Никогда не поздно…

— Тебе хорошо? Ну почему, почему ты всегда задаешь мне этот вопрос? Изо дня в день, раз за разом, после всего, что бывает между нами, после объятий и поцелуев, после сотен тихих и хриплых стонов, срывающихся с моих губ и сплетающихся с твоим дыханием? После обжигающей волны, пронесшейся по всему телу, захлестнувшей сердце, поглотившей разум и испепелившей сердце? Каждый раз ты спрашиваешь меня хорошо ли мне с тобой?.. А что в моей жизни было по-настоящему хорошим, кроме тебя? Что до твоего появления было для меня таким, что этому чему-то хотелось душу распахнуть навстречу, отдаться всецело, кинуться с головой, не оглядываясь ни на кого? Конечно, мне не хочется упрекать своих родителей, но… Чистая кровь нашей семьи – это всё, что когда-либо заботило их. Только лишь незамаранность нашего имени, неприкосновенность нашей фамилии, страх и ненависть тех, кому приходилось её слышать, надменность наших серых глаз, переходящих по наследству в паре со светлыми волосами, словно фамильный герб, презренность ко всем, кого мы считали недостойными – а кто, по-нашему достоин, чёрт побери?! – только лишь это беспокоило моего отца и мою мать. Как раньше, так и теперь. Особенно теперь – во время войны страсти накаляются до предела – тебе ли это не знать? Теперь, когда Тёмный Лорд мёртв, а его сторонники забились в вонючие дыры в надежде отсидеться и выйти тогда, когда буря затихнет. Но стоит ли мне говорить о тех, кто остался верен своему Лорду? Конечно, их мало, но они намного смелее моего отца, который, кстати, присоединился к предпочитающим лечь на дно. Это сильные маги, ты понимаешь. И они видят в тебе своего заклятого врага, который одним взмахом волшебной палочки – даже и не своей, но принадлежащей лишь тебе и слушавшейся только тебя – уничтожившего то, к чему они шли эти долгие годы. Они поклялись продолжить дело своего Господина, и видят в тебе мелкого выскочку с дьявольским везением и старой отметиной на лбу… Но ведь ты знаешь, кого в тебе вижу я. Стоит ли мне говорить о том, что для меня ты стал всем, что это именно ты, в ту кошмарную ночь вытащил меня из огненных лап обезумевшей смерти в Выручай-Комнате? Стоит ли мне говорить о том, что за маской моих слёз о Креббе, так и не сумевшего выжить, были слёзы о тебе? О тебе, о том, кто рискнул всем для того, чтобы спасти своего ненавистного врага – заносчивого, холодного, самодовольного и трусливого меня – Драко Малфоя. Сына того, по чьей вине едва не погибла Джинни, когда её поработила частичка Тёмного Лорда, обитающая в его дневнике. Сына того, кто столько лет был верен убийце твоих родителей. Сыну того, кто был женат на сестре той, которая убила твоего крёстного отца, готового защищать и оберегать тебя до последнего вздоха – что, Сириус и сделал… Ты протянул мне руку, даже не смотря на возмущённые крики Рона и Гермионы. Ты протянул мне руку – мне – лицемеру и обманщику, чистокровному хорьку, достающему тебя с первого момента знакомства. Ты посадил меня на свою метлу. Сзади, наверно, надеясь, что я, всё же, соскользну. Но я вцепился в твои плечи, обвил твою талию руками с такой силой, словно хотел стать с тобой единым целым. Ты ещё в тот момент мог понять, что я чувствую к тебе, но, к сожалению, ты был слишком занят спасением всего магического мира… Знаешь, я, к тому времени, уже давно просыпался посреди ночи от острой необходимости ощущать рядом с собой твоё горячее тело. И, едва лишь завидев тебя в коридорах школы, я стремился навстречу тебе, не забыв нацепить на лицо уже опостылевшую мне маску подонка. Мы, обменявшись испепеляющими взглядами и перекинувшись парочкой источающих яд фраз, спешили разбежаться и стараться не замечать всколыхнувшейся в груди ярости. Но если у тебя