но мое непонимание сейчас давало пищу надежде, что коммандер Кестнер может быть жив. Потому что если нет, я никогда себе этого не прощу. - Коммандер, - Михаэль вошел и поклонился, не замечая моей наготы, - вы снова собираетесь в лес? - Да. - Но ваш запах может выдать вас. - Надеюсь, что нет. В любом случае, я должен сделать это. Ротбауэр вздохнул. Теперь, когда я не был его коммандером, поскольку нарушил присягу и сделался клятвопреступником и дезертиром в глазах владыки, он позволял себе сказать больше. - Если вас поймают, герр Раске, вам не убежать. Нога… Кости голени срослись к полнолунию, к тому времени я успел снять дощечки и бинты, и теперь хромота и тупая боль в месте перелома преследовали меня неустанно. Но, несмотря на это, я должен был найти лежбище клятых, где они держали пленников. - Я знаю, Михаэль, будьте любезны не напоминать мне об этом при каждом разговоре. - Как прикажете, коммандер. Но, в таком случае, можно, я пойду с вами? - Нет. Маскирующего настоя больше нет, а рисковать вашей жизнью я не намерен, довольно мне Кестнера. Да сядьте вы уже, Ротбауэр, не маячьте в дверях. К вечеру разнепогодилось, и нога начала ныть сильнее. Я тут же мысленно отругал себя за то, что не сдержался, офицер не должен вести себя, как баба. Михаэль выполнил просьбу, будто все еще был моим подчиненным. Сел у стола, сложил руки на коленях. Я вдруг подумал, что даже не знаю, сколько ему лет, он появился на четвертый год моей опалы в Раце и всегда был для меня мальчишкой. А теперь вот, поглядишь ты, молодой мужчина, жесткий, принципиальный, правильный. За что тебе-то страдать, мальчик, за чужие грехи? Тут дверь снова хлопнула, и влетел дозорный. Стефан, деревенский увалень, обученный стрелять и махать ножом, но во всем остальном оставшийся пень пнем, это признал даже Михаэль. - Гос… господин коммандер… там… там… - Солдат, - вскочил Ротбауэр, - войдите снова и доложите, как положено. Стефан вздрогнул, увидев сразу двоих военачальников, а одного, притом, в чем мать родила, и вовсе потерял дар речи. - Говори, Стефан, что стряслось, - устало вздохнул я, натягивая порты и сапоги. - Так армия там, господин Раске, то есть… коммандер. - Какая армия, откуда? – мы с Михаэлем переглянулись. - Как есть армия, господа коммандеры, - выпалил Стефан, - огромная армия. - Клятые идут? Из леса? - Ни-никак нет, коммандеры, из поля. - Тьфу ты, черт! – закатил глаза я, а Михаэль мигом сорвался с места: - Сейчас все узнаю. С досадой на идиота, который на ночь глядя притащился сюда со своей армией, я принялся надевать рубашку и мундир. Теперь от маскирующего настоя ничего не останется, я пропитаюсь запахом пороха и выпечки и вынужден буду всю ночь развлекать приезжего командующего, вместо того чтобы искать Зоргена. - Герр Раске, - Ротбауэр вытянулся в струнку в проеме двери, - к нам идет подмога. Армия Дархайма под знаменами владыки. Только этого не хватало. - Распорядитесь приготовить для всех ночлег, Михаэль. Чувствую, нам предстоит веселая ночка. Когда я вошел в кабак, ныне пустой и тихий, меня, тем не менее, охватило чувство дежавю. За столом сидел беловолосый мужчина в мундире Дархайма. На миг мне показалось, что это Зорген, но, присмотревшись, я заметил, что гость старше, взгляд его жестче, а на высокой спинке стула висит мантия владыки. Когда он поднялся мне навстречу, я уже знал, кто передо мной. - Герр Кестнер, - поклонившись, приветствовал я. - Можешь называть меня владыкой, Эрих. Ведь так тебя зовут? Я снова поклонился, переваривая информацию. Значит, вождь умер. Но в таком случае, что с маршалом Хазе? Почему новый владыка сам