"Паутина"

Курай много, очень много знает об Алексиель – то, что является неправдой, но ей приятно думать, что это так. Например, что её руки, которые она считает грубыми, как у мужчины, на самом деле нежнее молодых бутонов роз. Курай дрожит, когда она к ней прикасается. Ей кажется, что у Прекрасной в эти минуты на подушечках пальцев вырастают человеческий округлый рисунок, как беспокойная морская гладь – иначе откуда такие волны по всему её телу? Курай видела ангелов до этого. Позолота и шёлк – то же самое, что и у них, чертей. У неё же совсем не так. Хотя Курай видела её красивую мантию, красную, с мехом и красивой шнуровкой, ей всё же приятнее видеть Прекрасную в простом сером одеянии, слегка грубоватом и мятом. А ещё, что заметила Курай, она очень легко и быстро краснеет. Она не знает, откуда это у нёе, у ангела, но, вероятно, так нужно. Когда Прекрасная говорит о чем-то, что её волнует, кончик её носа слегка краснеет, поэтому Алексиель старается говорить об этом как можно реже. А ведь ничем больше она не выдает свою тревогу, с восхищением думает угловатая Курай, это всё всего лишь организм, а не она сама. Курай очень любит Алексиель. Она об этом много раз говорила Арахне. Арахна очень любит Курай. Кажется. Ну и мужчин. Даже неизвестно, кого из них больше. Курай, не привыкшая к общению с женщинами, довольно часто сравнивает двух наиболее близких ей; и это очень… странно. У Арахны, например, волосы длинные, светлые, уложенные. А у Прекрасной – волосы жесткие и колкие. Невероятно густые и толстые, как проволока. Женщины разные, Курай об этом знает, но всё равно – это странно. Арахна, пожалуй, совершеннее. И неважно, что она мужчина, Курай не человек, и такое её не остановит. Зато Алексиель – Прекрасная. На Курай не действуют чары Арахны. Она знает, что Арахну это слегка расстраивает, но не может с этим сделать ничего. Она с удивлением замечает у неё неестественность её красоты, отсутствие шрамов, прыщей, забавно топорщащихся от пота волос возле уха… всё то, что так привлекает в людях. Алексиель тоже идеальна, но почему-то маленькой Курай кажется, что она куда более настоящая, чем любимая сестра Арахна. Арахна в неженской манере бьёт кулаком о стену. Её достало это всё: война, смерть всей семьи, Алексиель… Курай. Она чувствует себя неуютно и неловко: аристократам нельзя беднеть, они не умеют этого делать правильно. Хотя, разумеется, это не та причина, которая волнует Арахну – впрочем, она тоже. Арахна имитирует благополучие и весёлый настрой – кроме неё этого некому делать. Любимый братик Курай всегда в тоске, с того момента, как исчезла Алексиель. Арахна знает толк, как утешать мальчиков с разбитыми сердцами – да вот только Курай совсем другое. Это других достаточно соблазнить – томное, теплое, гибкое тело, роскошные светлые волосы, перстень на тонком пальце, щербинку которого не перестает Арахна теребить… Розовый блеск на губах: злая, опасная, роковая, сексуальная, красивая Арахна, паутинки-ниточки, все глупые мухи – её. Не лезь к такой, не путай её с человеком: даже в таком обличии она опасна. Курай же словно этого не замечает; не то чтобы Арахна этому удивлялась, но внутри всё дрожало от обиды. Наверное, именно оно заставляет её думать о Курай раз за разом всё больше и больше – и вовсе не потому, что она Повелитель Драконов, который может сыграть важную роль на войне. Хотя завидует, наверное, больше. Или любит. Или завидует. Сложно с этими чувствами, никогда не поймёшь, что оно да как. Впрочем, глядя на узкие мальчишечьи бедра Курай, её угловатые движения, линию шорт, под которой виднеется тонкая полоска не загоревшей кожи, Арахна ловит себя на мысли, что такого мальчика она бы трахнула. Девочку – вряд ли; хотя какая из этого чертёнка девочка? Пунктиром – крупные стежки: Арахне нравится рассматривать одежду. Особенно на красивых людях. Стежками – стук пальцев о край стола: тук-тук-тук. В такие моменты Арахна ненавидит Курай. И эту её женщину – тоже. Курай носит бельё простое. Настолько, что ещё больше напоминает мальчика – растрепанный зажатый птенчик, сутулящийся, с плоской грудью и неправильными для мальчика руками. Белье плотное, белое – Арахна, конечно, и не такое видела в своем извращенческом прошлом, но почему-то именно от этого сносит крышу невероятно. Мальчики такие милые, старается думать она, пытаясь забыть грубые натруженные женские руки, цепляющие резинку трусов. Короткие ногти неровно обрезаны (неряха!) и оставляют длинные красные следы на коже. А ведь она тоже любит царапаться, со злостью отмечает Арахна – «нет-нет-нет, не думай об этом больше». А в ушах всё равно её смех, Алексиели – как будто она умеет смеяться! «Ну же, рыцарь, смелее». Курай вертит свои руки и думает о том, что у неё они слишком маленькие и слабые, чтобы сравниться с длинными кистями рук Прекрасной. У Арахны они сильные – несмотря на то, что излишне ухожены (как кажется Курай) и обманчиво тонки. Всё-таки это всё слишком сложно для такой маленькой неё. Но она постарается как-нибудь стать такой же, как Прекрасная. Не наравне – просто рядом с ней, чуть позади, оберегая её прекрасную спину. Как настоящий рыцарь. И Арахна, как любимая сестра. Или брат. Да разницы нет никакой, когда любишь, главное, что «любимая». Арахна кусает руки (нельзя, нельзя так делать – отвратительная, вредная привычка!), и думает о том, что нет в жизни ничего отвратительней, чем всегда быть на вторых ролях. Идея победить, стать важным, обратить внимание – сродни маниакальности. Поэтому Арахна ничуть бы не удивилась, если бы обнаружила себя прижавшей испуганного (испуганную?) Курай к стене. Сам ведь нарывается, бесёнок. Но это всё было слишком сложно для неё, непонятно и чуждо. Каково это – чувствовать, как твои паутинки-капилляры опутали тебя, не умеющего привязываться? Вот Арахна теперь знает. Больно. Очень больно. - Они славные, - говорит Сара. - Ага, последние извращенцы, - хмыкает Сетсуна, провожая мрачным взглядом тоненькую девичью фигурку в шортах и мальчишеской майке, и тонкого статного юношу с ухоженными руками и длинными светлыми волосами. С ними, кажется, тоже было не всё в порядке – и вовсе не только потому, что они желали видеть его каким-то там ангелом.