Магия сердца

Когда Кора поцеловала его, стало тепло. Что-то давно и прочно забытое коснулось груди, скользнуло меж ребер, заставило кусок бесполезной плоти содрогнуться в рваном ритме. Губы дрогнули вместе с ним. А затем мистеру Голду стало жарко: он знал, как это бывает по любви, когда женское тело впускает в себя, раскрывает сокрытые тайны, делится тем, что ни один из мужчин никогда не поймет до конца. По любви – это горячо. И туго. И почти больно. Приходится изо всех сил рваться вперед, чтобы добраться до края той пропасти, падение в которую принесет радость. Как темен бы ты ни был, в конце тебя все равно ждет свет, бесконечный и ослепляющий. И только женская рука вытащит из того небытия, в котором готов пребывать вечно. Кора улыбнулась своему Румпельштильцхену. Ему и только ему, Голд отлично это знал. Он мог бы улыбнуться в ответ, но слишком большая растерянность завладела телом. Могущественный маг вновь пасовал перед женщиной: где-то внутри Темного по-прежнему сидел трусливый ткач, не умеющий принимать верные решения. «Заключим сделку», – предложила Кора. Голд кивнул еще до того, как созрел для ответа. Верного или неверного – время покажет. Главное – не пытаться применять украденный дар, который всегда извращает правду, делая ее похожей на ложь. А ложь – на правду. Раньше Румпельштильцхен не думал, что их так легко спутать. Раньше он не думал, что встреча с Корой заставит его вновь действовать. Было несложно догадаться, где прячет она свою слабость. Мистер Голд, как и Регина, имел в этом городе доступ ко всем дверям. Даже к тем, что охраняли мертвецов. Сердце легло в ладонь так, словно было создано для нее. Голд искривил губы, вспоминая, как часто Кора держала в руках его собственное. Оба его сердца, как бы он ни старался спрятать одно за маской безразличия, а второе – в штанах. Эта женщина любила управлять, а Темный не был против. Они пеклись из одного теста, и маг долго не мог поверить, что Кора зачерствела быстрее, чем он. Сердце светилось. Пульсировало и вздрагивало, жило своей особенной жизнью, и на мгновение Голд усомнился в том, что решение его будет правильным. Но момент сомнения оказался слишком короток для того, чтобы придавать ему значение. Кора открыла дверь. Постаревшая, она все еще была прекрасна, даже в этих ужасных одеждах этого ужасного мира. Голд застыл на пороге дома Миллс, опираясь на трость. – Пригласишь? – с привычной усмешкой спросил он, заранее зная ответ. И вошел, чувствуя, как стремительно наращивает темп беспокойство. Темный не помнил, о чем они говорили. Возможно, вспоминали былое. Или обсуждали настоящее. Могли еще гадать о будущем, но все эти беседы были настолько пустыми и ничего не значащими, что Голд вновь пропустил время сквозь себя, позволяя ему забрать ежедневную дань в виде утраченной памяти. И обнаружил себя полураздетым в объятиях женщины, с которой давно уже не мыслил подобной встречи. Кора не забыла ничего из того, чему он ее учил. Она помнила, как надо раздеваться: не медленно и не быстро, так, чтобы тесно стало в брюках, чтобы жар покрыл тело, чтобы дрогнули руки от желания прикоснуться. Она умела быть обнаженной и не выглядеть при этом нелепо. Она знала, какие прикосновения нравятся любовнику. Целуя Кору, нетерпеливо прижимаясь к ней набухшим членом, который следовало бы уже высвободить из плена одежды, Голд старательно не вспоминал Белль. Это было бы полнейшим неуважением, что к одной, что ко второй, а Темный мнил себя джентльменом: хорошее слово из все еще ужасного мира давно пришлось ему по душе. Он носил его старательно, как сюртук из добротной ткани, и не замечал, как смешно иногда смотрится в нем. Женские руки расстегнули ремень, залезли теплыми ладонями внутрь белья, коснулись, чуть царапнули ногтями и, наконец, сжали, вытягивая наружу, напряженную плоть. Голд опустил взгляд, замирая, жадно следя за тем, как появляется на свет темная головка. Словно рождение ребенка. Кора толкнула любовника на кровать, склоняясь, ласково касаясь губами члена. Дрожь пробежала по худому телу мага с такой силой, что он едва не забыл, зачем пришел сюда. А вспомнив, подвинул пиджак ближе к себе. Румпельштильцхен не любил быть снизу. Давало о себе знать прошлое ткача, которому приходилось слишком низко склонять голову, лебезя и унижаясь. Поэтому Голд недолго терпел власть Коры над своим телом. Перевернувшись, он подмял женщину под себя, грубовато встряхивая, устраивая ее так, как нужно было ему. Не до нежностей было сейчас. Нежничать он мог с Белль, с маленькой девочкой, влюбленной в образ Чудовища. С ней он сдерживал себя, как мог, не желая пугать, боясь, что она отвернется: с кем тогда он будет проводить долгие вечера? Стерпится – слюбится. С Белль – слюбилось. Голд помнил, что Кора, в отличие от дочери короля, любит быстро и жестко. Что ей нравится стремительно добираться до оргазма, а затем отступать от него несколько раз подряд, чтобы в