ярость вызывало моё присутствие, и каждый наш совместный урок являлся пыткой, то для меня мучительной тупой болью отзывалась каждая минута без изумрудного огня твоих глаз. Знаю, тебя уже достала фраза о твоей похожести на отца и о глазах твоей матери, но… Мне даже подумать страшно, что было бы, если б Эванс, которая должна – слышишь, должна, не смотря на свою магловскую половину! – была обучаться на Слизерине, выбрала бы Снейпа, а не твоего отца… Я уже так привык к ненависти к тебе, что не представлял, как бы я существовал без этого чувства… Да! Я ненавидел тебя! Ненавидел! За то, что ты не замечал ни моих взглядов, преследующих тебя с первого курса, ни моих попыток приблизиться к тебе, ни моих мучений, ни моих страданий. Может быть, я слишком усердно их маскировал? Не знаю… А помнишь шестой курс? Тогда, когда Тёмный Лорд поручил мне любым способом провести Пожирателей в Хогвартс, тогда, когда я сутками пропадал в Выручай-комнате, тогда, когда я был лишён возможности видеть тебя… Кребб и Гойл думали, что меня терзают мысли о невыполнимости задания, что я боюсь жестокого наказания и гнева Господина — а они бы обязательно последовали, если бы я осмелился ослушаться приказа и Пожиратели бы не попали в замок в ту ночь, — что меня угнетает знание того, что именно я должен убить Дамблдора, который являлся тогда твоей надёжной защитой и опорой… А я тихо умирал без тебя. Моя боль достигла апогея и я больше уже не мог существовать без того, кому судьбой было предначертано избавить магический мир от Волан-де-Морта… Да! Я не боюсь произносить его имя! И не потому, что его больше нет. Я никогда не боялся этого имени, и презирал тех, кто даже шёпотом не мог заставить себя переступить через свой страх. Я не боялся имени, как не боялся и того, кому оно принадлежало… Но моё сердце останавливалось, когда я понимал – это имя того, кто мог стать смертью для тебя. Ведь ни один из вас не успокоился бы, покуда жив другой… Во время открытого противоборства, когда Тёмный Лорд стал хозяином нашего дома, он столько раз при мне клялся убить тебя, уничтожить, стереть в пыль всё, что связано с твоим существованием, всё, что напоминает о его позоре, всё, что ему неприятно и не понятно… А я сидел и слушал, еле отговаривая себя от того, чтобы вскочить, выхватить палочку и выкрикнуть “Авада Кедавра” прямо в лицо тому, кто хоть словом осмелится оскорбить тебя, кто хоть заикнётся о тебе. И не важно, кто бы это был – моя тётка Белла, её муж, кто-то из Пожирателей или мой отец… Да хоть сам Волан-де-Морт!.. Но я сдерживал себя, зная, что это оскорбило бы тебя куда больше, ведь ты положил жизнь за то, чтобы встретиться с убийцей своих родителей и своих друзей. И до чего же мне было приятно знать, что именно моя палочка была в твоих руках, когда ты отомстил Реддлу! Знаешь, а ведь я позволил тебе забрать свою палочку потому, что не мог сам пойти с тобой. Отдавая тебе своё оружие, я надеялся на то, что хотя бы часть меня будет подле тебя… А я ведь и в самом деле не узнал тебя тогда, когда – стоящего на коленях рядом с Роном и Гермионой перед глазами моей тетки. Не узнал, даже по твоим верным друзьям, не узнал, потому, что думал, что ты мёртв. А что мне ещё оставалось думать?! Ты не приехал на последний курс, ты пропал из поля зрения Пожирателей, ты не появлялся нигде, где тебя могли бы опознать… Зная тебя, я ни за что не поверил в то, что ты трусливо прячешься, опасаясь за свою драгоценную жизнь! И я скорее поверил в твою смерть, чем в твоё бездействие… И ты даже представить не можешь, как забилось моё сердце, когда я увидел тебя на пороге нашей гостиной! Я хотел броситься тебе на шею, обнять, закрыть собой, вывести прочь из нашего родового дома, защитить от любого, кто посмеет