***
Тогда приближалось завершение сезона сериала «Приключения Шерлока Холмса». Весной 1984 года Дэвид Берк, Джереми Бретт и вся съёмочная команда на поезде направлялась к месту, где Шерлок Холмс и профессор Мориарти должны были совершить смертельную схватку у водопада. Берк сидел перед сценаристом, одним из режиссёров, автором идеи и руководящим проектом Майклом Коксом. Тот выслушал актёра и с пониманием сказал: - Я всё понимаю. Ты точно в этом уверен? - Да, Майкл, я принял окончательное решение. - Дэвид, ты был сильным Уотсоном! Где же мы найдём такого же? - Я знаю одного человека, - сказал Берк. – Он работает в театре. Когда закончим, то приедешь и обязательно найди его. Это Эдвард Хардвик, театральный актёр, который с лёгкостью уживаются перед камерой. - Хорошо, спасибо за совет. Это уменьшит количество поисков. Дэвид, а ты… Ты говорил уже с Джереми? - Да, я вкратце ему об этом сообщил. - И как он отреагировал на это? - Это так важно?.. Простите меня. Да, вполне нормально, - утвердительно закончил Берк. - У вас снова какие-то разногласия? - Нет, я не стал углубляться в это и выставляться перед ним. Ему сейчас не до этого… Состояние Джоан постепенно ухудшается. - Да, я понимаю. Тогда мы всё отснимем на водопаде, закроем сезон, смонтируем серию… Было приятно с тобой работать, Дэвид.«Последний раз, когда мы закончили сниматься вместе, я отправился домой тем же поездом и попрощался с ним. Это было невероятно разрушительно. Я не знаю, как добрался до отеля. Я подумал: "Что же мы будем делать теперь?" — Но я был очень горд за него, что он вернулся к своему сыну. Было бы больше счастливых браков, если бы отцы возвращались к своим детям. Тогда его сыну было только два года». (Джереми Бретт о Дэвиде Берке)
***
Проходит меньше, чем год и Джереми Бретт тяжело переживает смерть своей жены. Дэвид неоднократно приходил к нему, чтобы помочь, не опуститься на дно, не упасть в себя окончательно, и дать понять, что это ещё не конец. Он не жалел друга, ведь это унизительно даже для такого эмоционального человека, как Джереми. Берк ему постоянно твердил: - У тебя есть сын. Он получил высшее образование и ищет своё место в жизни. Твоя помощь ему просто необходима. - Дэвид, ты не понимаешь, что для меня значила Джоан! – он не сдерживался и его голос переходил на крик. Берк же оставался спокойным. - Это ты не понимаешь, Джереми. Я искренне выражаю тебе свои соболезнования и не хочу расстраивать тебя ещё больше. Я лишь хотел сказать, что с потерей нужно смириться и жить дальше. Пусть не для себя – для сына. - Я понимаю, что тема про отца и сына для тебя актуальна, но… - Ты должен жить, тебе нужно и дальше играть, ведь этот проект – твоя жизнь, верно? - Тут ты прав, Дэвид. Только благодаря Холмсу я могу отвлечься от реальной жизни… Пойдем, я тебя провожу. Прости, у меня скоро встреча с Эдвардом, - они вышли на улицу, завернули направо и направились на остановку. - Прости, я забыл спросить о начале вашей совместной работе. - Мы работаем почти месяц и это удивительно! Мы сразу же нашли общий язык. - Да, Джереми, - улыбнулся Берк, - ты действительно умеешь быть другом каждому. - Дэвид, это не странно говорить, но мне действительно с ним лучше работать. Я надеюсь, что ты принял правильное решение. Он стал мне другом, который просто и с необычным подходом приносил мне свои соболезнования и настраивал на верное решение какой-либо проблемы, - выслушав это, Берк старался не показать негодование. Это его ужасно поразило, но в тоже время он стал уважать и Бретта, и Хардвика ещё больше. Он чего-то всё равно не понимал, лишь старался выдержать весь разговор и серьёзно после сказал: - Правда? Да, ты прав: решение я принял. Думаю, что у вас будет замечательная работа. - Я вижу, что ты после сказанного не удовлетворен своим решением, верно? – После этого Дэвид долго молчал, но всё же нашёл в себе силы сказать: - Я не буду говорить это вслух. Одно лишь я знаю: чтобы мне не хотелось изменить - это уже невозможно. И в этой ситуации, будь она резко негативной для меня, – виноват только я. Удачи вам в продолжении проекта! Всего хорошего, Джереми! Оставайся сильным!.. – Совершенно искренне сказал Берк, после чего развернулся и пошёл в нужном направлении. Он действительно завидовал Хардвику только потому, что именно «новый Уотсон» будет рядом с этим необычным человеком, вместо Дэвида. Он никогда так ни о чём не жалел, ведь только с ним тот забывал о заурядных вещах и о реальном мире. Он также был другом и желал всегда им оставаться, поскольку этот человек – Джереми – заставлял смотреть на мир по-другому, на его непостоянство, как например, сейчас - Бретт крикнул другу вслед: - До свидания, Дэвид! Прости меня!***
