Плохие времена Джона Уотсона

Джон Уотсон пережил свой самый плохой день. Майкрофт в безупречном черном костюме, но без зонта, стоявший над могилой брата, не вызывал ничего, кроме презрения. Джон-солдат умел презирать и ненавидеть. В Афганистане он был одинок, и только ненависть зажигала кровь, заставляя бороться за свою жизнь. А теперь холодный, словно лед, мистер Британское Правительство помог убить Шерлока. Уотсон надеялся, что он и Майкрофт не простят этой смерти друг другу никогда. Джон отчаянно хотел жить, видя, как скатилась еле заметная слеза по щеке Холмса-старшего. Лестрейд, в мятом костюме, небритый, не вызывал ничего, кроме жалости. Уотсону как врачу, она была знакома. Чувство жалости не раз толкало его под пули во время войны: бороться за чью-то жизнь. А Лестрейд во время похорон так напоминал напуганного, усталого зверя, предавшего своего хозяина. Джон пожал ему руку и договорился о встрече на днях. После взгляда в глаза инспектора, полные сожаления и искренней печали Джону еще отчаяннее захотелось жить. К появлению на церемонии Донованн, как ни странно, Уотсон остался равнодушен. Именно это чувство он так редко раньше испытывал. Донованн извинялась за свои сомнения. Она «никогда и не думала, что Шерлок шарлатан, она просто предполагала». Но Уотсон не слушал извинений, пытаясь понять, пойдет ли сегодня дождь и был бы Шерлок доволен своими похоронами. Андерсену Джон просто сломал нос, когда тот попытался съязвить что-то насчет «последнего дела Холмса». Теплая кровь текла по его рукам, зажигая в сердце жажду жизни. Так когда-то она текла из его простреленной руки, и он чуть не умер в грязи от кровопотери. Это был плохой день. Но не самый плохой в жизни Джона Уотсона. И все-таки доктор очень хотел жить. И все-таки он верил. «Ты идиот! Я мертв! Поступи рационально: забудь и живи, как будто меня не было в твоей жизни!» - кричали ему голосом Шерлока золотые буквы на черном могильном камне. «Нет», - отвечал им Джон, - «вычеркнуть Шерлока из своей жизни – значит вырвать из нее самые лучшие листы». Уотсон все еще хотел жить даже когда пошел дождь, и он понял, что Шерлоку совершенно не понравились бы эти похороны. Джон Уотсон пережил свой самый плохой месяц. Он не мог заставить себя вернуться на Бейкер-стрит, но и не мог допустить, чтобы их с Шерлоком квартиру заняли другие люди, которые ничего не знали бы о единственном в мире консультирующем детективе, погибшем бесславно и несправедливо. Поэтому квартирная плата неизменно приходила миссис Хадсон, хотя она и так не собиралась сдавать пустующую квартиру, ожидая, пока Джон вернется, чтобы смотреть по вечерам сериалы, в уикенды печь пироги и иногда вспоминать Шерлока, притворно ругая его несносный характер. Майкрофт все еще следил за Джоном, иногда приглашал его на встречу, но не присылал за ним машину и верзил в костюмах. Он прекрасно понимал, что Уотсон к нему чувствует, и разделял эти чувства. Но он не мог сказать большего, чем «мне очень жаль». Первый месяц Джон пил. Иногда вместе с Гарри, иногда – с Лестрейдом, но чаще – один. Ему казалось, что станет легче. Может даже расхочется жить. Потому что иногда, долгими бессонными ночами Джон вслух гадал, что его здесь держит, что не дает ему уйти. Гарри, которая редко вспоминает о нем? Могильные камни родных и друзей? Многочисленные женщины, которые теперь обивают его порог, хотя раньше бросили его из-за «несносного соседа»? Ему не зачем все это. Подумаешь, такая малость по сравнению с ямой, в которую провалился он. Он еще летел в нее, словно Алиса, нырнувшая в кроличью нору. И конца этой ямы Джон не видел. Но только что-то все равно не давало ему оборвать этого нескончаемого, изматывающего полета. «Знаешь, иногда мне кажется, что он жив», - говорил Джон своему отражению в зеркале. Отражение молчало и глупо улыбалось. А что еще оно могло сделать? В который раз поймав себя на разговоре с самим собой, Джон Уотсон бросил пить и решил восстановить лицензию хирурга. Шерлоку это бы не понравилось. Джон Уотсон пережил свой самый плохой год. Весь этот год он все еще падал. Правда, теперь он научился жить в этом бесконечном полете. Теперь он ловко вертелся, много думал и хватал с полки окружающей жизни то одну, то другую банку. То есть женщину. Но все они казались ему глупыми и пустыми. Даже Сара, которой он часто звонил, утомляла его. Утомляла и напоминала о Шерлоке. Джон переехал обратно на Бейкер-стрит. Они с миссис Хадсон смотрели сериалы, пекли пироги и ругали Шерлока. Разумеется, притворно. Хотя это бывало не так часто, как хотелось бы обоим: Джон устроился на работу, восстановив лицензию. Теперь его падение было осмысленным. Он падал, но не давал падать другим. Наоборот, доктор Джон поднимал людей на ноги. Вот только сам он не мог еще твердо стоять на земле, хотя жить хотелось отчаянно. С Лестрейдом они виделись редко, встречались вечером в каком-нибудь баре и вспоминали дела, которые раскрывал Холмс. Оба верили в Шерлока, но кто бы поверил им самим? Верил Майкрофт. Он все еще следил за каждым из друзей брата. Джон знал, что никогда эта слежка не прекратится. Они все навсегда были связаны одной веревкой, которая хлестала их, натирала мозоли на сердце и носила имя Шерлок. Но большего, чем сказать «мне очень жаль», Майкрофт все еще не мог. Джон жил. Жить так, как прежде уже не получалось, но все налаживалось. Пусть мучали кошмары, пусть нещадно болели рука и сердце, но ведь он жил. Жил в неверии окружающих, в непонимании, в вечном падении. С вечным желанием жить, но невозможностью проснуться к жизни. И каждый из трех годов джонового падения был похож один на другой. Но достигнуть дна Уотсону не удалось. Просто потому, что однажды из бесконечной ямы его выдернул знакомый голос. «Просыпайся, Джон. Я дома». И Джон проснулся.