напасть на тебя, перегрызть глотку похлеще Сивого, если тебя попробуют отобрать у меня! Но, как только я сделал шаг к тебе, ты сшиб меня с ног Оглушающим заклятием и отобрал мою палочку… О! Как я ликовал, когда вам удалось бежать! Как я был счастлив, зная, что ты остался жив и смог обвести вокруг пальца всех охотников за твоей головой! С каким удовольствием я наблюдал за тем, как разгневанный твоим спасением Волан-де-Морт линчует провинившихся Пожирателей. И даже то, что я тоже не сумел избежать наказания, не могло омрачить моей радости. И, смешно сказать, но я до безумия ревновал тебя к своей палочке, зная о том, что сейчас она находиться в руках, от одной лишь мысли о которых по моему телу пробегает дрожь. Как я хотел, чтобы вместо моей палочки, твои руки сжимали мои плечи. Как я хотел окунуться в зелёный огонь твоих глаз. Как я хотел прикоснуться своими губами к твоим горячим мягким губам… Наверно, в тот момент, когда ты посадил меня на свою метлу – да и не посадил даже – взвалил, как мешок с опилками – ты и подумать не мог о том, что я готов остаться в пылающей Выручай-комнате, если твоя метла не способна будет поднять нас двоих… Не знаю, чудом ли для меня, или же, проклятием для тебя, но метла выдержала… А ведь я пошёл в Выручай-комнату для того, чтобы встретиться с тобой. Для того, чтобы увидеть тебя. И, если бы не Кребб с Гойлом, приставленные ко мне, науськанные на то, что бы следить за каждым моим шагом – Волан-де-Морт был далеко не дураком – я бы просто взял тебя за руку и… Плевать мне на Рона и Гермиону – твоих личных Кребба и Гойла! Я бы всё тебе сказал! Всё, начиная от того момента, как ты отказался сжать мою ладонь в фойе школы! Я бы рассказал о долгих годах, проведённых в мыслях о тебе. Об обиде на твоё безразличное презрение, сменившееся лютой обоюдной ненавистью. О моих слезах, которые наворачивались на глаза – горькие и горячие – когда ты появлялся в Большом зале после очередной победы над смертью. О моих поддавках на матчах в квиддич – лишь бы ты почувствовал вкус победы!.. Я бы рассказал о том, как однажды я выговорился профессору Снейпу, сам не понимая, что делаю. Я ждал презрительной холодной усмешки, оскорбляющей речи, того взгляда, каким он обычно смотрел на тебя – словно на нечто, омрачившее всё его существование. Зачем я ему доверился? Почему? Может быть потому, что он, как и я вёл двойную игру, терзался от невозможности проявить свои истинные чувства, умирал от боли, разрывавшей его измученное сердце?.. Откуда я это узнал? Я просто понял, в тот момент, когда открылся ему. В чёрных глазах моего декана не было ни льда, ни игл. Не было того, что я ожидал увидеть – того, что должно было положить конец моим излияниям. Лишь только невыразимое отчаяние, поглотившее его и не дающее освобождения. Снейп не рассмеялся мне в лицо, не выгнал прочь из кабинета, не назвал извращённым глупцом. Он только лишь слабо улыбнулся. Почти незаметно… Но эта улыбка рассказала мне обо всём… После этого разговора мне ещё не раз приходилось выплёскивать профессору все свои эмоции, накопившиеся за время обучения с тобой. Приходилось открывать душу и доверяться ему. А Северус, взявший меня под своё мрачное покровительство, поклявшийся защищать и оберегать меня ценой собственной жизни – так же, как когда-то он поклялся заботиться и о тебе – каждый раз выслушивал. Молча и с улыбкой. Меня спасало его молчаливое понимание, его отеческая забота, которую я никогда не получал от своего собственного отца. Снейп показал мне ту свою сторону, которую не мог осознать даже он сам. Профессор стал для меня тем, к кому я мог обратиться за помощью – и всегда её получить. Он был для меня тем, кем был для тебя Дамблдор – самым родным и близким, понимающим и