Шрамы

Шрамы… Они есть у всех в этом мире. У кого-то больше, у кого-то меньше. Телесные, душевные, глубокие или поверхностные. Для кого-то это просто напоминание о прошлом, о неудачных падениях, поступках, словах, действиях – они не причиняют неудобств, не саднят, не мучают, не пылают жаром боли - это всего лишь отметины, затягивающиеся со временем. Но для кого-то и малейшая царапина становится мучительным, кровоточащим, приносящим нестерпимые страдания и обиду клеймом. А М-21 был испещрен не просто такими царапинами, он весь будто состоял из рваных, на первый взгляд давно загрубевших и омертвевших рубцов. И пусть окружающие замечали только один, всегда бросающийся в глаза шрам, вряд ли они догадывались о том, сколько их на самом деле. Нет, даже не на теле – в его душе и сердце. И до некоторого времени он был уверен, что нет, да и не нужно ему было их возможное знание и чья-то жалость, ведь он так привык к этой нескончаемой ноющей боли старых ран. Люди зачастую видят только то, что лежит на поверхности, но как оказалось, не Юна. Девушка, что сейчас легко перемещалась в мягком свете маленьких лампочек, рассеивающих полумрак, царивший в кухне. Убирающая сверкающие чистотой чашки в шкафчики и украдкой бросающая на него встревоженный взгляд, пока он с усердием протирал тарелки, пытаясь подавить нервозность. Эта девушка была другой… Она с трудом доставала до верхней полки, постоянно вставая на носочки, и когда все чашки покоились на положенных им местах, и Юна протянула руки к стопке тарелок, которые он закончил протирать, М-21 ловким движением опередил ее, легко водрузив всю посуду на самую верхнюю полку. - Спасибо, - тихо произнесла она, смущенно улыбнувшись и встречаясь с ним взглядом. Мужчина замер рядом с ней, словно загипнотизированный, не в силах отвернуться или просто прикрыть веки, отбрасывая наваждение. Нервозность усиливалась, ведь Юна была слишком близко, и - то ли от такого же странного ощущения, что и у него, то ли от внезапной смелости – не отводила глаз, скользнув по его лицу и останавливаясь на шраме. И М-21 вновь чувствовал, как отличается ее взгляд от тех, что обычно любопытно бросали на его рассеченные некогда губы. Казалось, что она обнажала все, что он прятал. Каждый мелкий шрам, полученный от ударов, которыми осыпала его жизнь, вымученный в недрах страшных лабораторий, до самой мелкой царапинки, появившейся от чьего-то грубого слова, презрительного взгляда. И от этого становилось не по себе. Хотелось бежать, скрыться, никогда не попадаться в поле зрения этих добрых, умопомрачительно красивых глаз, и в то же время, хотелось остаться, чтобы чувствовать поражающую силу, что сквозила в ее взгляде. Силу, которая будто постепенно воскрешала в нем что-то давно потерянное, и унимала то, что прорывалось, сочилось сквозь свежие раны, которые еще не успели пополнить его исполосованное человеческое естество. И он пугался порой своих мыслей о том, могла ли эта девушка унять саднящую боль в этих рубцах, могла ли она сотворить невозможное? И почему она переворачивала все внутри него так быстро и просто, обретая над ним какую-то странную, ненормальную власть? Похожую на ту власть, что присуща укротителям, смело, но в тоже время безрассудно, вступающих в клетку с хищником. И только стоило ему об этом подумать, как девушка осторожно, крадучись, сделала шаг ему навстречу. И замерла в ожидании, взглядом блуждая по его лицу, изучая малейшие изменения. А он застыл, хотя чувствовал, как животный страх заполняет его и спина напрягается, будто он готовился к прыжку, чтобы атаковать угрожающий безопасности объект, или ретироваться, поджав хвост. Юна, чей бешеный стук сердца отчетливо был слышен, чью дрожь, пробегающую по ее телу, он практически ощущал, робко подняла руку и остановила ее всего лишь в нескольких сантиметрах от его губ. Укротитель, рисковавший в данную секунду всем, поднося руку к пасти хищника и хищник, на инстинктивном уровне ожидающий малейшего промаха и готовый подчиниться, либо разрушить ее хрупкий мир навсегда. М-21 ничего не предпринял, только серые глаза непроизвольно сузились, кулаки сжались, а стойка постепенно приняла более удобное к атаке, да какой уж там атаке, позорному бегству, положение. Девушка