Именно – «прости». Это слово всплывало в памяти у Берка, когда он вспоминал Джереми. Он старался об этом не думать, но он ничего не мог поделать с тем, что мысли были практически ежеминутными в первое время… Эдвард Хардвик, очевидно, также был другом Дэвида Берка. Когда они встречались случайно или созванивались, темами их разговоров, понятно, были съёмки «Шерлока Холмса», партнёрство с Джереми и о нём, как о человеке. Однажды, Хардвик сказал: «Джереми отмечает, что со мной ему легко работать». Это снова надломило уверенность Дэвида по отношению к самому себе. Он пытался разобраться, что он делает не так, какую ошибку совершил в своей жизни, и как бы этот интерес человеком не перешёл границы… Ранней осенью 1988 года, Хардвик позвонил Берку и сообщил о постановке в театре спектакля «Секрет Шерлока Холмса», над которым они с Джереми несколько месяцев непрерывно работали. Эдвард пригласил друга на премьеру в Лондонском Национальном театре. Берку непременно было интересно увидеть постановку и как… изменился Джереми.***
"Погасли огни, театр окутало тьмой. Через несколько мгновений слышится тихая мелодия, и свет софитов выхватил из темноты одинокий силуэт скрипача. Окруженный музыкой, на сцене стоит Джереми Бретт. Его высокая, величественная фигура в лучах рампы, реальная, а не иллюзионная высота, умело созданная на телеэкранах. И его лицо! Мрачный, отрешенный взгляд над аудиторией, будто направленный в пустоту и вглубь своих собственных мыслей. Скрипка затихает, и Холмс обращается к зрителям. Его низкий, глубокий голос постепенно обретает силу. И вот, зал уже видит Шерлока Холмса наяву".
Зрелище было действительно восхитительным! Но, к сожалению, не все зрители восприняли этот спектакль довольно таки положительно. Дэвид, как и другие потрясенные зрители, посчитали ту половину зала неправыми по отношению к актёрам и, в целом, к представлению. Берк и меньшая часть зрителей встали и начали аплодировать; кто-то ещё и кричал одобрительные фразы. С первых рядов «бывшего Уотсона» заметили его сотрудники, которые помогали ставить спектакль. Ему были непременно рады и готовы были выслушать мнение насчёт теперешнего дуэта Холмса и Уотсона, а также – о переносе Шерлока Холмса на сцену. Берк не мог раскритиковать ни Эдварда, ни Джереми, потому что он видел, что они сыграли блестяще! «У них действительно лучше получилось, со мной бы этого не произошло. Надеюсь, Джереми не будет мне снова об этом говорить», - подумал Дэвид. Но, очевидно, что этого нельзя было избежать; если Бретт и будет это вновь отмечать, то Берк попросту не сможет перенести такого… нет, не предательства, - измены, в первую очередь, – измены самому себе. Он стоит за кулисами, одетый в темно-серый костюм, держа в руках пять темно-красных роз, обернутых в золотую ленту. Дэвид ждал недолго: из-за поворота на лестничной площадке появился Джереми в сопровождении своего друга, игравшего на сцене доктора Уотсона. Они были рады видеть Дэвида Берка, в то время понимая, что тоже ему обязаны: если бы он не ушёл… ничего бы вовсе и не произошло. Берк поздравил их с премьерой: - Джереми, Эдвард, это было великолепно! Довольно-таки интересное зрелище! Лично я – в восторге! – От этих слов Бретт и Хардвик обрадовались ещё больше. - Кто-то сказал, что я изображал временами сумасшедшего, - весело сказал Джереми. - Мне сказали, что на сцене у меня получился каноничный образ, но неточный, - закончил Эдвард. - Друзья, - снова начал Дэвид, – все мы знаем, что это не так! - Спасибо, Дэвид, - сказал Хардвик. – У