оберегающим, не смотря на то, что я для него – совершенно чужой… Только он мог принять меня таким, каким я был. Остальные же увидели бы только двуличного, лживого, ненавистного всеми Драко Малфоя, воспылавшего, вдруг, страстью к Гарри Поттеру… Ещё я бы рассказал о том, что как, почти каждую ночь, выбирался из нашего факультетского подвала и, прокравшись мимо спящих картин, замирал перед портретом Полной Дамы, не решаясь произнести добытый у первокурсников пароль – и даже не спрашивай о том, как мне это удавалось! – и зайти в твою спальню. Просто для того, чтобы увидеть тебя. Лишь увидеть… И только с первыми лучами солнца, до того, как заспанные портреты начинали протирать глаза, я отправлялся в свою комнату, проклиная себя и свою трусливую натуру за очередное бездействие… Но, увязавшиеся за мной Кребб и Гойл, сковали меня по рукам и ногам, заставляя вновь играть роль мерзавца… И тогда, когда адское пламя разбушевалось – не помню уже, кто его вызвал – я поразил заклятием Кребба, обрекая его на верную смерть. Я бы и Гойла убил, но он вцепился в меня как раз в тот момент, когда ты и твои друзья решили нас спасти. Но, поверь мне, если бы он хоть пальцем посмел прикоснуться к тебе… А после… Школа погрузилась в безумие боя. И я потерял тебя… Я метался по коридорам, уворачиваясь от заклятий, спотыкаясь и падая, разбивая лицо и раздирая в кровь ладони. Я искал тебя – Избранного, но не Волан-де-Мортом, а моим сердцем. Я звал тебя, но в горячке сражения никто на услышал моих криков. Рядом со мой не было никого. Даже Снейпа… Знаешь, а я ведь почувствовал тот миг, когда жизнь моего наставника оборвалась. Но я был уверен в том, что он погиб, защищая тебя. Тебя – того, кого и я поклялся защищать до моего последнего вздоха… Я старался разглядеть тебя сквозь пелену искр и дыма, но всё было тщетно… И тогда, когда всё внезапно затихло и замерло, когда выжившие перенесли погибших в Главный зал, тогда, когда твои друзья оплакивали своих любимых, я вновь попытался найти тебя. Но ты исчез, испарился, пропал под аккомпанемент громких рыданий о тех, кто был тебе дорог… Я почти обезумел от мысли, о том, что ты принял условия Тёмного Лорда. Я знал, что именно так ты и сделаешь. Ты пожертвуешь собой ради тех, кого любишь. И слёзы застилали мне глаза, когда я понял, что меня нет среди дорогих твоему сердцу… Я понимал, что ты устремился навстречу своей неминуемой гибели и готов уже почти был броситься следом за тобой, но… Чёрт! Ты ведь знаешь как я труслив! Я всё медлил, теша себя надеждой на то, что ты всё ещё в замке… И, когда через ледяную скорбь, сковавшую Хогвартс, раздался победный голос Волан-де-Морта, полный ликования… Я хотел пойти на Астрономическую башню и броситься с неё вниз, повторяя полёт твоего покровителя, полёт, что преследовал меня в кошмарах… Но я вновь замешкался… Хагрид нёс тебя на руках так бережно и нежно, словно ты был ребёнком, заснувшим в объятиях великана. Он боялся разбудить тебя неосторожным движением и только слёзы из его глаз нарушали твой покой. Он прижимал тебя к своей груди, он касался твоего лица, он чувствовал тебя… Я стоял в толпе, онемевшей от горя и не верил в то, что я вновь потерял тебя. Я не хотел верить в то, что ты сдался. Я не хотел верить в то, что отказался от борьбы! Я знал, что ты жив, что ты сейчас откроешь глаза и снова ринешься в бой, чтобы, наконец, поставить финальную точку!.. Но ты неподвижно лежал на руках великана… И тогда, когда кентавры бросились в бой, я кинулся вниз по лестнице, для того, чтобы обнять тебя, прикрыть собой, унести подальше от места схватки и, не разжимая объятий, пойти вслед за тобой, если ты, всё же решил меня оставить. Но я вновь не успел – ты исчез… Но на этот раз – почти из моих