ведет армию? Впрочем, это-то как раз понятно. Сын. - Я читал твои донесения. Скажи мне, почему ты нарушил приказ Рудольфа? Не маршала, просто Рудольфа. Значит, Хазе уже мертв или, в лучшем случае, в ссылке. - Я решил, что воины Дархайма, чьих трупов мы не обнаружили при осмотре крепости, могут быть еще живы, и посчитал правильным попробовать освободить их. Вольфганг Кестнер поднял на меня свои жутковатые глаза. У Зоргена радужка голубовато-сиреневая, у его отца глаза альбиноса – бледно-розовые, бесцветные. И бакенбарды ему не идут. - И что, успешно? Я покачал головой. Три недели с лишним мы пытались найти «неистовых», мне все время казалось, что вот-вот я нащупаю след. Что запах приведет меня к ним, но нет, каждый раз дорога оказывалась ложной, будто клятые специально водили нас за нос. - Каковы шансы, что мой сын может быть жив? – волнение в голосе владыки невозможно скрыть никаким самообладанием. - Я не видел его тела. Вольфганг сделал шаг навстречу, его пальцы скрючились, будто вот-вот выпустят когти. - Ты остался здесь из-за него? Врать ему себе дороже. - Да, владыка. - Я читал твои донесения, - повторил он, - и его письмо читал. Зорген написал, что его ранил не ты, другой. Это правда? Я схватил ртом воздух. Все жилы в моем теле разом натянулись в единую болезненную струну. - Нет, - промолвил я, глядя в глаза Вольфгангу, который внимательно следил за мной, и от которого, разумеется, не укрылась моя реакция. Но что я мог сделать? – Коммандер Кестнер ошибся. Его ранил я, о чем сожалею. С некоторых пор. - Интересно, почему? - Владыка, ваш сын спас мне жизнь. За него я готов отдать свою. Лицо Кестнера расслабилось и подобрело. Его можно уважать хотя бы за то, как сильно он любит своего сына. Я постарался не думать об этом, вообще не думать ни о чем, что связано с Зоргеном, но Кестнер захотел развить успех: - Что ж, похвально. Исправь свою вину, найди моего сына. В твоем распоряжении вся армия, мы привезли пушки, ружья, две тонны серебра. Уничтожь клятых и спаси Зоргена. - Если коммандер Кестнер жив, возможно, клятые предложат переговоры. Мне бы только немного маскирующего настоя. Пронзительный взгляд в который раз вогнал меня в озноб. - У тебя будет все, что нужно. Найди его. Младший коммандер форта Рац, прежде опальный и ныне вновь восстановленный в звании, с интересом наблюдал, как в кузнице отливают серебряные пули. Много, очень много пуль. И людей у них теперь много. Нескольких хорошо обученных полков достаточно, чтобы истребить клятых под корень. Кестнер не мелочится, пытаясь спасти своего отпрыска. Михаэль поморщился, прикрыл ладонью глаза, когда раскаленный металл тонкой струйкой полился в заготовленные формы. Он еще не знал, о чем говорили его начальник с новым владыкой. Занимаясь размещением людей во вверенной ему крепости, Ротбауэр пропустил момент, когда Раске исчез. С трудом добившись от солдата на воротах внятного ответа, он узнал, что Эрих снова один отправился в разведку. Михаэль чуть не взвыл на луну. Зачем? Теперь-то зачем? Один, с подбитой лапой, в чужих лесах, когда вокруг Раца расположилась целая армия? Эрих Раске всегда восхищал Михаэля своей сдержанностью, рациональностью и ответственностью. Лучшего начальника гарнизона пожелать было невозможно. Кроме того, поднявшийся с самых низов солдат обладал каким-то врожденным, поистине аристократическим благородством. В отличие от высокородных ублюдков, мрачно подумал Михаэль. После встречи с Кестнером Эриха будто подменили, он сам не свой, словно охваченный какой-то навязанной идеей, он мучается, но не дает себе помочь. Его благородство сыграло с