нас ещё премьера в США. - Это здорово!.. - Извините меня, я оставил свой пиджак в гримерной, - сказал Эдвард, уходя, и оставляя Бретта и Берка наедине. - Как ты, Джереми? – начал беседу Дэвид. - Все хорошо, прекрасно! Я ещё не был так счастлив после тяжелых времен для меня, - он говорил с улыбкой. Действительно радость Джереми зашкаливала. Но Дэвид знал, что не всё так-то хорошо. Когда-то Эдвард ему сообщил, что у Бретта усугубляется циклофрения, и Берк снова хотел ему помочь и вместе с ним переживать проблемы. Он не знал, как ему поступить сейчас, и не хотел нарываться на конфликт, пока Бретт не опередил его: - Ты бы не сыграл лучше, Дэвид. - О чём ты говоришь, Джереми? Почему ты так ко мне?.. – сдерживая ярость, почти выпалил Берк, пытаясь продолжить: - Что с тобой происходит? - Кроме биполярного аффективного расстройства у меня ничего пока не обнаружено. - Да, прости меня, я всё понимаю. Однако… Ты зол на меня? Тогда за что? - Я был на тебя зол, когда ты ушёл. Практически сразу же умерла Джоан. Я остался один со своими проблемами, пока не повстречал Эдварда. Я уважаю тебя за такой выбор, но у тебя другая жизненная позиция, вот поэтому - ты бы лучше не сыграл, это факт. Благодаря ему (Дэвид уже знал, о ком идет речь) я изменился, - Джереми говорил серьёзно. - На самом деле я переживал вместе с тобой на расстоянии. Ты давал мне надежду жить. Я себе не прощу уход, то, что я бросил тебя тогда, и не только потому, что ты по-человечески меня интересовал. «Всему своё время» - разве? Нет, это не так! - Я не привык жить прошлым, а ты – моё прошлое. - Почему же ты воспринимаешь меня, лишь как момент в твоей жизни? А ты - увел меня в свой мир и я до сих пор не могу это забыть. Ты говоришь, что изменился? Но болезнь прогрессирует. Чем я могу помочь тебе сейчас? – не обращая внимания на напряженную ситуацию, спросил Дэвид. - Я рад, что у тебя остались обо мне воспоминания, но ты меня не одобрял. А лучшее, что ты сейчас можешь сделать – избегать меня. Пожалуйста, нам не стоит видеться вовсе. У тебя семья, Дэвид, забудь обо мне. - Тебя невозможно забыть, Джереми, - в этот момент Бретт как-то трагически посмотрел в глаза Берку и слегка улыбнулся. На этом Хардвик своим возвращением прервал диалог. После этого они достаточно долго не виделись. Однажды, в 1992-93 годах позвонил Эдвард и сообщил о жестокой критике самой Джин Дойл. - Это было ужасно, – спокойно рассказывал Хардвик. – Она сказала, что серия «Знатный холостяк» вышла чересчур готической. Я уважаю мнение таких людей, однако это было слишком. Джереми говорил, что он раннее с ней был знаком, так тем более точно такого не ожидал… - Он прекрасный актёр и это не должно ему помешать… А как сам Джереми? - Держится из последних сил… - сказал Хардвик, но не проходит и трёх недель, как он снова звонит Берку: - Дэвид, Джереми плохо. Его госпитализировали – стадии болезни активно проявляются сейчас. - О, Господи… Что именно произошло? - Он упал в обморок на съёмочной площадке. Недавно он говорил, что принимает лекарства, которые контролируют нервную систему в фазах сна. Он нарушил этот режим из-за съёмок на рассвете, и ему стало плохо. - Это всё очень серьёзно. У него хорошие врачи? Потому что есть шансы поставить неправильный диагноз… – сказал Дэвид. Спустя три дня Эдвард снова позвонил: - Я был сегодня у Джереми, он в состоянии вести диалог, но не полностью. Дэвид, иди к нему, он будет рад тебя видеть. Ему нужна твоя помощь. Он помнил просьбу Джереми, но сейчас он готов был сорваться и хоть посреди ночи поехать к нему в больницу. Обстоятельства вынудили перенести визит несколькими днями позже. Но Берк всё же поехал в госпиталь, нашёл психиатрическое отделение, нужную палату и самого Джереми. А Бретт действительно рад был его видеть. Дэвид сразу подумал, что у него была интерфаза на тот момент. Они вышли в пустой коридор, завернули в самое дальнее место этажа и сели на лавочку напротив открытого настежь окна. Тогда был жаркий день последнего месяца лета. Солнце затянуло тучами; оно то появлялось, то исчезало. Дэвид протянул пакет Джереми и сказал: - Вот, возьми, это