рук! И, не смотря на то, что я снова не мог видеть тебя, сердце моё забилось. Ты жив! Против всех правил и законов! Против самого горячего и заветного желания Тёмного Лорда! Против его силы и его воли! Ты жив! Жив, мой любимый! И, глядя на тебя, кружащего по залу напротив Волан-де-Морта, глядя на тебя – окровавленного, израненного, уставшего, еле сдерживающего слёзы о своих погибших друзьях, но всё такого же решительного, дерзкого, бесстрашного, готового рисковать, несломленного и неудержимого, я, наконец, решился. Теперь, что бы ни случилось, я решился рассказать тебе о том, что хранится у меня в душе. Я решился рассказать тебе о всех своих чувствах. И я решил последовать за тобой хоть в жизни, хоть в смерти! Наверно, я на миг потерял сознание, когда золотая вспышка искр, вырвавшаяся из принадлежащей тебе по праву палочки ударила в Тёмного Лорда, потому, что в следующее мгновение ты уже стоял в кольце спешащих обнять тебя, спешащих прикоснуться к тебе и похлопать по плечу, спешащих поцеловать и взять тебя за руку. Я же оказался в кольце рук отца и матери. Тогда я впервые услышал от них слова о том, что они любят меня и о том, что я им дорог. Но… Скорее всего, у меня было такое странное выражение лица, что отец немного отстранился от меня. И, проследив за моим взглядом – я смотрел на тебя, счастливого и растерянного – всё понял. Догадаться о том, что происходило в моём сердце в тот миг, не составляло большого труда. Ещё раз взглянув на меня, отец с тихим ужасом в глазах, отрицательно покачал головой. — Да, — твёрдо сказал я, и мой отец разжал руки. — Ты не можешь, — прошептал он. — Не можешь… Он… — Могу, — я сам удивился своей смелости. — Я уже решил. — Нет, — голос отца сорвался до шипения. Даже в этом и даже сейчас он пытался быть похожим на своего мёртвого Господина. — Мы не позволим тебе… Это же Поттер! Твоё имя, словно плевок, сорвалось с его губ. В следующее мгновение я уже держал отца за грудки. Он попытался вырваться, но я даже не заметил этого. — Не. Смей. Говорить. О. Нём. Так. — слова, раскалёенными каплями золота падали между нами. — Ты не понимаешь… — Нет, я понимаю! — прошипел отец, глядя на меня, словно на… грязнокровку… — Я понимаю, что мой сын сошёл с ума! — Я не сошёл с ума, — произнёс я, наблюдая за тем, как толпа, собравшаяся вокруг тебя, становится всё плотнее и плотнее. — И это не Империус! Я лю… — Ещё слово и я забуду о том, что у меня есть сын! — голос отца прогремел под сводами Большого зала, перекрыв даже радостные крики победы и приковав к нашей троице всеобщее внимание. Я увидел непонимающий взгляд твоих уставших зелёных глаз. Отступить я уже не мог. — Я люблю его, — качнул головой я, и руки отца безвольно упали с моих плеч. Я отпустил отца и оставил его мантию в покое. — Одумайся, — умоляюще произнёс отец. В ответ я лишь качнул головой. — Я люблю его. — Драко? Люциус? — мама так и не поняла того, что произошло между нами. — Забудь, Нарцисса! — отец резко отстранился от меня и схватил маму за локоть. — Забудь. У нас больше нет сына. Наш сын умер. Забудь о нём. — Что ты такое говоришь, Люциус?! — на глаза маме навернулись слёзы. — Я не понимаю… — Всё, Нарцисса! — отец силой оттащил маму от меня. — Всё! Наш сын погиб сегодня ночью! Его больше нет! Всё!.. Я не мог дальше смотреть на то, как моя мать, заливаясь слезами, пытается вырваться из крепкой хватки, как мой отец, громким шепотом говорит о моём предательстве, бросая на меня холодные колючие взгляды. Я отвернулся. Отвернулся в сторону замершей вокруг тебя толпы, которая ещё не пришла в себя после смерти Волан-де-Морта, которая ещё не пережила твой триумф и теперь стала свидетельнице скандала в семье Малфоев. Я заметил изумлённые глаза Грифиндорцев, уставившихся