ним злую шутку. Скорее бы вернулся. Вон опять идут тучи, будет снег, никаких следов все равно не найти. Кроме того, маскирующий настой здорово отбивает собственный нюх охотника, а вышние и без того уступают в этом клятым. Почему он не взял Михаэля с собой? Почему пошел один? Вдруг сквозь шум: гул в печной трубе, смех и зычные голоса кузнецов, треск поленьев и ржание лошадей в конюшне, Ротбауэр услыхал далекий, пронзительный вой. Услыхал и узнал его. Младший коммандер выбежал на улицу, припустил к воротам, чтобы лучше расслышать. Волчьи Боги, что он творит? - Коммандер? – чья-то рука легла на плечо взвинченного до предела Михаэля, готового обернуться и бежать на звук. Предостеречь, уберечь, вернуть. - Да, солдат? - Подошел обоз с ружьями, куда выгружать? - Откуда я знаю? Спросите у вашего нового владыки, - огрызнулся Ротбауэр, но тут же взял себя в руки. Эрих не одобрил бы такого поведения. Если уж равняться на своего коммандера, то делать это всегда и независимо ни от чего. Вой прекратился. - Выгружайте на заднем дворе, там есть склад. Найдите сержанта Фишера, он вам все покажет. Солдат козырнул и убежал. Михаэль остался слушать и ждать, хотя отдал бы все на свете, чтобы быть сейчас там, в лесу. Снег мягко ложился, занося следы и отбивая запахи. Близился рассвет. Первой на поляну вышла волчица. Та самая невысокая, изящная клятая, которую избрали для ритуала посвящения вождя. В пелене крупных плавно кружащихся снежинок она обернулась в человека одним быстрым текучим движением. Красивая, светлокожая и светловолосая женщина приблизилась ко мне, также стоящему в своем настоящем обличии. Сегодня мне не нужна была маскировка. Мы замерли друг против друга, а из снежной ночи выходили, будто тени, другие клятые. - Зачем ты пришел, чужак? – с трудом, не приученная к человеческой речи, выговорила волчица. Против воли мой взгляд соскользнул с ее лица на бесстыдно обнаженное тело. Она раздалась в боках, но это делало ее очень притягательной. Притягательной своей недоступностью, принадлежностью к высшему смыслу существования – продолжению рода. - Чьи это дети? - Дети вождя, - с вызовом щелкнула зубами волчица, - сильная кровь, она даст крепкое потомство, не то что ваша разбавленная водица. Значит, она понесла не от Зоргена. Неужели слухи о бесплодии Кестнеров – правда? - Вождь ждет твоего слова, чужак, - гордо вскинув голову, промолвила волчица, - зачем ты пришел? - За своими воинами, - честно ответил я, - мы не нашли тел в крепости. Отдайте мне их. Волчица задумалась, коротко обернулась на своих сородичей, но, видно, именно ей, как подруге вождя, предстояло принять решение. - Ты же чуешь, что нас много, - произнес я, заметив сомнения на ее лице, - у нас пушки, ружья с серебряными пулями и много, очень много солдат. Человек, которого вы похитили – сын нашего вождя, если он жив и вернется, мы пощадим вас. Подумай о детях, клятая. Она снова щелкнула зубами. Снег пошел еще гуще, в его занавеси я почти не видел лиц клятых. - Обещаешь? – спросила она. - Обещаю. Если Зорген жив… - Он жив. Единственный из всех. Ты все еще хочешь его найти? - Хочу, - ответил я, игнорируя бешено заколотившееся сердце. - Поклянись, что твои люди дадут нам уйти и не станут преследовать. - Клянусь, - без раздумий сказал. Если клятые уйдут в свои леса и не станут высовываться, какой смысл в их истреблении? Они итак устрашены «неистовыми», которые, пусть и полегли все, сумели остановить целую армию волков. Я увидел, что спутники волчицы опускаются на четыре лапы, возвращаясь в свое истинное состояние. Помедлив, они стали исчезать в снежной мгле. - Ты