всё, что тебе нужно на данный момент. - Спасибо, - улыбнулся Бретт. - Я отнесу в палату, - Дэвид быстрым шагом направился по коридору. Когда он вернулся, то обнаружил, что Джереми из кармана рубашки достаёт спички и зажигает сигарету. - Джереми, тебе нельзя курить, тем более в больнице! Вот, даже табличка висит: «Курить в помещении запрещено», - обратился Берк, когда Бретт встал, подошёл к стене, снял табличку и спрятал под стол, стоящий неподалёку. Он вернулся на место, сел и сделал затяжку. - Как твоё самочувствие, Джереми? – спросил Дэвид. - Неплохо, весьма неплохо. Меня кормят лекарствами, это меня не удовлетворяет, ведь я физически здоров, а это - ухудшает моё состояние… Я рад, что ты пришёл, Дэвид. Мне бы хотелось с тобой поговорить. Ты можешь задержаться на несколько часов? - Да, разумеется! Я не видел тебя слишком долго, чтобы просто вот так распрощаться. - Действительно, - сказал Джереми, выкуривший уже пол сигареты. Мимо прошла медсестра; увидев это, она старалась как можно спокойнее сказать: - Мистер Хаггинс, в помещении курить запрещено! - А это нигде не написано, - с лёгким утверждением и улыбкой сказал Джереми. - Мистер Хаггинс, я вынуждена сообщить вашему лечащему врачу… - Бретт! Меня зовут Бретт! - Хорошо, мистер Бретт… - на этом она закончила и пошла дальше. - Но всё-таки, Джереми, - вернулся к разговору Берк, - тебе нужно беспокоиться о своём здоровье! - Дэвид, моя душа больна. Уже восемь лет неизлечимо больна. И пока она обитает в этом теле, - он указал на себя, - я могу делать так, чтобы чувствовать удовлетворение, делать (как это возможно) свои действия более свободными, чем они есть, ведь я не всё могу контролировать. У тебя есть семья, тебе есть для кого жить, Дэвид. Ты делаешь всё, чтобы казаться молодым духовно, и я знаю, что у тебя впереди ещё долгая жизнь. В этом понимании моё время заканчивается, остаются лишь мгновения, часть которых забывается, а часть – остаётся глубоко в памяти, но и половину из них – я бы не хотел помнить вовсе. Например, наши редкие встречи, после того, как ты ушёл. Это всплывает у меня в маниакальной стадии, делая существование невыносимым, и… прости меня за это. Но то, что ты сейчас со мной, делает ситуацию светлее. Я часто вспоминаю тебя, твою игру доктора Уотсона, которая, я уверен, была бы ещё более восхитительной, если бы ты не ушёл. Снова же – это далеко ушло назад, но я помню нашу с тобой дружбу. А если я это помню, вспоминаю, то и очень этого хочу: чтобы ты меня помнил так же, как и я тебя, но только всегда, а не в определенные моменты жизни. - Джереми, ты так прекрасно это сказал, но, прошу, не говори так, словно ты уже умираешь! – Где-то внутри у Дэвида скопились слёзы, и после ухода из больницы он, возможно, их прольёт из-за короткого времени встречи с его другом – Бреттом. - Я ещё не умираю, Дэвид. И пока не умру: не сегодня, не завтра и не в этом месяце, - в тот момент Джереми смотрит на друга и улыбается. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака, падают на Бретта, освещая и его, и индивидуальность актёра, делая ярче не только момент, но и картину, уходящую в воспоминания. Берк все ещё смотрит на Джереми: его глаза излучают то, чего Дэвид долго не видел: надежду, счастье и, собственно, жизнь. Он осознал, каков этот великолепный человек – Джереми Бретт. Восхищение им не покидало Дэвида никогда. Он неоднократно потом наблюдал, как солнце скрывается за облаками, а потом, прорываясь, резко начинает светить, падая лучами на зеленую листву. Он вспоминал, он жалел не о том, что не произошло, а о том, что было упущено.***
Всё та же зеленая листва в начале осени, все те же тучи, закрывающее солнце и затянувшие небо, запах озона, предвещающий грозу, слабо капающий дождь сделали ещё мрачнее тот скверный и роковой день – двенадцатое сентября 1995 года. Он точно знал, что что-то произошло. В полдень того же дня позвонил Эдвард: - Дэвид… Джереми… Он… Его больше… - этого было достаточно, и это был конец. Дэвид опустил телефонную трубку, закрыл глаза и провёл по ним рукой. На другой стороне линии послышались гудки. За окном усиливается дождь…