в мою сторону, я видел непонимание, отразившееся на лицах профессоров, я встретил удивлённые взгляды Рона и Гермионы, ухвативших тебя за плечи. И, через всю расступившуюся толпу, на меня смотрел ты… Рассеянно, удивлённо, ошарашено… Я только лишь взглянул в огонь твоих глаз, только лишь едва различил в них ослепляющие искорки… В следующее мгновение я обвил твою шею руками и прильнул к твоим мягким губам в диком, неистовом поцелуе, осознавая то, что это – может быть, последнее, что я смогу сделать в своей никчёмной, пустой жизни. Я ожидал получить в грудь сноп зелёных искр, сопровождающих Аваду, готов был упасть на холодный каменный пол, неподалёку от тела Тёмного Лорда, я готов был отказаться от своей трусливой души, зная, что мой последний вздох ты забрал себе. Я закрыл глаза и приготовился услышать твой смех, который убил бы меня быстрее, чем любое заклятие… Я приготовился… и почувствовал, что ты отвечаешь на мой поцелуй. Не менее дико и неистово. Я чувствовал сладость твоих губ, чувствовал твой язычок у меня во рту, чувствовал страсть, охватывающую тебя. И нам было плевать! Плевать на всё и на всех! На моих родителей, застывших у дальней стены, словно ледяные изваяния. На всех студентов, округлившимися от удивления глазами, взиравших на нас. На профессоров, многие из которых лишь качали головами – то ли осуждая, то ли одобряя. Профессор Макгонагалл рассеянно крутила в тонких пальцах свою, слегка надломленную, волшебную палочку… Нам было плевать на Чжоу, которая, открыв рот хлопала глазами, напоминая выброшенную на берег рыбу. На Рона и Гермиону, чьи лица выражали полнейшее недоумение, но какое-то убийственное понимание. На Джинни, замершую на месте, онемевшую, опустошенную, словно разучившуюся двигаться и дышать… Нам на всех было плевать!.. Сейчас не существовало ничего, кроме твоих губ, накрывших мои губы, твоих рук, заключивших меня в сильное кольцо, твоих глаз, в которых блестели слёзы, предназначенные только мне… А потом были долгие часы, проведённые в твоей комнате, на твоих коленях, в твоей постели. Не глядя на твоих друзей, не замечая ничьих взглядов, не слыша шёпотов. Мы не разнимали рук, не отводили глаз, не прятали улыбок. Годы вражды стёрлись. Нам ничего не нужно было объяснять друг другу, потому, что наша боль и так была слишком похожа. Мы просто соприкасались ладонями и губами. Мы просто обнимали друг друга за плечи. Мы рассказали всё без слов… Ты был в центре внимания, каждый считал своим долгом поговорить с тобой, ты должен был присутствовать подле каждого мага, сражавшегося – и подоспевшего после битвы – в ту ночь в Хогвартсе. Тебя задёргали и замучили, тебя не хотели оставлять в покое, ни за столом, ни около павших. Тебе удалось сбежать лишь спрятавшись под мантией-невидимкой – Рон и Гермиона прикрыли тебя. Ты вновь испарился на несколько часов, но на этот раз – для того, чтобы разобраться с Дарами и выспаться. Но всё это время я был с тобой, не выпуская твоей ладони из своей руки. Я прятал тебя от репортёров, выставив Рона и Гермиону у дверей твоей – хм, а ведь уже нашей! – спальни, словно часовых. А сам охранял твой беспокойный сон, зная, что в нём ты всё ещё продолжаешь битву. Но теперь я был рядом и тебе ничего не грозило, кроме моего поцелуя, которым я будил тебя, прерывая недолгий кошмар… Мы уехали из Хогвартса. В гости к Уизли… Знал бы отец! Я за одним столом с семейством Уизли, да ещё и в обнимку с Гарри Поттером! Хотя, думаю, что он знал… Как знал всё, что происходило со мной с того момента, как я ушёл следом за тобой из Большого зала, оставив моих родителей глотать злые слёзы. Мне кажется, что он старался ловить каждый слух обо мне, каждую сплетню, каждую новость. Старался так же, как старается сейчас… Мы