глубоко вздохнула и бережно коснулась шрама на его лице, и в ее глазах он увидел… нежность? Теплой, мягкой подушечкой указательного пальца она медленно вела вниз, обрисовывая рваные контуры застарелого рубца, и когда она задержалась, дотронувшись до его дрогнувших губ, предательски трясущейся рукой – хищник внутри него почему-то покорился и отступил. Его глаза распахнулись от вихря эмоций, захлестнувших и почти сбивающих с ног, кулаки разжались, тело обмякло, и он забыл, забыл, как дышать, потому что все это было для него новым, неизведанным, и такой нежности по отношению к себе он никогда не чувствовал. Щеки Юны полыхали, сердце рвалось из груди от осознания, что она осмелилась на это, поддавшись внезапному порыву, и этот порыв не отвергли. Она смотрела на ошарашенного, не смеющего пошевелиться М-21, и ей безумно не хотелось отнимать своей руки от его, казалось, полыхающего от ее прикосновений рубца. Хотелось сделать все, что только возможно, чтобы он больше никогда не доставлял ему боли, но… она и так зашла непозволительно далеко. Рука неохотно скользнула вниз, когда вдруг мужчина молниеносно перехватил ее, сам не зная почему. Ее хрупкая ладонь была такой приятной на ощупь, и в ней будто пульсировала боль, что она забрала с собой, коснувшись застарелого шрама. А М-21 просто потерял самообладание от неизведанного чувства, окончательно раскрывшегося после ее поступка, и все еще не мог справиться с собой. Но он должен был отстраниться, уйти, уйти пока не поздно, пока окончательно не поддался ее искреннему и чистому порыву. Вот только одна маленькая ошибка разрушила все его планы - он осмелился вновь посмотреть ей в глаза. И ему показалось, что он увидел в этих зеркалах души ее потаенное желание – залечить каждую отметину, царапину, рубец, мучающие его. Неужели, она и правда могла сотворить чудо, если бы он ей позволил?.. Видимо, на его лице отразилось все, что он чувствовал, и в глазах Юны вдруг блеснула такая отчаянная решимость, похожая на то, что он когда-то видел в глазах тех, кому уже нечего терять. Непроизвольно подавшись к ней, будто пытаясь прикрыть ее собой, как если бы позади них было что-то или кто-то опасный, М-21 так и застыл, когда Юна, сократив оставшееся между ними расстояние, привстав на носочки, легко, едва касаясь, поцелуями прошлась по до сих пор полыхающему на фоне его холодной кожи шраму. От ее мягких губ, лихорадочного дыхания, щекочущего кожу, голова пошла кругом и все стало похожим на какой-то нереальный яркий сон. Сон, пробуждающий внутри зарождающееся чувство счастья. Хрупкого и искреннего, как и эта девушка, испуганно отскочившая от него, покорно ожидая своей участи. Укротитель, добившийся расположения хищника, или хищник, притворившийся, что позволил собой управлять? Нет, всего лишь влюбленная девушка, давшая волю своим чувствам и испуганная из-за того, что натворила, и мужчина, заново познавший, что такое нежность. Мужчина, который внезапно обрел кого-то, ставшего дорогим его сердцу, теперь окончательно и бесповоротно. - Простите, простите меня! – зашептала девушка, становясь пунцовой до кончиков ушей и торопливо кланяясь, пока не застыла в незавершенном поклоне, обнаружив, что М-21 улыбается уголками губ, пораженно проводя рукой по шраму, на котором горели поцелуи и еще чувствовался ее, уже почти неуловимый аромат. - Юн-а-а-а! – из гостиной раздался оглушительный голос Шинву. – Домой идти пора, ты где?! Девушка подскочила от неожиданности и, не желая ставить его и себя в еще более неловкое положение, поспешила к двери, а мужчина повернулся, с сожалением понимая, что не хочет, чтобы она уходила. Юна почувствовала на себе его взгляд и обернулась, как-то виновато и смущенно улыбнулась, и скрылась в ярком свете, наполняющем дом за пределами кухни. И он успел улыбнуться ей в ответ, до сих пор продолжая улыбаться в полном одиночестве. Нет, не улыбкой хищника, покорно последовавшего за своим укротителем, не улыбкой благодарного зверя, к которому проявили заботу, потрепав за ушком, а улыбкой человека… Человека, к которому прикоснулось счастье: робко, невесомо, нежданно. И это кареглазое счастье еще не осознавало, что, кажется, сегодня, в душе этого человека впервые стало одним ноющим шрамом меньше.