обещал, - с напором промолвила волчица, - что бы ни случилось. - Где он? - Беги от сосны на север, у подножия лесного холма найдешь брошенное жилище. Белый там. Она стремительно обернулась, встряхнулась, фыркая от попавшего в глаза снега, и умчалась прочь. Изрядно замерзший, я тоже поспешил принять вторую ипостась, так я быстрее доберусь до Зоргена. Снег мешал бежать, сугробов навалило по самые уши, но я рвался из последних сил, не обращая внимания на ломоту в поврежденной лапе, не думая о странной легкости, с которой мне удалось узнать местонахождение коммандера. Слабо верилось, что клятые припустили от одного лишь запаха дархаймских пушек, не для того они собирались здесь в таком немыслимом количестве. И очень интересно, что же это за новый вождь у них такой, как там сказала клятая – сильная кровь? На пороге приземистой избушки я перевел дух. Понюхал снег вокруг, вдруг засада. Что это за место такое? Клятые не строят домов, живут в норах, как все дикие звери. Кто же здесь раньше жил? Но на засаду не похоже – ни капканов, ни волчьих ям с отравленными кольями, даже следы клятых старые, двухдневные. Зато я явственно почуял Зоргена. Скуля от нетерпения, принялся разгребать лапами заваливший дверь снег. Потом пришлось обернуться, чтобы открыть просевшую створку. Я глянул внутрь и обомлел. Стон вырвался из груди. Вот почему звери так быстро согласились и так настойчиво требовали, чтобы я дал слово оставить их в покое. После такого… вряд ли я принял бы их условия. - А, явились, - Зорген повернул голову в мою сторону, сквозь занавешивающие слипшиеся от грязи и крови волосы я увидел покрытое кровавой коркой лицо. – Долго же вас не было, ублюдки. Я уже успел соскучиться по клещам и иглам. Я прикрыл за собой дверь, пригасив рвущийся в домишко неистовый ветер. Нашел, прилепленную к полу, оплывшую свечу и зажег найденным тут же огнивом. Мне было до дрожи страшно приблизиться к распятому на стене серебряными штырями коммандеру. А он продолжал хрипеть, издеваясь над своими мучителями: - Ну, давай, давай, отщипни еще кусочек моего мяса, накорми своих изголодавшихся детишек, жалкая темная тварь. Что ты можешь мне сделать, а? Ну давай, наслаждайся! Я с силой закусил губу. Мне хотелось закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать… - Где ты, смрадная тварь? Я не вижу тебя, но, может, учую? Нет, слишком смердят гниющие раны… покажись, тварь, что ж ты прячешься? Я смотрел на него, несмотря ни на что не сломленного, с горьким восхищением. Стон, похожий на пронзительный волчий скулеж, все-таки прорвался сквозь крепко стиснутые зубы. - Кто это? – вскинулся Зорген, и я, наконец, увидел его лицо, изуродованное торчащим из левой глазницы серебряным стилетом. Кестнер подслеповато щурился правым глазом, но кровь из раны на голове склеила белые ресницы, не давая открыть и этот глаз. Я подошел к нему и обнял израненное, изрезанное кинжалом и волчьими зубами тело. - Зорген, это я, коммандер Раске. Сейчас я освобожу тебя, потерпи. - Эрих? – его голос прозвучал жалко. Губы скривились. Теперь, когда он понял, что рядом не мучитель, а друг, ледяное самообладание изменило ему. - Я сейчас вытащу прутья, ладно? Обопрись на меня и потерпи. Пруты, пронзившие насквозь изящные бледные запястья, сидели глубоко в бревнах стен. Первым же рывком я причинил Зоргену такую боль, что он взвизгнул совсем по-волчьи, рванулся прочь и забился в моих руках. - Тише, тише, - я заставил его уткнуться себе в плечо, придерживая за подмышки, выкинул прут и погладил по покрывшейся ледяной испариной спине, по загривку, где остро торчали позвонки. – Еще