сидели за столом Уизли и Молли приняла меня как своего родного сына. Я думал, что меня на порог-то не пустят, я ожидал захлопнувшейся перед моим носом двери, я приходил в ужас от мысли, что мне просто запретят видеть тебя и прогонят прочь… Но… Я не понимаю, почему меня приняли те, кто всем сердцем любил тебя?! Почему позволили быть с тобой, не вышвырнули на улицу, не осмеяли, не убили?.. Почему позволили остаться?.. Я спросил об этом у Молли, когда все разошлись по спальням. Знаешь, что она ответила мне? — Любовь прощает всё, Драко. Она исцеляет и воскрешает сердца. Любовь способна на то, чего не могут остальные чувства. Любовь умеет любить… Рон и Гермиона тоже были за тем столом. И даже они смотрели на меня, как на старого верного друга, вместе с которым прошли огонь и воду. Почему?? Почему они так отнеслись ко мне? Ведь я всегда был олицетворением всей той мерзости, с которой вам приходилось сталкиваться. Я удостаивался лишь ваших брезгливых взглядов, теряя надежду на то, чтобы быть с вами. Я всегда вставлял палки в колёса ваших планов, из-за меня смерть столько раз была на расстоянии дыхания от ваших лиц… Неужели, любовь изменила всё? Неужели моя любовь к тебе, действительно, всё изменила?! Ведь твои друзья приняли меня и позволили быть с тобой. Они поняли всё, что произошло между нами и не стали отговаривать нас. Похоже, что им даже нравится то, что ты не один. Что у тебя есть кто-то, кому ты нужен и кто нужен тебе… Неужели, это в самом деле так? Неужели, это из-за того, что я люблю тебя?.. И даже Джинни улыбается мне, хотя, иногда, я вижу в её глазах печаль… Я раскрыл своё сердце навстречу тебе. Я научился жить. Я уже привык к твоему дыханию на моём плече… Не знаю, как я столь долго обходиться без тебя? Как я мог душить свои чувства, запрещать им пробиваться несмелыми ростками сквозь корку льда, сковавшего меня? Как я мог так долго мучить тебя своей нерешительностью, зная, что ты ни за что не шагнёшь ко мне первым? Как я, вообще, мог жить без тебя?!.. И теперь ты, каждый раз спрашиваешь, хорошо ли мне… Хорошо ли мне в твоих объятиях, обжигающих моё тело раскалённым золотом… Хорошо ли мне в неге твоих поцелуев, одурманивающих и заполняющих сердце таким счастьем, с которым Феликс Фелициус даже сравниться не может… Хорошо ли мне в зелёном спокойствии твоих блестящих глаз, чей блеск теперь, принадлежит только мне… Хорошо ли мне, когда я, потеряв разум и дыхание, кричу от экстаза не в силах больше сдерживать себя, кончая вместе с тобой… Хорошо ли мне, когда ты замираешь, притянув меня к своей груди настолько близко, что я чувствую бешенный стук твоего сердца… Хорошо ли мне, когда я, на грани сна, устроившись у тебя на груди, целую кончики твоих тёмных, слегка вьющихся волос – влажных и пахнущих персиками… Хорошо ли мне любить тебя? Любить, не смотря ни на что, вопреки всему? Любить и быть рядом? Оберегать и защищать? Избавившись от своей вечной трусости следовать за тобой в пучину битвы, которую ведут с тобой уцелевшие и требующие возмездия сторонники Волан-де-Морта? Чего они хотят добиться этими бесполезными и быстрыми боями? Ведь они понимают, что, как бы они сильны ни были – они потерпят поражение. Рано или поздно, но они последуют за своим Господином в свежую могилу. В этой нелепой войне им не одержать победы… Не одержать ни за что, как бы они ни старались. Потому, что подле тебя есть те, кто любит тебя и готов отдать свою жизнь за твою, если это будет нужно… — Тебе хорошо, Драко? — вновь повторяешь ты, так и не дождавшись моего ответа. Я приподнимаюсь и накрываю твои губы поцелуем, окунаясь в малахит твоих глаз, чувствуя твоё горячее дыхание, зная, что ты вновь готов к очередному бою со мной под одеялом. — А как ты сам-то думаешь?..