итоге получить нечто совершенно невообразимое. Волосы ведьмы рассыпались по белой подушке, оттенили лицо. Голд склонился, ведя сухими губами по ключице Коры, целуя едва тронутую веснушками грудь, языком касаясь сморщенного соска. Женщина выгнулась, проявляя нетерпение. Темный рывком сдернул с себя брюки, оставив их болтаться где-то на щиколотках, и одним движением бедер вошел туда, где его давно ждали. С кем-то другим у него бы так не получилось, пришлось бы направлять себя рукой, а перед тем еще и проверять, достаточно ли смазки, не будет ли больно. Кора же всегда возбуждалась быстрее мага, а иногда и торопила любовника, смеясь и говоря о том, что ему нужно попить травки. От ощущения себя внутри женщины у Голда потемнело в глазах. Все это было как возвращение в прошлое, в те дни, когда оба они жили мечтами о будущем. Когда все могло быть только потому, что они бы так захотели. Кора обвила одной ногой тощее бедро мужчины, кладя ладони ему на поясницу, заставляя прогнуться, толкая в себя глубже. Голд сверкнул глазами, слыша тяжелое дыхание: то ли свое, то ли ведьмы – неважно. Они всегда были быстры во всем: при первой их встрече он целовал ее плечо, при второй она залезла к нему в штаны, при третьей разрешила взять себя сзади. С ней Темный воплощал в жизнь те желания, которые никогда не рискнул бы осуществить с Милой или Белль. Кора была словно он сам: жесткая, циничная и прямолинейная. Но, если он пытался скрыть свою сущность под маской сарказма, то дочь мельника демонстрировала ее прямо и без прикрас. Они были отличной командой до того, как стали лучшими врагами. Кора постарела. Голд двигался на ней, работая бедрами, понемногу ускоряясь, и невольно отмечал, как поблекли глаза, как морщинки изрезали лицо, как поникли уголки губ. Но она по-прежнему была его королевой, а он – ее королем. И неважно, что кто-то из них так и не примерил корону. Оргазм подступал. Голд ощущал его приближение, стремительное и неотвратимое; чувствовал, как меняется что-то внутри Коры, как начинает она сжимать его все сильнее, все чаще подается вперед, впиваясь ногтями в белую кожу на боках. Темный знал, что стоит поспешить, поэтому заранее освободил одну руку, залезая ею к себе в пиджак. И уже на вершине, когда слепящая глаза вспышка начала взрываться где-то внутри, Голд с силой вскинул ладонь с зажатым в ней сердцем и насквозь пробил грудную клетку ведьмы. Румпельштильцхен никогда не занимался сексом с женщиной во время магических обрядов. Более того: он никогда не пытался кончить в тот момент, когда возвращал кому-то его же собственное сердце. Ощущения не с чем было сравнивать, но, если бы Голда спросили, он сказал бы, что все это было похоже на смерть: слишком больно, слишком долго, слишком судорожно. Кора не успела ничего сделать, вскинутая рука упала на плечо любовника, который в последних судорогах вбивался в женщину, пока ладонь его покоилась внутри ее тела, не отпуская сердце. Глаза ведьмы расширились, налились цветом, слова слетели с губ, не услышанные Голдом. И в тот момент, когда воздуха стало уже невыносимо мало, когда взгляд начал затуманиваться, Темный кончил с глухим стоном и разжал пальцы. Сердце стукнуло. Остановилось. И снова пошло. Не выходя из Коры, Голд, сглотнув, склонился к бледной женщине и, обхватив ладонями ее лицо, тихо сказал: – Это все колдовство, моя милая. Он осторожно поцеловал ее в губы, с оттенком горечи понимая, что она нескоро теперь станет ему отвечать. И предупредил, вставая: – Не вздумай снова вытаскивать его из себя. Заклинание защитило сердце от чужих рук, которыми теперь стали и руки самой Коры. Голд знал, что идет на риск, но все же сделал это: теперь женщина, попытайся она вновь избавиться от чувств, непременно покинула бы мир. Все миры разом. Навсегда. Голд уже спускался по лестнице, когда стукнула входная дверь, и Регина Миллс с глухой яростью воззрилась на незваного гостя. Темный криво ухмыльнулся и приветственно махнул ей рукой. Кора осталась наверху. Ни единого слова не сказала она своему любимому и наставнику, когда тот уходил. Голд знал, что ей нужно привыкнуть к мысли, что он вновь на шаг впереди. В конце концов, кому будет хуже после всего этого? Коре, к которой вернулась полнота жизни и ощущений? Регине, которая, наконец-то, поймет, каково это – быть любимой своей матерью? Окружающим? Голд снова усмехнулся, когда Регина поспешно взбежала по лестнице, задев Темного плечом. Хуже не будет. Во всяком случае, не ему: магия Королевы Сердец давно требовала корректировки. И то, что он дал когда-то Коре, теперь надежно заперто. Отобрать волшебство не может даже Темный, но вот ограничить… Защитный барьер, окольцовывающий сердце, будет сдерживать магию. Кора теперь стала слабее Эммы. Выйдя на улицу, Голд остановился, глубоко вздыхая, расправляя узкие плечи. Иногда не нужно много времени, чтобы придумать план. А любовью можно победить и самого заклятого врага.