один, ладно? Хочешь, укуси меня. Помнишь, как тогда? Сейчас будет легче. Я помогу тебе, помогу… Я говорил с ним, отвлекал, позволял тереться окровавленной щекой о свое плечо. Зорген крупно дрожал, раненная рука безвольно свесилась вдоль голого бока. Мрази, ну что за мрази! Они не давали ему обернуться, чтобы восстановить тело, от глубоких ран на руках и на груди исходил дурной запах. Четыре недели, целый месяц коммандер гнил здесь заживо, смеясь над своими палачами и не надеясь на спасение. - Эрих, - тихо выдохнул он, - почему ты не в Альдеринке? - Я искал тебя… - Эрих, - снова всхлипнул он, - почему ты не в Альдеринке, сука такая! Я же все сделал, чтобы вернуть тебя туда! Ну зачем, зачем? Аааауууу! – взвыл он, когда я рванул второй прут. Зараза, как же глубоко он засел! - Еще немного, Зорген. Пожалуйста! - Зачем ты остался? - Мы потом поговорим, ладно? Поспорим на философские темы, например, что было раньше, яйцо или курица? - Волк или луна, - шепотом вторил мне Зорген, - иди к песьей матери, Раске. Ты нарушил приказ! - Нарушил. Неважно. Потерпи еще чуточку, хорошо? - А можно я… - Все можно. Я примерился, чтобы выдернуть чертову железяку с одного рывка, не хватало только и дальше мучить бедолагу. Зорген навалился на меня всем, несмотря на страшную худобу, далеко не легким телом. - Эрих… если хочешь знать, я ошибался. - О чем ты говоришь? - О вере. Теперь я верю. - Слава Волчьим богам! - Не в них. В тебя. И солнце в тебе есть, тут я тоже не угадал… ах, дьявол! Кровь хлынула из раны. Кестнер прижался щекой к моей щеке, скрипя от боли зубами. Медленно выдохнул, чуточку отстранился и вдруг моих губ коснулись его губы. Я замер ошеломленно, сперва с ужасом почувствовав упершуюся в щеку рукоять серебряного стилета. Затянутая коркой глазница слепо смотрела на меня. Я даже усомнился, что левый глаз Зоргена сможет регенерировать в должной мере. И только потом понял, ЧТО он сделал. Сухие колючие губы терзали мой рот, клыки царапали, язык ворвался, остановившись лишь перед преградой из сомкнутых зубов. Зорген всхлипнул и отступил. Я не стал ничего говорить ему, подхватил за плечи и бережно уложил на пол. Осталось самое трудное. - Зорген, нужно убрать нож из глаза. Будет больно. - Да уж точно не приятно! – съязвил Кестнер в своей привычной манере, несказанно порадовав меня оптимизмом. - Потерпишь? - А ты меня потом поцелуешь? – слабо улыбнулся он. Смотреть на него было больно. Придумал тоже – поцелуи, когда сам еле живой. - Прекрати болтать, ты коммандер или баба на базаре? – я навис над ним, прижал руки коленями, а левую ладонь положил на лоб, фиксируя голову. – На счет три: раз… - и дернул за рукоять. От крика Зоргена мне стало не по себе. Будто я не выдернул нож, а загнал его глубже. Он обмяк, видимо, лишившись чувств, но через минуту пришел в себя, попытался скинуть меня и повернуться на бок. Я отпустил его и сел на пол, позволяя ему свернуться в комочек, уткнуть лицо мне в колени и тихонько плакать от боли. Я гладил его по спине, по голове, путаясь пальцами в длинных волосах. В доме не было ничего, что могло бы согреть нас, поэтому я не придумал ничего лучше, чем обернуться и прижаться к Зоргену мохнатым телом. Он притерся ко мне, обхватил ногами и устроил безвольные руки на моей груди. Я старательно вылизал его раны, очистил от крови и грязи глазницу, потом глубокую рану на лбу. - Эрих, ты… пришел за мной, - в горячке шептал Зорген, - я столько раз представлял себе, как ты находишь меня… это же все правда? Я не сошел с ума? - Определенно, не сошел, - мысленно говорил я ему, - второй раз, знаешь ли, с ума сойти невозможно.